Однажды я вычитала где-то мысль: «Для того чтобы забыть одну жизнь, надо прожить еще одну, равную ей». А это невозможно, равную нашей Дино прожить не сможет ни с кем. Как я не поняла этого сразу, как позволила себе распуститься и впасть в истерику?
Я зашла в бар и заказала кофе и рюмку коньяка, мне захотелось коньяка, и бутерброд, и шоколадку, мне хотелось есть, непривычно много есть.
В самолете справа от меня сидел белесый мужчина в темных очках, он даже в самолете их не снял. От него пахло туалетной водой, и я чувствовала, что он постоянно разглядывает меня, хотя и не видела его глаз. Я улыбнулась ему и поинтересовалась, откуда он. Он ответил, что из Швейцарии, он говорил с сильным акцентом. Я рассказала короткий анекдот про швейцарцев, впрочем, весьма безобидный. Он засмеялся и покачал головой, а потом рассказал свой анекдот, совсем не смешной, но я из приличия улыбалась и тоже качала головой. Мы болтали всю дорогу, и он оставил мне телефон, по которому его можно будет застать в Риме, и я взяла, пообещав, что обязательно позвоню, зная, что, конечно же, не сделаю этого.
Я так и не придумала, что мне делать. Я позвонила Дино прямо из аэропорта, к телефону по-прежнему никто не подходил, и я решила поехать к нему домой. Села в первое из стоящих вереницей такси, назвала адрес. Мы ехали через центр, наступал вечер, он покрывал город густой синевой, и было красиво, но я не смотрела, я думала о том, что скоро увижу Дино.
Оказалось, что он живет недалеко от центра. Я сверила адрес, все правильно, дом был невысокий, трехэтажный, на тихой, едва растревоженной машинами улице. Я прикинула, куда выходят окна его квартиры, это было нетрудно, верхний этаж занимала только одна квартира, тогда как на первом и втором этажах их было по две: одна слева, другая справа. Его находилась на втором слева, и свет в окнах отсутствовал.
Я огляделась, напротив расположилось маленькое кафе, и я села прямо на улице и заказала каппучино и паннини с ветчиной. Я отвыкла от крепкого итальянского кофе, он освежил, я и ела с удовольствием, каждую минуту ожидая, что вот Дино пройдет по улице и, не заметив меня, начнет открывать ключом подъездную дверь. Я бы даже не встревожилась, если бы он появился не один, я уже знала, что это не имеет значения.
Около одиннадцати вечера я вошла внутрь кафе и попросила телефонную книгу, чтобы позвонить в ближайшую гостиницу. Я сняла номер, придумав себе имя, кто его знает, может быть, этот ублюдок попытается разыскать меня, и заснула как убитая. Мне ничего не снилось, и утром я встала свежей, как будто заново родилась. Ну и что, что Дино не оказался вечером дома? — подумала я. Он мог уехать с театром на гастроли. Жаль, что я не знаю, в каком театре он играет. Это было бы самое простое, пойти в театр. Как это я не додумалась узнать про театр?
Я не стала брать такси, решив прогуляться. Одно окно в квартире Дино оказалось приоткрыто, а вчера, я попыталась вспомнить, все окна были затворены, значит, кто-то дома: или он, или она. Я зашла в кафе, в котором ужинала вчера, и позвонила, никто не отвечал. Снова набрала номер — безрезультатно. Но окно открыто, говорила я себе, значит, кто-то внутри, как же иначе? Перейдя улицу, я подошла к парадной двери и позвонила в квартиру. Я так и не решила, что скажу, да и что я могла решить, не зная, кто откроет мне дверь. Но дверь никто не открывал. Я позвонила снова, потом еще, я просто прилепила палец к кнопке звонка.
Я так и стояла у двери, нажимая на кнопку, когда раздался жужжащий звук отпираемого замка, и я зашла в подъезд. Мне следовало бы остановиться, перевести дыхание и собраться с мыслями, подготовиться. Но я не могла, я была гонима, кто-то гнал меня, я сама гнала себя, и, не вызывая лифта, я преодолела лестницу и снова позвонила в дверь. На этот раз она открылась почти одновременно с моим звонком.
Я сразу могла бы догадаться, если бы не дыхание, сбившееся и разломленное, что эта молодая девушка, стоящая передо мной, и есть его Софи. Она действительно была красива, это бросалось в глаза, и, наверное, поэтому я не заметила сразу, что она необычно одета и странно смотрит на меня. Я сразу смогла бы все понять по одежде и по взгляду, но я не поняла. Она отодвинулась, пропуская меня, и сказала, как будто привычно.
— Проходите. — Я узнала ее по голосу.
Я зашла, в коридоре было темно, даже сумрачно.
— Вы долго звонили? — спросила она и, не дожидаясь ответа добавила, как бы оправдываясь, — я спала и не слышала. Проходите, — снова сказала она и первая прошла в гостиную.
В комнате было светлее. Софи остановилась на середине и повернулась ко мне. Она и вправду была хороша, хотя и типичной итальянской красотой, только очень бледна.
— Вы кто? — спросила она.
Мы так и стояли посередине комнаты.
— Я знакомая Дино. Мы давно знакомы, — сказала я.
— А… — промолвила она, как будто это ее не интересует. — Вы извините, что я так выгляжу. Я… — она бессильно развела руками, одними кистями, — я сама не знаю. Мне кажется, я вас видела. Вы мне чем-то знакомы.
— Маловероятно. — Я догадалась, что она узнала мой голос, и постаралась изменить акцент. — Я живу в Америке, я американка.
— А… — сказала она. — Я никогда не была в Америке. Вы с Дино познакомились, когда он ездил в Америку?
Я и не знала, что Дино был в Америке. Я кивнула.
— Да, — сказала она и снова замолчала. — Мне надо бы пойти умыться. Я знаю, я плохо выгляжу. — Я промолчала, и она продолжала стоять. — Так вы специально прилетели? — спросила она, так и не двинувшись с места.
И тут я поняла, что она вся в черном. Даже лента в волосах. Я почувствовала, что сейчас упаду. Мне надо было дойти до кресла, и я побрела.
— Извините, что я вам не предложила сесть. Это все ото сна. Я, знаете, сплю, потом просыпаюсь, плачу и снова засыпаю. Я вообще не особенно соображаю. Как вас зовут?
— Джеки, — сказала я.
— Да, по-моему, Дино мне о вас рассказывал. Вы археолог, кажется. — Я кивнула. — Принести вам что-нибудь выпить? — я кивнула. — Что? — Я пожала плечами.
Я не заметила ни как она ушла, ни как вернулась, в руке у меня оказался стакан, я сделала глоток, но ничего не почувствовала.
— Как это случилось? — спросила я.
Я видела, что она заплакала, без подготовки, сразу, сначала глаза наполнились, удерживая еще слезы в себе, а потом мгновенно прорвались. Я видела, как капли скатывались и заваливались ей в рот, она утирала их, но они скатывались снова, губы шевелились. Она что-то говорит, подумала я. Почему я не слышу? Я должна слышать.
— Что? — спросила я. — Что вы сказали? — Я услышала, как она всхлипнула.
— Его сбила машина. Он возвращался из театра, поздно, и его сбила машина.
Я плохо ее видела, я провела рукой по лицу, они были мокрые, и лицо, и рука.
— Кто? — спросила я.
— Его не нашли.
Мы так и сидели друг против друга, и обе плакали, похоже, одинаково беззвучно и одинаково не вытирая слезы.
— Я знаю, — сказала я.
— Что? — спросила она. Я покачала головой.
— Когда похороны?
— Похороны были вчера, — ответила она.
Я подняла глаза. Все растекалось, я только смогла заметить, что она трясется. Ее челюсть так ходила, что казалось, еще немного и оторвется. Она не была сейчас красивой, больше не была.
— Почему?
— Они, в театре, хотели устроить прощание, но я была против. Он был так обезображен, если бы вы видели. — Она схватилась руками за лицо. — Меня даже вызвали на опознание. Там что-то, они сами не знали, они думали, — она постоянно сбивалась, — они решили, что это, это преднамеренно, там в полиции, спрашивали, но у него не было врагов, только друзья, она несколько раз, взад и вперед, несколько раз, — она всхлипывала с каждой попыткой, — по нему переехала, они не знали почему, в полиции, я с трудом его узнала… — она уже рыдала, я слышала рыдания, или это был мой голос, я не знала, — по кольцу, вся одежда, в крови, не тело, а… — она больше не могла говорить, а я слушать. Мне стало плохо.
— Мне плохо. — Я, наверное, сказала это, и она мне дала что-то твердое, и я проглотила.
— Я постоянно принимаю. Успокаивающие. — Она попыталась улыбнуться, почти виновато. — От них только спать хочется. — Я затихла.
Мы так и продолжали сидеть друг против друга, обе без сил, без слов, уже без слез Она периодически всхлипывала и замолкала, и только минуты через две всхлипывала снова. Я встала.
— Я пойду, — сказала я. Она кивнула.
— Вы хотите пойти на могилу? — спросила она. Хорошая девочка, подумала я. Дино не ошибся, хорошая девочка, как раз для него.
— Да, — сказала я. Она назвала адрес.
— Я не запомню. — Мне показалось, что звуки не складываются в слова. Это потому что опух язык, догадалась я. Хотя как он мог так быстро опухнуть?
— Я вам напишу. — Она наклонилась над столом, а потом подала сложенный листок. — Хотите, я вызову такси? — Я кивнула. Я слышала, как она звонила. Она сама с трудом могла говорить.
Я спустилась, такси уже ждало у подъезда. Как оно так быстро? — подумала я и села. Я-поехала в гостиницу, я хотела спать, я умирала, так я хотела заснуть, чтобы умереть во сне.
Я проснулась ночью, открыла глаза и поняла, что опять не умерла. Потом вспомнила, это Дино умер, вернее-его задавили, вернее — убили. И я знала, кто убил его, и еще я знала, кто желал этого убийства, кто заказал его. Мой ум был странно ясен, может, потому, что за окном чернела ночь, я сама удивилась такой непривычной ясности.
Во всем виновата я Я лежала, смотрела в ночное окно и шевелила губами. Абсолютно во всем. В том, что нсила с этим ублюдком Рене, в том, что похоть моя, гнусная животная похоть подавила здравый смысл, и я связалась с убийцей. Я виновата в том, что, узнав о свадьбе Дино, распустилась и впала в истерику. Я всегда считала, что со мной не может случиться ничего подобного, а тут как под гипнозом, как под наркотиком. Как я могла так ошибиться? Во всем ошибиться. Как ребенок. Как будто ничего не знаю о жизни, как будто никогда не жила. Я испугалась, что потеряю Дино, когда не было никакой опасности, и в результате потеряла его навсегда. Теперь уже навсегда.
Опять, как вчера, подступили слезы, слабость, головокружение. Я вся сжалась под одеялом, сгруппировалась, как когда-то в школе перед кувырками на уроках гимнастики, и отогнала мысли назад, вглубь. Конечно, Дино вернулся бы ко мне, нет сомнения, это так просто, так очевидно. А теперь не вернется, теперь уже нет. Никогда! Я снова напряглась и снова сдержалась.
Это я убила его. Я ведь могла сказать «нет», простое, короткое «нет», и он не посмел бы, не смог ослушаться, и ничего бы не случилось. Но я промолчала. Почему? Что-то скользкое, извилистое подкралось ко мне изнутри, как дыхание подкралось. Но это было не дыхание.
Я на самом деле хотела, чтобы он умер, шептала я и сама в этой ночной темноте слышала свой полуживой шепот. Жутко. И от шепота и от мысли. Это ведь правда, зачем отрицать самой себе. Я ведь много раз думала, что лучше бы он умер, я думала: «Пусть его вообще не будет, если он не мой». Я желала его смерти.
«Но это разные вещи: хотеть смерти и убить, — возразила я. — Это еще не преступление — хотеть смерти».
«Но я и убила, — я снова услышала шепот, — просто взяла и убила.
И только тут навсегда проникло в меня и окончательно растеклось необратимостью: «Его нет, никогда не будет, и это я убила его!»
Я шептала так часа два, а может быть, и больше, пока не рассвело. В уме опять что-то нарушилось, ясность поблекла и больше не возвращалась полностью, лишь изредка проблесками, но не более.
Я снова стою у окна, оно притягивает меня призрачностью отделения от мира, которую даже на ощупь можно определить лишь прохладой стекла. В стекле существует мистика, фатальность исхода, к тому же дождь. Я люблю дождь, его шорох, его влагу, замеревшую под ним природу, особенно сейчас, когда темно, и дождь различается только на слух. Я опять у окна. Зачем? Я ничего даже не пытаюсь разглядеть.
Это странно, как человек, обличая себя ошибкой, тут же совершает еще одну, самим признанием ошибки? Как я могла обвинять себя, как могла не понять то, что так легко поняла сегодня? Я ни в чем не виновата! Как я могла опять ошибиться тогда, в гостинице? Но ошиблась.
Я так и бормотала одно и то же, скрючившись на кровати, будто меня самой стало меньше от смерти Дино. Потом я снова подумала про Рене. Как я могла его любить, этого зверя, животное? Но ведь любила. А теперь ненавижу!
Вот Стив, подумала я, Стив совсем другой. Я двумя руками ухватилась за свой шепот и потянула к себе. Стив, родной мой, я ведь за эти месяцы забыла о тебе, хотя ты единственный, ты один, самый главный, кто остался у меня. Ты самый верный, самый долгий, прошедший через всю жизнь. Как я могла забыть о тебе?
Я встала, чуть не упав от резкости движения, оглянулась, ища телефон. Оказалось, что он стоял рядом. Я сняла трубку, мне оставалось набрать номер, но рука застыла на телефонном диске.
Я не знаю номера, никогда не знала, потому что никогда не звонила.
Но это даже хорошо, сообразила я, это к лучшему. Мне в любом случае нечего здесь делать, в этой Европе, мне пора домой, через столько лет, туда, где все началось, к тому, с кем все началось.
Я устала, как же я устала, мне хочется покоя и тихой любви, мы поселимся со Стивом в деревне, где будет тихо и легко. Я рожу ему детей, я еще смогу родить, даже не одного, а двух или трех, и мы будем жить настоящей семьей, любя друг друга. Я стану совсем другой и все забуду. Он ведь все время писал, что любит меня. И я люблю его, моего Стива, я всегда его любила, это так очевидно.
Я сидела на кровати, спустив ноги, смотря в одну точку, и чувствовала, что меня лихорадит, прострация сменилась лихорадкой. Это было продолжением болезни, теперь я это знаю, но тогда мне казалось, что надо быть энергичной и надо действовать. Мне нечего было собирать, я ничего не вынимала из сумки, только туалетные принадлежности. Я натянула джинсы, майку, все уже несвежее, ну и черт с ним, я только почистила зубы и умыла лицо — не было времени, я должна была спешить как можно быстрее — и спустилась вниз. Я заплатила за гостиницу, мне тут же вызвали такси, я сказала «аэропорт», и еще сказала «быстрее, мне надо быстрее». Мне было очень холодно, меня колотило от холода, я открыла сумку, вытащила свитер и надела его.
Мы почти подъехали, я видела, как совсем близко самолеты боронят воздух своими тупыми, задранными мордами, я полезла в карман за деньгами и достала сложенную бумажку. Я долго не могла понять, что это, а потом поняла: кладбище, где похоронили Дино, адрес. Я опаздывала, я должна была быстрее улететь, к тому же я дрожала от холода, но разве это имело значение? Я не могла не побывать на кладбище, хотя бы минуту не постоять перед могилой Дино, и я назвала шоферу новый адрес, и тот, даже не удивившись, стал искать разворот. Мы ехали долго, я не понимала, почему так долго, мы останавливались, шофер открывал карту, ругался, я тоже что-то говорила в ответ. Наконец уже совсем за городом мы нашли небольшое кладбище и остановились у ворот. Я попросила водителя подождать меня, всего десять минут, тот молча кивнул.
В конторе небритый, неопрятного вида старик говорил по телефону, переворачивая страницы замусоленной книги, слюнявя толстые, с грязными ногтями пальцы. Я села на стул и снова встала, подошла к столу, почти нависнув над стариком, я не могла ждать, у меня не было времени, но он не обращал на меня внимания и продолжал говорить, даже не поднимая глаз. Я взяла со стола карандаш и на лежащей тут же газете написала имя и фамилию и подсунула старику под нос. Тогда он зажал трубку толстой ладонью и сказал: «Подождите, я скоро». Но я не могла ждать.
— Вы только скажите, где могила. — Он посмотрел на мои каракули.
— А, этого парня, которого позавчера похоронили?
Меня снова стало знобить. Он назвал место, и я вышла.
Могильный холмик был усыпан еще не завядшими букетами цветов, некоторые чуть пожухли, но таких было мало. Из свежей земли торчала железная табличка с именем и фотографией. Я наклонилась, чтобы рассмотреть. Дино совсем не изменился, совсем такой же, он улыбался и смотрел на меня. У меня не было его фотографии, я считала это плохой приметой — к разлуке. Но сейчас уже было все равно, длиннее разлуки не бывает. Я оглянулась, рядом никого не было, и вытащила табличку. Я так спешила, вытаскивая фотографию, что чуть не порвала ее, но не порвала, только помяла. А потом ушла, катастрофически не хватало времени и надо было спешить.
Таксист меня ждал, да и куда ему было деться, и мы снова поехали в аэропорт. Я достала портмоне и полонсила в него фотографию, она как раз поместилась в него.
Самолет улетал только через три часа, и я искала другую авиакомпанию с более ранним вылетом, но не нашла, другие вылетали еще позже, и мне было страшно вот так торчать у всех на виду столько времени. Черт знает что могло произойти, море людей вокруг, да и толкотня. Я не хотела сидеть на одном месте и поэтому, чтобы не бросаться в глаза, каждые пятнадцать минут переходила из бара в бар, из одного зала в другой.
Я думала, я сойду с ума за эти три часа, так медленно все двигалось: все эти объявления, очереди. Потом мне показалось, что какой-то тип следит за мной, он так пристально смотрел, что я испугалась и перешла в другой зал и долго оглядывалась, но его не было. Потом вроде бы в толпе мелькнул тот швейцарец, который летел со мной в Рим, такой же белесый, в очках, я рванулась, но он исчез, и я все озиралась, пытаясь его найти. Но главное, не хватало времени, совсем не хватало времени, и мне приходилось пить кофе и курить, я уже сто лет не курила и теперь кашляла, но вскоре научилась не вдыхать, а только держать дым во рту и тут же выплевывать.
Когда мы наконец сели в самолет, я была без сил, измотана, я садилась самая последняя, я проверяла очередь, скользящую передо мной, но все выглядело в порядке, во всяком случае, так казалось, я ничего не заметила. Самолет был неполный, и я села сбоку, откуда было удобно наблюдать. Стюардессы были незнакомые, у меня хорошая зрительная память, но этих стюардесс я прежде не видела. Я засыпала, даже скорее, проваливалась, впадая в забытье, а потом снова появлялась на поверхности; меня беспокоило, когда кто-нибудь из пассажиров поднимался с сиденья, я вздрагивала, озираясь, но пока все было в порядке.
Я уже все продумала, прямо там, в самолете. Я прилетаю в Бостон, беру напрокат машину и еду в университетский городок, в котором когда-то мы жили. Стив, возможно, все еще преподает в университете, я точно не знала, он давно не писал о своей работе, да я и не спрашивала. Конечно, он мог поменять ее, хотя вряд ли: в университетах люди сидят долго, порой всю жизнь. Обидно, что я не захватила его писем и не помнила обратного адреса, указанного на них, я знала только название города и никак не могла вспомнить всего остального, ни улицу, ни номера дома.
Я проклинала себя, я столько раз писала ему, и надо же, забыла, и все из-за этой болезни. Мне было известно, что Стив дважды менял адрес. Первый раз, потому что в нашей квартире, как он писал, все напоминало обо мне и ему там было тяжело одному. А потом я заметила, что название города на обратном адресе изменилось, и спросила в письме: «Где это? Далеко ли?», и Стив ответил, что не очень.
Конечно, я найду его, говорила я себе, я легко найду его через университет, через полицию, в конце концов. В Америке-то я его точно найду.
Я радовалась возвращению, я уже забыла, что значит возвращаться, да и знала ли я вообще? Я даже волновалась, столько лет прошло, я уезжала почти девочкой и вот, наконец, возвращаюсь. Мы приземлились. Все было непривычно, тихо, без суеты, даже воздух внутри аэропорта был другой, мне хотелось растягивать дыхание и смаковать его, хотелось идти короткими шагами, сдерживая себя, но я спешила.
На таможенном контроле серьезный, угрюмый чиновник долго крутил мой паспорт, всматривался, выспрашивал, почему меня так долго не было в стране, и я объясняла, что училась и работала. Он пристально глядел мне в глаза, не обманываю ли, но я взгляд не отводила, и он так и не догадался, что это я убила Дино; я ему, конечно, ничего не сказала, а он не догадался. Я прошла в зал и стала ждать свою сумку, и, когда «на приехала, одна из первых, я взяла ее и вышла на улицу.
Здесь властвовал особый воздух, океанский, я давно таким не дышала, в Европе воздух тоже бывает сырой и влажный, но там он морской. А здесь он был пропитан тиной, илом, водорослями, выброшенными на берег ракушками, плавающей в глубине живой рыбой, ползающими по дну лангустами. Он был океанский, этот воздух, и как океан — глубокий, емкий, безбрежный. Мне нравилось им дышать, мне захотелось сесть, просто посидеть, подышать, но я не могла, я спешила.
Я быстро получила машину, юркий вежливый паренек подвез ее прямо ко входу, я уже давно не видела таких вежливых мальчиков. Я сунула ему в руку пару купюр, не разбирая, он долго вертел, видимо, в первый раз видел европейские деньги. Мне все пришлось по вкусу, абсолютно все — дома, машины, и то, какие они большие, и как они едут, плавно, без рывков, пропуская друг друга, я отвыкла от этого, и мне нравилось.
Я остановилась в центре Бостона и зашла в кафе, л проголодалась, к тому же не хотела так быстро уезжать. Кофе был слабый, следовало заказать эспрессо, но зато люди вокруг говорили по-английски, и это звучало непривычно мило, и еще, все они улыбались. И вдруг моя прошлая жизнь отшатнулась, и я осталась одна, разом оголенная, как будто заново родилась. Где я была? Зачем? Что я делала, почему не возвращалась? Здесь все родное, понятное, без чванливости, без сложностей: люди, заботы, желания. Почему меня так долго не было? Голова опять закружилась, может быть, из-за разницы во времени.
Надо ехать, сказала я себе, если я хочу добраться, а не уснуть за рулем.
Я купила на всякий случай карту, я не чувствовала уверенности в себе. Мне надо было проехать миль пятьдесят, я сразу перевела в километры, то ли семьдесят, то ли восемьдесят, я не могла сообразить точно. Всю дорогу я пыталась представить, как встречусь со Стивом. Узнает ли он меня? Наверняка. Я не так уж изменилась, если бы не последние месяцы. А я узнаю его? Не знаю, я растеряла его образ. Возможно, он затерялся в письмах, вернее, подменился ими. Я попыталась представить его лицо, фигуру. Но не смогла. Впрочем, какое это имеет значение? Я люблю его любого, он единственный родной для меня человек.
Карта мне не потребовалась, я сразу вспомнила, где поворачивать, конечно, вот здесь, у этого магазина, я всегда покупала в нем всякую мелочь, он для того и предназначен, для мелочи. Я почувствовала остроту, подступающую к горлу. Ну вот, не хватает еще сейчас расчувствоваться, сказала я вслух.
Я въехала прямо на центральную площадь, ничего не изменилось: все та же деревянная, устремленная узким шпилем ввысь церквушка, все так же студенты в длинных до колен шортах сидят на подстриженной свежей травке. Все такая же леность и неспешность на тротуарах, на дороге, даже в воздухе.
Неужели я тоже когда-то, как они, подумала я, ничего не боялась, никуда не спешила, ни от кого не убегала, никого не страшилась потерять? Куда все ушло, почему я все растеряла? А может быть, и не я, может быть, так со всеми случается со временем, и нет никакой моей вины.
Я вспомнила из письма Стива: «Наша жизнь не про счастье», — написал он. Тогда я не приняла эту мысль, а сейчас она стала для меня очевидна. Стив, скоро я увижу тебя. Мы снова будем счастливы, вот увидишь. Я вышла из машины и заспешила в здание, где, как я помнила, находилась кафедра лингвистики.
Девочка секретарша смотрела на меня удивленно и улыбалась. Здесь все улыбаются, подумала я. Конечно, неискренне, но все равно приятно, лучше, чем недовольные рожи. Она проверила, фамилии Стива в компьютере не оказалось.
— Он работал здесь, — я подумала, — лет двенадцать назад.
— Не знаю, — сказала она, — я здесь всего полтора года. Я посмотрела на нее, все еще улыбающуюся, что я хочу от Нее? Двенадцать лет назад она, наверное, в первый класс пошла.
— Хотите, я попробую узнать? — спросила она.
Я кивнула, я тоже пыталась улыбаться, но у меня не получалось, пропала привычка. Я села на стул и Сидела все время, пока она беседовала по телефону. Я не могла догадаться, что ей говорят в ответ, она долго слушала, а потом сделала мне знак глазами, но я не поняла.
— Я разговаривала с профессором Голдман, — фамилия была знакомая. — Она сказала, что тот, кого вы ищите, давно здесь не работает.
— Как давно? — спросила я.
Она пожала плечами, так и не прерывая улыбки.
— А где он сейчас? Вы не спросили?
— Я спросила, но она не знает.
Пальцы мои барабанили по столу, звук был неприятный.
— Как же его найти?
Улыбка ее стала виноватой, в этот момент позвонили, и она взяла трубку.
— Спасибо, — сказала я.
Она мне кивнула, улыбаясь уже кому-то другому.
Я сидела на лужайке перед зданием, прямо на траве, подставив лицо под лучи мягкого, приятного солнца. Было два варианта: я могла поехать в город, где жил Стив, и попытаться найти его там, либо, раз я уже в университете, постараться найти Роберта. Я взвесила: не то чтобы я хотела встречаться с Бобом, но это казалось наиболее простым. Поднявшись с земли, я пошла на кафедру изобразительного искусства.
В комнате толпились студенты и несколько людей постарше, стоял гул голосов и неразбериха. Я подошла к немолодой женщине, стоящей у окна, и сказала, что ищу Роберта. Я думала, что забыла его фамилию, но тут вспомнила и назвала.
— Да вот он сидит за столом, — указала она.
Я взглянула и не поверила: Боба трудно было узнать. Он облысел и обрюзг, не то чтобы стал толстым, но потерялась слаженность в фигуре, ушли мягкость и вкрадчивость. Его скомканное, одутловатое лицо с нависшими щеками было разделено на части глубокими морщинами. Но главную перемену создавало отсутствие бороды, впалый, вдавленный внутрь подбородок скучно сглаживал лицо, награждая его безвольностью. Боб разговаривал с плечистым юношей, смотря на стоящего собеседника снизу вверх, он почти не говорил, лишь кивая в ответ и, когда я подошла, не заметил меня.
— Роберт, — позвала я, но он, видимо, не расслышал, и я повторила:
— Боб.
Он обернулся, и я увидела, как изменилось выражение его лица, как маска в древнегреческом театре. Он сразу узнал меня.
— Жаклин!
Вот голос не изменился, голос всегда обманчив, такой же тягучий и мягкий, он всегда меняется последним. И я подумала, что если бы услышала Боба по телефону, то решила бы, что его не затронуло время.
— Понятно, — сказал он, обращаясь к говорящему. — Ко мне пришли, я должен идти. — И повернулся ко мне. — Ты! — Я кивнула, конечно, я, а кто еще? — Здесь шумно, может быть, выйдем в коридор? — предложил он.
В коридоре было тихо и прохладно, мы встали у окна.
— Столько лет! — Я знала, что Боб именно так и скажет. Он протянул руки, чтобы обнять меня, я не противилась и подалась вперед. Он прижал меня к своему телу, все-таки он стал толстым.
— Какими судьбами? — Я и это знала, слово в слово. Я оперлась о подоконник.
— Да вот, — сказала я, стараясь улыбнуться. Я теперь должна была привыкнуть улыбаться. — В родные пенаты потянуло. — Вот так, шаблоном на шаблон, чтобы не отставать.
Боб качал головой, выдерживая паузу, как бы соглашаясь, а на самом деле разглядывая меня. Он хотел спрятать взгляд, но не мог, и тот беззастенчиво скользил по мне.
— Ты хорошо выглядишь. Совсем не изменилась. Я улыбнулась, у меня стало получаться.
— Спасибо. Я не выгляжу хорошо.
— Нет, ты грандиозно выглядишь. Правда. Где ты была все это время?
— В Европе. — Я не хотела вдаваться в подробности.
— Да, да, — я слышал. — Какой-то большой проект. Откуда же я слышал?
— Он наморщил лоб, и складки наехали на нос. Он все еще складчатый, решила я, но это ему уже не идет. — Точно, я ведь читал несколько лет назад. Грандиозный проект, где-то во Франции, по-моему, и там стояла твоя фамилия. Я не был уверен, что это ты.
— Это я, — согласилась я.
— Я всегда считал, что ты… — он сложил ладони полукругом, не зная, как продолжить, — что у тебя все будет хорошо. Ты способная и красивая, и все при тебе.
Я даже не сказала спасибо, я только кивала и улыбалась.
— Ты-то как? — спросила я, чтобы переменить разговор. Он пожал плечами.
— Да вот, видишь, все по-старому: учу, читаю лекции.
— Женился? — спросила я, и тут же спохватилась, черт его знает, как он поймет.
— Да, — он вздохнул. Я была уверена, что, если он скажет «да», то обязательно вздохнет. Они всегда вздыхают. — Женился. Двое детей.
— Хорошо. — Я продолжала улыбаться. — Я рада за тебя. — Я соврала, мне было все равно.
— Да вот. Женился, двое детей, — повторил он и развел руками, он все еще оправдывался. — Живу такой обывательской жизнью. Знаешь, маленькие радости. Вожу старшего на бейсбол, по воскресеньям ходим есть пиццу. Да,
— он загорелся, — два года назад был в Испании на конференции. Думал, может, тебя встречу. — Я покачала головой. — Там чудесно. Знаешь, весь этот европейский шарм. Там представляли новый… — Я не хотела слушать про конференцию.
— Знаешь… — сказала я. Видимо, он понял по голосу, что мне неинтересно, а может быть, у меня сползла улыбка.
— Да, да, — сказал он торопливо. — Мне тоже надо спешить, у меня лекция через пятнадцать минут, к тому же не хочется комкать. У тебя какие планы на вечер?
Я пожала плечами.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |