Обреченное королевство 29 страница

Их армия стояла рядами, разбившись парами. Впереди стоял командир, большой паршенди в сияющей броне. Носитель Осколков. Даже на расстоянии была видна разница между ним и обычными воинами.

Во время битвы его здесь не было. Почему он появился? И почему так поздно?

Вооруженная фигура повернулась, за ней все остальные паршенди, прыгнула через пропасть и понеслась к их невидимым убежищам в центре Равнин.

Глава двадцать седьмая

Дежурство в расщелинах

Если мои слова имеют для тебя хоть какой-нибудь смысл, ты, скорее всего, отзовешь их. Или, может быть, поразишь меня и попросишь их сделать что-нибудь полезное, хотя бы раз.

Каладин вошел в лавку аптекаря, дверь с грохотом захлопнулась за ним. Как и раньше, старик сделал вид, что еле движется, и нащупывал себе дорогу палкой, пока не увидел Каладина. Только тогда он выпрямился.

— А. Это ты.

Два долгих дня. Днем они работали и тренировались — Тефт и Камень присоединились к нему, — а вечерами шли к первой расщелине, вынимали тростник из потайного места и часами выдавливали молочко. В последний вечер Газ видел, как они спускаются туда, и, безусловно, что-то заподозрил, но с этим пришлось смириться.

Сегодня Четвертый Мост бежал. К счастью, они прибыли на плато раньше паршенди, и ни один мостовик из всех бригад не погиб. Регулярным войскам алети, однако, пришлось несладко. В конце концов алети отступили, не выдержав атаки паршенди, и мостовикам пришлось прокладывать дорогу усталым и разозленным поражением солдатам.

Глаза Каладина туманила усталость; сегодня он допоздна работал с тростниками. Живот громко бурчал, не получая достаточной еды, — он делил свою порцию с двумя ранеными. Ничего, сегодня все должно закончиться. Аптекарь вернулся к прилавку, и Каладин тоже подошел к нему. В комнату метнулась Сил, маленькая светящаяся ленточка превратилась в женщину, перевернулась, как акробат, в воздухе и приземлилась на стол, одним плавным движением.

— Что тебе надо? — спросил аптекарь. — Еще бинтов? Ну, я могу…

Он замолчал, когда Каладин хлопнул по столу бутылкой из-под ликера. Горлышко, хотя и обломанное, было заткнуто пробкой. Каладин вытащил ее, открыв молочно-белый сок черного василька. Он принес первую из тех, которую использовал для лечения Лейтена, Даббида и Хоббера.

— Что это? — спросил аптекарь, поправляя очки и наклоняясь вперед. — Хочешь выпить со мной? Но я не пью. Живот, знаешь ли.

— Это не ликер. Сок черного василька. Ты сказал, что он очень дорогой. Ну, сколько ты мне за него дашь?

Аптекарь мигнул, наклонился ближе и понюхал жидкость.

— Где ты это взял?

— Выжал из тростника, растущего рядом с лагерем.

Аптекарь помрачнел и пожал плечами.

— Почти ничего не стоит.

— Что?

— Дикие тростники недостаточно сильны. — Аптекарь поставил пробку на место. Сильный порыв ветра ударил по зданию, застучал в дверь, наполнил воздух запахом порошков и жидкостей из коробок и бутылочек. — Практически бесполезны. Я дам тебе за него две чистмарки, и это очень щедро. Мне надо будет очистить сок, и я получу в лучшем случае пару столовых ложек.

Две марки, с отчаянием подумал Каладин. Три дня работы, они все трое замотались и мало спали. И все это ради зарплаты за пару дней?

Но нет. Сок работал на ране Лейтена, спрены горячки улетели, инфекция отступила. Каладин, сузив глаза, глядел, как аптекарь вынул из денежного мешочка две сферы и поставил их на стол. Как и многие другие, эти были слегка сплющены с одной стороны и не могли укатиться.

— На самом деле, — сказал аптекарь, потирая подбородок, — я могу дать тебе три. — Он добавил еще одну марку. — Только чтобы не видеть тебя несчастным.

— Каладин, — сказала Сил, изучая аптекаря. — Он нервничает. Я думаю, он врет!

— Знаю, — ответил Каладин.

— Что? — сказал аптекарь. — Если ты знал, что они бесполезны, почему потратил на них так много сил? — Он потянулся за бутылкой.

Каладин поймал его руку.

— Знаешь, мы получали две и даже больше капель из каждого стебля.

Аптекарь помрачнел.

— В последний раз, — сказал Каладин, — ты мне сказал, что я буду счастлив, если выдавлю из стебля хотя бы одну каплю. И еще ты сказал, что именно поэтому сок черного василька так дорог. И ты ничего не сказал о том, что «дикие» растения слабее.

— Ну, я же не думал, что ты отправишься собирать их… — Он замолчал, когда Каладин посмотрел ему в глаза.

— А военные не знают, верно? — спросил Каладин. — Они понятия не имеют о том, насколько ценны эти растения, там, снаружи. Ты собираешь их, продаешь сок и срываешь куш, потому что армии нужно очень много антисептика.

Старик выругался и отдернул руку.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

Каладин взял бутылку.

— А если я пойду в палатку хирургов и расскажу им, где я ее взял?

— Они заберут ее у тебя! — раздраженно крикнул аптекарь. — Не будь дураком, парень, у тебя на лбу метка раба. Они решат, что ты ее украл.

Каладин шевельнулся, собираясь уходить.

— Я дам тебе небесную марку, — сказал аптекарь. — Это половина того, что я возьму за нее с военных.

Каладин повернулся.

— Ты берешь с них две небесные марки за то, что собираешь два дня?

— Не только я. — Аптекарь хмуро посмотрел на Каладина. — Каждый аптекарь берет столько же. Мы все вместе договорились брать справедливую цену.

— Как такое может быть справедливой ценой?

— Мы должны жить здесь, в этой забытой Всемогущим стране! Нужны деньги, чтобы начать дело, поддерживать себя и еще нанимать охрану.

Он пошарил в мешочке и вытащил оттуда сферу, сиявшую ярким синим светом. Сапфировая сфера стоила в двадцать пять раз больше бриллиантовой. Каладин получал одну бриллиантовую марку в день, значит, небесная сфера — его зарплата за полмесяца. Конечно, обычный темноглазый солдат получал пять чистмарок в день, и для него это была зарплата за неделю.

Когда-то небесная сфера не казалась Каладину большими деньгами. Теперь это было состояние. И все-таки он колебался.

— Я должен разоблачить вас. Из-за вас люди умирают.

— Нет, не умирают, — возразил аптекарь. — У кронпринцев хватает денег, учитывая то, что они делают на плато. Мы продаем им бутылки с соком по первому требованию. Разоблачив нас, ты добьешься только того, что монстры вроде Садеаса еще туже набьют свои карманы!

Аптекарь обильно вспотел. Каладин угрожал полностью уничтожить его бизнес на Разрушенных Равнинах. Учитывая то, сколько денег он зарабатывал соком, это могло быть очень опасно. Людей убивали за меньшие тайны.

— Наполнить мои карманы или карманы светлорда? — сказал Каладин. — Боюсь, с такой логикой я не могу спорить. — Он поставил бутылку на прилавок. — Хорошо, по рукам, но добавь мне немного бинтов.

— Отлично, — сказал аптекарь, расслабившись. — Но держись подальше от моих тростников. Я вообще поражен, что ты неподалеку нашел столько. Моим рабочим добывать их все труднее и труднее.

У них же нет спрена воздуха, который указывает им место, подумал Каладин.

— Тогда почему ты хочешь обобрать меня? Я мог бы достать для тебя еще.

— Да, — сказал аптекарь, — но…

— Тебе дешевле сделать это самому, — договорил за него Каладин, наклонившись вперед. — Но смотри, так ты останешься чистым и незапятнанным. Я поставляю тебе сок, небесная марка за бутылку. Даже если светлоглазые узнают настоящую цену за сок, ты заявишь, что вообще ничего не знаешь, — какой-то мостовик продал тебе сок, и ты перепродал его армии, добавив необходимые издержки.

Вот это, похоже, подействовало.

— Да, похоже, мне лучше не задавать тебе лишних вопросов. Твой бизнес, молодой человек. Действительно твой бизнес… — Он зашаркал в заднюю комнату и вернулся с ящиком бинтов. Каладин взял и, не говоря ни слова, вышел из лавки на послеполуденное солнце.

— Неужели ты не беспокоишься? — спросила Сил, летя рядом с его головой. — Если Газ узнает, он может тебе навредить.

— И что еще они могут сделать мне? — спросил Каладин. — И очень сомневаюсь, что за такое вешают.

Она поглядела назад, став облачком со слабым намеком на женские формы.

— Я не могу решить, бесчестно это или нет.

— Это не бесчестно, это бизнес. — Он состроил гримасу. — Зерно лависа продают таким же способом. Фермеры выращивают его и за жалкие гроши продают купцам, которые везут в города и продают другим купцам, а те уже продают его горожанам, раза в четыре-пять дороже первоначальной цены.

— Почему тебя это так волнует? — спросила Сил, пока они огибали группу солдат, один из которых запустил косточкой палафрукта в голову Каладина. Солдаты зареготали.

Каладин потер висок.

— Я все еще чувствую странные сомнения, когда говорят о том, что за лечение надо брать деньги. Мой отец говорил, что надо лечить бесплатно.

— Значит, он очень благородный человек.

— И что это ему дало?

Конечно, кстати, Каладин ничем не лучше. В первые дни рабства он отдал бы все за возможность ходить вот так свободно, как сейчас. Армия охраняла периметр, но если он нашел возможность проскользнуть за его границы для сбора черных васильков, наверное, он найдет и возможность улизнуть.

А имея сапфировую марку, он перебьется первое время. Да, на лбу метка раба, но достаточно быстро, хотя и болезненно, поработать ножом, и она превратится в «боевой шрам». Он мог говорить и сражаться как солдат, так что этому могли поверить. Его могли принять за дезертира, но это можно пережить.

Таков был его план в последние месяцы рабства, но у него ни разу не получилось скрыться. Нужны были деньги, чтобы уехать достаточно далеко от того места, где его знали. Деньги, чтобы снять жилье в бедной части города, где никто не будет задавать вопросов, пока он будет залечивать свою рану.

Вдобавок всегда были другие. И он бежал, пытаясь вытащить с собой как можно больше рабов. И каждый раз попадался. Снова и снова.

— Каладин? — спросила Сил, сидевшая на плече. — Ты выглядишь очень серьезным. О чем ты думаешь?

— Спрашиваю себя, могу ли убежать из этого штормового лагеря и начать новую жизнь.

Сил какое-то время молчала.

— Жить здесь тяжело, — наконец сказала она. — Не знаю, сможет ли кто-нибудь обвинить тебя.

Камень, подумал Каладин. И Тефт.

Они работали ради этого сока, не зная, сколько он стоит. Они думали, что работают ради раненых. Сбежав, он предаст их. И бросит всю бригаду.

Вали отсюда, дурак, кричал себе Каладин. Ты не спасешь мостовиков. Как ты не спас Тьена. Беги!

— И тогда что? — прошептал он.

Она повернулась к нему.

— Что?

Если он сбежит, что хорошего он сможет сделать? Будет жить, горбатясь где-нибудь в городских трущобах? Нет.

Он не может бросить их. Он никогда не мог бросить тех, кто нуждался в нем. Он должен защитить их. Должен.

Ради Тьена. И ради себя.

* * *

— Расщелины, — сказал Газ, сплевывая. Слюна была черной, из-за растения джамма, которое он жевал.

— Почему? — Каладин, вернувшись после продажи черного василька, обнаружил, что Газ изменил график работ Четвертого Моста. Сегодня они не должны были бежать с мостом — вчерашний забег освободил их. Вместо этого предполагалось, что их пошлют в кузницу Садеаса, перетаскивать бруски металла и другие материалы.

Звучало страшно, но на самом деле работа в кузнице была одной из самых легких работ. Кузнецы не нуждались в чужих руках. Неуклюжие мостовики нужны были им только на всякий случай. Во время смены в кузнице большую часть времени мостовики спокойно лежали.

Газ, стоя в лучах полуденного солнца, сказал Каладину:

— Смотри, однажды ты заставил меня задуматься. Никого не озаботит, если Четвертый Мост получит работу не в очередь. Все ненавидят дежурить в расщелинах. Вот я и решил, что ты не будешь возражать.

— И сколько они заплатили тебе? — спросил Каладин, шагнув вперед.

— Шторм тебя побери, — опять сплюнул Газ. — Остальные обижены на тебя. Им будет приятно видеть, как твоя бригада заплатит за то, что ты сделал.

— Спас людей?

Газ пожал плечами.

— Все знают, что ты нарушил правила, притащил этих людей обратно. Если бы остальные поступали так же, каждый барак наполнился бы умирающими еще до конца подветренной части месяца!

— Они люди, Газ. И бараки не наполнены ранеными только потому, что мы оставляем их умирать.

— Они умрут в любом случае.

— Увидим.

Газ, сузив глаза, внимательно посмотрел на Каладина. Похоже, он подозревал, что Каладин каким-то образом обманул его, взявшись за работу по сбору камней. А еще раньше он, по всей видимости, спустился к расщелине, пытаясь понять, что там делали Каладин и двое остальных.

Проклятье! подумал Каладин. Он-то решил, что достаточно запугал Газа.

— Мы пойдем, — рявкнул Каладин, отворачиваясь и шагая прочь. — Но на этот раз я не собираюсь держать язык за зубами. Мои люди узнают, что это сделал ты.

— Прекрасно, — крикнул ему вслед Газ. А потом пробурчал себе под нос: — Может быть, мне повезет, и скальный демон сожрет тебя с твоей проклятой штормом бригадой.

* * *

Дежурство в расщелинах. Большинство мостовиков предпочитало целый день таскать камни, чем работать в расщелинах.

С незажженным масляным факелом, привязанным к спине, Каладин лез вниз по ненадежной веревочной лестнице. В этом месте пропасть была совсем не глубокой, всего пятьдесят футов, но этого вполне хватало, чтобы перенестись в другой мир. Мир, в котором единственный природный свет приходит только из щели, находящейся высоко в небе. Мир, где мокро даже в самые жаркие дни. Мир, заполненный мхом, грибами и сильными растениями, выживающими даже в вечно тусклом свете.

Ближе ко дну расщелина расширялась: вероятно, результат работы сверхштормов. Они обрушивали вниз огромные потоки воды; быть застигнутым внизу сверхштормом означало верную смерть. Отложения крэма образовали на дне гладкую дорожку, которая поднималась или опускалась в зависимости от эрозии камня, находящегося под ней. В некоторых местах расстояние от дна до края плато не превышало сорока футов. В большинстве случаев, однако, оно было больше ста.

Каладин спрыгнул с лестницы, пролетел несколько футов и с плеском приземлился в грязную лужу. При помощи огнива и кремня он зажег факел, поднял его как можно выше и посмотрел вдоль темной щели.

Стены заросли скользким темно-зеленым мхом, несколько тонких лоз неизвестных ему растений тянулись вниз со скальных полок. Осколки костей, куски древесины и клочки одежды лежали в грязи или были воткнуты в трещины.

Рядом с ним раздался громкий плеск. Тефт выругался, вышел из большой лужи и поглядел на промокшие ноги и штаны.

— Пусть шторм заберет этого крэмлинга Газа, — пробормотал пожилой мостовик. — Послать нас вниз вне очереди. Я ему яйца оторву за это.

— Наверняка очень испугался, — сказал Камень, спускаясь с лестницы на сухое место. — Лежит в лагере и трясется от страха.

— Заткнись, — сказал Тефт, стряхивая воду с левой ноги.

Они оба тоже несли факелы. Каладин зажег свой, этого достаточно. Факелы надо было экономить.

Вскоре весь Четвертый Мост собрался внизу. Разбились на группы, каждый четвертый зажег факел. Его свет не мог рассеять мглу, только дал возможность Каладину получше рассмотреть неестественный ландшафт. В трещинах росли странные трубообразные грибы, бледно-желтые, как кожа ребенка, больного желтухой. Из круга света испуганно выбегали суетливые крэмлинги. Крошечные рачки были прозрачно-красными. Протискиваясь мимо стены, Каладин сообразил, что сквозь панцирь видит их внутренности.

Свет упал на скрюченное изломанное тело у основания стены недалеко от них. Каладин поднял факел и подошел к трупу, который уже начал вонять. Он поднял руку, бессознательно прикрывая рот и нос, и встал на колени.

Мостовик — точнее, был мостовиком — из другой бригады. Свежий. Если бы он пробыл здесь несколько дней, сверхшторм унес бы его далеко. Четвертый Мост собрался вокруг Каладина, молча глядя на того, кто выбрал прыжок в пропасть.

— Может быть, однажды ты найдешь себе место в Залах Спокойствия, падший брат, — сказал Каладин, эхо его голоса разнеслось по расщелине. — И, может быть, мы найдем лучший выход, чем ты. — Он встал, держа зажженный факел, и прошел мимо мертвого часового. Его бригада нервно последовала за ним.

Каладин быстро понял основную тактику сражения на Разрушенных Равнинах. Вы должны двигаться вперед, выдавливая врага к краю плато. Вот почему битвы часто кончались большой кровью со стороны алети, которые обычно прибывали на плато после паршенди.

У алети были мосты, а эти странные восточные паршмены могли с разбега перепрыгнуть через большинство пропастей. Но и те, и другие оказывались в безвыходном положении, когда их прижимали к крутому обрыву: земля уходила из-под ног, и солдаты отправлялись в никуда. Их число было так велико, что алети решили хотя бы вернуть потерянное вооружение. И вот мостовиков посылали обшаривать расщелины. Все равно что грабить могильные курганы, только без курганов.

Они часами бродили с мешками по дну пропасти, выискивая что-нибудь ценное. Сферы, доспехи, плащи, оружие. Иногда, если бой на плато произошел совсем недавно, они пытались попасть туда и ограбить найденные тела. Но сверхштормы обычно делали бесполезными все усилия. Подождите всего несколько дней, и тела унесет неизвестно куда.

Кроме того, расщелины образовывали настолько запутанный лабиринт, что попасть на конкретное плато и вовремя вернуться обратно было практически невозможно. Опыт показал, что надо подождать, пока сверхшторм не снесет тела на сторону алети — в конце концов сверхштормы всегда приходили с востока — и потом послать вниз мостовиков, на поиски.

А это означало много беспорядочной ходьбы. Впрочем, за все эти годы вниз упало столько тел, что найти их было не так-то трудно. От бригады требовалось поднять наверх определенное количество трофеев — или лишиться зарплаты за неделю, — но норма не была слишком высокой. Достаточной, чтобы держать их занятыми, но не такой, чтобы они полностью выдохлись и не могли бежать. Как и большинство работ мостовиков, эта служила только для того, чтобы чем-то их занять.

Они еще шли по первой расщелине, а кое-кто уже достал мешки и собирал первые трофеи. Шлем там, щит здесь. Все внимательно высматривали сферы. Ценная упавшая сфера означала небольшую награду для всей бригады. Конечно, никому не разрешалось взять найденные сферы или вещи себе. Наверху их всех тщательно обыскивали. Унижение от обыска — искали во всех местах, где только можно было спрятать сферы, — частично объясняло, почему мостовики ненавидели эту работу.

Но только частично. Они шли, и дно расширилось, футов до пятнадцати. На стенах появились шрамы, места, где мох был ободран, а сам камень — обожжен. Мостовики старались не замечать их. По этим тропинкам бродили скальные демоны, ищущие добычу или подходящее плато, на котором они могли бы окуклиться. Встречи с ними происходили не слишком часто, но случались.

— Келек, как я ненавижу это место, — сказал Тефт, шедший рядом с Каладином. — Я слышал, что однажды скальный демон съел целую бригаду, заперев их в тупике. Он уселся поперек прохода и хватал их по одному, когда они пытались бежать.

Камень хихикнул.

— Если их всех слопали, тогда кто вернулся и рассказал эту историю?

Тефт потер подбородок.

— Шторм его знает. Может быть, они и не вернулись.

— Возможно, сбежали. Дезертировали.

— Нет, — сказал Тефт. — Отсюда без лестницы не выберешься. — Он посмотрел вверх, к узкой голубой щели в семидесяти футах над головой, следующей за изгибом плато.

Каладин тоже взглянул вверх. Голубое небо казалось очень далеким. Недостижимым. Как свет самих Залов. И даже если ты сумеешь вскарабкаться по стене одной из пропастей помельче, ты очутишься на Равнинах, окруженный пропастями, или достаточно близко к стороне алети, постоянным мостам и разведчикам, день и ночь наблюдавшим за ними. Можно, конечно, попытаться пойти на восток, туда, где плато стягивались в точки, становясь вершинами скалистых Пиков. И тебе потребуется много недель ходьбы и очень много удачи, чтобы пережить сверхштормы.

— Ты бывал в каньонах во время дождя, Камень? — спросил Тефт, возможно думая о том же самом.

— Нет, — ответил Камень. — У нас, на Пиках, ничего такого нет. Они есть только там, где живут глупые люди.

— Но, Камень, сейчас ты живешь здесь, — заметил Каладин.

— И стал таким же глупым, как вы, — хихикнул огромный рогоед. — Неужели не заметно? — За последние два дня он очень изменился, стал более приветливым, в некоторой мере вернувшись к тому, что Каладин считал его обычным поведением.

— Я говорю об узких каньонах, — сказал Тефт. — Ты можешь представить себе, что здесь будет, если начнется сверхшторм?

— Могу, — сказал Камень. — Много воды.

— Много воды, которая потечет во все места, куда только достанет, — сказал Тефт. — Соберется в огромные волны, и в этом ограниченном месте течение станет настолько сильным, что понесет с собой камни. Говорю тебе, здесь, внизу, даже обычный дождь будет похож на сверхшторм. А уж сверхшторм… ну, если он ударит, хуже места на Рошаре ты не найдешь.

Камень нахмурился и поглядел наверх.

— Тогда лучше не быть здесь в сверхшторм.

— Да уж, — сказал Тефт.

— Зато, Тефт, — лукаво добавил Камень, — ты искупаешься, и тебе это не повредит.

— Эй, — проворчал Тефт. — Ты намекаешь, что я пахну?

— Нет, — сказал Камень. — Я намекаю на запахи, которые вынужден нюхать. Иногда я думаю, что стрела в глаз лучше, чем запах бригады, запертой на ночь в бараке!

Тефт хихикнул.

— Я бы обиделся, если бы это не было правдой. — Он вдохнул влажный заплесневелый воздух расщелины. — Здесь ненамного лучше. Пахнет хуже, чем сапоги рогоеда зимой. — Он заколебался. — Эй, не обижайся. Не хотел тебя обидеть.

Каладин улыбнулся, потом посмотрел назад. За ними тихо, как призраки, следовало около тридцати мостовиков. Некоторые шли очень близко к группе Каладина, как если бы пытались услышать разговор, как бы случайно.

— Тефт, — сказал Каладин. — Пахнет хуже, чем сапоги рогоеда? Как, ради всех Залов, это может не быть оскорблением?

— Это только выражение, — насупившись, ответил Тефт. — Оно выскочило изо рта раньше, чем я сообразил, что говорю.

— Ага, — сказал Камень, отрывая кусок мха со стены — метку, что они здесь прошли. — Твое оскорбление обидело меня. Если бы мы были на Пиках, я бы вызвал тебя на дуэль традиционным алил'тики'и способом.

— И что это такое? — спросил Тефт. — На копьях?

Камень засмеялся.

— Нет, нет. Мы, на Пиках, не такие варвары, как вы, низинники.

— И как тогда? — спросил Каладин, по-настоящему заинтересованный.

— Ну, — сказал Камень, бросая мох и счищая его с ладоней, — надо выпить много шлакпива и спеть много песен.

— Как такое может быть дуэлью?

— Побеждает тот, кто сможет петь после того, как выпьет больше всех. Ну и, конечно, пока все пьют, они забывают, о чем шла речь.

Тефт засмеялся.

— А на рассвете, я думаю, берутся за ножи, скорее всего.

— А я думаю, это кое от чего зависит, — вставил свое слово Каладин.

— От чего же? — спросил Тефт.

— Торгуешь ты ножами или нет. Верно, Данни?

Тефт и Камень посмотрели в сторону, где близко шедший Данни с интересом слушал их разговор. Худой юноша подпрыгнул и покраснел.

— Э… Я…

Камень только хихикнул.

— Данни, — обратился он к юноше. — Странное имя. Что оно значит?

— Значит? — удивился Данни. — Не знаю. Имена не обязаны что-то значить.

Камень недовольно покачал головой.

— Низинники. Как вы вообще знаете, кто вы такие, если ваши имена не имеют значения?

— А твое имя? — спросил Тефт. — У него есть значение? Ну…ма…ну..

— Нумухукумакиаки'айалунатор, — сказал Камень, слова родного языка легко текли из его рта. — Конечно. Описание очень необычного камня, который отец нашел за день до моего рождения.

— То есть твое имя — целая фраза? — неуверенно спросил Данни, как если бы сомневался, что его будут слушать.

— Поэма, — ответил Камень. — На Пиках каждое имя — поэма.

— Неужели? — поразился Тефт, скребя бороду. — Значит, чтобы позвать семью на обед, приходится немного попотеть, а?

Камень засмеялся.

— В самую точку. И это приводит к интересным результатам. Обычно на Пиках грязным ругательством считается поэма, которая по ритму и композиции соразмерна имени человека.

— Келек, — прошептал Тефт. — Чтобы оскорбить человека, надо проделать уйму работы!

— Возможно, именно поэтому большинство споров заканчиваются пьянством, — заметил Камень.

Данни неуверенно улыбнулся.

— Эй ты, большой паяц,

Ты пахнешь как промокший свин,

Иди-ка ты блевать на плац

И прыгни головой в овин.

Камень оглушительно расхохотался, эхо от его смеха громом прокатилось по расщелине.

— Хорошо, хорошо, — сказал он, вытирая глаза. — Простенько, но со вкусом.

— Звучит почти как песня, Данни, — сказал Каладин.

— Первое, что пришло в голову. И я использовал мелодию «Два Любовника Мэри», как ритм.

— Ты умеешь петь? — спросил Камень. — Я должен услышать.

— Но… — начал было Данни.

— Пой! — шутливо рявкнул Камень.

Данни взвизгнул, но подчинился, запев незнакомую Каладину песню. Забавный рассказ о двух близнецах и женщине, которая считала братьев одним человеком. Данни пел чистым тенором и казался более уверенным в себе, чем когда говорил.

И он очень хорошо пел. Как только он перешел ко второму куплету, Камень начал подтягивать, вполне в такт. Очевидно, рогоед тоже был опытным певцом. Каладин взглянул на остальных мостовиков, надеясь затянуть в разговор или увлечь пением. Он улыбнулся Шраму, но в ответ получил только хмурый взгляд. Моаш и Сигзил — темнокожий человек из Азира, — даже не глядели на него. А Пит глядел только под ноги.

Песня кончилась, и Тефт одобрительно захлопал.

— Ты пел лучше, чем я слышал в большинстве гостиниц.

— Большая удача повстречать низинника, умеющего петь, — сказал Камень и нагнулся, чтобы подобрать шлем и положить его в мешок. — А я уже начал думать, что у вас всех слух, как у старой громгончей моего отца. Ха!

Данни вспыхнул, но дальше шел более уверенно.

Они продолжали идти, время от времени проходя мимо поворотов или трещин в камне, в которых вода оставляла множество трофеев. Здесь приходилось заниматься намного более ужасным делом; зажимая нос, они снимали то, что им требовалось, с трупов или вытаскивали из груды костей. Каладин приказал не приближаться к гниющим трупам, над которыми зачастую вились красные спрены горячки. Если не наберется достаточно трофеев, тогда они смогут обобрать эти тела на обратном пути.

На каждом пересечении или развилке Каладин оставлял на стене белую метку кусочком мела. Это была обязанность бригадира, и он относился к ней очень серьезно. Он бы не хотел, чтобы бригада заблудилась в лабиринте пропастей.

Они шли и работали, и Каладин все время поддерживал разговор. Он смеялся — заставлял себя смеяться — вместе с ними. Даже если он смеялся неискренне, никто этого не замечал. А возможно, не хотели замечать, потому что даже неискренний смех был лучше, чем идти молча, в траурном молчании, в которое завернулось большинство членов бригады.

Очень скоро робость Данни растаяла, и он стал смеяться и переговариваться с Тефтом и Камнем. Несколько человек плелось сзади — Карта, Йейк и еще пара других, — как дикие звери, которых притягивает свет и тепло костра. Каладин попытался втянуть их в разговор; безуспешно, пришлось оставить их в покое.

Наконец они оказались рядом со скоплением свежих трупов. Вряд ли причиной этого была некая особенность водяных потоков в этом месте — участок расщелины выглядел точно так же, как и все другие. Быть может, чуть более узкий. Иногда они заходили в подобные ниши и находили дюжины тел; а иногда в них не было ничего.

Тела выглядели так, как если бы поток принес их и бросил, когда вода медленно отступила. Одни алети, переломанные после падения или раздавленные потоком. У многих не хватало рук или ног.

Во влажном воздухе висел запах крови и внутренностей. Каладин поднял факел повыше, его товарищи замолчали. Промозглый холод не давал трупам разлагаться очень быстро, хотя сырость все равно делала свое дело. Крэмлинги уже начали жевать кожу на руках и выгрызать глаза. Скоро желудки трупов распухнут от газа. Среди тел извивались спрены горячки — крошечные, красные и полупрозрачные.

Сил слетела вниз и, недовольно шумя, приземлилась на его плече. Как обычно, она никак не объяснила, почему ее не было.

Люди знали, что делать. Слишком богатое место, и плевать на все спрены горячки. Все взялись за работу, раскладывая тела в ряд, чтобы было легче проверять их. Каладин, подбирая лежавшие на земле куски трофеев, махнул рукой Тефту и Камню, подзывая их к себе. Данни следовал за ними по пятам.

— Они одеты в цвета нашего кронпринца, — заметил Камень, когда Каладин подобрал зубчатую стальную каску.

— Держу пари, они из последнего забега, — сказал Каладин. — Из того, который так плохо кончился для армии Садеаса.

— Светлорда Садеаса, — сказал Данни. Потом потупился от изумления. — О, простите, я не хотел поправлять вас. Я тоже обычно забывал сказать титул. И хозяин бил меня.

Дата добавления: 2015-08-29