Они каждую субботу собирались вместе – ели пельмени, которые так вкусно готовила бабушка, разговаривали, а иногда обедали молча, и каждый думал о своем.
– Знаете, – сказала Марина, когда они вошли на кухню и сели, – сейчас придет один мальчик… Это наш сосед.
– Ладно, – пожала плечами Елена Викторовна.
– Вот и хорошо, – обрадовался Александр Иванович.
– Мальчик? – удивилась Генриетта Амаровна.
– Только знаете что, – сказала Марина и немного смутилась,
– Что? – хором спросили все трое.
И только Юля молчала, потому что она уже знала.
– Понимаете, – объяснила Марина, – он не такой, как мы.
– В каком смысле? – спросил Александр Иванович.
– Он незрячий.
– Он что? – не поняла Елена Викторовна.
– Незрячий. По-нашему – слепой. Он не видит.
– Совсем? – уточнила Генриетта Амаровна.
– Совсем.
– Хорошо, что ты предупредила, – сказала Елена Викторовна..
Воцарилось тягостное молчание. Вид у всех был такой, как будто Марина пригласила в дом прокаженного. Наверное, так и сидели бы молча до прихода Мити, если бы на помощь не пришел Александр Иванович.
– Значит, будем ждать мальчика, – сказал он. – А я выпью. Можно?
И, достав из кармана четвертинку, Александр Иванович поставил ее на стол.
– Вот и хорошо, – приговаривал он, откупоривая бутылку. – Вот и славно.
Как Марина и ожидала, Митя всем понравился.
Но, наблюдая за мамой, по каким-то неуловимым, только ей известным приметам Марина поняла, что на душе у Елены Викторовны неспокойно, потому что она мать и счастье единственной дочери ей дороже всего. А Митя – другой, и делать вид, что это не так, глупо. Связать свою судьбу с таким человеком – это подвиг. Вот именно, подвиг. Разве Марине это по плечу?
Митя не пил, но Александр Иванович на всякий случай сходил за второй четвертинкой. Когда он вернулся, снова завязался непринужденный разговор.
– А Общество слепых… – наконец сказал Александр Иванович и тут же покраснел. – А… э-э…
– Вы хотели что-то спросить?
Но Александр Иванович молчал.
Разве его не предупреждали, что слово «слепой» в присутствии этих людей употреблять не принято? Надо говорить «незрячий». А он, старый дурак, забыл.
– Ерунда, – улыбнулся Митя. – Просто значение этого, слова нам не вполне понятно. Если мы «слепые», как тогда называть вас? Нормальные? Но мы тоже нормальные – во всяком случае, так мы думаем.
Его проницательность удивила не только Александра Ивановича: действительно, Митя не мог видеть, как он покраснел.
– Как бы это объяснить? – сказал Митя. – Есть зрячие люди и есть незрячие – и те и другие нормальные, просто мы по-разному устроены. Но вы можете называть это как угодно. Тут нет ничего обидного.
– А-а… э-э… Да? –– Александр Иванович попытался сделать серьезное лицо – и вдруг, пораженный собственной глупостью, расхохотался.
– Да, – сказался Митя и тоже засмеялся.
– Ха-ха-ха, – подхватили остальные. – Ха-ха-ха…
Если идти дворами, то от дома до метро можно было рукой подать. Но Марина договорилась встретиться с Юлей на «Тверской»И решила ехать по зеленой ветке, а потому вот уже пятнадцать минут стоила на остановке в ожидании автобуса, который, как ей казалось, никогда здесь не ходил. Но на табличке был указан номер маршрута, и это означало, что такой автобус существует.
Кроме Марины, на остановке стояли две угрюмые женщины, одна из которых, несмотря на дурное расположение духа, была уверена, что, если автобуса нет полчаса, то он придет с минуты на минуту, – во всяком случае, так подсказывал ей опыт. Вообще, пока они стояли на остановке, она успела рассказать всю свою жизнь. Эту женщину – очень полную и всегда с сумками, до отказа набитыми продуктами, – Марина знала с детства, но точно не помнила, кто она и в каком доме живет. Ей всегда казалось, что эту женщину зовут Ан-Ван, то есть Анна Ивановна, но Марина не Была уверена. Кроме того, она не могла решить, нужно ли с ней поздороваться, и Марину это страшно мучило. Вообще все это ей не нравилось –•автобус; который не ходит, ледяной декабрьский ветер и женщины на остановке. В воздухе кружились две-три снежинки, напоминая о том, что бывают на свете сугробы по колено, Новый год и зимние каникулы, и в то же время, давая понять, что жизнь – это жизнь, а не рождественская открытка.
Анна Ивановна, если ее звали так, с чувством рассказывала другой женщине – худой и сутулой, с изможденным желтым лицом - о некоем Кольке, которого она называла «наш пьяндрыга». Других слов для этого человека Анна Ивановна найти не могла и не хотела, потому что он, «как получка, на неделю уходит в запой, а у него, кроме жены, двое детей, и•им нужно есть».
– Третьего дня, – сказала Анна Ивановна, только легли, слышу: звонок. Нет, думаю, не открою – и Верке сказала: «Пускай на лестнице посидит, может, умнее станет». Какое – он чуть дверь не выломал. Соседи повыскакивали: что такое? А это наш пьяндрыга вернулся – он спьяну ключи потерял. – Анна Ивановна горестно махнула рукой. Теперь, того гляди, в квартиру залезут. У нас, правда, и взять нечего.
– Все равно нехорошо, – сказала другая женщина и покачала головой. – Страшно, Анна Ивановна, время-то какое.
– Вот и я говорю, – заключила Анна Ивановна, – не приведи Господь кому такого зятя.
Марина внимательно выслушала историю про Кольку, который потерял ключи, – и эта история ей не понравилась. Она не знала, есть ли у электрика дети и тем более теща, но рассказ про ключи, которые потерял зять Анны Ивановны, наводил на размышления.
«Таких совпадений не бывает», – думала Марина. Она хотела понять, что нужно делать, и не понимала. Выбросить ключи и навсегда об этом забыть? Идти в милицию? Узнать, где живет Анна Ивановна?
Как это часто бывает, Марина считала, что только она может распутать эту историю. Кроме того, ей казалось, что найти убийцу – ее прямая обязанность и, если она этого не сделает, грош ей цена. Однако рассказ Анны Ивановны окончательно сбил ее с толку.
«Просто невероятно, – сказала себе Марина. – Как в плохом детективе».
Марина тряслась в полупустом «Икарусе», где было холодно, как в гробу, и, разглядывая узоры на заиндевевших стеклах, думала о Мите.
«Вот, – мечтала она, – он сидит сейчас дома, где тепло и уютно, и думает обо мне а может, не думает…» Марина так увлеклась своим чувством, что по сравнению с ним даже убийство показалось ей делом второстепенным.
Больше всего на свете она хотела знать, что думает о ней Митя. Действительно, как понять, есть между ними что-то или все это лишь ее выдумки?
Марина знала Митю всего несколько дней, но ей казалось, нет у нее никого ближе, и она столько раз представляла, как он ее поцелует. Но когда Марина об этом думала, то начинала сомневаться, что он вообще может полюбить такую девочку, как она, потому что он другой, Юля права, и все зрячие для него вроде инопланетян.
Автобус сделал круг и остановился у метро. В автобусе было холодно, но выходить на улицу все равно страшно не хотелось – Марина даже подумала, не вернуться ли на том же автобусе домой. И зачем ее понесло на улицу? Утром Юля была с Ежовым в кино, а потом предложила Марине пойти в кафе, потому что сидеть дома все равно скучно – «глупо сидеть дома в воскресенье».
«Глупо? – думала Марина. – Глупо шататься по улицам в такую погоду».
Но она уже была на «Тверской».
В последнее время Юля стала часто опаздывать, но в метро оказалось так тепло, что Марина была готова стоять тут еще полчаса, а может, целый день.
Когда они вышли на улицу, налетевший сверху и сбоку и сразу со всех сторон ледяной ветер едва не сбил их с ног, И снова Марина подумала, что сейчас хорошо бы вернуться домой и позвонить Мите. А про убийство и ключи, которые она до сих пор носила в сумке, Марина думать не хотела, потому что, когда на улице такая скверная погода, лучше думать о хорошем.
Они, как всегда, опаздывали, но по дороге в школу Юля предложила зайти в булочную на другой стороне улицы и купить по творожному кольцу, а потом еще десять минут выбирала между кольцом и ржаной лепешкой.
– Ты что, издеваешься? – не выдержала Марина. – Кошка нас не пустит.
– Ну и что? Не пустит – значит, мы не виноваты.
– Хватит, – сказала Марина. – Пойдем.
– Ну да, вы же теперь родственники.
Юля!
Когда папа ушел, Марина чуть с ума не сошла. Она не могла понять, что Евгений Николаевич нашел в этой женщине, и так его и не простила. От одного упоминания о Кошке ей становилось плохо. И как только у Юли язык повернулся такое сказать? С тех пор как она переехала к Марине, рассудительная и невозмутимая Юля вообще стала на удивление ранимой, а потому сама часто говорила обидные вещи. Не проходило ни дня без того, чтобы Юля не довела Марину до слез. В конце концов, что она ей сделала? Но выяснять отношения сейчас не было времени.
Они опоздали на двадцать минут, но оказалось, что Кошка заболела. Марина была уверена, что это не случайно, ведь когда желаешь человеку зла, с ним обязательно случается что-то плохое. «Так ей и надо», – подумала она.
Вместо физики первым уроком была история.
Когда в класс вошли Юля и Марина, Кахобер Иванович даже головы не повернул в их сторону, но потом, когда урок уже подходил к концу, сказал не то чтобы обращаясь к ним, а так вообще:
… Каждый человек должен знать такие вещи. Хотя некоторых мой предмет не интересует – что ж, это их дело.
Юля только пожала плечами, а Марина ужасно покраснела – она всегда краснела, когда ей делали замечания.
Меня Коля проводит, - сказала Юля, - ладно?
Действительно, в раздевалке ее ждал Коля.
– Ладно, – пожала плечами Марина.
Она так посмотрела на Колю, что от смущения его оттопыренные уши стали пунцовыми.
«Она меня ненавидит», – подумал он.
Марина не раз имела возможность убедиться в том что Коля Ежов – честный и благородный человек. Но теперь, когда в сердце Юли она окончательно и бесповоротно уступила место Коле, Марина не могла относиться к нему объективно. Каждый раз, увидев их вместе, Марина ужасно злилась, а потом себя ругала, потому что главное – чтобы Юле было хорошо.
«Я не должна обижаться, – сказала себе Марина. – Не должна».
Подумав так, она вышла на улицу и, вдохнув свежего морозного воздуха, еще раз повторила:»Не Должна».
На улице было так холодно, что, казалось, если надеть две шубы, валенки и шапку-ушанку, все равно замерзнешь, – а все потому, что снега не было. Ужасная погода и ужасные мысли – это было невыносимо – она устала и замерзла, и жизнь, как казалось Марине, наконец предстала перед ней в истинном свете, такой, какая она есть. Разве можно чувствовать себя счастливой, когда рядом с тобой ходит убийца и никому нет до этого дела? Но она не собирается сидеть сложа руки.
Накануне Марина встретила в подъезде бабу Симу, жившую этажом ниже. Обсудив с ней погоду и последние новости, Марина спросила, где живет электрик, – просто так, между делом. Когда, баба Сима сказала, что его зовут Колька, Марина наконец поняла, что электрик и зять Анны Ивановны одно лицо. Это немного ее успокоило, хотя, в сущности, мало что меняло – просто так было меньше путаницы.
Коля – так звали Ежова. Электрика тоже так звали, и это не предвещало ничего хорошего – во всяком случае, так думала Марина. Ей вдруг стало казаться, что есть в этом совпадении глубокий смысл: два человека, которые, как она считала, были виноваты во всех ее бедах, носили одно имя.
Думая, как ей быть, Марина долго ходила вокруг подъезда, где, по словам бабы Симы, жил Колька, но войти не решалась. Наконец она набралась смелости, глубоко вдохнула и поднялась на второй этаж. Марина на цыпочках подошла к двери и стала слушать – судя по всему, Колька, если это была та квартира, пришел домой пьяный, а жена, вместо того чтобы накормить мужа обедом, стала его отчитывать. Вероятно, она не успела сказать всего, что думала, потому что Колька, как догадалась Марина, умел за себя постоять – такому палец в рот не клади.
– 3ашибу! – кричал из-за двери Колька, если это действительно был он. – Ишь, стер-р-рва.
Марина услышала, как заплакал ребенок.
«Вот гады, – подумала она. – Хотя бы ребенка пожалели».
– Ма-а-ма, – подхватил другой детский голос. - Ма-а-а-ма…
Марина не имела привычки останавливаться на полпути, но подумала, что проверять ключи сейчас, когда вся семья в сборе, по крайней мере глупо. Колька был не в духе, и попадаться ему на глаза Марина не хотела. Что касается детей, она не могла им помочь. Кроме того, дома ее ждал горячий суп.
У подъезда курил старик в телогрейке и треухой шапке.
– Извините, – сказала Марина, стараясь вести себя непринужденно; – а электрик в этом подъезде живет?
Баба Сима не помнила номера квартиры, а Марина хотела знать наверняка.
– Шестая квартира. – Старик выпустил дым и деловито сплюнул. – А что?
– Так, – сказала Марина и немного смутилась. - Чтобы знать, где искать.
– А, – старик недоверчиво посмотрел на Марину. – Ну-ну.
«Вот привязался», – подумала Марина и, поблагодарив старика, повернула за угол дома, хотя идти ей нужно было в другую сторону.
«Что за народ, – думала она, – все им надо знать. И что за привычка – совать нос не в свое дело. Просто безобразие».
Марина ждала этого дня целую неделю, а может, всю жизнь, потому что она всегда мечтала совершить подвиг. Хорошо, не подвиг – смелый поступок.
Целую неделю Марина ходила вокруг дома, где жил электрик, готовилась, расспрашивала соседей о его семье. Задавая им ненужные вопросы, она могла навлечь на себя подозрение, но почему-то это ее не пугало.
«В конце концов, – думала она, – не побегут же они рассказывать об этом Кольке. Все-таки он электрик, личность популярная, – мало ли кто может им интересоваться».
Наблюдая за Колькой, Марина хорошо изучила его привычки и, главное, распорядок дня. Раньше двух он домой не приходил. Его жена не работала, но утром, если дети не болели, вела их в сад, а потом уходила – наверное за продуктами. По всему выходило, что самое подходящее время для того, чтобы проверить ключи, это первая половина дня, как раз когда Марина была в школе.
«Ерунда, – думала она, – проверить ключи – это пять минут. И идти десять минут. И еще десять минут обратно. В крайнем случае, немного опоздаю на историю».
Итак, Марина продумала все до мелочей, оставалось главное – выбрать день.
Как известно, понедельник – день тяжелый, но именно на понедельник мы откладываем все наши дела, потому что впереди выходные, хочется отдохнуть, а уже потом с новыми силами… Кроме того, в понедельник после большой перемены у Марины была история, а опоздать на историю, это совсем не то что опоздать на физику: Кахобер не станет кричать и никогда не выставит из класса. «Понедельник, - сказала себе Марина. – Решено».
Утро началось со скандала. Из-за какой-то тетрадки, которую помяла Юля, Марина была готова ее убить – она так расстроилась, что не стала завтракать. Генриетта Амаровна затеяла уборку, и Юля села завтракать одна.
– Может, поешь? – спросила она, давая понять, что уже не сердится.
Надо сказать, Юля поступила благородно, потому что Марина была не права. Когда мы не правы, понимание со стороны наших близких часто вызывает у нас раздражение, потому что, сознавая свою вину мы начинаем завидовать их великодушию, и от этого злимся еще больше. А что делать? Легко быть добрым, когда у тебя все хорошо.
– Может, поешь? – снова предложила Юля. Но Марина молчала.
«Почему так устроено, – думала она, – одним все – и волосы соломенного цвета, и самообладание, как у Штирлица, а другим – ничего».
Все утро ее мучили дурные предчувствия. В последнее время ей и так было не по себе, а тут еще электрик. Вдруг он ее застукает? Она понимала, что идти одной опасно, но другого выхода не было, потому что с Юлей Марина поссорилась, а на помощь Мити рассчитывать не могла – во всяком случае, втягивать его в эту историю не хотела.
Ссора с Юлей выбила Марину из колеи. Настроение было испорчено, и, когда на химии ее вызвали к доске, погруженная в свои мысли, Марина, как выразилась Нина Петровна, городила околесицу.
«Нет, – думала Марина, – сегодня не мой день. Может, завтра?»
Но время шло, и надо было действовать…
На улице по-прежнему было холодно. Обыскав дворы и подъезды, ветер проникал в замочные скважины, хлопал форточками и забирался прохожим за воротники. А снега все не было, и казалось, зима уже никогда не наступит.
Марина вошла в подъезд и, стараясь не топать, поднялась на второй этаж. Первым делом нужно было убедиться, что дома никого нет – и она позвонила в дверь.
«Если откроют, – подумала Марина, – спрошу Машу. Нет, Вику. Лучше Таню».
Она пере брала в памяти все женские имена которые знала, и решила остановиться на Наташе. На всякий случай она позвонила еще раз – дома никого не оказалось.
Марина достала из кармана связку ключей – их было шесть. Она долго не могла решить, какой замок выбрать, – нижний или верхний. «Нижний – так удобнее».
Если бы у Марины было время подумать, она бы управилась быстрее, потому что два ключа, большие, с язычком, явно к замку не подходили, но сейчас это не пришло ей в голову. Она сунула ключ в замочную скважину – он легко вошел в отверстие но как Марина ни старалась, замок не поддавался. От волнения руки дрожали. Другой ключ тоже не подошел. Третий – и снова ничего.
«Наверное, Колька тут ни при чем, – думала Марина. – Проклятье».
Она так волновалась, что забыла, какой ключ еще не проверила, и ей пришлось начать все сначала.
Как вы догадываетесь, это произошло внезапно, а значит, Марина не успела отойти от двери…
К счастью, она заметила его первой: Колька поднимался по лестнице, неторопливо, даже как будто задумчиво, переступая с одной ступеньки на другую.
Марина сунула в карман связку ключей и, едва не вскрикнув от ужаса, нажала кнопку звонка.
– Никого, нет дома, – сказал Колька, и на его лице появилась глупая улыбка – он был пьян.
Вид у Марины был перепуганный, и Колька не мог этого не заметить.
– Тебе чего? – спросил он и остановился, потому что идти и говорить одновременно он не мог.
– Мне нужен электрик, – сказала Марина решительно.
А может, это сказала не она, а другая девочка, смелая и находчивая.
– Ну, я электрик. – Колька вопросительно посмотрел на Марину.
– У нас перегорела розетка, – сказала та, другая, девочка, и, прежде чем Марина бросилась бежать, ее новая знакомая, смелая и находчивая, успела крикнуть: – Утюг! Я забыла выключить утюг!..
Марина не спала всю ночь. Снова и снова она прокручивала в голове подробности этой встречи. Если подумать, ничем страшного не произошло. Конечно, история с утюгом выглядела мало правдоподобно. Кроме того, если в доме перегорела розетка, электрика можно вызвать по телефону, и даже если он не придет, вряд ли имеет смысл бежать к нему домой, потому что сегодня даже в деревне розетки имеются в каждой комнате.
«Ерунда», – успокаивала себя Марина. Этот случай мог показаться Кольке странным, но не более того. Розетка – это ерунда, главное – ключи. Марина не могла сказать с уверенностью, видел Колька, как она сунула их в карман, или нет. Если видел, тогда – конец. Но Марина не знала наверняка. И никто не знал. Кроме Кольки.
Марина выключила свет и долго лежала в темноте с закрытыми глазами. Она уже засыпала, когда услышала шаги – кто-то вошел в ее комнату.
Стараясь не двигаться, чтобы себя не выдать, Марина открыла глаза и вскрикнула.
– Кто это? – спросила она.
На фоне окна отчетливо вырисовывалась темная фигура. Лица не было видно, но Марина сразу поняла – по запаху крепких папирос, который приносят с собой монтеры, по тому, как похолодели ноги: Колька.
Марина едва увернулась от удара и, выбежав в коридор, стала звать на помощь, но Юли и Генриетты Амаровны нигде не было. «Он их убил», – успела подумать Марина. Она хотела выбежать на лестницу, но дверь не поддавалась. Марина металась по квартире, пытаясь найти убежище то в шкафу, то в кухне за занавеской, но Колька, как охотничий пес, шел по следу, точно зная, где скрывается его добыча. «Это конец», – сказала себе она и, вжавшись спиной в дверцу встроенного шкафа, где бабушка хранила старые кастрюли и пустые банки, стала ждать. Колька был так близко, что Марина слышала его дыхание. «Это конец», – снова подумала она, но, как вспышка молнии, на мгновение выхватив из темноты тот угол кухни, откуда должен был появиться Колька, в голове родилась простая и единственно верная мысль: «Я должна его убить». Осторожно открыв дверцу шкафа, среди рулонов туалетной бумаги Марина нащупала горлышко бутылки.
– А-а-а, – закричала она и, когда из-за угла появился Колька, изо всех сил ударила его по голове. - А-а-а…
Колька заорал и, мотнув головой, как разъяренный бык, бросился на Марину, однако ей удалось увернуться, и она ударила его еще раз. Он пошатнулся, но опять устоял на ногах.
– А-а-а, – закричала Марина.
Она снова замахнулась – и этот удар решил исход поединка: охнув, Колька опустился на пол. «Кончено», – подумала Марина. Она повернулась к нему спиной и, сделав шаг в сторону, уже хотела бросить бутылку на пол, но, собрав последние силы, Колька протянул руку и схватил ее за лодыжку.
– А-а-а…
Он уже не сопротивлялся – сжимая в руке горлышко бутылки, в которой раньше было «Советское шампанское», а может, газированное вино, Марина неистово колотила его по голове, но Колька не хотел умирать – он был жив.
– Я тебя убью, – сдавленным шепотом сказал он, размазывая по лицу кровь.
– Не надо!
– Я тебя убью…
– Нет! – Марина наносила один удар за другим. – Нет! Нет!..,
Она хотела убить этого человека, и ничто не могло ее остановить. Она желала ему смерти. Она хотела крови…
– Эй, – сказал кто-то. – Ты что, издеваешься? Слышишь ты или нет?
Марина открыла глаза.
– Половина восьмого, – сказала Юля. – Вставай.
– Что?
– Вставай.
А?
– Тебе что, Кошка снилась?
– Почему Кошка? – не поняла Марина.
– Я тебя бужу, а ты кричишь: «Нет! Не надо!» Что тебе снилось?
– Не помню, – соврала Марина. – Наверное, Кошка. – Она села и свесила ноги с кровати. – Я забыла.
Так бывает, когда, не выполнив домашнего задания, решаешь не идти урок – наверное, Марину мучила совесть. Сон, который она видела, был настолько реальным, что ей казалось, она правда совершила что-то ужасное. Конечно, это сон. Кроме того, у нее не было выбора… Но с каким остервенением она била человека. Это был ее сон, и значит, если отбросить некоторые условности, она действительно способна на подобный поступок. Марина хотела поделиться с кем-то своими переживаниями. Но с кем? Если она расскажет Юле свой сон, нужно говорить все. «Кстати, – вспомнит Юля – где ключи. что она скажет? Наверное, в глубине души Марина боялась, что Юля предложит ей пойти в милицию, тогда, виноват Колька или нет, он этого так не оставит.
У Марины раскалывалась голова. И снова она отвечала на уроках невпопад. И снова Нина Петровна сказала: «Марина, что с тобой происходит?»Действительно, что?
– Что-то не так? – спросила Юля.
Они стояли в коридоре и, облокотившись о подоконник, смотрели в окно. Из-за облаков появилось солнце – и казалось, небо улыбается. Дворник дядя Паша, стоя посреди двора, из-под руки посмотрел на небо – и тоже улыбнулся.
– Марина, что случилось?
– Нет, – Марина пожала плечами, – ничего. Просто плохое настроение. И знаешь, ужасно не хочется идти на физику.
– Это правда, – согласилась Юля.
Унылый пейзаж наводил тоску: ни травы, ни сугробов, только вытоптанная серая земля и голые кусты. Но стоило выглянуть солнцу, как школьный двор ожил: в кустах суетились воробьи, где-то под крышей курлыкали голуби, а посреди двора, заслонив рукой лицо, стоял дядя Паша и смотрел на высокие облака и яркое небо, которое теперь выглядело по-летнему.
– Знаешь что, – предложила Юля, – давай не пойдем на физику.
Трудно было придумать что-нибудь более глупое, но, с другой стороны, предложение поражало своей новизной. Действительно, в этом что-то было.
– Вспомни, – сказала Юля, – когда мы последний раз прогуливали уроки?
– В мае, когда ели в парке мороженое.
– Вот видишь, – обрадовалась Юля. – А сейчас декабрь. Ну как?
– А что будем делать?
– Что будем делать? – Юля огляделась по сторонам, как будто надеялась увидеть что-то интересное, что-то такое, что могло подсказать правильное решение.
Но унылые лица одноклассников давно приелись, и только Лиза, рыжая и веснушчатая, выделялась в толпе. Поймав Юлин взгляд, Лиза улыбнулась, как улыбаются дети, просто так, без всякой причины, и от этого на сердце у Юли как будто стало светлее.
– Знаешь что? – сказала она. – Пойдем кататься на роликах.
– Тогда нужно идти домой, а там – бабушка. Юля еще раз обвела взглядом Коридор, посмотрела на Лизу, потом на Марину и наконец сказала: – Хорошо. Мы возьмем ролики напрокат. Идет?
Юля подошла к кассе и протянула в окошко деньги:
Два.
– Эй, – Марина потянула ее за рукав, – это за вход. А ролики?
Они никогда не брали ролики напрокат, но на этот раз пришлось раскошелиться – это Лучше, чем объяснять Генриетте Амаровне, почему их отпустили с уроков.
– И ролики, – сказала Юля и достала из рюкзака сто рублей.
Она забрала сдачу и взяла квитанции.
– Откуда у тебя деньги? – спросила Марина.
– Деньги? – Юля вздохнула, но не то чтобы грустно, а скорее с облегчением. – Если честно, я копила на туалетную воду.
– Правда? – обрадовалась Марина, но тут же вспомнила, что часть денег они уже потратили, а значит, радоваться нечему. – А какая вода? – грустно спросила она..
– Элизабет Арден, – вздохнула Юля. – Новый запах – называется «Грин Ти».
«Грин Ти»? – Нет, Марина никогда не слышала про такую туалетную воду. – Зеленый чай?
Причудливое название придавало незнакомому запаху особенную прелесть, но теперь это было все равно. Марина чувствовала себя виноватой, однако Юля не привыкла расстраиваться из-за таких мелочей: подумаешь, вода – просто ей нравился этот запах.
– Вку-у-усная, – сказала она. – У Лизы такая, ей сестра на день рождения подарила.
Протянув рюкзак старику, сторожившему сумки в камере хранения, Юля достала из бокового кармана еще сто рублей.
– Это на сок; – сказала она. – Тут такой вкусный сок.
– Ты сошла с ума. Жалко…
– Гулять так гулять. – Юля сунула деньги в карман. – У меня все равно не хватало.
Сначала Марине дали такие старые ролики, что нога едва держалась в ботинке – кататься на таких роликах было невозможно, и она решила поменять их на другие. На этот раз ей дали ролики без тормоза.
– Извините, можно с тормозом? – спросила Марина, немного робея.
– С тормозом? – Молодой человек в желтой бейсболке, повернутой козырьком назад, строго посмотрел на Марину и, подтянув брюки, такие широкие, что в них могло поместиться еще несколько человек, улыбнулся веселой, зубастой улыбкой. – Нет проблем, – сказал он и исчез.
Через минуту он появился снова.
– Вот, – сказал он и протянул Марине отличные ролики, почти новые. – Пойдет?
Юля слишком слабо зашнуровала ботинок, поэтому через два круга пришлось остановиться. Юля с ногами села на широкий бортик и расстегнула клипсу.
– Ну как, – сказала она, – жизнь налаживается?
– Жизнь? – спросила Марина, как будто только теперь поняла смысл этого слова.
Она повернула голову и на огромном экране, который висел напротив, увидела свое лицо – улыбающееся и счастливое.
– Ну вот, – сказала Юля, зашнуровывая ботинок. – А ты не хотела идти.
На улице было сыро и пасмурно, а на душе – тоскливо. Марина ужасно хотела домой, но до конца урока было двадцать минут. Двадцать минут – это так мало, когда катаешься на роликах, но, когда сидишь на уроке, двадцать минут – это целая вечность.
Кахобер Иванович рассказывал что-то, прохаживаясь между партами, но Марина его не слушала.
Она посмотрела в окно – и то, что она увидела, ее изумило.
– Смотрите! – сказала она так громко, что Кахобер Иванович обернулся.
С неба падали огромные белые хлопья. Снега было так много, что даже дома, который стоял напротив, не было видно.
– Снег! – сказала Марина и виновато улыбнулась.
Даже если бы за окном появилась летающая тарелка, Кахобер Иванович должен был бы сделать Марине замечание, но вместо этого он посмотрел в окно – и тоже улыбнулся, отчего его усы зашевелились.
– Зима, – сказал он.
И сразу на душе у Марины стало светло и радостно.
– Скоро каток зальют, – сказала Юля, когда они вошли в подъезд. – Надо коньки наточить.
Юля достала из кармана ключи, но, к ее удивлению, дверь оказалась открыта.
– Ба, – позвала Марина. – Бабушка!
Из комнаты выглянула Генриетта Амаровна.
Уже пришли? – сказала она, и ее лицо приняло озабоченное выражение, потому что она забыла сделать салат, а сейчас ей было не до этого.
– А почему дверЬ’открыта? – спросила Марина. Еще она хотела спросить, почему бабушка сидит в темноте, но теперь в этом не было необходимости на пороге комнаты стоял Колька.
– Проводка в порядке, – сказал он. – Надо смотреть щиток.
– Здрасте. – Юля улыбнулась, и Марину это привело в бешенство.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |