переменным (реакциям), выступив в роли заменителей того, что ве-
ками называлось душой, сознанием, психикой. Понятие о "проме-
жуточных переменных" ввел необихевиорист Э. Толмен, но самой по-
' Павлов И.П. Полн. собр. соч. 2-е изд. Т. 3. Кн. 1. М.-Л., 1951, с. 39.
' Эта установка была задана влиятельной на Западе философией позити-
визма, сводящей содержание науки к непосредственному опыту субъекта (что-
бы избежать бесплодного умозрения).
пулярной и мощной в необихевиоризме стала школа Кларка Халла.
В 1927 году после публикации на английском языке книги И.П. Пав-
лова "Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной
деятельности животных" (она вышла под названием "Условный реф-
лекс" с предисловием У. Кеннона - великого американского физио-
лога, близкого друга И.П. Павлова) Халл воспринял ее как изложе-
ние прошедшей строжайшую экспериментальную проверку системы
идей, которая при ее формализации (обобщения в математических
формулах) может быть возведена во всеобщую теорию любых видов
поведения как животных, так и человека. Благодаря этой теории, на-
деялся Халл, удастся покончить с патологической ситуацией в пси-
хологическом сообществе, которое раздирается противоборством
школ в силу того, что лишено единого логически стройного теорети-
ческого основания для своих конкретных исследований в различных
отраслях и направлениях.
"Промежуточные переменные" Халл обозначил термином "Тео-
ретические конструкты", трактуя (в духе павловской теории) целост-
ное поведение как комплексный продукт механизмов научения и мо-
тивации. При этом особая роль отводилась подкреплению, которое
сводилось к редукции потребности.
Опираясь на эти представления, Халл разработал теорию, состоя-
щую из 17 постулатов и производных от них 133 теорем, надеясь, что
тем самым любые эмпирические данные о мире поведения (будь то у
животных или у людей) удастся теоретически объяснить с такой же
строгостью и точностью, с какой это было совершено в свое время
для физического мира Исааком Ньютоном. Вряд ли случайно свою
обобщающую книгу Халл назвал "Принципы поведения'". Название
напоминало о знаменитых ньютоновских "Принципах".
Поскольку предполагалось, что теоремы, в которых Халл обобщил
достижения школы И.П. Павлова, имеют обязательную силу приме-
нительно к любым способам взаимодействия живых существ со своей
средой, приобрела популярность версия о перспективах строго при-
чинного (детерминистского) объяснения не только индивидуально-
го, но также и социального поведения. В условиях, когда на рубеже
30-х годов американская экономика вступила в полосу кризиса и на-
чинавшейся "великой депрессии", версия о возможности управления
поведением людей, опираясь на средства точной науки, порождала
надежду на то, что, используя эти средства, удастся если не полностью
справиться с решением грозных социальных проблем, то, во всяком
случае, содействовать их эффективному решению. Таковы были мо-
' Hull С. Principles of Bechavior. N-Y., 1943.
"<Йц
^
'^1
^ Я
' ^?^я
тивы, по которым знаменитый Фонд Рокфеллера решил оказать фи-
нансовую поддержку Халловской программе. Как уже сказано, ее глав-
ной категорией являлось понятие о научении, о приобретении новых
форм реакций, а идейным стержнем служил принцип "обусловлива-
ния", порожденный учением И.П. Павлова.
Это учение, объясняя модификацию поведения, внесло непрехо-
дящий вклад в категорию действия, которая, однако, подобно дру-
гим категориям, многопланова. Достаточно напомнить о специфике
внутреннего психического действия, состав и операции которого при
решении умственных задач качественно отличны от реализуемых
внешним телесным субстратом механизмов научения. Да и эти меха-
низмы отнюдь не ложатся безостаточно в "ложе" условно-рефлектор-
ной схемы, вопреки попыткам превратить его в прокрустово.
В психологическую категорию действия входит признак реально-
го движения. Ведь и первый росток этой категории пробился в науч-
но-психологическое мышление в образе опосредованной высшими
нервными центрами реакции мышцы на раздражитель (рефлекса). На
новых теоретических поворотах зародились схемы, отображающие
своеобразие построений движения, необъяснимое его условно-реф-
лекторной регуляцией.
В России в полемике с И.П. Павловым утвердилась новаторская
теоретическая модель Н.А. Бернштейна. Будучи "маргинальной" (по-
скольку разрабатывалась методами и в терминах физиологии), она
придала новую грань психологической категории действия. Изучая
работу двигательного аппарата, Бернштейн обнаружил в уровневой
его организации неотвратимость сенсорных коррекций (в силу коль-
цевой связи центра с периферией), инициативность организма, спо-
собного строить образ желаемого будущего, направленность целост-
ного живого движения на активное преодоление среды, диктуемое
собственной программой этого организма. Теоретическая картина по-
ведения в изображении ее двигательных контуров приобрела штри-
хи, обогатившие категорию действия (см. ниже).
Так обстояло дело в России, а в США направление, созданное Хал-
лом, приобрело после распада его школы новую ориентацию. Возник
план выстроить на тех же бихевиористских началах единую систему
знаний как об индивиде, так и обществе.
На этот раз программу объединения в единую сис-
Бихевиоральные тему знаний о поведении (в качестве отличных от
науки изучаемых науками о физическом мире и о био-
логических процессах) щедро субсидировал дру-
гой знаменитый научный фонд - Фонд Форда. В одном из американ-
ских университетов (в Станфорде, штат Калифорния) возникает в
5-1253 113
50-х годах крупный исследовательский центр, основная часть про-
граммы которого заключалась в разработке новой ветви наук, отлич-
ной от физических и биологических, но использующей принятую в
этих науках объективную и детерминистскую методологию в целях
описания, анализа, объяснения и предсказания поведения людей под
действием различных социальных факторов. Эта ветвь получила на-
звание бихевиоральных наук. Ее финансовая поддержка велась с
целью решения практических задач, связанных с расовыми пробле-
мами, безработицей, избирательными кампаниями и др.
Методологический же смысл этого направления определялся уста-
новкой на такое преобразование теории поведения, которое позво-
лило бы, не утратив доставшийся от прежнего бихевиоризма идеал
объективности (в смысле внешней наблюдаемости, описания зави-
симости реакций от стимулов, специальной техники эксперименти-
рования и др.), выдержать верность ему при изучении причин пове-
дения отдельных индивидов либо их групп в социальной среде.
Решающее преимущество перехода на почву "бихевиоральной" на-
уки виделось в том, что изучение поведения избавлялось от общепри-
нятого деления на психическое и социальное, взамен которого зна-
ние об этом поведении унифицировалось в новую целостность, из-
бавляющую от традиционной дихотомии. Естественно, что этот под-
ход изменял ту теоретическую схему поведения, которая зародилась
и развилась в недрах биологического строя мышления. Идея о пре-
вращении ее в интеграл психологического и социального (в противо-
вес привычному разделению знаний об индивидуальном поведении
и знания об обществе) стала стержнем бихевиоральных наук.
Что касается бихевиоральных наук, то им не уда-
Когнитивизм лось разделаться с вариантами замены представле-
ний о внутренней, психической жизни субъекта
различными "промежуточными переменными" и "теоретическими
конструктами". Дело в том, что научно-технический прогресс поро-
дил особые устройства, способные воспринимать, хранить и перера-
батывать в закодированной форме информацию о всем многообра-
зии действительности. Появились машины, выполняющие именно ту
"внутреннюю работу", в научном изучении которой бихевиоризм от-
казал человеку с присущими ему сознанием, восприятием, запоми-
нанием (бихевиоризм подменил его внешним поведением типа на-
выка), мышлением (бихевиоризм подменил его поведением типа ре-
акций в проблемном ящике) и другими познавательными (когнитив-
ными) процессами.
Новые информационные машины (компьютеры) очаровали тех
психологов, которые увидели в их "продукции" совсем иное, чем
s^' '<
.'>
"промежуточные переменные" необихевиоризма. Эти новые "пере-
менные" восстанавливали в правах познавательные процессы преж-
ней "субъективной" психологии, в качестве аналога которых отныне
могли восприниматься процессы хранения и переработки информа-
ции в компьютерных системах. Энтузиасты этого информационного
подхода заговорили о "когнитивной революции" - притом заговори-
ли с азартом, отличавшим некогда притязания былого бихевиоризма
на революционный перепорот в психологии.
Действительно, для научного сообщества в США пионерское на-
правление, утвердившееся под именем когнитивизма, означало су-
щественное изменение прежнего стиля исследований факторов ор-
ганизации и регуляции поведения.
Популярность приобрела так называемая "компьютерная метафо-
ра", уподоблявшая познавательную (когнитивную) систему человека
оперированию дискретными элементами информации - символами.
И поскольку в компьютерах подобное оперирование подлежит точ-
ному строго объективному исчислению и анализу, обнадеживающей
представлялась перспектива внедрения в психологию познания тех
стандартов точности, которые присущи наукам, где царят число и ме-
ра. Информационный подход сближал психологию с исследования-
ми в области "искусственного интеллекта" (принятия машиной ре-
шений, считавшихся прежде уникальным делом человеческого ума),
а также с нейронауками (где в свою очередь появились приверженцы
взгляда на мозг как устройство, которое действует по образу и подо-
бию компьютера).
Все эти события, придавшие импульс разработке новых исследо-
вательских программ, изменили в США идейный облик изучения пси-
хических феноменов.
Сосредоточенность на когнитивных процессах издревле была при-
сущалюбым попыткам осмыслить природу психики. В этом плане ког-
нитивистский подход определил направленность ее научного анали-
за до всякого когнитивизма. Как в России, так и в Западной Европе
сложились психологические школы, существенно обогатившие кате-
гориальный аппарат науки благодаря сосредоточенности на катего-
рии психического образа, его становлении, развитии, а также роли
регулятора жизнедеятельности.
Именно образ - чувственный и умственный - служит средоточи-
ем когнитивной активности субъекта, репрезентирует в сфере его пси-
хики сферу объективного знания (в том числе явленного под именем
"информация"). Обе взаимодействующие сферы - это реалии, каж-
дая из которых существует на собственных началах. Отъединять их
друг от друга столь же неправомерно, как отождествлять.
5* 115
Различие между знанием и образом (вводящее в психологию в ка-
честве одной из ключевых психологическую проблему) приобрело
особый смысл благодаря появлению компьютеров. Закодировав зна-
ние, они тем самым разграничили термины, в которых оно описыва-
ется, и термины, обозначающие психическую реальность образа. Та-
кая демаркация и побудила тех, кто выступил под эгидой когнити-
визма, считать себя творцами новой парадигмы, сменившей преж-
нюю, бихевиористскую, изгнавшую из моделей поведения как образ,
так и - соответственно - репрезентируемое им знание. Но когнитив-
ные факторы, созидающие сознание субъекта, не являются фикцией
старой схоластической философии, как это некогда утверждал пер-
вый лидер бихевиоризма Дж. Уотсон.
Напротив, сознание, говоря словами И.П. Павлова, представляет
собой первую реальность, с которой сталкивается человеческий ум.
И, будучи реальностью, оно стало предметом изучения в большом
цикле психологических концепций, стремившихся воссоздать строе-
ние и функции сознания, связь его образных компонентов с другими
составляющими внутреннего мира субъекта и его вовлеченностью во
множество социокультурных систем отношений. Связь психическо-
го образа с репрезентируемым им и данным во внутренней форме зна-
ния объектом опосредована сигнально-знаковыми отношениями. По-
этому свойства, присущие информационным процессам, оказались в
зоне исследовательских интересов задолго до появления производя-
щих эти процессы машин (компьютеров).
Понятие о сигнале, возникшее в технике докибернетической эпо-
хи, Сеченов внедрил в психологию, соединив его с понятием о чув-
ствовании, которое в качестве сигнала несет информацию о внешней
среде (начиная от ее пространственно-временных координат, пости-
гаемых мышечным чувством). Стало быть, чувствование является эле-
ментом знания. Сходным элементом выступили такие сигналы, как
детерминанты условных рефлексов, которые И.П. Павлов, описывая
первую сигнальную систему, определил в качестве коррелятов ощу-
щения и восприятия, то есть чувственных продуктов, когнитивная
сущность которых самоочевидна. Применительно к человеческому
уровню психической активности Сеченов взамен сигналов поставил
символы, заключенные в материи языков, Павлов присоединил к пер-
вым сигналам вторые сигналы как носители обобщенных образов -
понятий, Выготский, начав с исследования знаков, всесветно про-
славился изучением эволюции значений словесных знаков в онто-
генезе.
Значение, имеющее свое независимое от индивидуального созна-
ния бытие, несет знание, которое укореняется в индивидуальном со-
знании в виде особой реалии, приобретающей категориальную ипо-
стась психического образа.
Притязания когнитивизма на революционный переворот в психо-
логии, который будто бы впервые превратит ее в точную объектив-
ную науку о внутренних "ментальных" процессах, устраненных из нее
бихевиоризмом, оказались столь же эфемерными, как и прежние дек-
ларации бихевиоризма.
Замысел, касающийся целостности картины поведения, интегри-
рующей на основе информационного подхода работу познавательной
системы человека, компьютера и головного мозга, также реализовать
не удалось.
Уроки, преподанные появлением и развитием неокогнитивизма
(именно так по справедливости следовало бы назвать модное амери-
канское направление, поскольку задолго до него закономерности те-
чения когнитивных процессов изучались во многих русских и запад-
ноевропейских психологических школах), вновь говорят о валидно-
сти принципа историзма в теоретико-психологическом анализе.
С одной стороны, когнитивизм был симптомом прогресса: возрос-
ли богатства психологического познания как в плане проблем, ждав-
ших обращения к ним, так и в плане его методических перспектив. С
другой стороны, его понятия могли успешно наращивать свой эври-
стический потенциал в пределах категориального строя психологи-
ческой науки, творимого ее историей.
Перед нами прошла серия возникавших на научном горизонте в
течение трех столетий различных теоретических воззрений на факто-
ры, от которых зависит приобретение живыми существами новых дей-
ствий, механизм которых не был изначально от природы встроен в их
организм. В дальнейшем эти действия вошли в разряд тех форм об-
щения организма со средой, которые объединил термин "поведение".
Теории опирались на наглядные факты наблюдений за поведением
животных, а затем и экспериментов над ним. Конечно, не в смене
живых объектов (будь то куропатка у Декарта, лягушка у Сеченова,
собака у Павлова, крыса у бихевиористов), а в смене теоретических
принципов моделирования механизма их реакций прописана судьба
научных идей. Речь шла о причинном объяснении факторов, под дей-
ствием которых происходит изменение "амуниции" организма, впос-
ледствии названное научением. Во всех случаях теории соотносили
свои постулаты и понятия с реальным поведением и утверждались в
научном сообществе, когда им удавалось его убедить в том, что они
более достоверно трактуют показания опыта.
Возникает, однако, вопрос о причинах, порождающих сами эти те-
ории и их эмпирическую "ткань".
Рождение и гибель теорий должны быть осмыслены теоретически.
Для этого необходимо выйти за пределы теории, заговорить о ней не
на языке изучаемого ею предмета (например, механизма условного
рефлекса или отношения "стимул-реакция"), а на совершенно дру-
гом языке, имеющем особое содержание, отличное от предметного.
Другой язык, о котором идет речь (назовем его условно категори-
альным), призван изложить данную теорию в терминах, проливаю-
щих свет на характер освоения проблемного поля науки посредством
объяснительных принципов и категориального аппарата мысли.
Нельзя диагностировать роль конкретных ученых (школ, направле-
ний) п развитии познания, замкнувшись в кругу ими созданного. Ис-
тинная цена их наследства определяется не иначе как по отношению
к прошлому (степень новизны) и по отношению к будущему (способ-
ность их идей снабдить своей энергией грядущие прорывы в дебри
непознанного).
Уже это говорит, что любой оценочный образ научных результатов
строится в системе исторических координат. Весомость этих резуль-
татов неравновелика. Она определяется объективным ходом эволю-
ции познания и наиболее значима на его поворотных пунктах. Об из-
менении предметного содержания науки мы узнаем с различной сте-
пенью достоверности из ее архива. В нем находим свидетельства о "де-
лах и днях" ее людей, об их открытиях и заблуждениях, взрывах твор-
чества и проблемах. Об этом оповещает летопись истории науки.
Когда эта летопись читается, исходя из задач тео-
Исторический ретико-психологического анализа, внимание при-
вектор влекают записи, позволяющие воссоздать смену
внутренних форм, по контуру которых структури-
руется великое множество конкретных событий науки (как теорети-
ческих, так и эмпирических). Именно поэтому из потока этих собы-
тий анализ извлекает те, что сопряжены с рождением и развитием этих
форм, а также их переходами от одних к другим.
Теоретико-психологический анализ выделяет в "республике уче-
ных" ее ключевые фигуры, имена которых обретают знаковый харак-
тер по отношению к инфраструктуре психологического познания. Та-
ковы в пунктирно меченной нами линии эволюции категории дей-
ствия именаДекарта, Сеченова, Бехтерева, Павлова, Торндайка, Уот-
сона, Толмена, Халла, Бернштейна и др.
Каждый из них был человеком своей эпохи с ее социальными кол-
лизиями, преломившимися также в направленности и содержании их
теоретических воззрений.
Эти воззрения в свою очередь изменялись, отражая как процессы,
происходившие в обществе, так и динамику творческих исканий лич-
ности. Но для теоретико-психологического анализа доминирующим
во всем многообразии факторов, влияющих на ситуацию в научном
сообществе, является тот исторический вектор, который представлен
в категориальной логике познания.
Так, если вновь вернуться к Декарту, который умозрительно пред-
ставил то, что в дальнейшем обрело прочную эмпирическую "плоть",
революционный характер его схемы определялся тем, что было опро-
вергнуто веками господствовавшее убеждение, согласно которому жи-
вое тело может двигаться и изменять характер своих движений в силу
того, что управляется душой, (Память об этом сохранил язык, в сло-
варе которого живое тело называется в отличие от неживого одушев-
ленным, то есть зависящим от души.)
Декартова схема устранила душу из поведения живых существ, за-
менив ее машинообразным телесным устройством. Это открыло но-
вую эпоху в познании жизнедеятельности.
Вопрос о том, какова миссия Декарта в истории научных представ-
лений о психике и ее нейромеханизмах, служит предметом непрекра-
щающихся дискуссий с тех пор, как Гексли в 1874 году указал, что "ряд
положений, составляющих основу и сущность современной физио-
логии нервной системы, был полностью выражен и проиллюстриро-
ван в трудах Декарта'".
В список этих положений Гексли включил следующие: органом
ощущений, эмоций и мыслей является мозг, мышечная реакция по-
рождается процессами в примыкающем к мышце нерве; ощущение
обусловлено изменениями в нерве, связывающем орган чувства с моз-
гом; движения в сенсорных нервах отражаются на моторных, и это
возможно без участия воли (рефлекторный акт); вызванные посред-
ством сенсорного нерва движения в веществе мозга создают готов-
ность вновь производить такое же движение.
После выступления Гексли приоритет Декарта в разработке кар-
динальных психофизиологических проблем становится общепризнан-
ным.
Принцип "животного автоматизма" становится для естествоиспы-
тателей путеводной нитью. Вместе с тем указанный принцип из-за
недостатка конкретно-научных знаний был выражен атакой морфо-
физиологической схеме, которая содержала немало умозрительного,
а то и просто фантастического. Девизом нового естествознания было
требование опытного изучения физических причин явлений. Вполне
понятно поэтому, что и Декартова схема принималась постольку, по-
' Huxley Т.Н. On the hypothesis that animal are automata and it's history. Fort-
nightly Review, 1874, p. 566.
^
скольку сулила стать руководством к экспериментальному исследо-
ванию нервно-мышечных функций.
Оценить же значимость открытия, как уже сказано, возможно,
лишь сопоставив его с предшествующим уровнем знаний и с влияни-
ем на творчество новых поколений искателей истины. Не случайно
И.П. Павлов распорядился поставить бюст Декарта у входа в один из
своих институтов. Он чтил историческую традицию, но и американ-
ские бихевиористы ее чтили, устроив Павлову бурную овацию, когда
в 1929 году он выступил с докладом в США на IX Международном
психологическом конгрессе. Между воззрениями Декарта, Павлова,
бихевиористов имелись принципиальные различия, но имелась так-
же "времен связующая нить".
Среди неотъемлемых предписаний кодекса науки значится "запрет
на повтор", ибо она является деятельностью по производству новых
знаний, стало быть, по замене одних другими. Поэтому любой теоре-
тико-психологический анализ продуктивен только тогда, когда неот-
ступно верен принципу историзма. Как говорил И. Лакатос, "теория
науки без истории пуста". Комментируя этот афоризм, следует еще
раз обратить внимание на то, что здесь речь идет о теории науки, а не
о теории предмета, изучаемого наукой. (В нашем случае таким пред-
метом выступает психическая реальность и ее многообразные фено-
мены.)
В потоке истории мысли менялись конкретные представления о
психике. Но это нераздельно сопрягалось с изменением теоретиче-
ского каркаса этих представлений. "Стропилами" этого каркаса слу-
жат объяснительные принципы, категориальные устои, проблемные
"сети", созданные зависимостью психики от природных и социокуль-
турных факторов. Этот каркас столь же исторически преобразуем, как
и его предметное содержание.
Каркас, о котором идет речь, может быть "просвечен" затем имид-
жем, в котором явилась миру конкретная научная теория, но только с
помощью специального "аппарата", скрытого за концептуально-эм-
пирической конструкцией этой теории. Изучение этого "аппарата" и
его преобразований (представляющих, как мы знаем, совершенно
иную реальность, чем предметная реальность, "схваченная" в поня-
тиях, из которых строится теория) требует перехода мысли в особое
теоретико-проблемное пространство, в особое временное измерение,
а именно историческое. Здесь перед нами, если воспользоваться зна-
менитым термином Ухтомского, столь успешно перенесенным Бах-
тиным из науки об организме в науку о культуре, иной хронотоп.
Иначе говоря, иное объяснение системы отношений как внутри
организма, так и между организмом и средой и в аспекте их простран-
^жо.
^Як~*^я
ственных связей, и в аспекте неотъемлемых от них изменений (ско-
рости, ритма и др.) по времени. Но пространство и время выступали
на уровне философской рефлексии со времен Аристотеля как те ка-
тегории, без которых разрушается любая мысль о любом предмете бы-
тия. Применительно же к занимающей нас проблеме теоретических
оснований построения теоретического знания о психике рефлексия,
как уже неоднократно отмечалось, из глобально философской пре-
образуется в особую форму "развертки" когнитивных механизмов по-
строения знания о психической реальности.
Мы рассмотрели этот вопрос на одной из моделей, образ которой
со времен великой научной революции XVII века до нашихдней про-
ходит через всю историю знания о психической реальности, родствен-
ного как биологии, так и психологии. В кругу психологических кате-
горий это знание центрируется вокруг одной из них, а именно кате-
гории действия. Как и все другие психологические категории, она
строится (безотносительно к тому, как ее теоретически эксплуатиру-
ют исследователи психики) в сложной сетке других категорий и объ-
яснительных принципов. Притом, как мы могли убедиться, эта сетка
насквозь исторична. История же являет нам образец неразделенно-
сти инвариантного и вариантного. Я привел известное высказывание
Гексли о том, что основу и сущность современного ему (то есть в 70-х
годах прошлого века) учения о нервной системе полностью выража-
ют и иллюстрируют труды Декарта.
Здесь важно отметить, что Томас Гексли - известный во всем мире
самый страстный проповедник учения Дарвина - относил все теоре-
тические достоинства новейших воззрений на нервно-психическую
деятельность за счет Декарта, тогда как уже в эти годы в науке о жи-
вом происходил истинный взрыв творчества, произведенный учени-
ем Дарвина.
Декартова модель "организма-машины" объясняла ряд свойств
живого тела: системность (машина - это устройство, имеющее струк-
туру, которая предполагает согласованное взаимодействие образую-
щих ее компонентов, необходимых и достаточных для успешного фун-
кционирования), целостность (ответная реакция на раздражитель
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |