— Дом надо еще раскрутить. И ты, красотка, должна там появляться. Работать то есть!
— У меня муж ревнивый.
— Муж у тебя — идиот! Специально такого выбирали. Поэтому не забывай о семье и готовься к выходу в свет. Про тебя, кстати, регулярно спрашивает пан Лощинский. А с этого борова есть что взять.
К ним подошел Шелом, аккуратно взял жену под руку.
— Извините, мы пойдем.
Фейга громко рассмеялась:
— В кроватку торопишься? — Она похлопала его по щеке. — Понимаю тебя, парень. Жена у тебя — ягодка! Но смотри, чтоб не набил оскомину. Сладкое быстро приедается.
Парень смущенно оглянулся на родственников, на Евдокию, неожиданно заявил:
— Мне Шейндля не приестся. Я люблю ее.
Они двинулись дальше и шли некоторое время молча.
— Тебе сестра испортила настроение? — заглянул в лицо жене Шелом.
— С чего ты взял?
— Вижу. О чем вы разговаривали?
— Потом скажу, дома.
— Что-то сильно нехорошее?
— Дома.
Соня лежала в постели и, не мигая, смотрела огромными черными глазами в потолок. Она молчала. Вид у нее был сильно расстроенный, едва ли не больной. Шелом сидел на краю кровати, внимательно и тревожно глядя на жену.
— Почему ты молчишь? — спрашивал он, касаясь ее бледной руки. — Что случилось, Шейндля?
Молодая жена продолжала молчать, не сводя глаз с темного потолка.
— Я твой муж, и ты должна со мной советоваться. Какие проблемы, любимая?
Соня отрицательно повела головой, на глазах выступили слезы.
— Проблемы есть, но ты их не решишь, Шеломчик.
— Почему? Они касаются тебя?
— Они касаются моих родственников — сестры и мачехи.
— С ними что-то случилось или они чего-то хотят?
Соня помолчала, тяжело вздохнула:
— Они хотят, чтобы мы помогли им.
Шелом на мгновение удивленно замер.
— Они хотят денег?!
— Да, они хотят денег, — тихо и виновато ответила Соня.
Муж помолчал какое-то время, что-то просчитывая, потом поинтересовался:
— И сколько они хотят?
По щекам Сони потекли слезы, она стерла их рукавом ночной сорочки, отрицательно покачала головой.
— Не надо. Я не хочу об этом.
— Почему? — набычился Шелом.
— Это поссорит нас. Деньги всегда ссорят. Даже близких людей.
— Я прошу сказать, сколько они хотят денег, — не отставал муж.
— Они хотят, чтобы ты на их имя положил ренту в несколько тысяч. На эти доходы они смогли бы более-менее сносно жить. — Соня приподнялась, нежно обвила слабой рукой шею мужа. — Ты ведь у меня богатый?
— Богатый не я, богатый мой отец, — ответил Шелом, аккуратно снимая руку с шеи.
Жена обиженно отстранилась.
— Значит, мы с тобой бедные?
— Нет, не бедные, мы богатые! Но рентой занимается мой отец.
Соня укоризненно посмотрела ему в глаза, тихо прошептала:
— Я знала, что этот разговор лучше не начинать. Извини… — Она повернулась на бочок, обхватила голову руками и стала едва слышно плакать.
Шелом тоже забрался на постель, стал виновато целовать расстроенную жену, бормотать:
— Прости, любимая! Я сделаю все, что ты скажешь! Прости.
— Оставь меня.
— Я дам им денег. Только прошу, не плачь. Скажи, сколько им дать?
— Не знаю. Дай сколько хочешь.
Муж сполз с постели, вынул из кармана пиджака бумажник, отсчитал несколько купюр.
— Этого хватит?
Соня повернулась к нему, оценила сумму, презрительно усмехнулась:
— Пошел вон.
— Мало?
— Вон, сказала! И больше не прикасайся ко мне!
— Но, любимая, я еще не так много зарабатываю, чтобы давать твоим родственникам тысячи! — Он снова полез в карман, достал пару крупных купюр. — Хорошо, передай им это. Это большие деньги. Очень большие! Но чтоб в ближайшие полгода они к нам не обращались. Чтоб не попрошайничали.
Соня крепко обняла его, прижалась, стала целовать:
— Самый любимый… самый добрый… самый единственный… спасибо тебе. — Вдруг она стала серьезной, строгой и сообщила: — У нас будет ребенок. — Увидела широко распахнутые глаза Исаака и подтвердила. — Да, Шеломчик. Ты скоро станешь папой.
В гостиной уже ставшего ей чужим дома Соня застала только Евдокию. Та как раз перебирала в сундуках разное тряпье. Увидев падчерицу, удивленно уставилась на нее:
— Что стряслось?
Соня решительно прошла в комнату и, рухнув на стул, в упор посмотрела на мачеху. Мачеха тоже не сводила с нее удивленного взгляда.
— Неужели выгнали?
— Почти, — ответила с издевкой падчерица. — С трудом отбрехалась!
— За что ж, интересно?
— За ваше попрошайничество.
— А что я у тебя просила?
— Денег. Фейга просила. У Школьников. Думаю, с вашего согласия!
Со второго этажа послышались тяжелые шаги — это спускалась Фейга.
— Шейндля, ты, что ли?
— Она, — ответила Евдокия. — Говорит, что мы что-то просили у ее идиота Шелома!
— Допустим, просили. Помощи… — Старшая сестра спустилась вниз, остановилась напротив гостьи. — И что? Принесла что-нибудь?
— Принесла, — ответила та, — предупреждение. Мой муж и мой тесть предупредили, чтоб в будущем вы обходили их дом пятой дорогой. Иначе у вас возникнут проблемы с полицией.
Соня встала, уверенно направилась к выходу.
— Это твоя благодарность родному дому? — крикнула ей вслед мачеха.
Девушка остановилась, вынула из кармана мелкую купюру, положила на столик возле двери.
— Этого вам пока хватит. Но меня забудьте на время. Я появлюсь, когда надо будет.
В разгар дня в огромном доме Школьников оставались лишь слуги и беременная Соня. Прилежная жена, она сидела в своей комнате за роялем, проигрывая какой-то этюд. Не услышала, как вошел барон Лощинский и остановился за ее спиной. Несколько секунд барон слушал музицирование, смотрел на изящные хрупкие плечи девушки, на легкие, быстро бегающие по клавишам пальцы. Соня почувствовала чье-то присутствие, оглянулась и от неожиданности вздрогнула.
— Что вы здесь делаете? Кто вас впустил?
Пан подошел к ней, взял в ладонь длинные пальчики, поднес к губам.
— Дома пусто, одна прислуга… А я как-никак родственник вашего мужа. — Поцеловал Соне ладонь и сообщил: — Я обдумал ваше предложение, детка. Я готов передать вам акции одного из моих магазинов. Но под соответствующий договор.
— Договор подпишет нотариус? — Соня насмешливо смотрела на него.
— Представьте. Я подарю вам магазин как жене своего племянника. Но вы на долгие годы останетесь моей любовницей.
Соня подумала, пожевала губами:
— И когда должна состояться сделка?
— Хоть завтра.
— Нет, — отрицательно покрутила она головой. — Через девять месяцев. Если это вас устраивает.
— Вы беременны?
Соня не ответила, она молча смотрела на Лощинского.
— Я ненавижу своего племянника, — произнес он. — Он отнял у меня самое лучшее. Мечту!
Барон развернулся и быстро покинул спальню.
Поздним вечером Соня расслабленно брела по плохо освещенным улочкам городка, в отрешении и покое смотрела на освещенные окна домов, на закрытые лавчонки, на прохожих. Живот Сони уже довольно заметно округлился, походка стала осторожной и неторопливой, лицо спокойное и нежное. Она дошла до бывшего дома пани Елены, остановилась на приличном расстоянии и с этого места начала наблюдать за происходящим.
Окна на обоих этажах горели ярко и зазывно, к раскрытым воротам подъезжали повозки и фаэтоны, из которых выходили разодетые гости, до слуха доносились смех и музыка. Вдруг из дома выбежала Фейга, лично встречая важного гостя, и Соня узнала в этом госте пана Лощинского. Когда они скрылись в доме. Соня повернулась и не спеша побрела в обратном направлении, осторожно неся наливающийся жизнью живот.
Шелом сидел в гостиной, слышал отчаянные крики Сони и кусал до крови тонкие губы.
Рожать было больно. Соня изо всех сил сжимала кулачки, до крови впиваясь пальцами в ладони, и старалась не кричать, хотя крик сам по себе вырывался из горла. Вокруг суетились повивальные тетки, наполняли водой и подставляли тазики, объемные кастрюли, рвали на большие куски белые простыни. Наконец раздался пронзительный крик родившегося ребенка, и одна из повивалок громко сообщила:
— Девочка! Хвала Богу и всем святым!
В комнате стало весело и легко. Новорожденную срочно отнесли в соседнюю комнату, стали ополаскивать, кутать в пеленки. Саму же роженицу тоже начали приводить в порядок. Соня устало и равнодушно смотрела на лица теток, возившихся вокруг нее, спекшимися губами негромко попросила:
— Я посплю, и принесите девочку ко мне… — И после паузы: — Я назову ее Елена.
Она повернула голову и увидела вошедшего в комнату Шелома. Он влюблено смотрел на нее и тихо плакал.
В день смотрин дом Школьников был полон гостей. Казалось, посмотреть на новорожденную пришел весь городок.
Соня, одетая в белое кружевное платье, сидела в широком кресле, держала в руках крохотную дочку и с милостивой улыбкой принимала подношения. Подносили много и богато. Серебряную и золотую посуду, деньги, свернутые трубочкой, красивое постельное и нательное белье, дорогую мебель.
В сторонке толкались Евдокия и Фейга, бросая время от времени взгляды на родственницу. Пан и пани Школьник стояли рядом с невесткой, благодарно пожимали руки дарившим, низко кланялись. Шелом стоял по другую сторону, тоже пожимал руки, но все его внимание было обращено на любимую жену. В общем шуме слышалось:
— Поздравляем, пани и пан Школьник!
— Шелом, следующим должен быть мальчик!
— Шейндля, ты после родов еще больше похорошела!
— Посмотрите, какая красивая пара! Они специально рождены друг для друга!
— А как назовут девочку?
— Конечно, еврейским именем! Сарочкой, например! Очень красивое имя — Сарочка!
— Говорят, Шейндля хочет назвать ее Еленой!
— О боже… Как будет бедная девочка жить с таким именем?!
В толпе присутствующих возник барон Лощинский. Он был без супруги и прямиком направился к Соне. Присутствующие с интересом расступились. В правой руке барон держал изящную коробочку, перевязанную ленточкой, левой рукой взял пальчики молодой мамы, поднес их к губам.
— Поздравляю вас, пани Шейндля! Вы стали еще восхитительнее! — Он передал девушке коробочку. — Надеюсь, это колье не померкнет на вашей изящной шее!
— Хочу посмотреть! — капризно потребовала Соня.
— Ваше слово — закон.
Барон неторопливо развязал ленточку, вынул из коробочки жемчужное колье, и присутствующие ахнули. Колье было невероятно красивое и дорогое, оно переливалось всеми цветами радуги. Пан Лощинский приложил его к шее девушки и отступил на шаг, давая возможность присутствующим полюбоваться. Чета Школьников без особого одобрения смотрела на подарок барона. Недовольно нахмурился Шелом. Соня передала ребенка дородной няньке и приподнялась в кресле.
— Панове! — обратилась она к собравшимся. — В вашем присутствии я хочу поблагодарить пана Лощинского за подарок, о котором я мечтала всю свою жизнь!
И поцеловала барона в щеку.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Дом Школьников блаженствовал в объятиях Морфея. Большие часы в углу гостиной пробили час ночи. Соня тихонько поднялась с постели, на цыпочках прошла к двери, ведущей в соседнюю спальню, и осторожно приоткрыла ее: муж спал на кровати, разбросав руки и громко храпя. Девушка натянула юбку, набросила на плечи кофту, сунула ноги в мягкие туфли, по ковровой лестнице спустилась на первый этаж. Неожиданно, видно заслышав шаги, из детской вышла сонная крупнотелая кормилица.
— Как девочка? — шепотом спросила Соня.
— Недавно покормила, спит. — Няня удивленно смотрела на хозяйку. — А вы куда, пани?
— Не спится. Подышу свежим воздухом, — ответила та и направилась к выходу.
Торопливыми шажками Соня обошла вокруг дома, через огород пробралась к калитке, выходящей к реке. Было темно, прохладно, влажно. Квакали лягушки, временами вскидывалась в речке крупная рыба.
От реки навстречу Соне двинулась высокая крупная фигура, это был пан Лощинский. Он с ходу обнял девушку, крепко прижал. Соня рассмеялась:
— Раздавишь.
— Любимая, ненаглядная, самая лучшая!
Девушка отстранилась.
— Я совсем ненадолго.
— Не отпущу тебя. Я схожу с ума, — еще сильнее прижал ее барон. — Ты моя… Моя!
Она опять рассмеялась.
— Не твоя. Мужняя! — чмокнула в щеку. — Мне пора. Не дай бог муж проснется!
— Он спит?
— А что ему еще остается?
— Боже, как можно спать, если такая красотка рядом? — Пан отпустил ее, заглянул в лицо. — Хочешь, я украду тебя?
— Не хочу.
— А что ты хочешь?
— Жить. Любить. Наслаждаться. — Лукаво взглянула на пана. — Ты сегодня без подарка?
— С подарком! Обязательно с подарком! — Лощинский полез в карман, достал сафьяновую коробочку с украшением. — Это должно тебе понравиться!
— Пан барон как-то обещал мне акции одной из лавок? — полувопросительно произнесла девушка. — Или пан забыл?
— Пан все помнит. Но всему свое время.
Соня, не открывая коробочки, ловко спрятала ее под кофточку, махнула рукой:
— Все. Побежала.
Мужчина перехватил ее за руку.
— Так быстро?
— Но там же твой племянник! Он ждет.
Барон резко привлек ее к себе.
— Что я могу для тебя сделать, чтоб все время быть рядом?
— Все время рядом? — переспросила Соня и задумалась. И вдруг предложила: — А если мы сбежим?
Барон опешил.
— Куда?
— Куда угодно. Свет большой.
Лощинский с недоумением и страхом продолжал смотреть на нее:
— А как же дом, дела? У меня ж ювелирные лавки, за ними надо следить.
— Продай. А на вырученные деньги купишь новые лавки в другом месте.
— Ты это серьезно?
Соня весело расхохоталась:
— Шутка! — Пошла прочь. Остановилась, изящно махнула ручкой: — Подумай, пан барон. Может, в этой шутке есть доля истины!
Она проскользнула в приоткрытую калитку, тенью метнулась через двор к дому. Вошла в спальню и увидела Шелома, сидевшего на ее постели. Он поднялся, грозно спросил:
— Ты где была?
— Почему таким тоном? — удивилась жена, снимая с себя теплую кофту.
— Я спрашиваю, где ты была?
— У сестры Фейги. У родственников, Шеломчик… Или ты запрещаешь их проведывать?
— В такое время к родственникам не ходят!
— А к кому ходят? — насмешливо спросила Соня.
Шелом смешался.
— Не знаю! Говори, где была! — повысил он голос.
Жена приблизилась к нему, нежно обняла, заглянула в глаза.
— Вот ты сейчас кричишь на меня, а потом будешь жалеть. Извинись, пожалуйста.
— За что?
— За тон. — Снизу послышался плач ребенка. — Видишь, ребенка разбудил. Извинись.
— Ты правда была у родственников?
— Конечно, я ведь скучаю! С тобой хорошо, но и сестру не надо забывать.
Шелом поцеловал ее в нос, в глаза.
— Извини, Сурочка. Я действительно, наверное, идиот.
— Боюсь, это надолго, — с сочувствием погладила его по голове жена.
Ранним утром Соня стояла у могильной плиты, под которой покоились ее родители, и тихо разговаривала с матерью.
— Знаешь, мамочка, я решилась. Сегодня я покину этот город, покину мужа, забуду навсегда Евдокию и даже родную сестру Фейгу. Ты не можешь представить, как они мне все опостылели. Видеть их не могу… Заберу дочку и начну другую, совсем новую для меня жизнь. Какой она будет? Думаю, интересной. По крайней мере, никто и ничто не будет мне мешать. Я буду свободной. Буду жить так, как хочу. От прошлой жизни у меня ничего не останется. Останешься только ты, моя любимая и единственная мамочка. Я тебя никогда не забуду.
Кормилица старательно пеленала на столике ребенка, Соня торопливо складывала вещи в большую плетеную корзину.
— Что все-таки передать пану Шелому? — поинтересовалась кормилица, недоуменно следя за снующей из комнаты в комнату молодой хозяйкой.
— Он все знает, — ответила Соня. — Скажешь, что уехала в соседний город показать девочку доктору. Ты ведь знаешь, что у нее не все в порядке с животиком?
— Ничего такого не замечала.
— Значит, плохо следила. Скажешь, что к вечеру вернусь.
Соня вошла в комнату мужа, прошлась по карманам сюртуков, висевших в платяном шкафу, выудила из них деньги, быстро сунула их в глубокие карманы своей юбки. Затем принялась обследовать ящики стола и комода, обнаружила припрятанные купюры и там. В итоге денег набралось довольно много — плотная тяжелая пачка.
На улице возле дома уже ждала пролетка, запряженная двумя лошадьми. Кормилица вынесла из ворот тяжелую корзину с личными вещами Сони, передала ее извозчику, проворчала:
— Будто навсегда уезжает.
Пока извозчик пристраивал вещи, Соня с ребенком уселась в пролетку и подняла верх, чтобы скрыться от посторонних глаз. Извозчик занял свое место, ударил по лошадям, и они резво понесли по неровной булыжной улице. Кормилица смотрела им вслед, пока пролетка не скрылась за поворотом. Не спеша перекрестила.
Небольшой фаэтон пана Лощинского стоял недалеко от железнодорожной платформы. Сам барон топтался возле фаэтона, нетерпеливо высматривая Соню. Наконец, увидев несущуюся пролетку, быстро пошел навстречу. Помог девушке спуститься на землю, махнул своему кучеру, чтобы тот забрал вещи беглянки.
Соня в сопровождении барона и его кучера поднялись на высокую платформу. Дежурный, молодой человек в щегольской форме, вежливо козырнул им:
— Поезд прибудет через пятнадцать минут.
Когда кучер ушел, пан Лощинский заглянул в прикрытое простынкой личико девочки, спросил:
— Что будем делать с панночкой Ривой?
— Панночка Рива будет нашей общей доченькой, которую мы будем безумно любить и бесконечно лелеять, — спокойно и уверенно ответила Соня.
— А когда у нас появятся свои дети?
— Ты хочешь этого?
— И хочу, и могу.
— Тогда вперед, — засмеялась Соня. — Какие проблемы?
Наконец к перрону шумно подошел поезд, и беглецы проследовали в вагон. Войдя в купе. Соня с трудом подавила восторг: оно было отдельным, богато декорированным: бархат, начищенная медь, красное дерево. Лощинский нарочито по-хозяйски принялся раскладывать багаж по полкам.
Поезд шел медленно и мягко, на столике позвякивали бокалы и бутылки с вином. Ребенок тихо спал в специальной корзинке. Соня сделала глоток из фужера, капризно наморщила носик.
— Что за вино?
— Не нравится? Это очень дорогое вино.
— Дорогое? А откуда у тебя деньги на дорогое вино?
— Как это — откуда? — возмутился барон. — Я ведь продал все свои акции!
— Все акции?! — взвизгнула от радости Соня. — Всех магазинов? А почему мне не сказал?
— Потому что не успел. Так что денежек у нас полно!
— Если так, закажи нормальное вино.
Пан Лощинский хотел дотянуться до колокольчика, но Соня остановила его.
— Сходи сам, — капризно приказала она. — А то посыльный опять какую-нибудь бурду принесет.
Барон покинул купе. Соня быстро заперла дверь на защелку, вытащила из-под полки один из больших саквояжей Лощинского, с трудом отщелкнула замки. Переворошила все содержимое, но денег там не было. Соня достала второй саквояж, судорожно открыла его и тут увидела то, что искала: толстенный пакет с деньгами лежал чуть ли не под самой крышкой! Девушка быстро выхватила пакет и лихорадочно начала искать, куда его пристроить. В дверь сильно постучали.
— Кто? — срывающимся голосом выкрикнула Соня.
— Я, моя голубка, принес вино, — послышался голос барона.
— Сейчас, дорогой, я слегка приведу себя в порядок… Потерпи!
Она сунула пакет с деньгами в корзинку, где спала Ривочка. Быстро пристроила на место саквояжи, пригладила волосы, поправила платье и после этого открыла дверь купе.
— Извини, милый, — повисла она на шее барона, — женщина всегда должна прекрасно выглядеть в глазах любимого!
— Ты всегда выглядишь прекрасно, — чмокнул ее в щечку Лощинский.
Пан поставил открытую бутылку на столик, разлил вино по чистым фужерам. Беглецы чокнулись, выпили.
— Ну? — вопросительно посмотрел на Соньку барон.
— Спасибо, любимый. Совсем другое дело.
— Знаешь, я даже испытал какое-то удовольствие, когда сам лично выбирал для тебя вино.
— А я скучала… Так скучала, что еле дождалась своего птенчика!
Поезд стал замедлять ход, за окном поплыли дома какого-то городка.
Проводник, проходя по вагону, громко сообщил:
— Станция Пшибички! Панове, станция Пшибички! Стоянка десять минут!
— Какая станция? — забеспокоилась Соня. — Как он сказал?
— По-моему. Пшибички, — пожал плечами барон.
— Боже, Пшибички! — вскочила девушка. — Как же это я забыла? Пшибички!..
Она стала суетливо собирать свои вещи: сняла с вешалки шляпку, вынула из корзины кофточку, взяла на руки ребенка. Барон удивленно наблюдал за нею.
— Ты это куда?
— Я же совсем забыла! — бросила Соня. — В Пшибичках меня должна встречать сестра Евдокии!
— Какой Евдокии?
— Евдокии! Сестра моей мачехи! Забыл, что ли? — Она открыла дверь купе. — Сейчас вернусь, — и выскочила в коридор вагона, оставив пана Лощинского в полном недоумении.
Соня выбежала на привокзальную площадь, увидела бричку, бросилась к ней. Легко вскочила на подножку, крикнула извозчику:
— Гони!
— Куда, пани?
— Пока прямо, потом скажу!
Мужик ударил по лошадям, и бричка резво понеслась в сторону узких улочек города.
Тем временем пан Лощинский стоял возле вагона, тревожно высматривая исчезнувшую девушку. Прозвенел вокзальный колокол, состав тронулся. Барон еще растерянно посмотрел по сторонам и на ходу вскочил в вагон.
Фаэтон несся по улицам Пшибичек, распугивая прохожих, разгоняя кур и гусей. Наконец повозка выскочила на окраину, и извозчик остановил лошадей.
— Все, дальше некуда. Приехали.
— Варшава далеко отсюда?
— Двадцать верст.
— Гони.
— А денег хватит?
Соня полезла в карман кофты, достала несколько купюр, протянула ему:
— Хватит?
— Через час будем в Варшаве! — радостно рассмеялся извозчик и ударил по лошадям.
От ветра и тряски проснулась Ривочка, заплакала.
Соня стала укутывать ее, прижимать к себе, но ребенку, видно, было холодно, он плакал все громче. Соня стянула с себя кофту, накрыла девочку, и та наконец затихла. Бричка, покачиваясь, ехала по неровной дороге, извозчик тихонько напевал что-то себе под нос. Соня полезла в корзинку, нащупала плотный пакет с деньгами и довольно усмехнулась.
Больница была лучшей в Варшаве: с мраморным полом, дорогими светильниками на белых стенах и даже собственным ботаническим садом.
Палата, которую заняла Соня, была самой дорогой в детском отделении. Ривочка лежала в кроватке и натужно кашляла, задыхаясь. Рядом с ней стояли немолодой доктор и Соня. Доктор печально качал головой, иногда бросал укоризненный взгляд на мать.
— Плохо, совсем плохо.
— Сделайте что-нибудь. Я хорошо заплачу. — В глазах Сони стояли слезы.
— Здесь деньги не помогут, — усмехнулся доктор, — у ребенка двухстороннее воспаление легких.
— Откуда это взялось?
— Вам виднее, пани. Где-нибудь застудили.
Соня стала тихонько плакать. Подсела на стул к кроватке дочери, погладила ее по горячей голове. Доктор залюбовался ее длинными тонкими пальцами, подошел поближе:
— У вас очень красивые руки.
— Да, — сквозь слезы согласилась она и опять усмехнулась. — Красивые… Соня Золотые Ручки. — Подняла на доктора глаза. — Сделайте что-нибудь. Прошу вас, пан доктор.
— Вы иудейка?
— Да.
— Здесь неподалеку есть синагога, пойдите помолитесь. Особенно если грешны.
— Грешна, — шепотом ответила девушка.
— Вот и идите. А Господь поможет вашей девочке.
Соня послушно последовала к двери.
Она неторопливо брела по шумной улице большого города, ни на кого не обращала внимания и тихонько плакала.
Синагога действительно находилась совсем недалеко. Девушка постояла какое-то время при входе, затем направилась внутрь. Синагога была почти пустая. Соня выбрала себе укромное местечко, закрыла глаза и стала молить Господа о помощи, о поддержке, о милости. Слезы текли по ее щекам.
Рива кашляла так надрывно и тяжело, что смотреть на ее мучения было невыносимо. Девочка временами начинала громко плакать, потом тут же затихала и снова начинала кашлять. Соня беспомощно сидела рядом, гладила малышку по голове, меняла влажную тряпочку на ее лобике.
В пасмурный день кладбище казалось унылым. Плитка на могиле умершей Ривочки была аккуратная, даже изящная. Соня в полном одиночестве и отрешении стояла перед нею, не молясь, ничего не произнося. Просто смотрела перед собой и молчала. Она повернулась, чтобы уйти, и тут увидела того самого доктора, который лечил Риву. Он издали сочувственно поклонился ей, приложив руки к груди. Соня никак ему не ответила и направилась к кладбищенским воротам.
В шумной толчее улиц Варшавы Соня шагала бесцельно, просто так. Ее толкали, задевали большую сумку, которую она волочила за собой. Переходя улицу, девушка не заметила пролетку и чудом увернулась. Ее сумка отлетела далеко в сторону, из нее выпал плотный пакет с деньгами, Соня безразлично подняла его, положила в сумку и побрела дальше.
Улица, толпа, шум и грохот проносящихся пролеток утомил Соню. Она нашла в сквере укромный уголок, расположилась на гранитном бордюре, крепко зажала сумку между ног и уснула. Проснулась оттого, что кто-то теребил ее за плечо. Соня открыла глаза — перед ней стоял молоденький полицейский.
— Пани, — он продолжал толкать ее в плечо, — здесь спать не положено. У вас документы есть?
Соня опустила глаза и вдруг увидела, что сумки нет. Растерянно посмотрела на полицейского, негромко сказала:
— У меня украли вещи.
— Кто украл? Какие вещи?
— Сумку… Уснула, а сумку украли. В ней было все, деньги, документы…
— Прошу проследовать в участок, пани.
Полицейский шел впереди, Соня тащилась следом.
— Пан полицейский, — позвала она.
Он оглянулся.
— У меня случилось несчастье, — произнесла девушка. — Я сегодня похоронила маленькую дочь.
Полицейский остановился.
— Вам сколько лет, пани?
— Шестнадцать.
— И уже дочь?
— Рано выдали замуж. За богатого пана.
Парень внимательно осмотрел ее, улыбнулся.
— А вы красивая.
— Была. А сейчас уставшая и страшная, — заметила Соня и попросила: — Отпустите меня, пан полицейский.
Полицейский подумал, неожиданно спросил:
— Голодная?
— Очень.
— Пошли.
Они пересекли площадь, вошли в небольшую ресторацию, уселись за столик и заказали обед. Девушка, хоть и была голодна, ела не спеша, изысканно. Полицейский с интересом и удовольствием наблюдал за ней.
— У тебя хорошие манеры. И очень красивые пальцы.
Соня засмеялась.
— Все так говорят, — неожиданно сказала она. — А моего отца убил полицейский.
— За что? — удивился парень.
— Пришли с обыском, офицер во время допроса ударил отца, и он умер.
— А мама?
— Мама? Мамы не стало раньше. Я ее очень любила.
— Значит, ты одна?
На ее глаза навернулись слезы:
— Теперь одна. После того, как похоронила Ривочку.
Полицейский сделал глоток кофию, уточнил:
— Одна и без денег?
— Ничего, — отмахнулась Соня. — Будут деньги, будет все.
Парень полез в задний карман брюк, вытащил бумажник, протянул девушке купюру.
— Возьми. На первое время.
— Спасибо, пан офицер. Мне просто так никто еще не давал денег.
Он рассмеялся.
— Значит, я буду первым! — Он рассчитался с официантом, поднялся. — Счастливо.
Соня тоже поднялась. Двинулась следом за полицейским, увидела бумажник, торчащий из его кармана, незаметно потянулась длинными пальцами.
Но в какой-то момент отдернула руку, тронула парня за локоть.
— У вас бумажник… Смотрите, чтобы не вытащили.
Он улыбнулся.
— У полицейских не вытаскивают!
Полицейский ушел. Сонька тяжело и беспомощно опустилась на стул, поблуждала взглядом по сидящим в кафе и обратила внимание на тучного хмельного пана, дремавшего за столиком.
Сонька поднялась и, направляясь к выходу, по пути изящно подцепила плотно набитую сумочку пьяного пана.
Поезд стоял под парами, готовый к отбытию. На вагонах сияла начищенная надпись «Варшава-Москва».
Соня в изящной легкой шубке направилась к кондуктору. Предъявила билет и поднялась по ступенькам в вагон. Все купе были изолированы друг от друга и представляли собой уютные кабинки с запирающимися дверями. Соня зашла в свое купе, и ей навстречу поднялся молодой галантный юнкер, лихо щелкнув каблуками.
— Прошу, мадам.
— Мадемуазель, — поправила его Соня.
— Простите, мадемуазель, — исправился молодой офицер и представился: — Юнкер Горожанский.
Он помог девушке положить небольшую коробку с вещами на полку, сам уселся напротив.
— Как зовут прелестную мадемуазель?
— Софья Александровна.
Он оценил ее изящную одежду, модную обувь, тонкие пальчики и остался весьма доволен.
— Прелестно. Софья Александровна направляется в первопрестольную?
— Да, к папеньке с маменькой.
— Ах, боже мой, — всплеснул ладонями Горожанский. — Как это дивно звучит — к папеньке с маменькой! Простите, — он вопросительно уставился на красивую девушку. — В вас есть южная кровь?
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |