— Да пойми же ты! Я ему интересна как нечто пикантное, необычный экземпляр, но это совсем не означает, что он хочет жениться и завести семью. И главное сейчас не я, не Кейр, а ребенок.
Немного помолчав, Луиза тяжко, надрывно вздохнула:
— Ты можешь его отдать, ведь все пока в твоих руках.
— Ох, Лу, даже не представляю, чего тебе стоило это сказать. Я уже думала об этом. И все-таки нет. Мне легче расстаться с Кейром, чем с моим малышом. Ведь не исключен и такой вариант: я отдаю своего единственного ребенка чужим людям, а Кейр через полгода меня бросает. И как же мне потом дальше жить?
— Тогда оставь ребенка, но попробуй сделать так, чтобы и Кейр остался с тобой! Поговори с ним. Почему ты думаешь, будто точно знаешь, чего он хочет? Он, бедный, был на волоске от смерти. Ей-богу, может, он совсем иначе смотрит теперь на жизнь.
— Едва ли. Кейр давно со смертью на «ты». Ему по работе всю жизнь приходится увертываться от землетрясений, взрывов, террористов. Только что чуть не взорвали. И чуть не утонул.
— A-а… понимаю!
— О чем ты?
— Понятно, почему ты ему не сказала. Не позволила ему самому сделать выбор.
Марианна досадливо наморщила брови:
— Что ты такое говоришь?
— Ты боишься, что он умрет. Действительно умрет. Думаешь, что, если позволишь себе его любить, он однажды уедет и погибнет. Как Харви.
Марианна притихла, плечи ее поникли. Она опустила голову, и распущенные волосы завесили лицо.
— Погибнет. Или уйдет. А я больше не могу, Лу. Не могу я больше чувствовать себя такой одинокой. Такой уязвимой. Больше не хочу! И так уже слишком много потерь. Я не вынесу новых. Не вынесу вечно преследовавшего меня чувства неуверенности: что с ним, как он? В моей жизни и сейчас сплошные сомнения. Я не знаю, будет ли мой малыш здоровым. Я не знаю, смогу ли его доносить. Я не знаю даже, смогу ли я его полюбить! Но я точно знаю, что, как бы все ни сложилось, я должна быть сильной. Должна быть уверена, что смогу со всем справиться. А в Кейре я не уверена. Что касается этого человека, тут я уверена только в одном: я люблю его.
— Марианна, милая… это правда?
— Да, вот в этом больше никаких сомнений. Когда человек умирает, сразу перестаешь себя обманывать и точно знаешь, как ты к нему относилась. Горе вынуждает быть честной. Гибель Кейра заставила меня признать, что — да, люблю. Теперь, когда выяснилось, что он жив, я не стану опять хитрить, лгать. По крайней мере, себе. И тебе.
— А ему ты готова была солгать?
— Но где же тут ложь? Он ведь не спрашивал, люблю ли я его, спросил только, не хочу ли опять с ним встретиться. А встречаться я не хотела. Поэтому сказала, что не стоит.
— Но ты ведь можешь и передумать…
— Все равно, назад дороги нет. Я сказала, что в моей жизни кое-кто появился.
— Да ты что, так и сказала?!
— И вообще, у меня больше нет его телефона. Мобильник у него в Казахстане забрали. Он предложил мне записать телефон сестры, но я промолчала в ответ. Я так и не знаю ни ее имени, ни адреса. Как видишь, все корабли сожжены.
— Как ты посмела врать ему? После всего, что он пережил?
— Я не врала.
— Ты сказала ему, что у тебя появился другой мужчина!
— Не говорила я этого. Я сказала, что в моей жизни появился Джеймс. А это правда. Мой сын. И это все меняет.
— Ты нарочно так сказала, чтобы он точно уже больше не позвонил!
— Говорю же тебе, я спалила все корабли. Подожгла их, потом загасила пламя водой.
— И зачем нужен весь этот твой проклятый героизм?
— Это трусость, Лу, никакого героизма. Ради бога, будь объективной, принимай меня такой, какая я есть.
— Я и принимаю. И Кейр тоже. По-моему, он тебя любит.
— Да, наверное. Как-нибудь переживет. И я как-нибудь переживу.
— Наверное?
— Да, наверное. Но точно не переживу, если он уйдет. От меня-то ладно, а от сына? Нет, тут лучше не рисковать. Я обязана подумать о ребенке. Значит, только ты и я. И наш малыш. Честное слово, это самое разумное решение.
Слегка наклонившись, Луиза убрала с лица сестры волосы и поцеловала ее в щеку.
— Поступай так, как считаешь нужным, как лучше тебе, солнышко. Одно могу сказать: если Кейр так легко отступится, он не тот мужчина, каким я его считаю.
— Он окажется тем мужчиной, каким считаю его я.
— Рано или поздно узнаем, кто был прав, верно?
Луиза
Обычно я стараюсь не унывать, и ведь действительно все складывалось не так уж плохо. Кейр вернулся живым и невредимым; Марианна была здорова, и ребенок, как нам сообщили, тоже; скоро я должна была стать тетей; меня полюбили в Голливуде (вернее, моих кровожадных персонажей); у меня появилась надежная опора в лице Гэрта, и дома, и на работе: я всегда могла выплакаться на его худеньком плече, когда становилось совсем невмоготу.
Жизнь и так тебя забаловала, наверное, скажете вы. У меня в тот момент было все, о чем я могла мечтать. Но я хотела большего. Для Марианны. Я прекрасно понимала ее метания и сомнения. И принимала все аргументы в пользу расставания, весьма убедительные и разумные. Однако было в цепочке этих замечательных доводов одно «слабое звено». Вернее, два. Она любит Кейра. И Кейр — я была в этом убеждена — любит ее.
Душа моя изболелась за обоих, но как помочь им, я не знала. Чтобы отвлечься от невеселых дум, усердно листала каталоги загородной недвижимости и накупила немыслимое количество книжек. По истории восемнадцатого века, про знаменитых персон той эпохи; справочники для садоводов; пособия для молодых мам-, детские книжки. Гэрт надомной посмеивался, говорил, что Джеймс еще очень нескоро сможет сам прочесть «Остров Сокровищ» Стивенсона, советовал поискать книжку-раскладушку со всем набором морских пиратов и их плавсредств. Я пропускала его шпильки мимо ушей, заявляла, что хочу завести нормальную библиотеку с полками до самого потолка, что мне надоело натыкаться на шаткие стопки книг, сложенных на полу у меня в кабинете.
О том, что библиотека лишь малая часть моих грандиозных планов, я ни ему, ни Марианне не говорила. Я мечтала об огороде и чтобы он действительно был огорожен стенами, я мечтала о фруктовом саде. А если при нашем новом доме не окажется сада, я обязательно его заведу.
Свой сад. Для Джеймса. Для Марианны. Для меня.
Для нашей маленькой семьи.
С Гэртом я предстоящий переезд не обсуждала, но он, наверное, и так знал, что перемена жилья неотвратима. Нам и втроем тесновато в теперешней квартирке, а поселить там еще и новорожденного ребенка со всей «параферналией», то есть с коляской, кроваткой и прочим… нонсенс. Сам Гэрт никуда не переезжал, по-прежнему жил в крошечной студии, в печально известном районе, прославившемся благодаря детективам Рэнкина. Я бы ни за что не решилась ходить там по темноте. Пусть Гэрт сколько угодно твердит, что бояться нечего. Там повсюду висят рекламные плакаты со словами: «Вы попали в мир Иэна Рэнкина», а изобретательные наркоманы теперь за деньги дают автографы туристам и позируют перед фотоаппаратами.
Мы с Гэртом никогда не говорили о наших отношениях (я однажды попыталась завести разговор, Гэрт лишь рассмеялся и выдал такую фразочку: «Все путем, пока путь свободный»). Нам было хорошо в постели, мы никогда не ссорились, поэтому я не терзала себя сакраментальным «а что же дальше?». Пока не терзала. Но теперь, когда Марианна решила оставить ребенка, я должна была подумать о будущем. Марианна правильно сказала: теперь все изменилось.
Гэрт тоже, видимо, это понимал. Он пригласил меня на ланч и предупредил, что заплатит сам. Это означало, что он собрался вести меня в кофейню «Старбакс». Поскольку я настроилась на обстоятельную задушевную беседу, то надеялась, что мы пойдем в более спокойное место. Признаться, даже растерялась, потом подумала, что вряд ли он выбрал «Старбакс», чтобы проще было на меня воздействовать. Была уверена, что разговор пойдет о деньгах, моих, его, или насчет голливудских гонораров. Мы заказали еду и в ожидании потягивали джин. И вдруг Гэрт заявил:
— Я решил завязать с диссертацией.
— Как же так? Почему?
— Осточертело. И потом, какой смысл? Преподавателем я быть не хочу, а на что еще нужна степень? На меня насела моя руководительница, где, говорит, план работы, а мне нечего было ей показать, если честно. Сказал, что в последнее время был занят по горло. Непредвиденные всякие форс-мажоры. Дети… Похитители… Киношники. В общем, суровая действительность заела, тут не до научных изысканий.
— Боюсь, что действительность будет по-прежнему сурова, точнее, более сурова.
— И не говори, никакого просвета. Руководительница велела хорошенько подумать о будущем, а я сказал, что уже подумал. И еще сказал, что думы о будущем здорово мешают настоящему, реальной жизни.
— Ох, как это верно! Ну и что же ты собираешься делать?
— С удовольствием бы поработал с твоим сайтом и твоим помощником, если ты, конечно, согласна. Еще можно на неполный день наняться в эту кофейню. Баристой.
— Барристером? Но ты же не юрист.
— Не барристер, а ба-ри-ста. Нужно научиться варить кофе, пятьдесят семь рецептов, а потом с чарующей улыбкой подавать его клиентам. Этих денег хватит на оплату квартиры, гм… почти хватит. Зато голова свободна, можно поразмышлять в свое удовольствие о чем угодно.
Официант принес первое блюдо, и Гэрт с аппетитом принялся за еду. Я с вожделением посмотрела на корзинку с булочками, но проявила выдержку: отодвинула ее подальше, к Гэрту. После чего высказалась:
— Не знаю, сколько ты платишь за свою кошмарную конуру, но в любом случае это грабеж среди бела дня.
— Не преувеличивай. Вот мои дорогие соседи действительно промышляют грабежом среди бела дня.
— Я серьезно, Гэрт, там невозможно жить. Всякий раз, когда мы продаемся, я боюсь, что больше тебя не увижу. Мне страшно открывать газету «Скотсмен»… вдруг там написано о твоей преждевременной кончине вследствие насильственных действий?
— Бесконечно тронут, но ты зря так дергаешься. У меня и украсть нечего, это очевидно любому грабителю.
— Но ведь нас тогда ограбили!
— Это исключительно твоя заслуга. Кто же разгуливает в дорогих украшениях по темным безлюдным улицам?
— Лучше не напоминай! Мне до сих пор снятся кошмары с этим типом! Поэтому и хочется уехать отсюда, и поэтому тоже.
— А еще из-за будущего племянника?
— Да. Понятно, что нам с Марианной понадобится более просторное жилище. И еще мы хотим сад. Большой. Чтобы там можно было устроить грядки для овощей. Было бы очень неплохо, как ты думаешь?
— И что же, покинешь Старый Рики?
— Да. Это же глупо — вбухать миллион в эдинбургский дом на шесть спален и крохотный садик, а потом трястись ночью от страха в ожидании налетчиков. Всегда считала, что жить не смогу без городского шума, без деловых встреч, без светских сплетен, наконец. Но сейчас, представь, вдруг захотелось стать затворницей.
Гэрт с глубокомысленным видом кивнул и потянулся за очередной булочкой.
— А знаешь, для твоих писательских амбиций переезд может оказаться на пользу, если ты настроишься на серьезную книгу. В городе много отвлекающих факторов.
— Полно. И тут я чересчур доступна. Фанаты знают, где меня можно найти. Среди них есть очаровательные люди, но попадаются и не совсем адекватные. Да что мы все обо мне? О ребенке надо думать.
— И куда вы нацелились двинуть?
— Понятия не имею. Пока Кейр не воскрес из мертвых, я нацеливалась двинуть на западное побережье. К примеру, что-то в районе Вестер-Росс. Там довольно мягкий климат и дома гораздо дешевле, чем в Эдинбурге. Можно купить что-то действительно стоящее. Но теперь, когда на сцене снова появился Кейр… хотя на самом деле он с нее ушел… не думаю, что Марианна согласится туда отправиться. Оттуда ведь всего ничего до Ская. А нам ведь что важно: климат помягче и место спокойное. Чтобы не волноваться за ребенка.
— Как бы то ни было, твоим сайтом я смогу заниматься и здесь. Езжай куда хочешь, а я всегда к твоим услугам.
Я выразительно на него посмотрела:
— Целиком?
Он вскинул светлые, с рыжиной, брови и снова расхохотался:
— Пока не знаю, какой тут у них рабочий график, но будут же и выходные, можно на пару дней куда-нибудь смотаться. Если вас не занесет на Шетландские острова, то мы сможем и дальше… радовать друг друга.
— А тебя это устроит?
— Меня — да. Если, конечно, это устроит тебя.
— О да, конечно. Хотя, — добавила я, поближе к нему наклонившись, — по-моему, тебе тоже было бы лучше отсюда уехать. С нами. Обещаю хорошую зарплату, если ты будешь заниматься сайтом, письмами и помогать Марианне с ребенком. Няня ей ни к чему, просто нужно иногда ее подстраховать. Зрячему человеку. Мне кажется, в нашей ситуации няня опасна, Марианна потеряет уверенность в себе, в том, что она сможет стать хорошей матерью. А если мы с тобой будем, как говорится, на подхвате, это же совсем другое, это вроде как действуем всей семьей.
Гэрт перестал жевать и замер, ни слова не говоря. Я гоняла по тарелке кусочки салата, есть расхотелось.
— Ты только не думай, что речь идет о жестких рамках, от и до. У тебя будет собственная комната, будет масса свободного времени, которым ты, разумеется, будешь распоряжаться по своему усмотрению. Хотя… если у тебя появятся другие женщины, наши отношения станут исключительно деловыми. Ты сможешь в любой момент уехать, правда, хорошо бы знать о твоих планах примерно за месяц, нужно время, чтобы найти кого-то в помощь Марианне.
— Так ты хочешь, чтобы я у вас поселился?
— Да. Ты ведь знаешь, мне приходится иногда уезжать по рабочим делам, сама Марианна прекрасно обходится одна, но пойми, ребенок… Мне было бы спокойнее, если бы с ней кто-то был. И хорошо бы, этот человек умел водить машину.
Официант собрал пустые тарелки, когда он отошел подальше, я продолжила:
— Я понимаю, тебе надо как следует все обдумать. Скажешь, что тебе мое предложение не подходит, никаких обид. Или что я тебе не подхожу. Мне пятьдесят один год, и у меня неплохие мозги, хотя это и не очень заметно. Мне было очень хорошо с тобой, и, естественно, хотелось бы продлить это счастье. Но если бы я больше думала о будущем, о твоем будущем, то самое время было бы сказать: оставь меня, живи своей молодой жизнью, найди себе ровесницу.
Глотнув минеральной воды, Гэрт посмотрел мне в глаза:
— Знаешь, не уверен, что у меня впереди такое уж большое будущее. В том смысле, что в наше время бессмысленно что-то загадывать и расписывать все по годам. Давай взглянем на жизнь философски: я могу умереть через неделю. И ты тоже. От ножа грабителя. От сердечного приступа. От бомбы террориста. Вспомни Кейра, ведь парень едва не отдал концы! Поэтому предпочитаю наслаждаться настоящим. Живи мгновением, говорят буддисты. Так что если ты — и, разумеется, Марианна — не против, то я скажу начальству «Старбакса», чтобы поискали другого баристу.
Я так обрадовалась, что тут же намазала маслом булочку и мгновенно ее уничтожила, даже этого не заметив. Пока официант ставил тарелки для основного блюда, Гэрт попросил:
— Принесите, пожалуйста, бутылочку шампанского. Самого лучшего.
Он снова посмотрел мне в глаза:
— За мой счет. Я настаиваю.
Он откинулся на спинку стула и счастливо улыбнулся:
— Всегда об этом мечтал! Заказать шампанское вот так, экспромтом! Надо отметить знаменательный момент. Я считаю, пока у нас не было поводов так шиковать, можно было обойтись коктейлем «Бакс-физ», там больше сока, чем шампанского. Да, пока поводов для «Боллинджера» как-то не случалось.
— Я так надеюсь, что нас ждут приятные перемены. Все же голливудский заказ. Кто знает, какие двери могут перед нами открыться?
Прибыл официант с шампанским, наполнил бокалы. Подняв бокал, Гэрт, весь сияя, произнес:
— За Марианну и за малыша!
Схватив свое шампанское, я продолжила тост:
— За поля и луга! За большой загородный дом!
— С огромным садом.
— И с огородиком!
— И за нас.
— Да, и за нас. Спасибо тебе, Гэрт. За все. Ты неисправимый чудак, это ясно, но еще ты — чистое золото.
Глава двадцать первая
Луиза
Лето утомило Марианну, она изнемогала. Все меньше гуляла, стала больше спать. Она смирилась. Человеку постороннему, не знавшему про ее недавние бунтарские выходки, Марианна показалась бы безмятежно-спокойной. Смирилась или действительно успокоилась, кто ж ее разберет? Она оживлялась, только когда что-то касалось младенца. Каталоги с домами листала скорее из вежливости, хотя известие о том, что в новой недвижимости и среди новой мебели поселится Гэрт, ее обрадовало. Она тоже считала: хорошо, когда в доме есть мужчина. И сад — штука полезная, но почему-то деревья ее не интересовали, только цветы и овощи. Я ей все про лес, про яблони, а она молчок. Гэрт, вот кто догадался, в чем дело. И я сменила пластинку.
Марианна бродила по комнатам в легких восточных туниках, безмолвствующая как привидение. Мы сделали с ней несколько заходов в магазин для будущих мам, но Марианна ото всего воротила нос. Ничего не видя, однако, точно определяла, что ей не так: слишком коротко, слишком молодежный фасон, слишком много синтетики. А безразмерные футболки и тренировочные штанишки, прямо скажем, не для нее. Только хлопок и лен и ничего облегающего, твердила она. И однажды мы набрели на индийский магазинчик со свободными туниками и кафтанами. Действительно идеальный вариант для ее уже быстро менявшейся фигуры.
Теперь, к середине срока, она просто расцвела. Густые волосы блестели, безупречная ее кожа слегка посмуглела. Конечно, сестра покруглела, но полнота очень ей шла. В своей соломенной шляпе и в длинном ситцевом балахоне, перехваченном пояском под попышневшей грудью, она похожа на героинь Джейн Остин. По-моему, она выглядела изумительно, и я часто ловила себя на мысли: «Вот бы ее увидел сейчас Кейр».
Пролетел июнь, настал июль, месяц ежегодного паломничества Марианны в Абердин, к мемориалу жертв на «Пайпер Альфа». Думала, она не поедет, все-таки уже большой живот. Но сестра моя верна себе, она не собиралась себя щадить. Поэтому я заказала номер и завтрак там, где мы всегда останавливались. И шестого июля, утром, препроводила ее в парк Хейзелхед. В парке мы идем к розарию, посаженному в память погибших нефтяников. И Марианна тоже вспоминает погибших, своего мужа и его товарищей. Обычно в этот день утро бывает (как по заказу) солнечным и воздух наполнен ароматом роз. Но все мысли Марианны сосредоточены в эти минуты на смерти, как и мысли многих в Абердине.
Марианна и Луиза, как обычно, задержались у входа в розарий, Луиза прочла скорбную табличку с описанием Мемориала и событий, которому он посвящен.
Мемориал «Пайпер Альфа»
Воздвигнут в память 167 нефтяников, погибших 6 июля 1988 года в результате аварии на нефтяной платформе «Пайпер Альфа», в 120 милях от побережья Северного моря. Всем им не было и сорока лет. Число спасенных — 61 человек.
На южной стороне постамента, над изображением Кельтского креста, высечены имена 30 человек, чьи тела так и не были найдены. Под крестом вмурована в камень урна с прахом неопознанных жертв. На восточной стороне постамента высечены имена двух моряков, жителей рыбацкой деревушки Сандхавен, которые самоотверженно пытались спасти своих товарищей, но тоже погибли.
В ряду техногенных катастроф в открытом море катастрофа на платформе «Пайпер Альфа» была самой масштабной. После этой беспрецедентной трагедии лорд Куллен провел скрупулезный опрос общественного мнения, на что было потрачено 188 дней. Вердикт возглавляемой им комиссии гласил: необходимо усилить меры безопасности на подобных сооружениях и неукоснительно их соблюдать. Мемориал создан с одобрения семей погибших. Его автор — художница Сью Джейн Тейлор. Скульптуры были выполнены в Шотландской скульптурной мастерской «Ламсден» и отлиты в городе Хай-Ваймкомб. Средства на осуществление проекта были предоставлены как частными лицами, так и общественными организациями. Список жертвователей занесен в Памятную книгу «Абердинской художественной галереи».
Открытие Мемориала произошло 6 июля 1991 года. Чехол с памятника был снят Ее Величеством королевой Елизаветой и королевой-матерью.
Выдержав почтительную паузу, Луиза обернулась к Марианне:
— Все как всегда?
— Да. Возвращайся через час, и пойдем пить кофе. Как тебе такой план?
— Замечательный. Поброжу по парку, найду скамейку в тенечке. У меня с собой есть книжка.
— Только сначала посмотри, есть ли тут поблизости свободная скамейка, не хочу сидеть с кем-то еще.
Пока Марианна примеривалась, как бы ей половчее ухватить трость, Луиза осмотрела весь парк, практически пустой. На глаза ей попалось кое-что примечательное, и сердце сразу бешено забилось, но голос ее был идеально спокойным, когда она докладывала Марианне обстановку:
— У Мемориала стоит старушка, тоже с палочкой, имей это в виду. И слева, в дальнем углу, сидит какой-то мужчина. Так что все остальные скамейки в твоем распоряжении.
— Спасибо. Ты меня утешила.
— Сейчас десять. Приду через час. Если возникнут какие-то сложности, звони.
Марианна
Это уже привычный ритуал, я приезжаю сюда каждый год начиная с девяносто первого года, когда памятник открыли. Мемориальный розарий представляет собой площадку, состоящую из отдельных квадратов. В середине широкая брусчатая дорожка, по которой можно пройти к расположенному в центре его Мемориалу. Это я и проделала, как всегда. Нащупав гладкую гранитную плиту, ту, на которой увековечено имя моего мужа (наверное, золотыми буквами), нашла строки. Я точно знаю, где эта строка. Каждая строка состоит из имени и числа, обозначающего возраст. Мои пальцы обводят знакомые высеченные слова и цифры:
Чем старше становлюсь, тем острее чувствую, насколько они все были молоды. В Абердине, как только речь заходит о «Пайпер Альфа», тут же раздается: «Такие молодые». Да, почти все. Некоторым было едва за двадцать. Женщины, пережившие это, даже те, у кого не погибли близкие, до сих пор не могут удержаться от слез, вспоминая. И я рада, что они плачут. Значит, погибшие не забыты.
Мемориал не корежат всякие недоумки, не пачкают надписями. Абердинцы этим очень горды, считают это еще одним подтверждением истинности людской любви и скорби. В душе города останется шрам от этой раны, во всяком случае, до тех пор, пока будут живы очевидцы трагедии, произошедшей в ночь на 6 июля 1988 года.
Я пробежалась пальцами по соседним строчкам, читая имена других. Или просто их погладила, не читая? Ведь за все эти годы я успела запомнить тех, кто оказался в списке поблизости от Харви. Подняв руку над головой, я могла дотянуться до ботинка одного из нефтяников, одного из троих, их столько на постаменте. Это тоже уже стало ритуалом — коснуться носка бронзового ботинка. Конечно, хорошо бы обследовать весь памятник, пропустить через сердце то, что выражено в этих трех фигурах. Но приходилось довольствоваться изучением ботинка. И, прикоснувшись к холодной бронзе, я всякий раз вспоминаю Билла Баррона, который позировал скульпторше. Это один из тех, кому удалось спастись. И еще я думаю в этот момент вот о чем: становится ли с годами чувство вины перед погибшими (он-то выжил!) менее тяжким?
Подумав про бремя вины, я вспомнила Кейра. Я старалась вообще изгнать его из памяти, но именно в этот момент малыш решил повернуться. Я замерла, одной рукой опершись на гранитный постамент, другую прижав к животу, подождала, когда сын угомонится. Обошла со всех сторон памятник, потом вернулась вспять. Остановилась понюхать розы, их тут было целое море, благоухали во всю мощь. Осторожно провела рукой по одной розочке, и лепестки ее посыпались на землю сквозь мои пальцы. Лепестки со второго цветка я сумела удержать, сложив ковшиком ладонь. Достала из сумки конверт, вытряхнула туда лепестки. Высушу и положу в широкий бокал, несколько таких уже выстроились на полке у меня в комнате. Тоже многолетний ритуал.
Я двигалась по брусчатой дорожке назад, в сторону входа. Резко свернув налево, пошла по травке, нащупала тростью скамейку. На всякий случай тихонько спросила: «Тут свободно?» Никто не ответил, и я села, сложив трость. Я знала, что впереди передо мной памятник. Я не слышала, чтобы кто-то еще входил в парк. А старушка, про которую говорила Луиза, вероятно, уже удалилась. По-моему, я минутой раньше слышала ее шаги и постукивание палочки о брусчатку, значит, теперь я тут по идее была одна.
Сидя в парке, ощущаешь, что ты на открытом пространстве и в то же время как бы в огромной комнате. Потому что со всех четырех сторон стены живые изгороди. В изгородях копошатся птицы, шуршат от ветра листья, падают с веток капли, если прошел дождик. Комната без крыши, под открытым небом, поэтому над головой тоже разные звуки, в основном стрекот вертолетов, который жены нефтяников не могут слышать без содрогания. В то утро вертолеты, слава богу, не летали, из глубин зеленого лабиринта доносились только крики павлинов и звенящие счастливые голоса детей.
Я привычно прижала ладонь к животу, мне всегда казалось, что так я успокаиваю сына. И только сидя тут на скамейке, я поняла, что этим жестом я успокаиваю себя. Чтобы еще раз ощутить, что я не одна. Теперь совершенно исчезло чувство одиночества. Даже когда ребенок не шевелился, я ежесекундно помнила о его существовании. А как не помнить, если он заставил меня медленнее двигаться и так преобразил мое тело? Честно говоря, я не узнавала себя в этой погрузневшей и покруглевшей особе. Я продолжала пухнуть и, если натыкалась рукой на выпятившийся живот или на пышные груди, впадала в изумление. Даже ступни стали больше, так мне казалось. Оттого что ребенок всегда был со мной, меня не оставляло чувство, будто он постоянно смотрит на меня изнутри. Поэтому я почти сразу распознала, что смотрят на меня не только изнутри, но и снаружи. Да, я ощущала, что в парке есть кто-то еще и этот кто-то за мной наблюдает. Вдруг накатило прошлое: померещилось, что этот кто-то — Харви, он тут, в парке. Вот такое наваждение, хотя я точно знала, что ничего подобного быть не может. Харви либо задохнулся от дыма, либо сгорел, либо его разорвало при взрыве. Вполне вероятно, что произошло и первое, и второе, и третье. Даже тела тогда не нашли. Муж мой остался в Северном море, и тут в парке — ничего от Харви, только имя, высеченное на граните.
Я замерла, прислушиваясь, но ничто не выдавало присутствия кого-то еще. Однако за мной точно наблюдали. Я нажала на кнопку часов, они сообщили мне время. Луиза должна была вернуться через полчаса, а скоро тут наверняка появятся какие-нибудь люди. Но пока ведь их нет… Обозвав себя мнительной идиоткой, я откинулась на спинку скамьи, подставила лицо солнцу и вдохнула аромат роз.
Наверное, в этот момент я подспудно вспомнила о Кейре. Иначе почему я почувствовала запах боярышника? Ни в самом парке, ни снаружи его не было. Да и вообще боярышник давно отцвел, в конце мая. Гоня прочь это непонятное дежавю (ничего себе, теперь уже меня обманывало собственное обоняние!), я пыталась прогнать мысли о Кейре. Я пришла сюда скорбеть о погибшем муже, тут не место для воспоминаний о бывшем любовнике. Но мысли не желали подчиняться, категорически. А когда в кустах за моей спиной, откуда-то сверху, раздалось пение дрозда, на меня, будто тяжкая ноша, навалилось отчаяние. Чувство потери, обделенности было острым, как самая настоящая боль. Я сдержала слезы и глубоко вздохнула. И опять повеяло цветущим боярышником… Встав со скамейки, я нажала на кнопку, складная трость «выстрелила», сделавшись нормальной длины. Прочь из этого розового сада, который сводит меня с ума! Надо позвонить Луизе, пусть ждет меня у ворот, снаружи.
Я отошла от скамейки, но была совершенно уверена, что мой соглядатай идет следом. Я резко развернулась и стала яростно ощупывать тростью брусчатку, а сама вслушивалась… Никого. И вдруг голос. Егоголос:
— Так это мой? Или Джимми?
— Кейр?
— Представь себе.
Лучше не двигаться, стоять на месте, подумала я, тогда, может быть, ноги меня удержат, не брякнусь без чувств. Через силу выпрямившись, я заявила, с вымученной гордостью:
— Твой.
— Ты уверена?
— Абсолютно. В течение последних трех лет в постель я укладывалась только с одним мужчиной… с тобой.
— Бедняга Джим. Чем он тебя прогневил?
— Что ты тут делаешь?
— Хотел тебя увидеть. Я знал, что ты тут будешь. Что сегодня — наверняка.
— Но я ведь ясно дала понять, что не хочу тебя видеть.
— Ты и не видишь.
— И давно ты тут?
— С самого открытия.
— Значит, ты видел, как я пришла? И шпионил за мной все это время?
— Не шпионил. Ждал. Не хотел тебе мешать. Ведь ты приехала, чтобы почтить память Харви.
— Не только Харви. Всех погибших. Я каждый год сюда приезжаю.
— Я тоже стараюсь, но не всегда удается.
— А для меня это уже ритуал. Обязательно в этот день быть тут. Найти на постаменте строчку с именем Харви и имена других. И еще цифры — их возраст.
— Совсем молодые ребята.
— Ты знал кого-нибудь?
— Да. Некоторых знал… Марианна, почему ты не сказала мне про ребенка?
— Потому что собиралась от него избавиться. Это же была досадная… оплошность.И потом, я думала, что все равно случится выкидыш. Или тесты покажут серьезные отклонения в развитии, и мне скажут, что лучше прервать беременность. Вот по всем этим соображениям и не сказала.
— А тебе не пришло в голову, что я имел право хотя бы знать?
— Нет, не пришло. Луиза действительно так считала, а я — нет. Хотела сказать, когда мы во второй раз приехали на Скай. Сообщить, что я в положении и намерена сделать аборт. Но ты мне заявил, что собираешься в Казахстан. И мы тогда же выяснили, что ты свободен, я свободна. Никаких обязательств друг перед другом. Разумеется, я ничего не стала говорить.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |