— Вижу, ты услышал что-то не слишком приятное, Марк.
— Как… как они могли поступить так со мной? — пробормотал Марк, с трудом ворочая непослушным языком.
— Они действуют в рамках закона, дружище, — заметил Снутворт. — Мой хозяин — великий дока по этой части. И уж конечно, он позаботился о том, чтобы с юридической стороны все было безупречно.
Марк попытался что-то сказать, но вновь утратил дар речи. Он открыл бронзовую дверь, медленно приблизился к своему письменному столу и принялся рассовывать по карманам перья и исписанные листы пергамента.
— Позволь узнать, что ты задумал? — спросил Снутворт.
— Я ухожу отсюда, — не поворачивая головы, бросил Марк. — Последую совету мистера Лодейта Если вы меня не выдадите, прежде чем они меня хватятся, я буду уже далеко. Эти бумаги принадлежат мне, я переписал их собственной рукой. Может, я сумею обменять их на еду. А потом найду работу и сумею выплатить графу компенсацию за разорванный контракт.
— А твоя одежда? — напомнил Снутворт. — Она ведь тоже принадлежит графу. Он одолжил ее тебе лишь на время. Стоит тебе выйти за порог башни, ты будешь считаться вором и должником. Таков закон. Никто не захочет взять тебя в свой дом, и ты останешься без работы и без крова.
— Значит, у меня нет выхода? — дрожащим голосом спросил Марк.
При мысли о том, что граф и мистер Прендергаст могут его услышать, кровь застыла у него в жилах.
— Если сейчас я не смогу найти работу, после публичного позора на празднике это не получится и подавно. И единственное, что мне остается, — смириться с участью порченого товара.
Слова, сорвавшиеся с губ Марка, показались ему самому столь ужасными, что у него потемнело в глазах. По спине у мальчика пробежали мурашки, словно он уже ощущал холод бесприютных зимних ночей, проведенных на городских улицах. Он мог надеяться лишь на то, что какой-нибудь милосердный недуг подарит ему скорую смерть, избавив от необходимости медленно и мучительно подыхать от голода.
Снутворт схватил мальчика за плечи и тряхнул что есть силы.
— Хватит хныкать, парень, — резко бросил он. — Плыть по течению проще всего. Ты не должен опускать руки.
— А вы-то с какой стати обо мне беспокоитесь? — прошипел Марк, вырываясь из рук Снутворта. — Все идет в полном соответствии с планами вашего драгоценного хозяина. Он будет доволен. А значит, и вы тоже.
— Хозяева и слуги редко живут душа в душу, и ты прекрасно это понимаешь, Марк, — усмехнулся Снутворт. — Не надо строить из себя дурака. Я сразу понял, что ты парнишка смышленый и наблюдательный. И даже если обстоятельства складываются против тебя, ты сумеешь обернуть их к собственной выгоде.
Марк обессиленно опустился на край стола.
— Напрасно вы утешаете меня, Снутворт. У меня хватает сообразительности, чтобы понять — судьба загнала меня в угол. И не оставила мне ни единого шанса.
Снутворт пристально смотрел на мальчика, глаза его блестели в неровном свете свечей.
— Ты прав, парень, судьба обошлась с тобой сурово, — сказал он. — Но опыт подсказывает мне, выход есть из любой ситуации. Надо только хорошенько его поискать. И если ты мне доверишься, я готов тебе помочь.
Марк вскинул голову. Лицо пожилого слуги казалось непроницаемым, но на тонких губах играла улыбка. Снутворт протянул руку, и Марк, вздохнув, принял ее. В конце концов, терять ему было уже нечего.
— У вас есть какой-то план? — спросил он.
Прошлое
Лили в очередной раз взглянула на мятый обрывок бумаги, который сжимала в кулаке. Да, это тот самый дом, который ей нужен. Громоздкое прямоугольное здание из серого камня, стоящее на унылой узкой улице. Даже уличная толпа здесь, в квартале Овна, казалась менее шумной и оживленной, чем в других частях города. Никто не предлагал свой товар, расхваливая его на все лады. В большинстве своем местные жители работали на заводе по производству бумаги, темная громада которого возвышалась над жалкими обшарпанными домишками. Дом, перед которым стояла Лили, отличался от остальных — он был больше и выглядел не таким замызганным и грязным. Именно здесь Лили провела первые шесть лет своей жизни.
Последнее письмо Марка привело девочку в беспокойство. Оно было до странности коротким и обрывалось так резко, словно у Марка внезапно возникли какие-то неотложные дела. Одна строчка привлекла особое внимание Лили. «Я больше не вижу во сне отца», — писал Марк, благодаря Лили за снадобье, которое она ему прислала. Слова эти запали девочке в память. Они вертелись у нее в голове целый день, пока она занималась приготовлением отваров и чистила хирургические инструменты доктора. «У Марка, по крайней мере, есть отец», — твердила она про себя, чувствуя, как мысль эта выводит ее из душевного равновесия. Напрасно девочка гнала ее прочь, мысль возвращалась с новой силой. Воспоминания об отце, продавшем сына, чтобы спасти собственную жизнь, не доставляли Марку ничего, кроме боли. Но чувствовать боль — это лучше, чем не чувствовать ничего.
В конце концов Лили поняла, что должна отыскать сиротский приют, где прошло ее раннее детство. Она догадывалась, сделать это можно без особого труда, так как в Директории финансового контроля хранятся все соответствующие записи. Достаточно направить туда запрос, и власти сообщат, в каком именно приюте выросла Лили. Девочке долго не хватало решимости, чтобы сделать первый шаг. Письмо в Директорию несколько дней пролежало на столе. Наконец его увидела Бенедикта, которая не замедлила нанести новой подруге ответный визит.
— Хочешь, я его отправлю? — спросила она, указывая на письмо.
Растерянная Лили не знала, что ответить. Наконец она в двух словах рассказала подруге о своих переживаниях и о запросе, который содержался в письме. Бенедикта слушала ее затаив дыхание.
— Ты должна отправить это письмо, Лили, — заявила она. — Непременно должна. Как знать? Вдруг у тебя есть родные, которые давно отчаялись тебя отыскать… Я не знаю, как жила бы, не будь у меня брата и сестры.
— Все это не так просто, Бен, — вздохнула Лили.
За несколько минувших месяцев девочки очень близились, но разговор о прошлом по-прежнему давался Лили с большим трудом.
— Предположим, у меня отыщутся родные. Но ведь они могут быть… какими угодно… Сейчас я, по крайней мере, могу о них мечтать, каждый день выдумывать себе новую семью… А если мы действительно встретимся…
— Они могут отвернуться от тебя? — подсказала Бенедикта. — Сказать, что ты им не нужна?
— Да… — прошептала Лили. — Как ты догадалась?
— Как-то раз я прочла письмо синьоры Созино, — сказала Бенедикта, и глаза ее сделались печальными. — В этом письме она просила прощения у своего бывшего мужа. — Бен крепко сжала руку подруги. — Она написала это письмо десять лет назад, но так и не отправила. Оно по-прежнему лежит на столе в гостиной, и я стряхиваю с него пыль. Мне кажется, синьора до сих пор надеется, что когда-нибудь у нее хватит смелости его отправить.
После этого разговора Лили набралась мужества и опустила письмо в почтовый ящик. Ответ не заставил себя ждать. Он пришел на следующий день.
И вот Лили стояла перед неприветливым серым зданием и нервно теребила крошечную стеклянную бутылочку, висевшую у нее на шее на длинной цепочке. Пальцы девочки ощущали нацарапанное на стекле слово «Отвращение», хотя бутылочка давно опустела. Все чувства Лили снова находились в ее распоряжении, и сейчас главным из них был страх. С этим местом у девочки были связаны отнюдь не приятные воспоминания. Хотя она покинула приют, когда была совсем маленькой, она слишком хорошо помнила царящую там тягостную атмосферу, враждебную детской душе. Тем не менее Лили была твердо намерена преодолеть все страхи и окунуться в прошлое. Если какие-то сведения о ее родителях сохранились до нынешних дней, их можно получить только здесь.
Лили протянула руку к дверному молоточку и постучала три раза. Звук эхом отдался внутри здания. Через некоторое время девочка услышала шаркающие шаги и скрежет отодвигаемого засова Дверь чуть приоткрылась. Лили увидела мальчика лет семи, с бледным остреньким личиком. Он выжидательно уставился на посетительницу. Девочка набрала в грудь побольше воздуха и произнесла:
— Меня зовут мисс Лили. Я хочу поговорить с госпожой Ангелиной.
Мальчик кивнул и, по-прежнему не произнося ни слова, открыл дверь чуть пошире. Призвав на помощь всю свою смелость, Лили переступила порог. Мальчик закрыл дверь, оставив яркий солнечный день снаружи.
Прежде всего Лили узнала запах, ударивший ей в ноздри. Запах сырости, насквозь пропитавший все здание. Коридоры тоже казались ей смутно знакомыми. Правда, в ее воспоминаниях они были более длинными и широкими.
Откуда-то издалека доносилось заунывное бормотание. Должно быть, воспитанники заучивали наизусть «Славу Агоры». Лили помнила, большая часть уроков в приюте заключалась именно в этом.
Мальчик провел ее по коридору, слабо освещенному факелами. Сквозь открытые дверные проемы девочка видела дортуары, в которых жили воспитанники. Она убедилась, что ее детская память несколько приукрасила действительность. Обстановка оказалась еще более убогой, кровати — более узкими, а одеяла — более тонкими, чем помнилось Лили. На одной из кроватей лежала девочка, которая беспрестанно кашляла. Судя по виду, ей было лет пять, и она вряд ли доживет до следующего лета. Лили поспешно отвела глаза. За годы, проведенные в приюте, она не раз становилась свидетельницей того, как больные дети бесследно исчезали в ночи. А потом выяснила, что подобное происходит и со здоровыми. Однажды вечером она, как всегда, уснула в приютской постели, а утром открыла глаза в незнакомом доме. В доме своего нового хозяина, которому ее продали. То была одна из самых важных ночей в жизни Лили. Она покинула приют, но тут же оказалась в новой тюрьме, не успев даже краешком глаза взглянуть на город, который так мечтала увидеть.
Погруженная в собственные мысли, Лили не сразу заметила, что ее маленький провожатый остановился. Мальчик постучал в тяжелую деревянную дверь и убежал по коридору, прежде чем Лили успела его поблагодарить.
— Войдите! — раздался из-за двери женский голос.
Лили замешкалась. Она не ожидала, что у попечительницы приюта окажется такой молодой и звонкий голос. Память ее хранила образ пожилой дамы с суровым лицом, колючим взглядом и гладко зачесанными волосами, собранными на затылке в пучок.
— Что же вы? — вопросил голос. — Невежливо заставлять хозяйку ждать.
Отступать было некуда. Лили дернула ручку двери и вошла.
Яркий солнечный свет, льющийся из окон, заставил ее зажмуриться. Разглядев наконец хозяйку, она долго не могла поверить своим глазам. Судя по лицу и фигуре, та была всего года на три-четыре старше, чем сама Лили. К тому же одета она была в короткое шелковое платье, украшенное бесчисленными бантами, которое скорее подошло бы маленькой девочке, а не взрослой девушке. Белокурые волосы, вьющиеся мелкими кудряшками, тоже рассыпались по плечам совсем по-детски. Трудно было представить себе существо, меньше подходившее для роли попечительницы приюта. При этом внешность хозяйки идеально соответствовала обстановке комнаты, где мебель была украшена оборочками, а на полках теснились бесчисленные безделушки. В руках девушка держала серебряный чайник, покрытый затейливой резьбой.
— Хочешь чаю? — спросила она, наливая себе чашку. — Боюсь только, он далеко не лучшего качества. Хороший чай мама разрешает заваривать только по особым случаям. Садись, прошу тебя. Тебя ведь зовут Лили, да?
— Да, — растерянно ответила Лили и огляделась по сторонам в поисках стула.
Хозяйка сидела за круглым столом, посередине которого красовалось блюдо с пирожными. На стульях, расставленных вокруг стола, восседали большие куклы со стеклянными глазами, перед каждой стояли тарелка и чашка. Не зная, что делать, Лили приподняла куклу с ближайшего стула. Она повертела куклу в руках, прикидывая, куда ее положить, заглянула ей в лицо и замерла от неожиданности. Конечно, сходство было не таким уж разительным — застывшие кукольные черты имели мало общего с живым человеческим лицом. Тем не менее густые волосы цвета полночного неба и темные печальные глаза не позволяли ошибиться. Перед Лили была ее собственная копия, одетая в длинную белую рубашку.
Хозяйка, заметив изумление Лили, довольно захихикала.
— Это мое маленькое хобби, — сообщила она. — Мама позволяет мне играть с приютскими детьми — конечно, если они совершенно здоровы и от них нельзя заразиться какой-нибудь хворью. А после того как их отсылают прочь, я пополняю свою коллекцию кукол.
Сияя улыбкой, девушка налила Лили чашку чая.
— Эту куклу я сделала сама, представляешь? Разумеется, я назвала ее Лили, в твою честь. Поздоровайся со своей тезкой.
Стараясь больше не смотреть в лицо куклы, Лили посадила ее на стул рядом с собой. Взгляд неподвижных стеклянных глаз действовал ей на нервы. Она взяла чашку, отпила и невольно поморщилась, потому что чай оказался слишком горячим.
Хозяйка снова захихикала.
— Может, добавить молока? — спросила она, явно наслаждаясь смущением гостьи.
Лили раздвинула губы в вежливой улыбке.
— Нет, спасибо, мисс…
— Черубина, — подсказала девушка, опуская свою чашку на стол. — Мама… то есть госпожа Ангелина, сегодня очень занята. Скоро праздник Агоры, и она вся в хлопотах. Ты, наверное, не знаешь, на ее попечении, помимо этого, находится еще несколько сиротских приютов. Городские власти хотят, чтобы на нынешнем празднике выступил хор всех сирот, а заставить этих глупых детей петь слаженно — трудная задача. Мама сказала, я наверняка смогу ответить на все твои вопросы.
— Правда? — выдохнула Лили, стараясь скрыть охватившее ее недоверие.
В дальнем конце комнаты она заметила кукольный дом, сделанный чрезвычайно искусно. Комнаты его были обставлены изящной мебелью, маленькие обитательницы застыли в изысканных позах. На верхнем этаже Лили разглядела игрушечную горничную, розовую, пухленькую и такую же элегантную, как ее игрушечные хозяйки. Платье горничной было сшито из шелка, белоснежный кружевной фартучек сиял чистотой. Она гладила атласное покрывало крошечным серебряным утюжком. Эти нарядные румяные куклы ничуть не походят на жалких обитателей приюта, отметила про себя Лили. Она слишком хорошо помнила, что у мальчиков и девочек, среди которых прошли ее ранние годы, лица были бледные, щеки впалые, а одежда покрыта заплатами. В точности так выглядели и дети, которых она повстречала здесь сегодня.
— Не беспокойся, я сумею найти документ, который тебе нужен, — снисходительно изрекла Черубина. — Думаю, он в моей шкатулке с драгоценностями. Погоди немного…
Девушка поднялась, шурша юбками, подошла к резному деревянному бюро и принялась выдвигать ящик за ящиком. Лили, окончательно растерянная и сбитая с толку, наблюдала за ней. Напрасно она перебирала свои воспоминания: ей не удавалось вспомнить Черубину. То, что у попечительницы приюта есть дочь, оказалось для Лили полной неожиданностью. Возможно, Черубина любит играть только с малышами, решила она, окинув взглядом кукольное общество. Те, что умеют говорить, ее не привлекают. Судя по всему, ей нужны живые куклы.
— Мама сказала мне, что ты интересуешься своим прошлым, — проронила Черубина, продолжая рыться в ящиках.
— Да, — подтвердила Лили, не сводя зачарованного взгляда с блестящей горы колец, серег и ожерелий, которая выросла на столе. — Я хотела бы узнать, кем были мои родители.
— Если они у тебя и были, их больше нет, — пожала плечами Черубина. — Одно из двух: они или умерли, или продали тебя.
Лили прикусила губу.
— В любом случае я хочу узнать о них все, — заявила она.
Черубина, оторвавшись от ящика, устремила на Лили исполненный недоумения взгляд.
— Как все это странно, — пробормотала она, слегка нахмурившись. — Когда ты была совсем маленькой, ты казалась… необычным ребенком. Я хорошо тебя помню, хотя сама была крошкой. Трудно поверить, но ты никогда не плакала. Только следила за тем, что происходит вокруг, и глаза у тебя были такие внимательные. В своей белой рубашке ты походила на цветок. Именно поэтому…
Тут Черубина издала торжествующий возглас и извлекла из нижнего ящика вчетверо сложенный лист бумаги.
— Именно поэтому я назвала тебя Лили.
— Вы дали мне имя? — переспросила потрясенная Лили. — Но ведь тогда вы были… совсем маленькой девочкой?
— Разумеется, — кивнула Черубина. — Мне было всего четыре года. Но мама ни в чем не могла мне отказать. Как и сейчас. Моим любимым цветком была лилия, и мне захотелось назвать тебя Лили. А теперь, когда я выросла, предпочитаю гиацинты, они сейчас в большой моде… — Черубина смолкла и окинула критическим взглядом залатанное платье и грубые башмаки Лили. — Жаль, что теперь ты совсем не походишь на цветок. Но конечно, это не твоя вина.
Она покровительственно похлопала Лили по руке и протянула ей сложенный документ.
— Вот то, что тебе надо. Твоя метрика. На твое счастье, у мамы все документы в идеальном порядке.
Несколько мгновений Лили молча смотрела на листок бумаги, который сжимала в пальцах. Потом она бережно развернула его и принялась читать.
«Имя: Лили.
Предполагаемая дата рождения: год 129-й, 1-й день месяца Весов.
Происхождение: неизвестно.
Была найдена в возрасте приблизительно одного года на крыльце сиротского приюта в первый день 130 года Золотой эры, в День Агоры. Какие-либо сведения об этом ребенке отсутствовали, поэтому датой его рождения решено считать первый день 129 года.
Способности и таланты: таковых не имеется. В настоящее время, в возрасте шести лет, девочка обучается шитью.
Основные черты характера: упрямство, которое в дальнейшем необходимо преодолеть.
Дополнительные сведения: записок, содержащих информацию о родителях, при ребенке обнаружено не было, однако при нем имелся мешочек, набитый редкими поделочными камнями. Ребенок был завернут в одеяло хорошего качества, на котором было вышито его имя — Лилит. Одеяло и камни были проданы, дабы хоть в незначительной мере компенсировать затраты на содержание ребенка. Вышивку пришлось спороть».
Вот и все. Лили прочла документ дважды, пытаясь найти хотя бы малейшую зацепку, скрытый намек, который мог бы стать отправной точкой в ее поисках. Бесследно исчезнувшие одеяльце и мешочек с поделочными камнями — все, на чем она могла строить свои предположения.
Черубина, которой наскучило ждать, заглянула в документ, щекоча шею Лили своими белокурыми кудряшками.
— Я смотрю, ты не слишком быстро читаешь! — фыркнула она. — Кстати, я прекрасно помню эти самые камни. Парочка оставалась у нас. Жаль, что ты их не видела. Очень красивые дымчатые кристаллы. Кажутся мутными, а стоит поднести их к свету — начинают сверкать и переливаться, словно там, внутри, горит крошечный огонек… Я говорила маме, надо оставить тебе один такой камешек. Но она заявила, что их необходимо продать.
Лили медленно поднялась. В мыслях у нее царило полное смятение. Она подошла к кукольному домику и принялась его внимательно разглядывать.
— Лилит, — пробормотала она, ощущая на языке вкус незнакомого имени, своего настоящего имени.
Черубина, складывавшая свои сокровища в ящик, на мгновение оторвалась от этого занятия.
— Да, это была мамина идея. Она сказала, что Лилит — слишком пышное имя для девочки-сироты. Ей казалось, оно звучит как-то старомодно и подходит разве что для пожилой гувернантки-зануды. — Черубина беззаботно расхохоталась. — Да, выходит, имя тебе придумала не я. В голове у меня все перепуталось. Да и не удивительно, с тех пор прошло столько времени. Лили… Лилит… Какая теперь разница!
— Какая теперь разница? — спокойно и размеренно повторила Лили. Она взяла в руки одну из кукол и заглянула в ее стеклянные глаза. — Вы полагаете, мне безразлично знать, как меня звали по-настоящему?
— Неужели тебе больше нравится имя Лилит? — удивилась Черубина, усаживаясь за стол и наливая себе очередную чашку чаю. — Я согласна с мамой, оно ужасно старомодное. И какое-то напыщенное. Недавно я читала пьесу про древние времена, одну из героинь там звали Лилит.
— Дело не в том, нравится мне это имя или нет, — отрезала Лили, забыв о правилах вежливости. — Мои родители дали мне его при рождении. Это все, что связывает меня с ними.
Лили ощущала, как сердце ее колотится все быстрее, а голос предательски дрожит.
— Я выросла среди сотни других детей, и у меня не было ничего своего, кроме имени, — выпалила она. — Здешние наставники учили нас не выделяться, каждый день повторяли, что главные наши добродетели — покорность и послушание. У нас были одинаковые платья, одинаковые башмаки, одинаковые чувства. Только благодаря именам мы отличались друг от друга. — Пальцы Лили разжались, кукла упала на пол. — Однажды ночью меня продали. Проснувшись утром, я узнала, что отныне буду жить в доме переплетчика и прошивать корешки книг, чтобы получить кусок хлеба. Я могла бы забыть, кто я такая, но мое имя не позволило мне сделать это. Когда наступил мой звездный день и пальцы мои стали слишком велики для переплетной работы, я написала письмо графу Стелли и подписала его своим именем. Тем самым я спасла себя от участи бездомной бродяжки, не имеющей ни крова над головой, ни работы.
Лицо Лили пылало, голова шла кругом. Она отчаянно боролась с желанием схватить Черубину за плечи и тряхнуть ее так, чтобы с глупой кудрявой головы слетели все бантики. Сотрясаясь всем телом, Лили несколько раз глубоко вдохнула, чтобы немного успокоиться.
— Имя — это единственное, на что имеет право каждый человек, живущий в этом городе, — снова заговорила она. — Даже тот, кто лишен семьи, друзей, близких, участия и сострадания. У него есть нечто, принадлежащее лишь ему одному. А ваша матушка отняла часть моего имущества и сочла это сущим пустяком.
Черубина смотрела на нее, словно не веря своим глазам. Наконец она фыркнула и изрекла ледяным тоном:
— Когда ты была маленькой, ты нравилась мне гораздо больше. — С этими словами девушка отвернулась от Лили и принялась пить чай. — Я тебя больше не задерживаю, — бросила она через плечо.
Выйдя из кабинета, Лили долго бродила по коридорам, не замечая ничего вокруг. Она едва взглянула на мальчика, который отпер ей дверь. Оказавшись на улице, она побрела в сторону Центральной площади. Прохожие толкали ее, но она словно не чувствовала этого. Даже нарядные помосты и павильоны, возводимые для праздника, который должен был состояться на следующей неделе, не привлекли ее внимания. Лишь когда девочка пришла домой и потянула на себя скрипучую дверь, документ, который она все еще сжимала, выскользнул из ее пальцев. Лили захлопнула дверь и привалилась к ней спиной, надеясь обрести душевное равновесие в тишине бывшего храма.
— Кто это? Ты, Лили? — донесся из подвала голос доктора Теофилуса.
По лицу девочки пробежала тень. Она не знала, что ответить на этот простой вопрос. Прежде, до того как прочитала злополучный документ, Лили точно знала, кто она такая. Выросшая в приюте сирота, родители которой умерли или же превратились в неприкаянных бродяг. Но теперь, когда выяснилось, что при рождении ей дали другое имя, таинственное, исполненное мистического смысла, все стало иначе… Теперь из головы у нее не выходил мешочек с удивительными кристаллами… Она не представляла, кто она, не знала даже, на какое имя ей откликаться.
— Эй, кто там пришел?
В голосе доктора звучало беспокойство. Лили поняла, что ей необходимо ответить.
— Это я, Тео.
Она все еще не могла привыкнуть называть его Тео. Тем не менее доктор настаивал, чтобы девочка обращалась к нему именно так. Лили ценила это, она понимала, уменьшительные имена используют при общении лишь близкие люди, которых связывают дружеские чувства. Значит, доктор видел в ней не только ученицу, которой доверял приготовление лекарств и заботу об инструментах. Он чувствовал в ней родную душу и хотел, чтобы она считала его другом, а не хозяином. Мысль об этом была Лили так приятна, что губы ее тронула легкая улыбка.
— Хорошо, что это ты, — раздался голос доктора. Его высокая тонкая фигура появилась в дверях, ведущих в подвал. — Я боялся, что снова явилась мисс Дивайн. Эта особа изводит меня требованиями заплатить ренту. Я просил ее немного подождать, но…
Доктор осекся, заметив выражение лица девочки.
— Что случилось, Лили? Ты чем-то расстроена!
Лили покачала головой.
— Ничего не случилось, Тео. Просто… визит в сиротский приют оказался довольно тягостным.
Доктор вздохнул.
— Я пытался отговорить тебя от этого визита, Лили. Нет более бессмысленного занятия, чем ворошить прошлое.
Лили кивнула в знак согласия, подошла к бывшему алтарю, ныне служившему полкой для инструментов, и взяла ступку и пестик.
— Я должна измельчить составляющие для нового снадобья, — рассеянно проронила девочка.
Перед глазами у нее стояла комната Черубины, румяные, нарядные и цветущие куклы, так не похожие на изнуренных детей, живущих в том же доме.
Доктор Теофилус, нахмурившись, теребил свои усы.
— Сегодня у меня только один больной, Лили, и сейчас он спит. Если ты устала, можешь отдохнуть, а я сам…
— Я ничуть не устала.
Лили открыла несколько коробочек, положила в ступку сушеные травы и принялась перетирать их пестиком, который в ее привычных руках скрипел по фарфоровому дну все громче и громче. Девочка с удивлением обнаружила, что недовольно бурчит себе под нос. Это было так на нее непохоже. Почему, спрашивается, она так раздосадована? Неужели она ожидала чего-то другого?
— Мне всегда казалось, если на твоем попечении сиротский приют, тебе следует хотя бы время от времени снисходить до своих подопечных, — проворчала Лили, не прерывая своей работы. — Быть может, даже интересоваться их происхождением и причинами, заставившими родителей бросить своих детей на произвол судьбы. — Девочка уловила нотки непривычного сарказма в своем голосе. — Конечно, заботиться о таких детях — это уж чересчур. Нельзя требовать слишком многого от заведений, главная цель которых — продать живой товар с наибольшей выгодой. — Лили швырнула в ступку еще несколько сухих корешков. — Но совершенно не обращать на этих несчастных сирот внимания…
— Кстати, о внимании, — мягко прервал ее доктор Теофилус, указывая на ступку.
Лили опустила глаза и увидала, что алтарь сплошь усыпан порошком из сухих трав — захваченная собственными мыслями, она орудовала пестиком слишком рьяно. Смущенная девочка схватила тряпку и принялась обтирать алтарь.
— Лили, мы не в состоянии изменить мир, — веско изрек доктор, наблюдая за ее суетливыми действиями. — Мы делаем то, что в наших силах, облегчаем страдания… На прошлой неделе нам удалось вылечить от серой чумы еще трех человек. Эпидемия идет на убыль, количество заболевших день ото дня сокращается. И в этом есть наша с тобой заслуга.
— Того, что мы делаем, вовсе недостаточно, Тео, — с горечью возразила Лили. — Почему мы отказываемся лечить несостоятельных должников? Почему мы оставляем умирать на улицах тех, кому можно помочь? А ведь они не только страдают сами, они распространяют заразу…
Доктор грустно покачал головой.
— Я много раз объяснял тебе, Лили, мы не можем себе позволить лечить тех, кто не в состоянии дать нам хоть что-то взамен. Мы и так довольствуемся самой малостью. И сама знаешь, с трудом сводим концы с концами.
— Но должен же быть какой-то выход, — настаивала Лили.
Доктор устало уронил голову на переплетенные руки.
— Хорошо, предположим, я вылечу какого-нибудь должника бесплатно, — со вздохом произнес он. — Разве этим я помогу ему? Он будет вынужден вернуться к бродячей жизни и через неделю непременно заразится вновь. А как быть с остальными? С тысячами должников, которых мы не можем спасти? И с сотнями больных, которых мы могли бы вылечить, но не сделаем этого, так как сами окажемся на улице? — Доктор сокрушенно пожал плечами. — Мы должны сообразовывать свои мечты с реальностью, Лили.
Девочка, чувствуя, что к горлу у нее подкатил горький ком, а глаза щиплет от слез, поспешно отвернулась в сторону.
— Но ведь Марку вы помогли бесплатно? — выпалила она, внезапно повернув к доктору полыхающее румянцем лицо. — Зачем вам понадобилось покупать едва живого мальчишку и выхаживать его? Или он был для вас всего лишь подопытным кроликом, на котором вы испытывали новое снадобье?
Доктор Теофилус отпрянул назад, как от удара, и Лили тут же пожалела о своих словах. Она ненавидела себя за то, что причиняет ему боль, и сознавала, что не имеет никакого права осыпать упреками человека, от которого видела одно добро. Но остановиться было выше ее сил.
— Почему желание совершать добро кажется вам таким постыдным, что вы пытаетесь его скрыть? — Лили ощущала, что внутри у нее прорвалась какая-то плотина, и поток слов, которые она долго сдерживала, хлынул наружу. — Так поступают все, я знаю! Бенедикта постыдилась признаться своей хозяйке, что помогла мне найти дорогу, ничего не потребовав взамен. А я сама разве лучше? Мне так хотелось научить Марка читать, но я требовала, чтобы в качестве платы за каждый урок он мыл за меня посуду. Почему так происходит? Ответьте мне, Тео! Почему мы стыдимся быть бескорыстными? Неужели мы обречены всегда и во всем искать выгоду?
Чувствуя, что ее душат подступившие к горлу рыдания, Лили смолкла и уронила голову на руки. Волосы, рассыпавшись по плечам, закрыли ей лицо. Теперь, выплеснув наконец чувства, копившиеся годами, она ощущала странное облегчение. Жаль только, что ее внезапная вспышка обожгла ни в чем не повинного доктора, с запоздалым раскаянием подумала она.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |