- Вы когда-нибудь умирали больше одного раза?

ГЛАВА 1

- Вы когда-нибудь умирали больше одного раза?

Данный вопрос поставил меня в тупик сознания.

- Я вообще ни разу не умирал… - коряво ответил я, чуть растерянный постановкой вопроса и вообще вопросом, адресованным конкретно мне, практикующему психотерапевту от психически нездорового человека. – Вы имеете ввиду клиническую смерть?

- Вовсе не ее. Я знал людей, которые умирали неоднократно без ее помощи…

Он сидел прямо напротив меня, несколько искоса посматривая на маятник, который стоял на столе, словно вместе с ним отсчитывал минуты пребывания в моем кабинете. Молодой мужчина средних лет, с глубоко посаженными глазами и кудрявыми русыми волосами. Каждый раз, приходя ко мне на сеанс и усаживаясь в потертое кожаное кресло, поправлял платок в нагрудном кармане вельветового пиджака цвета раннего бордо, а его взгляд словно прицеливался к движениям маятника.

- Вы хотите мне о них что-то рассказать? – подобный вопрос часто практикуют психотерапевты и психиатры на своих сеансах. Можно даже сказать,что это вопрос является негласным девизом всего этого сумасшествия.

- Я знал этих людей.

- При каких обстоятельствах Вы с ними познакомились?

- Обстоятельства самые разные, но здесь они ни при чем.

- Кто эти люди?

- Они все мои друзья. Так уж вышло…

- Расскажите мне подробнее о них, прошу Вас, Майк.

- Могу я налить стакан воды из Вашего графина, док?

- Да, конечно.

Я услужливо подал ему стакан и графин. Он в свойственной ему манере элегантности налил пол стакана и закрыл графин.

- Док, скажите, стакан наполовину полон или наполовину пуст?

- Наполовину полон, я полагаю.

- Это ответ оптимиста. Ну еще так отвечают психотерапевты конечно.

- А как считаете Вы, Майк?

- Стакан полон до конца, до краешка. Разве Вы не видите элементарных вещей? Помимо воды, в стакане присутствует и воздух! Следовательно, стакан полон полностью. Не так ли?

- У Вас весьма математическая точка зрения. Вы правы, Майк. Но вопрос был с подвохом.

Мой оппонент скривился в широкой улыбке, такой улыбке, которая присуща только очень счастливым, или влюбленным людям, или сумасшедшим, что, впрочем, совсем друг с другом близко.

- Конечно с подвохом. Да что там вопрос! Разве Вы не наблюдатель, не видите, что в нашей жизни с подвохом почти всё, каждая мелочь, каждый человек, каждый взгляд… Я знал этих людей. Они умирали больше одного раза… Я знал. Здесь душно, док. Откройте окно.

- Расскажите мне о них, - я вновь повторил свой вопрос, разбирая оконные щеколды.

- Да, так намного лучше. Свежо сегодня, не правда ли? Посмотрите, док, сколько света! И воздух… соленый воздух. Как в тот год, когда я впервые там побывал. Я по памяти ощущаю это море на своих губах. Я был счастлив в тот год, вернее в те десять дней.

- Но здесь нет моря. Мы в Бруклине, Майк.

- Вернее, Вы в Бруклине. А я все еще там.

- Что это за место?

- Это Куба, док, это настоящая свобода! Это Карибское море... Вы бывали там хоть раз в своей серой жизни?

Действительно, он был прав. Жизнь все чаще перекрашивала мои дни в серый цвет. Чем я мог восхититься так же как он? Между нами огромная бездна, не только потому, что мы сидим по разные стороны добротного дубового стола в моем кабинете, и вовсе не потому, что я являюсь практикующим психотерапевтом, а он – городским сумасшедшим; у меня есть работа и два диплома за плечами против его мольберта и пары кистей с тушью. Между нами огромная бездна в понятиях свободы и счастья. Он наполнен этой свободой до краев, как тот стакан, из него она так и прет. Он кажется абсолютно счастливым в своем сумасшествии. Такими счастливыми выглядят только дети, получившие большой и разноцветный леденец. Леденец и тот разноцветный…

- Нет, мне не приходилось там бывать. Я видел другие места и другие моря. Средиземное море – мое любимое.

- О, док! Вы бы точно сменили своего любимчика, если бы познакомились с Карибским морем! Оно, оно… я не могу подобрать подходящих слов, чтобы описать его. Вы просто обязаны с ним познакомиться.

- Я учту Ваши пожелания, Майк. Все же вернемся в нашему разговору. Кто были те люди, которые умирали больше одного раза? Расскажите, мне чрезвычайно интересно.

Его улыбка сменилась ровной линией губ, взгляд снова упал на маятник.

- Я их встречал неоднократно, даже много раз. Один даже был моим другом. Он умел видеть красоту в самых некрасивых вещах. В жестяной банке, например. Или в мусорном пакете.. Он был писатель. Вы же знаете, док, все творческие люди отдаленны от реального мира. Живут в своих фантазиях, в своем вдохновении. Он умирал четыре раза. Первый раз он умер от неудавшейся любовной истории, той, которая с ним приключилась впервые. Может поэтому, он больше так и не писал своих личных «историй» о любви. Второй раз ему пришлось умереть на работе. Не за письменным столом, конечно. Он работал вполне реально офисным клерком, так же как Вы имел большой стол с кучей бумаг и расписанием дел на завтра. Его перестала вдохновлять работа, он смотрел день изо дня на часы, отсчитывая время до окончания дня. Он потерял всяческий интерес к работе и к жизни вообще. Рутина. В то время он перестал писать. Это была самая страшная его смерть. – Майк задумался и замолчал.

- Скажите, а третий раз? Как он умер в третий раз?

- Третий.. В тот третий раз он умирал с особой изюминкой. Совершенно случайно судьба столкнула его с интереснейшим человеком. Совершенно случайно, док! После этой встречи ему словно ветер надул паруса! Он летал, он почувствовал вновь интерес к жизни, он стал больше смеяться. Он стал вновь писать, писать взахлеб, с упоением, у него отлично получался другой жанр. Он менялся внутренне и внешне. Это как перерождение. Они стали реальными собеседниками на одной волне. Он называл его другом. Он говорил, что ради этого человека он готов потерять сотню других! Он считал его другом, настоящим.

Он вновь затянул паузу.

- Док, Вы разочаровывались когда-нибудь в своих друзьях?

- Да, Майк.

- Что они сделали для этого?

- Предали меня.

- Это, конечно повод. Но это не смертельный повод. Это опыт и просто неприятные ощущения.

- Что может быть страшнее предательства?

- Неведение.

- Я не совсем Вас понимаю.

- Дело в том, док, что тот друг без каких-либо видимых причин перестал общение с ним. Без объяснений и обстоятельств. Без причины. Он просто перестал его замечать, разговаривать, звонить. Разве, по-вашему, это не страшнее предательства? Когда человек тебя предает, ты хотя бы знаешь об этом и догадываешься о причине его действий. А здесь.. здесь ты не понимаешь вообще ничего. Разве этого мало, для того чтобы умереть? Когда тебя убивают в грудь ножом, ты чувствуешь это лезвие, и как следствие у тебя начинает вытекать кровь. Все понятно. А когда тебя убивает незнание того, что произошло, и ты чувствуешь, что вытекает кровь при здоровом теле, мозг не в состоянии понять и начинает изворотливо копаться сам в себе в поиске причины. Следствие есть – причины найти не можешь. Ты умираешь.

- Позвольте, Майк, не может быть следствия без причины. Ваш друг наверняка где-то прокололся.

- Может, док. Если бы такое не было возможно, он бы не умер в третий раз. Такая смерть может произойти с творческими натурами. Вы читали Алису? Там все не так, как нам кажется.

- Керрол написал вымысел. Это сказка. Это нормально.

- Керрол написал на бумаге. А сколько людей могут написать такой вымысел у себя в голове? В своих мирах? Не все, поверьте мне, живут только одним миром. У большинства их два. Поэтому возможно умереть больше одного раза.

- Майк, скажите, каким был четвертый раз?

- Банально. Даже рассказывать не о чем. Смерть физическая, в Вашем реальном мире. Нелепая случайность на восемьдесят девятом году жизни. Он просто умер во сне от остановки сердца. Здесь Вам должно быть все понятно.

- Действительно, все понятно.

- Привычно, не так ли? Можно даже сказать обыденно и не интересно. Еще один человек и еще один параллельный мир умерли и были закопаны на городском кладбище.

Я посмотрел на часы. Время близилось к 17.00. Прием на сегодня был окончен. Майк поймал мой взгляд и второпях налил себе еще один стакан воды. Осушив стакан, он достал платок из нагрудного кармана пиджака и принялся высмаркиваться.

- Закройте окно, док. Совсем уж ветер охладел.

- На сегодня мы закончили. Жду Вас в воскресенье в три.

- Увы, я вынужден Вас огорчить. На всю следующую неделю у меня другие планы, док.

- Вы устроились на работу?

- О, что Вы! Моя работа не предполагает привязки ко времени и месту.

- Нам еще необходимо провести три встречи, так написано в Вашем больничном листе…

- Не верьте всему, что нам диктуют врачи. Это всего лишь набор букв и цифр на клочке бумаги. Они мне вовсе не друзья, чтобы я к ним прислушивался. Они считают меня сумасшедшим, выжавшим из ума, психом. Я, конечно, им безмерно благодарен хотя бы в том, что они не определили меня в психбольницу. Но мы с Вами, док, ведем разговоры почти два месяца два раза в неделю. Мы уже стали почти родственниками! Я чувствую себя на приемах сновидением в Вашей голове. Неужели Вы думаете, что один и тот же сон может длиться так длительно? Нет, док, я уезжаю.

- Куда Вы собираетесь отправиться, Майк?

- Я собираюсь туда, док. Туда, где я чувствовал себя более счастливым среди всех тех других мест и местностей. Не хотели бы Вы ко мне присоединиться?

ГЛАВА 2

Я помню себя лет с трех. Рос послушным мальчиком, в простой рабочей семье на окраине Бруклина. В детстве мы с друзьями любили бегать на Бруклинский мост и запускать кораблики в Ист-Ривер, как у Грина, с алыми парусами, сделанными наспех их опавшей красной листвы. Мастерили с отцом рогатки, которые я тайком таскал в школу и хвастался перед девчонками из соседнего класса. Мне нравилась одна девочка в том классе. У нее были рыжие волосы и лицо в веснушках, которого она страшно стеснялась. А мне они очень нравились, они делали ее не такой как все, какой-то особенной. Взрослея, она пыталась их прятать, замаскировывая через чур светлой пудрой. На выпускном вечере я осмелился и пригласил ее на танец. Мы танцевали, неосторожно наступая друг другу на ноги, по неопытности. Я хотел ее тогда поцеловать впервые. Но так и не осмелился. Наш класс разъехался по колледжам в соседние штаты, кому то повезло больше и они открыли для себя удивительный туманный Лондон. Я же поступил на обучение в Политехнический институт Нью-Йоркского университета, одно из 18 подразделений, входящих в Нью-Йоркский Университет. Институт являлся одним из старейших частных технических учебных заведений в США. Главное отделение института находилось в Бруклине, точнее в центре Метротек, который является индустриально-университетским технопарком Бруклина. С точки зрения удобства все было не плохо. Поступил на факультет электротехники и вычислительной техники. Курсе на третьем по программе обмена уехал в Израиль, где я в последствие и нашел свое признание в области психотерапии. На четвертом курсе я бросил свой институт в Бруклине и окончательно перебрался в Институт Ройтмана в Израиль. Я полностью погрузился в мир психотерапии, начал с упоением изучать психосоциальную адаптацию, структурные и характерологические изменения личности, вопросы более полного осознание своего “я”, провокативную психотерапию, CBT, психодраму, гештальт, психоанализ…. Высокая степень напряжения и искренности меня вводили в профессиональный экстаз. Я почувствовал свою нишу, дело всей своей жизни, свое призвание.

Я разработал собственный формат и стиль работы. Мне пришлось много ездить в другие страны для практики. Я побывал в Абу-Даби, Шанхае, Италии, Испании, Мексике и на Ближнем Востоке. Я стал квалифицированным психотерапевтом и тренером, строил грандиозные неоднозначные планы на будущее по профессии, представлял ночами своих известных клиентов и писал мысленно тексты приветствия на международных конференциях.

Видимо так бывает, что обстоятельства порой сильнее твоих планов и надежд.

Мне пришлось вернуться в Бруклин, в свой родной район Вильямсбург.

В район, где царит атмосфера модных хипстеров, подающих надежды художников, рабочего люда всех мастей и национальностей. Расположенный на севере Бруклина, между Flushing Avenue, Bushwick, и Kent Avenue, район полон противоречий. Исторически район был известнeн благодаря высокой преступности и многочисленности рабочего класса. Начиная с 1970-х гг и набирая обороты в 90-х, художники и музыканты заселяли Вильямсбург благодаря низкой тогда арендной плате за жилье и многочисленным лофтам, перестроенным из складских помещений. Он стал родным домом бесчисленным музыкальным инди-группaм, как например Interpol или Clap Your Hands Say Yeah, лучшим местом в городе, где можно послушать молодых музыкантов в живом исполнении. К югу проживают хасиды, основным языком которых является идиш; к северу – выходцы из Польши, Италии и просто яппи; к востоку снова итальянцы, афроамериканцы и испанцы. И теперь еще и я, квалифицированный и полный желания работать никому не известный психотерапевт.

Отец был страшно недоволен тем, что я бросил Политехнический институт и не оправдал его надежд. Он говорил, что я променял блестящее инженерное будущее в Манхеттене на бесконечные «копания в нижнем белье» различных психов и невротиков старого Бруклина. Лишь мама меня смогла поддержать в то нелегкое время. Я вернулся в Бруклин именно из-за нее, точнее, из-за ее болезни.

Мамы не стало через полтора года. Отец, будучи бесконечно сильно привязанным к ней, умер следом, спустя пол года от сердечного приступа, так и не приняв мое занятие психотерапией.

Я начинал работу в конторе, располагавшейся недалеко от моего дома, в старом здании типовой постройки, со сломанным фасадом и облупившимися стенами. Моим боссом был тучный дядя Сэм, так его называли «за глаза» работники конторы. Он был постоянно в плохом настроении, и все время ел гамбургеры. Они были его антидепрессантами. Моя должность ничем не отличалась от работы какого-нибудь санитара в городской больнице, разве что горшки были не в моей власти. Я принимал посетителей как офис-менеджер, вел их личные карточки и имел право голоса лишь на общем собрании. Тогда я мог лишь заочно ставить тот или иной диагноз. К лечению меня не допускали ни под каким предлогом.

Позже, встав на ноги финансово, заработав первый капитал, я осмелился снять кабинет в офисном здании на проспекте Бруклин-Хайтс, который также называют Променадом или Эспланадой. Это излюбленное место прогулок горожан и гостей, отсюда открываются потрясающие виды на Губернаторский остров, статую Свободы и Финансовый округ. Особенно хорош Променад в сумерках, когда небоскребы только начинают светиться огнями. Я часто подолгу задерживался на работе после окончания всех приемов, чтобы застать этот калейдоскоп сумеречных огней. А после иногда брел на Атлантик-авеню побаловать себя вкусным ужином. Одна из основных улиц Бруклина - Атлантик-авеню. В ее округе проживает диаспора выходцев с Ближнего Востока. Именно здесь расположена масса арабских ресторанов, чья кухня мне так по душе еще со времен моего обучения и выездов на практику в Абу-Даби.

Порой мне приходилось вылезать из кожи вон, чтобы оплатить аренду на Бруклин-Хайтс. Я не хотел вновь оказаться на окраине. В те трудные для меня времена я находил глубинные силы и словно птица-Феникс вновь и вновь возрождался из пепла. Моя мотивация уж слишком была велика, мое желание узнавать глубину человеческого подсознания перевешивало на чаше весов. Я был жаден до работы. Это и позволило мне сделать, какое-никакое, но имя психотерапевта на проспекте Бруклин-Хайтс. Что примечательно, имени моего в прямом смысле этого слова никто и не знает, все зовут меня просто и лаконично «док». И мне почему-то от этого только приятнее.

****

- Док! Дооок? Не хотели бы Вы ко мне присоединиться?

Я заметил, что Майк все еще в моем кабинете, он явно настроен на утвердительный ответ.

- Док, Вы в сознании? Вы задумались? Вот уже минуты три разглядываете пустой стакан… - Майк забрал из моей руки стакан и вновь наполнил его водой из графина, – Вот, выпейте воды, может, придете в себя.

- О, простите. Я отвлекся.

Майк кинул укоризненный и чуть насмешливый взгляд в мою сторону, аккуратно свернул платок и сложил обратно в нагрудный карман вельветового пиджака.

- Завтра суббота. В 12.30 рейс UA 1063, Нью-Йорк — Мехико. Я буду в аэропорту Ньюарк Либерти к десяти. Не люблю торопиться. Другого варианта вылета напрямую в Гавану, увы, нет… Поэтому летим через Мексику, там пересядем на паром. Не забудьте очки, там яркое солнце. И не тащите чемодан – там Остров Полной Свободы, док!

Майк повернулся и, пританцовывая, вышел из кабинета.

Я же остался со стаканом в руке и напрочь перепутанными мыслями.

В голове появилась навязчивая идея пойти выпить рома.

***

Когда я вновь ее повстречал, от нее пахло малиновыми духами…

Веснушки немного поблекли со временем, но рыжему цвету волос она осталась неизменна. Я помню, как она шла по проспекту, а я сидел и смаковал свое утреннее латте.

- Рита! Рита! – воскликнул я ей в след, - Рита!

Она обернулась не сразу, немного погодя, городской шум был сильнее моего выкрика. Но она все-таки обернулась. Пронзительно голубые глаза выстрелом стрелы индейца пронзили мое нутро.

- Джон? Это ты? – она начала приближаться к моему столику.

Я смотрел на нее и не мог даже привстать для приветствия, мое тело словно залил цемент. Я смотрел на нее и радовался, что она меня узнала после стольких лет.

- Рита! Как я рад тебя видеть!

- Сколько же лет прошло, Джон! – она грациозно подсела ко мне за стол.

Мне было чрезвычайно приятно видеть рядом с собой такую красивую собеседницу за утренним кофе. Прошло больше десяти, а то и двенадцати лет…

В то утро я был безмерно счастливее остальных дней года, я так много хотел ей рассказать, о себе, о своей работе, о том, как я путешествовал по миру, и о том поцелуе на выпускном вечере, так и не случившемся в наших судьбах.

Дата добавления: 2015-08-29