Перед тем как опуститься за горизонт, солнце окрасило небосвод в цвет тлеющих углей. Подул холодный ветер, заставив промокшего до костей Борна поежиться. Он поднялся на ноги и пошел быстрым шагом – отчасти для того, чтобы размять затекшие мышцы, отчасти, чтобы хоть немного согреться. Лес заволокла синеватая дымка, и все же он чувствовал себя столь же уязвимым, как тогда, когда находился на открытом со всех сторон пространстве без единого дерева.
Борн знал, что стал бы делать, окажись он в Там-Кване: первым делом он нашел бы убежище, подходящее место, где можно собраться с силами и неторопливо оценить обстановку. Но искать убежище на территории «красной зоны» было рискованно – существовала вероятность угодить прямиком во вражескую ловушку.
Борн двигался по лесу медленно и осторожно, его глаза ощупывали каждое дерево, и наконец он нашел то, что ему было нужно. Виргинская лиана. Для цветов было еще слишком рано, но характерные блестящие листья с пятью выступами было нельзя не узнать. Раскрыв нож, Борн аккуратно отрезал длинный кусок прочного стебля.
Закончив сооружать то, что задумал, беглец обратил внимание на какой-то звук. Пройдя с десяток шагов в том направлении, откуда он донесся, Борн вышел на небольшую опушку и увидел оленя. Это был самец средних размеров – со сторожко поднятой головой и раздувающимися черными ноздрями. Может, он учуял Борна? Нет, олень явно что-то искал.
Животное пустилось вскачь, и Борн – вслед за ним. Он бежал по лесу легко и бесшумно, параллельно оленьей тропе. В какой-то момент ветер подул в другую сторону, и ему пришлось остановиться и изменить направление, чтобы по-прежнему оставаться с подветренной стороны от четвероногого красавца. Они покрыли, наверное, уже с четверть мили, когда олень наконец замедлил бег. Почва стала выше и тверже. Они отдалились от реки уже на значительное расстояние и теперь находились в самом дальнем конце поместья. Животное легко перескочило через невысокую стену, обозначавшую границу участка, и Борн, взобравшись на стену следом за ним, обнаружил, что олень привел его к лизунцу – месту, где собираются дикие животные, привлекаемые выступающей на поверхность земли солью. Наличие лизунца означало горы, горы – значит, пещеры. И действительно, Конклин в свое время говорил ему, что северо-западный край участка граничит с цепью пещер с «дымоходами» – естественными вертикальными шахтами, которые индейцы когда-то использовали для вывода дыма во время приготовления пищи. На б́ольшую удачу, нежели такая пещера, Борн не мог даже надеяться. Идеальное убежище, которое благодаря двум выходам на поверхность никогда не станет ловушкой.
«Вот теперь ты попался!» – со злорадством подумал Хан. Вебб совершил непростительную ошибку: он вошел в одну из немногих здесь пещер, которые не имели второго выхода. Хан выбрался из-за своего укрытия, молча, по-кошачьи пересек открытое пространство и нырнул в черное жерло пещеры.
Пробираясь под каменным сводом, он ощущал присутствие Вебба в темноте впереди себя. Инстинкт подсказывал Хану, что эта пещера – мелкая. Тут не было того характерного запаха органической материи, который присущ большим пещерам, уходившим далеко в глубь горной породы.
Впереди Вебб включил электрический фонарик и в тот же момент увидел, что здесь нет «дымохода», нет пути к отступлению. Время атаки пришло! Хан бросился на свою жертву и изо всех сил ударил Вебба в лицо.
Борн упал, выронив фонарик на каменный пол, и свет, словно безумный, заплясал по стенам пещеры. В ту же секунду он ощутил поток воздуха от летящего в его сторону кулака. Он не стал уворачиваться, но за мгновение до удара сам ударил по незащищенному бицепсу противника и, подавшись вперед, впечатал свой локоть в грудь нападавшему. Тот в свою очередь ударил его коленом в бедро, угодив в нервный центр, и острая боль прокатилась по телу Борна. Схватив противника за одежду, он швырнул его на каменную стену, но тело врага, отскочив от нее, словно резиновое, снова метнулось в его сторону и сбило с ног. Они покатились, вцепившись друг в друга. Борн слышал тяжелое дыхание возле своего уха. Нелепый, совершенно неуместный в данной ситуации звук, ибо именно так обычно дышит спящий рядом с тобой ребенок.
Хоть и поглощенный борьбой, Борн все же ощущал странную смесь запахов, исходивших от врага, и в его мозгу вновь возникла картинка джунглей Там-Квана, где в солнечный день от болот поднимается пар. В этот момент он почувствовал, что его шея попала в захват. Противник прижал к его горлу то ли палку, то ли железный прут и теперь обеими руками сдавливал его.
– Я не стану тебя убивать, – проговорил незнакомый голос возле его уха. – По крайней мере, сейчас.
Борн попытался нанести удар локтем назад, но в ответ получил сильный тычок коленом в и без того болевшую почку. Он удвоил усилия, пытаясь вырваться из мертвой хватки, но прут только сильнее вдавливался в его горло, лишая воздуха, причиняя невыносимые страдания.
– Я бы мог убить тебя сейчас, но я не стану, – продолжал тем временем голос. – Но я сделаю это позже, на свету, чтобы смотреть в твои глаза, когда ты будешь умирать.
– Неужели было необходимо убивать двоих невинных людей, чтобы добраться до меня? – прохрипел Борн.
– О чем ты толкуешь?
– О тех двоих, которых ты пристрелил там, в доме.
– Я не убивал их. Я никогда не убиваю невиновных. – Раздался смешок. – А с другой стороны, вряд ли можно назвать невиновным хотя бы одного человека, так или иначе связанного с Александром Конклином.
– Но ты ведь сам загнал меня сюда! Ты стрелял в меня, чтобы я бросился за помощью к Конклину, так что ты мог…
– Прекрати пороть чушь! – произнес голос. – Я всего лишь проследил за тобой до этого места.
– В таком случае откуда ты знал, по какому адресу вызвать полицейских?
– На кой черт мне вызывать полицейских? – раздался грубый шепот.
Хотя Борн и был ошеломлен тем, что услышал во время этого странного разговора, он сумел немного расслабиться, чуть отклонив голову назад. Благодаря этому между его кадыком и железным прутом появился небольшой зазор. Воспользовавшись этим, Борн резко крутанулся на носках, одновременно с этим опустив одно плечо вниз, и ребром ладони нанес противнику резкий удар пониже правого уха. Тот обмяк, и прут со звоном покатился по полу пещеры.
Борн сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь восстановить дыхание, но от недостатка кислорода голова его все еще кружилась, а перед глазами плыли красные пятна. Обретя способность видеть, он поднял с полу фонарик и направил луч света туда, где, по его расчетам, должен был лежать поверженный враг. Однако там никого не оказалось. До его слуха донесся едва уловимый шорох, и он поднял фонарик выше. Луч высветил фигуру, стоявшую в проеме выхода из пещеры. Отреагировав на свет, человек обернулся, и за долю секунды до того, как он скрылся среди деревьев, Борн успел увидеть его лицо.
Борн метнулся за ним и уже через мгновение услышал треск и свист рассекаемого воздуха. Ориентируясь на эти звуки, он направился туда, где устроил свою ловушку из виргинской лозы, сплетя из нее некое подобие сети и привязав ее концы к молодым зеленым деревцам. И вот ловушка сработала, поймав его врага. Охотник сам превратился в дичь. Борн пошел вперед, готовясь взглянуть в лицо своему противнику, однако в сети никого не оказалось. Присев на корточки и взяв сеть в руки, Борн увидел широкое отверстие, прорезанное в ее верхней части. Да, этот человек был быстрым, умным и хорошо подготовленным противником. В следующий раз застать его врасплох будет гораздо сложнее.
Борн поднял голову и поводил лучом света от фонарика по темно-зеленому куполу ветвей. Помимо собственной воли он уже начинал испытывать что-то вроде восхищения по отношению к человеку, который ему противостоял, – опытному и изобретательному.
Борн выключил фонарик, и его окутала ночь. Где-то, жалуясь, закричал козодой, а затем над поросшими хвоей холмами мрачно заухал филин.
Борн облокотился спиной о сосну, глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Перед его мысленным взором возникли темные глаза незнакомца, и он тут же вспомнил, что это было лицо одного из студентов, которых он встретил по пути в аудиторию, откуда стрелял снайпер.
Что ж, по крайней мере, у его противника есть не только голос, но и лицо.
«Я бы мог убить тебя сейчас, но я не стану. Я сделаю это позже, на свету, чтобы смотреть в твои глаза, когда ты будешь умирать».
Глава 3
Штаб-квартира «Гуманистов без границ» – международной организации по защите прав человека, широко известной в мире в связи с ее гуманитарной и благотворительной деятельностью, – располагалась на густо поросшем зеленью западном склоне горы Геллерт в Будапеште. От вида, открывавшегося с этой высоты, захватывало дух, и, любуясь им сквозь зеркальные окна, Степан Спалко воображал, что весь город вместе с Дунаем лежит у его ног.
Он встал с кресла, обошел свой массивный письменный стол и сел на обтянутый кожей стул – лицом к лицу с темнокожим президентом Кении. Вдоль двери в кабинет, сложив руки за спиной, стояли телохранители президента с отсутствующим выражением на лицах, свойственным всем людям этой профессии. На стене над их головами красовался барельеф: зеленый крест в раскрытой человеческой ладони – известный во всем мире герб «Гуманистов».
Президента звали Джомо. Он принадлежал к кикуйю, самому большому этническому племени в Кении, и являлся прямым потомком Джомо Кениата, первого президента республики. Как и его знаменитого предка, нынешнего президента нужно было называть мзее, так на языке суахили обращаются к уважаемому и почтенному человеку. Между собеседниками стоял уникальный серебряный столик XVIII века, украшенный изысканным орнаментом, а на нем – чашки, наполненные ароматным чаем, бисквиты и маленькие, изысканно приготовленные канапе на хрустальном блюде. Мужчины разговаривали негромкими ровными голосами.
– Даже не знаю, как вас благодарить за ту неслыханную щедрость, которую лично вы и ваша организация проявили по отношению к нам, – сказал Джомо. Он сидел очень прямо, не прикасаясь к мягкой плюшевой спинке стула. Время и жизнь лишили лицо этого человека значительной части той живости, которая была присуща ему в молодости. Обманчивый глянец его темной кожи не мог скрыть предательской бледности. Его черты зачерствели и ожесточились от невзгод, решимость во что бы то ни стало выполнить возложенную на него миссию наложила на них отпечаток обреченности. Иными словами, Джомо чем-то напоминал воина, который слишком долго пробыл в осажденной крепости. Его колени были прижаты друг к другу, ноги согнуты под прямым углом. В руке президент сжимал длинную инкрустированную шкатулку из полированного африканского палисандра. Почти застенчиво он протянул ее Спалко.
– Примите этот дар в знак искренней и глубочайшей благодарности от имени всего кенийского народа.
– Благодарю вас, господин президент. Вы чрезмерно добры, – с изысканной вежливостью ответил Спалко.
– Нет, если уж кто и добр, то это вы. – Джомо с интересом следил за тем, как Спалко открывает шкатулку. Внутри ее оказался кинжал с плоским лезвием и камень почти овальной формы, но с плоскими торцевыми сторонами.
– Боже милостивый, неужели это – священный камень гитати?
– Именно так, сэр, – произнес Джомо, весьма довольный тем, что его подарок произвел столь сильное впечатление. – Он – из моей родной деревни, из киамы, к которой я по-прежнему принадлежу.
Спалко знал, что Джомо подразумевает совет старейшин. Гитати имели огромное значение для членов племени. Когда между членами совета возникал спор, который не мог быть разрешен обычными средствами, на этом камне приносили клятву. Спалко взялся за рукоять кинжала, вырезанную из сердолика. Он тоже имел важное ритуальное значение. В том случае, если от исхода спора зависела жизнь или смерть, лезвие этого кинжала раскаляли на огне, а затем прикладывали к языкам спорщиков. Тот, у кого впоследствии на языке появлялось больше волдырей, признавался неправым и, следовательно, виновным.
– И все же, господин президент, – с некоторым лукавством заговорил Спалко, – мне бы хотелось знать точнее, откуда взялся этот священный камень – из вашей киамы или из вашей ньямы?
Джомо расхохотался столь раскатисто, что даже его маленькие уши задвигались. В последнее время у него было так мало поводов для смеха! Сейчас он даже вряд ли бы вспомнил, когда смеялся в последний раз.
– Так, значит, вы и о наших тайных советах наслышаны? Ну, сэр, должен вам сказать, что ваши познания относительно обычаев и традиций моего народа просто поразительны!
– Кения имеет долгую и полную кровавых перипетий историю, господин президент, а я твердо верю в то, что именно история преподает нам наиболее важные уроки.
Джомо кивнул:
– Полностью с вами согласен, сэр. И готов уже в который раз повторить, что не могу себе представить, какая участь постигла бы Республику Кению, если бы не ваши врачи и их чудодейственные вакцины.
– Увы, против СПИДа вакцины пока не существует. – Голос Спалко звучал ровно, но твердо. – Современная медицина способна облегчить страдания больных с помощью различных медикаментов, но помешать распространению инфекции может лишь использование средств контрацепции или воздержание.
– Разумеется, разумеется, – пробормотал Джамо, брезгливо поджимая губы. Ему было тошно идти на поклон к этому человеку, но разве у него был иной выход? Ведь Спалко оказал Кении столь щедрую помощь! Эпидемия СПИДа буквально косила население республики, его народ вымирал, испытывая страшные мучения. – Что нам нужно, сэр, так это побольше лекарств. Вы уже сделали так много, чтобы облегчить страдания моих соотечественников, но в помощи нуждаются еще тысячи людей.
– Господин президент! – Спалко подался вперед, и Джомо сделал то же самое. Теперь голову Спалко освещали солнечные лучи, льющиеся из высокого окна, придавая ему какой-то неестественный вид. Лишенный пор и волос участок кожи на левой стороне лица стал заметнее, чем обычно, и это отталкивающее зрелище заставило Джомо содрогнуться, выбило его из колеи. – «Гуманисты» готовы вернуться в Кению и привезти в два раза больше врачей и лекарств. Но вы – я имею в виду правительство вашей страны – также должны пойти нам навстречу.
В этот момент Джомо осознал, что Спалко собирается просить его вовсе не о более активной пропаганде здорового образа жизни или распределении среди населения презервативов. Он резко повернулся к своим телохранителям и жестом велел им убираться из кабинета. Когда дверь за их спинами закрылась, африканец, словно оправдываясь, проговорил:
– Телохранители – обременительная необходимость главы государства, особенно в столь неспокойное время, и все же присутствие посторонних иногда утомляет.
Спалко молча улыбнулся. История Кении и племенные обычаи ее народа были известны ему достаточно хорошо, чтобы он воспринимал президента серьезно, в отличие от, возможно, многих других. Кикуйю были гордым народом, и гордость имела для них тем большее значение, что, кроме нее, у них, пожалуй, уже ничего не осталось.
Спалко наклонился вбок, открыл плоскую коробку с гаванскими сигарами марки «Коиба». Угостив Джомо, он взял одну и себе. Раскурив сигары, собеседники поднялись и, пройдя по толстому ковру, встали у окна, глядя на неторопливый Дунай, сверкающий под лучами солнца.
– Какой изумительный вид! – будничным тоном заметил Спалко.
– Действительно, – согласился с ним Джомо.
– Такой безмятежный… – Спалко выпустил синее облачко душистого дыма. – Даже не верится, что в это самое время в разных уголках света происходит столько страданий. – Он повернулся к Джомо. – Господин президент, я воспринял бы как огромную личную услугу с вашей стороны, если бы вы предоставили мне семь дней неограниченного доступа в воздушное пространство Кении.
– Неограниченного?
– Прилетать, улетать, садиться, взлетать… Никакой таможни, никаких иммиграционных формальностей, никаких проверок. Ничего, что помешало бы нам работать.
На лице Джомо появилось задумчивое выражение. Он вдохнул сигарный дым, но Спалко заметил, что это не доставило африканцу никакого удовольствия.
– Могу пообещать вам только три, – произнес президент после паузы. – Иначе начнутся ненужные разговоры.
– Этого должно хватить, господин президент.
Три дня – больше Спалко и не нужно. Он мог бы настаивать на семи, но это ранило бы болезненную гордость Джаоо, стало бы глупой и, возможно, дорогостоящей ошибкой, учитывая то, что должно было произойти. Кроме того, в соответствии со своей ролью, он должен был проявлять не упрямство, а добрую волю. Спалко протянул африканцу руку, и Джомо вложил в нее свою сухую, загрубелую ладонь. Она понравилась Спалко. Это была рука человека, привыкшего к труду и не боящегося испачкаться.
После того как Джомо и его свита удалились, настало время устроить небольшую экскурсию для Этана Хирна, их нового сотрудника. Спалко мог бы поручить это любому из своих заместителей, но для него было делом чести убедиться в том, что каждый из его новых подчиненных обустроился с максимальным комфортом.
Хирн был молодым дарованием, подающим большие надежды. Раньше он работал в клинике «Евроцентр Био-I», находившейся на другом конце города, и, обладая широкими связями в среде богатых и влиятельных людей Европы, считался непревзойденным талантом в области выбивания пожертвований. При первой же встрече он произвел на Спалко впечатление привлекательного и чуткого человека, умеющего блестяще излагать свои мысли. Он словно был рожден для их работы, самой судьбой предназначен для того, чтобы поддерживать и приумножать звездную славу «Гуманистов без границ». Кроме того, Спалко испытывал по отношению к Хирну еще и человеческую симпатию. Юноша напоминал Спалко его самого в молодости – такого, каким он был до несчастного случая, во время которого обгорело его лицо.
Он провел Хирна по всем семи этажам здания, где располагались лаборатории и отделы, ответственные за сбор статистических данных, которые использовались затем людьми, собирающими финансовую помощь, – то, без чего существование организаций вроде «Гуманистов» было бы невозможным. Они побывали в бухгалтерии, отделе кадров, в закупочном департаменте, в техническом центре, сотрудники которого поддерживали в надлежащем состоянии принадлежащий компании флот пассажирских и транспортных самолетов, вертолетов и кораблей. Последней остановкой стал департамент развития, где предстояло работать Хирну. Его будущий кабинет пока пустовал, если не считать письменного стола, вертящегося кресла, компьютера и переговорной консоли с телефоном.
– Не волнуйтесь, остальная мебель прибудет через пару дней, – сказал Спалко.
– О чем речь, сэр! – бодро откликнулся Хирн. – Компьютер и телефоны – вот и все, что необходимо мне для работы.
– Хочу предупредить: мы проводим здесь очень много времени, и вполне возможно, что иногда вам придется работать ночами. Но мы же не изверги и поэтому заказали для вас диван-кровать.
Хирн улыбнулся.
– Не стоит обо мне так беспокоиться, мистер Спалко. Я привык к ночным бдениям.
– Зовите меня просто Степан, – попросил Спалко, пожимая руку молодому человеку. – Меня все так называют.
Когда зазвонил телефон, директор ЦРУ был занят тем, что пытался припаять к туловищу уже раскрашенного оловянного солдатика руку. Это был английский гвардеец в красном мундире времен Войны за независимость. Сначала Директор вообще не хотел снимать трубку, упрямо решив: пускай себе звонит. При этом он точно знал, кто находится на другом конце провода. Возможно, подумалось ему, он просто не хочет слышать то, что может сообщить ему его заместитель. По мнению Линдроса, Директор приказал ему лично заняться расследованием обстоятельств гибели Александра Конклина из-за того, какую важную роль играл убитый в Управлении. Отчасти так оно и было. Но главная причина заключалась в другом. Директор просто не смог заставить себя поехать на место убийства. Сама мысль о том, что ему придется увидеть мертвое лицо Алекса Конклина, заставляла его мучительно страдать.
Директор сидел на высоком стуле в своей подвальной мастерской – маленьком уютном помещении, где царил идеальный порядок, высились многочисленные ящики, аккуратно поставленные друг на друга. Это было его убежище, святая святых, отдельный мирок, куда не было хода ни его жене, ни детям, когда они еще жили в родительском гнезде.
Мадлен, его жена, просунула голову в дверь.
– Курт, телефон звонит, – сообщила она непонятно зачем.
Он вынул из деревянной коробки, в которой лежали части солдатиков, крошечную руку и стал внимательно изучать ее. Директор был большеголовым пожилым человеком. Грива седых волос, зачесанных назад, придавала ему сходство с мудрецом, если не сказать – с пророком. Взгляд холодных голубых глаз оставался столь же внимательным и изучающим, как и прежде, но время углубило морщинки в уголках рта, они поползли вниз, к подбородку, что придавало его лицу выражение вечного недовольства.
– Курт, ты слышишь, что я говорю?
– Я пока еще не оглох! – Пальцы его рук были слегка согнуты, словно он приготовился схватить что-то, не имеющее ни названия, ни формы.
– Так ты возьмешь трубку или нет? – снова окликнула его Мадлен.
– Не твое дело, черт побери! – со злостью огрызнулся он. – Отправляйся спать и отвяжись от меня, наконец!
Через секунду он с облегчением услышал, как, закрывшись, скрипнула дверь подвала. Внутри его все кипело. Почему она не может оставить его в покое, особенно в такие минуты, как сейчас? Дура! За тридцать лет совместной жизни могла бы изучить его получше!
Он вернулся к своему занятию, прилаживая скрюченными пальцами руку к туловищу солдатика. Красное к красному. Он пытался сообразить, в каком положении должна находиться рука. Именно так директор ЦРУ обычно поступал в чрезвычайных ситуациях. Он изображал бога, играя со своими миниатюрными солдатиками: сперва покупал их, потом разрезал на составные части, а затем вновь собирал, но уже по-своему, придавая им позы в зависимости от собственного усмотрения. В этом мире, созданном им самим, он контролировал все и вся, он действительно был Богом!
Телефон продолжал надрываться. Непрекращающиеся, монотонные звонки заставили Директора сжать зубы, словно эти звуки скребли его слух подобно наждачной бумаге. Сколько славных дел совершили они с Алексом, когда были молоды! Едва не угодили на Лубянку, выполняя миссию в России, тайком перелезали через Берлинскую стену и воровали секреты у Штази, вывозили перебежчика из КГБ, укрывшегося на конспиративной квартире в Вене, который потом, кстати, оказался двойным агентом. А вспомнить убийство их давнего осведомителя по имени Бернд! Исполненные сострадания, они горячо заверяли его жену в том, что заберут их сына Дитера с собой в Америку и дадут ему прекрасное образование. Они выполнили это обещание и были с лихвой вознаграждены за свою щедрость: Дитер так никогда и не вернулся к матери. Вместо этого он поступил на работу в ЦРУ и в течение многих лет возглавлял управление научно-технической разведки, пока не погиб, попав на своем мотоцикле в автокатастрофу.
Куда ушла жизнь? Неужели распределилась поровну, по могилам близких людей – Бернда, Дитера, а теперь вот и Алекса? Как получилось, что она съежилась, превратившись лишь во вспышки воспоминаний? Конечно, время и огромная ответственность здорово искорежили его, в этом нет сомнений. Теперь он – старик, но героические подвиги вчерашнего дня, напор, с которым они на пару с Алексом оседлали мир тайных войн, – все это обратилось в пепел и никогда больше не вернется.
Директор ударил кулаком по солдатику, и мягкий металл превратился в бесформенный комок. Только после этого он снял трубку.
– Слушаю, Мартин.
В голосе шефа звучала усталость, и Линдрос сразу же уловил ее.
– Вы в порядке, сэр?
– Нет, черт возьми, ни хрена я не в порядке!
Наконец-то подвернулся случай, которого Директор так долго ждал, – возможность выплеснуть накопившиеся в душе злость и отчаяние.
– Как я могу быть в порядке после того, что произошло!
– Я сожалею, сэр.
– Хрена с два ты сожалеешь! – желчно ответил Директор. – Тебе это не дано! – Он смотрел на сломанного солдатика, а мысли его все еще витали над пепелищем прошлых побед. – Ну, чего тебе надо?
– Вы просили держать вас в курсе событий, сэр.
– Правда? – Директор оперся головой о руку. – Ну, хорошо, допустим, просил. И что ты можешь мне сообщить?
– Третья машина у дома Конклина принадлежит Дэвиду Веббу.
Чуткое директорское ухо уловило колебание в голосе заместителя.
– Ну и что дальше?
– Но самого Вебба и след простыл.
– Естественно! А ты ожидал, что он станет тебя дожидаться?
– Он был там, это точно. Мы запустили собаку в его машину, она взяла след, но потеряла его у реки, протекающей по территории поместья.
Директор закрыл глаза. Александр Конклин и Моррис Панов застрелены, Джейсон Борн пропал без вести, и все это – за пять дней до открытия саммита по проблеме терроризма, самого важного международного события года! Он содрогнулся. Директор ненавидел, когда концы не сходились с концами, но еще больше это ненавидела Роберта Алонсо-Ортис, помощник президента по национальной безопасности, а нынче именно она правила бал в Белом доме.
– Что говорят баллистики, криминалисты?
– Обещали дать заключение завтра. Это – максимум, что мне удалось из них выжать.
– А ФБР и прочие правоохранительные ведомства? Они…
– Я уже нейтрализовал их. Нам больше никто не мешает работать.
Директор вздохнул. Он ценил усердие своего заместителя, но терпеть не мог, когда его перебивали.
– Продолжай работать, – буркнул он и повесил трубку.
После этого он долго сидел, глядя на деревянную коробку с солдатиками и слушая дыхание дома. Так дышат старики. Скрип досок напоминал ему голос старого друга. Мадлен, должно быть, как всегда перед сном, готовит себе горячий шоколад. Это было ее испытанное средство против бессонницы. Директор слышал, как залаяла соседская собака – корги. Эти звуки показались ему печальными – исполненными скорби и несбывшихся надежд. Через некоторое время он протянул руку к коробке, вынул оттуда оловянное тельце в сером мундире времен Гражданской войны и принялся создавать нового солдатика.
Глава 4
– Поглядеть на вас, так вы в автомобильную аварию попали, – сказал Керри.
– Ну, аварией это назвать трудно, – небрежным тоном отозвался Борн, – просто шина лопнула, а запаски не оказалось. До сих пор ломаю голову, на что же я наехал? Наверное, на корень дерева. – Он развел руками. – Плохая координация в пространстве, что тут поделаешь!
– Что ж, будете новым членом экипажа, – гостеприимно проговорил Керри. Это был грузный, ширококостный мужчина с двойным подбородком и большим животом. Он подобрал Борна, когда тот голосовал на дороге примерно милей раньше. – Однажды жена попросила меня включить посудомоечную машину, а я по глупости насыпал туда «Тайд» – стиральный порошок. Господи, видели бы вы, что творилось на кухне! – И он добродушно расхохотался.
Ночь была черной, как деготь, на небе – ни луны, ни звезд. Пошел моросящий дождь, и Керри включил «дворники». Борн поежился в своей еще не успевшей просохнуть одежде. Он понимал, что должен сосредоточиться, но каждый раз, когда закрывал глаза, перед ним вставали мертвые лица Алекса и Мо, лужи крови, разлетевшиеся по комнате кусочки черепа и мозга. Руки его непроизвольно сжимались в кулаки.
– Чем вы занимаетесь, мистер Литтл?
Когда Керри посадил его в машину и назвал свое имя, Борн представился как Дэн Литтл. Керри, похоже, был консервативным человеком и придавал большое значение правилам этикета.
– Я – бухгалтер.
– А я разрабатываю устройства для уничтожения радиоактивных отходов. Приходится ездить в командировки – часто и далеко. Вот так-то, сэр. – Керри бросил взгляд на попутчика, и в стеклах его очков отразился свет фар встречной машины. – Черт возьми, не обижайтесь, конечно, но вы совсем не похожи на бухгалтера.
Борн заставил себя засмеяться.
– Вы не первый, кто мне это говорит. В университете я играл в американский футбол.
– Видно, закончив заниматься спортом, вы не позволили себе потерять форму. – Керри снова окинул Борна взглядом, а затем похлопал себя по круглому животу. – В отличие от меня. Я, правда, никогда не был спортсменом. Как-то раз попробовал играть в футбол, но ничего путного из этого не вышло. Никогда не знал, куда нужно бежать, из-за чего тренер на меня все время орал. А потом как-то раз мне поставили подножку и я так треснулся башкой, что желание играть пропало окончательно. – Он покрутил головой. – Я не боец. А у вас есть семья, мистер Литтл? – спросил он, опять посмотрев на Борна.
Немного поколебавшись, тот ответил:
– Жена и двое детей.
– Наверное, счастливы, да?
Мимо окна пронеслась купа темных деревьев, телефонный столб, подрагивающий от ветра, какая-то жалкая, заброшенная лачуга, заросшая ползучими растениями, а затем снова потянулась пустынная местность. Борн закрыл глаза.
– Да, я очень счастлив.
Керри уверенно вписался в крутой поворот. Он был первоклассным водителем.
– А я – разведен. Не сложилось! Жена ушла от меня и забрала с собой нашего трехлетнего сына. Это случилось десять лет назад. Или одиннадцать? В общем, с тех пор я не получил ни одной весточки ни от нее, ни от мальчика.
Глаза Борна раскрылись.
– То есть вы с тех пор не общались с сыном?
– Я пытался. – В голосе Керри зазвучало раздражение. Он словно стремился оправдаться. – Поначалу я каждый день звонил, писал ему письма, отправлял деньги, чтобы ему могли купить игрушки. Ну, там, велосипед или еще что-то. Но в ответ – тишина.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |