Обреченное королевство 39 страница

Стена шторма приближалась, накрытая занавесом из дождя и ветра. Она походила на огромную — сотни футов в высоту — волну воды, грязи и камней, перед которой метались тысячи спренов ветра.

В битве, сражаясь копьем и кинжалом, он мог спасти себя. И даже на краю пропасти у него была возможность отступить. Здесь не было ничего. Совсем. Никакой возможности сразиться или убежать от этого огромного черного зверя, тень которого накрыла горизонт, погрузив мир в преждевременную ночь. Восточный край кратера, в котором находился лагерь, уже сгладился, и Четвертый Мост стоял первым на пути урагана. Между Каладином и Равнинами не осталось ничего. Ничего, кроме шторма.

Глядя на ярящуюся бушующую волну воды и каменных осколков, Каладин чувствовал себя так, как если бы на него надвигался конец мира.

Он глубоко вздохнул, забыв о боли в ребрах; волна шторма в мгновение ока пересекла склад и обрушилась на него.

Глава тридцать пятая

Свет, радующий глаз

Многие хотели построить Уритиру в Алетеле, но, конечно, это было невозможно. Так что мы выпросили место на востоке, самое близкое к Чести.

Возможно, старейшее упоминание города. Процитировано в «Вавибрар», строчка 1804. Чего бы я не отдала за перевод Песен Зари.

От первого же удара стены шторма он едва не потерял сознание, но помогло потрясение от внезапного холода.

На какое-то мгновение этот холод вытеснил все чувства Каладина. Волна воды прижала его к стене барака. Камни и куски дерева бились о стену вокруг него; он слишком оцепенел и не мог судить, сколько раз они полоснули его по коже.

Он выдержал, ошеломленный, закрыв глаза и задержав дыхание. Потом стена прошла, с грохотом покатилась вперед. Следующий порыв ветра ударил сбоку — и пошло, ветер крутился и налетал со всех направлений сразу. Ветер швырял его из стороны в сторону, бил спиной о камень, поднимал вверх. Потом ветер установился, задул с востока. Каладин висел в темноте, веревка удерживала его за ноги. В панике он осознал, что парит в воздухе, как воздушный змей, привязанный к кольцу на крыше барака.

Если бы не веревка, ветер понес бы его над Рошаром, переворачивая и кидая, вместе с другими обломками. Несколько ударов сердца он не думал, не мог думать. Только чувствовал панику и холод — первая бурлила у него в груди, второй пытался заморозить его до костей. Уцепившись за единственную сферу, как за спасательный трос, он закричал. Это была ошибка — холод проник в рот. Как будто дух сунул руку в горло.

Ветер кружил, как водоворот, налетая со всех направлений. Один удар подхватил его, поднял высоко в воздух и ударил о крышу барака. Тут же ужасный ветер попробовал опять поднять его, осыпая кожу волнами льдинок. Прогрохотал гром, удар сердца зверя, проглотившего его. Темноту расколола молния, сверкнувшая как белые зубы в ночи. Ветер выл и стонал настолько громко, что почти заглушал гром.

— Хватайся за крышу, Каладин!

Голос Сил. Такой нежный и тихий. Как он вообще услышал его?

Оцепенелый, он сообразил, что лежит вниз лицом на крыше, наклонной, но не настолько крутой, чтобы немедленно сбросить его вниз, да и ветер в основном дул сзади. Он тут же схватился за край холодными скользкими пальцами и спрятал голову между руками. Сфера по-прежнему находилась в руке, прижатая к каменной крыше. Пальцы начали соскальзывать. Ветер изо всей силы пытался утащить его на запад. Если он уступит, опять повиснет в воздухе. А веревка слишком коротка, чтобы можно было повиснуть с другой стороны крыши, где он был бы в безопасности.

Рядом с ним о крышу ударился валун — он не слышал удара и не увидел его во тьме, но почувствовал, как все здание задрожало. Камень покатился вперед и с грохотом упал на землю. Шторм стал слабее, но отдельные порывы могли поднимать большие предметы и бросать их на сотни футов.

Пальцы соскользнули еще дальше.

— Кольцо, — прошептала Сил.

Кольцо. Веревка, стягивавшая его ноги, привязана к стальному кольцу, находившемуся прямо за ним. Каладин дал пальцам соскользнуть и, когда его потянуло вниз, ухватился за кольцо. Веревка шла вдоль всего тела вниз, к щиколоткам. Вспыхнула мысль — развязать веревку, но он побоялся отпустить кольцо. Он бился, как флаг на ветру, но держался за кольцо обеими руками, сфера в правой ладони, прижата к стали.

Сражение с ветром не прекращалось ни на мгновение — его бросало то вправо, то влево. Он не знал, сколько длится борьба; время не имело значения посреди ярости стихии. Он окоченел, избитый разум стал думать, что все происходящее — ночной кошмар. Ужасный сон, происходящий в голове, но полный черных живых ветров. Крики в воздухе. Яркие белые вспышки молний на миг освещали покоробленный мир хаоса и ужаса. Казалось, что даже здания накренились; земная твердь зашаталась в безжалостных объятьях шторма.

В те краткие мгновения света, когда он осмеливался глядеть вперед, ему казалось, что он видит Сил, стоявшую прямо перед ним, лицом к ветру, крошечные ручки протянуты вперед. Словно она пыталась сдержать шторм и разделить ветер, как камень разделяет быстрый поток реки.

Холод дождевой воды заморозил порезы и раны. И пальцы. Он даже не почувствовал, как они соскользнули. Его опять бросило в воздух, перевернуло и ударило о крышу барака.

Очень сильно ударило. В глазах вспыхнули искры, смешались между собой и погасли.

Не беспамятство. Полная темнота.

Каладин мигнул. Тишина. Шторм замолчал, вокруг тьма.

Я умер, в первую секунду подумал он. Но тогда почему я чувствую под собой мокрую каменную крышу?

Он тряхнул головой, по лицу покатились капли дождя. Но не было ни дождя, ни молний, ни ветра. Ничего. Только неестественная тишина.

Он поднялся на ноги, ухитрившись встать на покатой крыше. Мокрый камень скользил под пятками. Он не чувствовал ран. Боль была где-то в другом месте.

Он открыл рот, чтобы крикнуть в темноту, но заколебался. Это молчание нельзя прерывать. Сам воздух, казалось, весил меньше его. Он чувствовал себя пушинкой, которая может взлететь в любое мгновение.

И в этой темноте перед ним возникло огромное лицо. Лицо тьмы, слабо очерченное. Широкое, величиной со штормовое облако, далеко протянувшееся в каждую сторону, но каким-то образом видимое. Нечеловеческое. Улыбающееся.

Каладин почувствовал, как глубокий холод, словно ледяной шар с тысячей остроконечных шипов, прокатился по спине и всему телу. Сфера в руке внезапно ожила, из нее полилось синее сапфировое пламя, озарившее каменную крышу под ним, превращенную в лохмотья рубашку, изодранную кожу. Он, потрясенный, осмотрел себя, потом опять взглянул на лицо в небе.

Оно исчезло, оставив за собой темноту.

Сверкнула молния, и вместе с ней вернулась боль. Он выдохнул, падая на колени. Полил дождь, налетел ветер. Он скользнул вниз, прижавшись лицом к крыше.

Что это было? Видение? Иллюзия? Сил улетела от него, мысли опять смешались. Ветер ослаб, но дождь по-прежнему леденил тело. Обессиленный, растерянный, почти побежденный болью, он поднял руку и посмотрел на сферу. Она светилась. Нет, ярко сияла, смоченная его кровью.

Все, силы кончились. Закрыв глаза, он почувствовал, как на него наваливается вторая тьма. Тьма беспамятства.

* * *

Камень первым выскочил за дверь, как только сверхшторм утих. Тефт за ним, но более медленно, ворча про себя. Колени ныли. Они всегда ныли в сверхшторм. Незадолго до смерти дедушка жаловался на то же самое, и Тефт назвал его идиотом. А теперь они болели у него.

Штормовая Бездна, подумал он, устало выходя наружу.

Дождь еще шел, конечно. Как всегда, после ярости сверхшторма настало избавление — спокойный моросящий дождик. Несколько спренов дождя, похожих на голубые свечки, сидело в лужах, в воздухе танцевали спрены ветра. Лил холодный дождь. Он шлепал по лужам ногами, одетыми в сандалии, и холод пробирал до костей. Он ненавидел быть мокрым. Но, откровенно говоря, он много чего ненавидел.

Жизнь ненадолго улучшилась. Но очень ненадолго.

Почему все плохое приходит так быстро, подумал он, медленно плетясь за Камнем, прижав руки к себе и внимательно глядя под ноги. Некоторые солдаты, одетые в плащи, уже вышли из казарм и стояли неподалеку, наблюдая. Вероятно, хотели увериться, что никто не отвязал тело Каладина раньше времени. Однако они не пытались остановить Камня. Шторм прошел.

Камень завернул за угол барака. Остальные бригадники тоже вышли наружу, когда Тефт пошел за Камнем. Штормов рогоед. Как огромная чулла. Он действительно верил, что они найдут глупого молодого бригадира живым. Наверное, думал, что все это время тот попивал чай в тенечке вместе с Отцом Штормов.

А ты не верил? спросил себя Тефт, все еще глядя под ноги. Если нет, почему идешь за ним? Но если верил, взгляни. Не гляди на свои ноги, ублюдок. Подними глаза и посмотри.

Может ли человек верить и не верить одновременно? Тефт остановился рядом с Камнем и — пересилив себя, — посмотрел на стену барака.

Он увидел именно то, что ожидал и чего боялся. Тело висело, как туша на скотобойне, окровавленное, с содранной кожей. Это вообще человек? На коже Каладина были сотни ран, капли крови смешивались с ручейками дождевой воды, бежавшими по стене барака. Тело парня было по-прежнему привязано за лодыжки. Рубашка разорвана, штаны висели клочьями. Ирония, но чище всего было лицо, обмытое штормом.

Тефт достаточно повидал людей, убитых на поле боя, и знал, как они выглядят.

Бедный мальчик, подумал он, тряхнув головой.

Весь Четвертый Мост уже собрался вокруг него и Камня, тихий, устрашенный.

Ты почти заставил меня поверить в тебя.

Глаза Каладина открылись.

Собравшиеся бригадники вздохнули, некоторые выругались и упали на землю, расплескивая лужи. Каладин начал дышать, трудно, с хрипом, его глаза глядели вперед, ничего не видя. Он выдохнул, из разбитых губ полилась кровавая слюна. Рука, висевшая под ним, разжалась.

Что-то покатилось по камням.

Сфера, которую Тефт дал ему.

Она плюхнулась в лужу и остановилась. Мутная, ни капли Штормсвета.

Что это, во имя Келека? подумал Тефт, становясь на колени.

Если вы оставляете сферу Сверхшторму, она всегда заряжается. Всегда. Каладин держал ее в руке, она должна была зарядиться. Что произошло?

— Умалакай'кри! — заревел Камень. — Кама мохорай намавау… — Он остановился, сообразив, что его никто не понимает. — Помогите снять его. Жив! Лестницу и нож! Быстро!

Мостовики всполошились. Подошли солдаты, переговариваясь между собой, но никто не остановил мостовиков. Сам Садеас объявил, что судьбу Каладина решит Отец Штормов. Все знали, что это означает смерть.

Если только… Тефт выпрямился, держа в руке мутную сферу.

Пустая сфера после шторма, подумал он. Человек, который жив, хотя должен быть мертв. Две невозможности.

Вместе они говорят о кое-чем, еще более невероятном.

— Где эта лестница! — Тефт сообразил, что орет. — Шторм вас побери, быстрей, быстрей! Нужно его перевязать. Эй, кто-нибудь, принесите бальзам, который он всегда кладет на раны!

Он повернулся к Каладину и сказал, значительно тише:

— А тебе лучше выжить, сынок. Потому что я хочу знать ответы.

Глава тридцать шестая

Лекция

Взяв Осколок Зари, который может связывать любое создание, смертное или пустотелое, он пополз к великому храму по лестнице, сделанной для Герольдов, каждая ступенька высотой в десять шагов.

Из «Поэмы Исты». Я не нашла никакого современного объяснения, что такое «Осколки Зари». Похоже, ученые не обращали на них особого внимания, хотя они часто упоминаются теми, кто записывал ранние мифы.

Путешествуя через Ничейные Холмы, мы весьма редко видели местных жителей, читала Шаллан. Тем не менее когда-то эти древние земли были одним из Серебряных Королевств. Можно спросить себя, водились ли там тогда звери с огромными панцирями, или эти твари развелись уже после того, как отсюда ушли люди.

Она сидела на стуле, окруженная теплым влажным воздухом. Слева от нее Джаснах Холин беззаботно плавала в бассейне, вделанном в пол ванной комнаты. Она любила поплескаться в бассейне, и Шаллан понимала, какое это блаженство. В представлении девушки мытье было тяжким испытанием, требующим дюжины паршменов, которые тащили ведра с горячей водой, и ускоренного скобления кожи в медной ванне, пока вода не остыла.

Дворец Харбранта был обустроен с большим комфортом. Каменный бассейн напоминал маленькое личное озеро, вода в котором подогревалась умными фабриалами. Шаллан мало что знала о фабриалах — пока, но была очень заинтригована. Их можно было видеть повсюду. И как-то раз персонал Конклава прислал один прибор для Джаснах, чтобы согревать ее апартаменты.

Не нужно было носить воду. Один поворот рычага — и из трубы лилась теплая вода, а фабриалы, вделанные в стенки бассейна, поддерживали ее температуру. Шаллан сама мылась в этой ванне и ошалела от новых впечатлений.

Стены ванной украшали только маленькие цветные камни. Ожидая, когда понадобится Джаснах, Шаллан сидела рядом с бассейном, полностью одетая, и читала. Воспоминания Гавилара о первой встрече со странными паршменами, которых позже стали называть паршенди. Эту историю несколько лет назад под диктовку короля записала сама Джаснах.

Иногда, во время наших экспедиций, мы встречались с местными, прочитала она. Не паршменами. У народа Натана бледно-голубая кожа, широкие носы и похожие на шерсть белые волосы. В обмен на подарки — обычно еду — они показывали нам места охоты на большепанцирников.

А потом мы встретили паршменов. К тому времени я побывал около полудюжины раз в Натане, но никогда не видел ничего подобного! Паршмены, живущие сами по себе? Все — логика, опыт, наука — кричали, что это невозможно! Паршменам нужна рука цивилизованного человека, который поведет их. Каждый прожитый день доказывает это, снова и снова. Оставь одного из них в глуши, и он будет сидеть, ничего не делая, пока кто-нибудь не придет и не отдаст ему приказ.

И тем не менее здесь была группа, которая научилась охотиться, делать оружие, строить здания и в конечном итоге — создала свою собственную цивилизацию. Очень скоро мы сообразили, что это открытие может расширить или полностью опрокинуть все знания о наших скромных слугах.

Шаллан обратила внимание на отделенное линией примечание внизу страницы. Заметки мелким неразборчивым почерком встречались в большинстве книг, продиктованных мужчинами. Авторами комментариев были женщины или арденты, записывавшие текст.

По негласному соглашению примечания никогда не читали вслух. В этих сносках жене иногда приходилось пояснять или даже опровергать слова мужа. Что ж, единственный способ не соврать будущим ученым и не нарушить при этом таинства письма.

Нужно заметить, писала Джаснах в примечании к этому месту, что я, по собственному почину, подобрала другие слова для передачи мыслей отца, более подходящие для записи. Это означало, что она сделала диктуемый ей текст более ученым и выразительным. Надо добавить, что, судя по большинству докладов, вначале король Гавилар не обращал внимания на этих странных самостоятельных паршменов. Только после объяснений его ученых и секретарей он понял важность того, что обнаружил. Это примечание не имеет целью подчеркнуть невежество моего отца; он был и есть воин. Он никогда не обращал внимание на антропологический аспект экспедиции, но только на охоту, ради которой она была предпринята.

Шаллан закрыла книгу и глубоко задумалась. Том принадлежал самой Джаснах — в Паланиуме было несколько копий, но Джаснах не разрешала приносить книги из Паланиума в ванную.

Джаснах оставила одежду на скамье у стены комнаты. Наверху маленькой стопки вещей лежал золотой мешочек с Преобразователем. Шаллан посмотрела на Джаснах. Принцесса, закрыв глаза, лежала в воде лицом вверх, черные волосы разметались по воде за ее головой. Во время ежедневной ванны она, казалось, расслаблялась полностью. Сейчас она выглядела намного моложе, избавившись от одежды и напряженности, нежась как ребенок, отдыхающий после целого дня энергичного плавания.

Тридцать четыре года. Далеко не молодая — в таком возрасте некоторые женщины имели детей старше Шаллан. И в то же время такая юная. Многие восхищались ее красотой, a мужчины считали личным позором то, что не сумели увлечь ее.

Горка воздушных тканей — одежда Джаснах. Сломанный Преобразователь в потайном мешочке Шаллан. Вот возможность, которую она ждала. Наставница настолько доверяет своей подопечной, что, полностью расслабленная, лежит в воде, не думая о фабриале.

Но способна ли Шаллан сделать это? Готова ли она предать эту женщину, принявшую ее с открытым сердцем?

Это ничто по сравнению с тем, что я уже сделала, подумала она.

Не в первый раз она предает того, кто доверяет ей.

Она встала. Джаснах приоткрыла глаз.

Бум, подумала Шаллан, взяла книгу под мышку и пошла в сторону Джаснах, стараясь выглядеть задумчивой.

Джаснах наблюдала за ней. Не с подозрением. С интересом.

— Почему ваш отец хотел заключить договор с паршенди? — Шаллан обнаружила, что говорит на ходу.

— Почему бы ему не хотеть?

— Это не ответ.

— Конечно ответ. Но не тот, который хоть что-нибудь говорит.

— Мне бы помогло, Ваша Светлость, если бы вы дали мне полезный ответ.

— Задай полезный вопрос.

Шаллан стиснула зубы.

— Паршенди владели чем-то таким, что хотел получить король Гавилар. Чем?

Джаснах улыбнулась и закрыла глаза.

— Теплее. И ты, вероятно, сама можешь угадать ответ.

— Осколки?

Джаснах, по-прежнему расслабленная, кивнула.

— В тексте о них ничего нет, — заметила Шаллан.

— Отец никогда и не упоминал о них, — сказала Джаснах. — Но из того, что он говорил… В общем, я подозреваю, что он заключил договор только из-за них.

— Но можете ли вы быть уверенной, что он знал? Быть может, он хотел гемсердца.

— Возможно, — сказала Джаснах. — Паршенди, похоже, забавлял наш интерес к драгоценным камням, которые они вплетали в бороды. — Она улыбнулась. — Ты бы видела наше потрясение, когда мы обнаружили, где они добывают гемсердца. Когда, во время прочесывания Эймии, был убит лансерин, мы дружно решили, что больше никогда не увидим большое гемсердце. И вот, пожалуйста, оказывается, есть еще животные с огромной раковиной, живущие не так далеко от Холинара. В любом случае паршенди были готовы поделиться ими с нами, с тем, чтобы и они сами могли охотиться на них. Если уж алети решили, несмотря на опасность, промышлять на скальных демонов, то и их сердца пусть достаются им, так рассуждали паршенди. Очень сомневаюсь, что для этого нужен какой-то договор. И, тем не менее, прежде чем вернуться в Алеткар, отец с жаром стал говорить о соглашении.

— Что же случилось? Что-то изменилось?

— Я не уверена. Однако как-то раз отец рассказал мне о том, как странно действовал один паршенди во время охоты на скального демона. Воин не наставил на появившегося большепанцирника копье, а отвел руку в сторону, очень подозрительным образом, как если бы собирался призвать Клинок. Как мне представляется, никто не видел этого, кроме отца. Паршенди сообразил, что отец смотрит на него, и остановился. Отец не добавил ни слова, но я предполагаю, что он не хотел, чтобы на Разрушенные Равнины пришел еще кто-то третий.

Шаллан коснулась книги.

— Кажется очень незначительным. Он должен был видеть намного больше, чтобы быть уверенным в отношении Клинков.

— Согласна. После его смерти я самым внимательным образом изучила договор. Статьи о преимущественном торговом статусе и взаимном пересечении границы вполне могли быть первым шагом к включению паршенди в Алеткар как отдельной нации. По соглашению паршенди категорически запрещалось продавать Осколки в другие королевства, вначале не предложив их нам. Весьма важный пункт. Возможно, король Гавилар добивался именно этого.

— Почему тогда они его убили? — сказала Шаллан, приближаясь к одежде Джаснах. — Неужели паршенди решили, что он собирается завладеть всеми их Клинками Осколков, и опередили его?

— Не уверена, — скептически ответила Джаснах.

Почему она считает, что именно паршенди убили Гавилара?

Шаллан чуть было не произнесла это вслух, но почувствовала, что ответа не получит, ведь, по мнению своей наставницы, должна самостоятельно думать, анализировать и делать выводы.

Девушка остановилась около скамьи. Мешочек с Преобразователем был открыт, завязки распущены. Подменить его сейчас проще простого. Она потратила почти все свои деньги и купила камни, в точности похожие на камни Джаснах, и вставила их в сломанный Преобразователь. Сейчас фабриалы совершенно одинаковы.

Она все еще ничего не знала о том, как пользоваться Преобразователем; она пыталась найти способ спросить, но Джаснах вообще не любила говорить о Преобразователе. Давить сильнее было очень опасно. Надо получить информацию по-другому. Возможно, от Кабзала или из книг.

Не имеет значения, пришло ее время. Шаллан обнаружила, что ее рука тянется к потайному мешочку, забирается в него и пальцы ощупывают кольца сломанного фабриала. Сердце забилось быстрее. Она взглянула на Джаснах, но та все еще лежала на воде с закрытыми глазами. А что, если она откроет их?

Не думай об этом! сказала себе Шаллан. Делай. Поменяй приборы местами. Так близко…

— Ты движешься вперед быстрее, чем я ожидала, — внезапно сказала Джаснах.

Шаллан повернулась, глаза Джаснах по-прежнему были закрыты.

— Я ошибалась, когда судила о тебе так строго из-за твоего предыдущего образования. Я сама часто говорила, что страсти помогают воспитанию. У тебя есть решимость и способности стать серьезным ученым, Шаллан. Я понимаю, что ответы приходят медленно, но ты должна продолжать исследование. В конце концов ты к ним придешь.

Шаллан постояла какое-то время, не вынимая руку из мешочка, сердце молотилось как сумасшедшее. Внезапно ее затошнило.

Я не могу, сообразила она. Отец Штормов, какая же я дура. Я проделала весь этот путь… и сейчас я не могу.

Она вытащила руку из мешочка и вернулась на свое место.

Что она скажет братьям? Что она только что вынесла обвинительный приговор семье?

Она села на стул, отложила книгу в сторону и вздохнула, побудив Джаснах открыть глаза. Джаснах какое-то время глядела на нее, потом выпрямилась в воде во весь рост и рукой показала на волосы.

Стиснув зубы, Шаллан встала, взяла поднос с мылом, подошла к краю бассейна и встала на колени. Джаснах взяла рассыпчатое мыло для волос, раскрошила его и обеими руками посыпала на свои черные блестящие волосы. Даже обнаженная, Джаснах Холин в совершенстве владела собой.

— Возможно, мы слишком много времени проводим внутри, — сказала принцесса. — Ты выглядишь какой-то загнанной, Шаллан. Обеспокоенной.

— Я в порядке, — резко бросила Шаллан.

— Хмм, да. Особенно если судить по твоему «совершенно спокойному, расслабленному тону». Очевидно, нам надо перейти от истории к чему-нибудь более прикладному, более интуитивному.

— Вроде естественных наук? — сказала Шаллан, воспрянув духом.

Джаснах откинула голову. Шаллан положила полотенце на край бассейна, встала на него коленями и свободной рукой стала намыливать пышные волосы.

— Я думала о философии, — сказала Джаснах.

Шаллан мигнула.

— Философия? Что в ней хорошего?

Разве это не искусство — сказать так много слов, как только возможно?

— Философия — важная область знания, — резко сказала Джаснах. — Особенно если тебя вовлекают в придворную политику. Она рассматривает природу морали и особенно те ситуации, когда требуется принять трудное решение.

— Да, Ваша Светлость. Хотя не понимаю, почему философия более «прикладная», чем история.

— Историю, по определению, нельзя изведать на своем опыте. То, что происходит сейчас, — настоящее, царство философии.

— Вопрос определения.

— Да, — сказала Джаснах, — все слова имеют склонность быть тем, чем их определили.

— Согласна, — сказала Шаллан, наклоняясь назад и давая возможность Джаснах смыть мыло с волос.

Принцесса стала тереть кожу колючим мылом.

— Слишком вежливый ответ, Шаллан. Что случилось с твоим остроумием?

Шаллан посмотрела на скамью и драгоценный фабриал. Итак, она оказалась слишком слабой и не в состоянии сделать то, что необходимо.

— У него короткий перерыв, Ваша Светлость, — сказала она. — Мое остроумие ожидает решения своего дела от коллег, моей искренности и моего безрассудства.

Джаснах подняла бровь.

Шаллан, не вставая с полотенца, откинулась на пятки.

— Откуда вы знаете, что правильно, а что нет, Джаснах? Если вы не слушаете девотариев, как вы решаете?

— Это зависит от философии человека. Что самое важное для тебя?

— Не знаю. Вы можете сказать мне?

— Нет, — ответила Джаснах. — Если я дам тебе ответ, я буду ничем не лучше девотариев, предписывающих веру.

— Они не зло, Джаснах.

— За исключением того, что пытаются править миром.

Шаллан поджала губы. Война Потерь уничтожила Теократию, единое учение Ворин разбилось на девотарии. Неизбежный конец религии, пытающейся править. Девотарии учили морали, но никого не заставляли верить. Принуждение — дело светлоглазых.

— Вы сказали, что не можете дать мне ответ, — сказала Шаллан. — Но разве я не могу спросить совета у кого-нибудь мудрого? Кто многое понял? Для чего писать философские труды, приходить к заключениям, если не делиться ими с другими? Вы сами сказали мне, что знания бессмысленны, если мы не используем их для принятия решений.

Джаснах улыбнулась, смочила руки и стала смывать мыло.

Шаллан уловила в глазах принцессы победный свет. Эта женщина не собиралась защищать идеи, в которые верила; она хотела подтолкнуть девушку к раздумьям. Шаллан пришла в ярость. Как узнать, что на самом деле думает Джаснах, если она принимает конфликтующие точки зрения?

— Ты действуешь так, как будто существует только один ответ, — сказала Джаснах, жестом приказала Шаллан взять полотенце и выбралась из бассейна. — Вечный, Единственный и Совершенный.

Шаллан торопливо встала и взяла большое пушистое полотенце.

— Разве это не дело философии? Находить ответы? Искать правду, настоящее значение событий?

Джаснах вытерлась полотенцем и подняла бровь.

— Что? — спросила Шаллан, внезапно смутившись.

— Я считаю, что пришло время для занятий в поле, — сказала Джаснах. — Вне Паланиума.

— Сейчас? — удивилась Шаллан. — Уже поздно!

— Я же сказала тебе, что философия — прикладное искусство, — сказала Джаснах, завернулась в полотенце, наклонилась и вынула Преобразователь из мешочка. Она надела цепочку на пальцы и закрепила камни на задней стороне ладони. — Я докажу тебе. Помоги мне одеться.

* * *

Еще ребенком Шаллан наслаждалась теми вечерами, когда удавалось улизнуть в сад. Под покровом темноты он казался совершенно другим, и она представляла себе, что вместо камнепочек, сланцекорников и деревьев растут невиданные чужедальние растения. Царапанье крэмлингов, выбирающихся из трещин, превращалось в шаги загадочных людей из далеких стран — большеглазых торговцев из Синовара, охотников на большепанцирников из Кадрикса, моряков из Чистозера.

Но, идя по ночному Харбранту, ничего такого она себе не представляла. Вообразить себе загадочных странников в ночи — увлекательная игра, но здесь этих зловещих теней было видимо-невидимо, вполне себе настоящих. Ночью Харбрант становился не более интересным, а скорее более опасным.

Джаснах, не обращая внимания на рикш и носильщиков паланкинов, медленно шла вперед в своем великолепном фиолетово-золотом платье, Шаллан следом, в голубом шелковом. Джаснах не стала укладывать волосы после ванны, и они ниспадали ей на плечи, вольность на грани приличия.

Они шли по Ралинсе, главной улице Харбранта, которая, беря свое начало в Конклаве, извиваясь, спускалась к порту. Несмотря на позднее время, улица была переполнена народом. В толпе встречались мужчины с грубыми мрачными лицами, которые несли внутри себя ночь. В темноте каждый звук казался приглушенным вскриком. Зданий, построенных на крутом склоне холма, не прибавилось, но они тоже наполнились ночью и почернели, как камни, обожженные огнем. Пустые руины самих себя.

Колокольчики все еще звенели, нет, скорее вопили. Они делали ветер осязаемым, живым; каждый его порыв вызывал какофонию, и на Ралинсу обрушивалась целая лавина звуков. Шаллан обнаружила, что почти наклоняется, чтобы избежать его.

— Ваша Светлость, — сказала Шаллан, — может быть, лучше взять паланкин?

— Паланкин может помешать занятию.

— Я была бы рада выучить все днем, если вы не возражаете.

Джаснах остановилась и посмотрела в темную боковую улицу.

— Что ты думаешь об этом переулке, Шаллан?

— Что меня не тянет войти в него.

— И, тем не менее, это самая короткая дорога от Ралинсы в область театров.

— Мы туда идем?

— Мы не «идем», — ответила Джаснах, сворачивая в переулок. — Мы действуем, размышляем и учимся.

Шаллан с опаской пошла за ней. Ночь поглотила их; свет шел только из неплотно запертых дверей таверн и лавок. Джаснах надела на Преобразователь черную перчатку, спрятав свет камней.

Шаллан обнаружила, что не идет, а крадется. Ноги чувствовали каждую неровность под ногами, каждый булыжник, каждую выбоину. Она нервно посмотрела на группу рабочих, собравшихся у двери таверны. Темноглазые, конечно. Ночью разница казалась более очевидной.

Дата добавления: 2015-08-29