Всякий раз убеждаешься, что человек – самое безрассудное существо на земле. Ибо бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке, как гласит народная мудрость. И с ней нельзя не согласиться. Человек так и

СДЕЛКА

Всякий раз убеждаешься, что человек – самое безрассудное существо на земле. Ибо бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке, как гласит народная мудрость. И с ней нельзя не согласиться. Человек так и норовит получить все, не вложив при этом ничего. И расплатой тому, подчас, выступает человеческая жизнь.

I

Было это во времена покойного государя императора Николая Павловича. Служил тогда по одному очень влиятельному ведомству некий Константин Васильевич Чванлинский. Происхождение имел дворянское. Хотя знатностью своею и материальным достатком похвастаться, к сожалению, не мог. Бедность была постоянной спутницей его жизни. Образование Чванлинский получил в эпоху свободомыслия, когда Россия блистательно вошла в Париж и утвердилась в Европе в качестве освободительницы от тирании корсиканского узурпатора. В начальствующие чины, как водится, не выслужился – дерзости да услужливости недоставало. Поэтому прослужил Чванлинский всю свою жизнь простым секретарем в одной из канцелярий при высочайшем ведомстве. Хотя многие, с кем начинал служить Чванлинский, впоследствии, получили высокие чины, руководящие посты, отдельные кабинеты. Люди, некогда бывшие друзья Чванлинского, в конечном счете, вознеслись на недосягаемую для простого смертного высоту и возгордились своим особым положением. В глубине души Чванлинский завидовал бывшим друзьям. И зависть эта с каждым днем перерастала в ненависть. Но изменить что-либо в сложившейся ситуации не представлялось ему возможным.

Совесть не дозволяла идти в разрез с морально-этическими и нравственными принципами продвижения по службе. Чванлинский никак не хотел понять, что человеку, жаждущему власти, не обязательно иметь семь пядей во лбу, радеть о благе и величии государства, а достаточно иметь эту самую жажду власти и талант обольщения. И лишь тогда можно рассчитывать на многое. Отсутствие желания со стороны Чванлинского всеми правдами и неправдами заполучить мало-мальски достойный руководящий пост в ведомстве, сказалось и на семейном положении.

В свои сорок пять лет Константин Васильевич был холост. Не следует, конечно, думать, что Чванлинский не имел интересу к женскому полу. Напротив. В молодости он имел успех среди лучшей половины человечества. Однажды, гуляя по Летнему саду, Чванлинский встретил молоденькую брюнетку неземной красоты семнадцати лет, в белом платье, прогуливающуюся в тени парковой аллее в знойный августовский день. Это была любовь с первого взгляда. После долгих ухаживаний, незнакомка, в конечном счете, ответила взаимностью Чванлинскому, и у них начался роман, окончившийся вскоре вынужденной помолвкой, вследствие ожидания ребенка. Однако свадьба так и не состоялась. И даже не потому, что сам Чванлинский не был готов к семейному счастью, и брак, и само появление на свет ребенка казалось ему чем-то преждевременным. Свадьба расстроилась по причине нежелания родителей со стороны невесты отдавать свое единственное дитя замуж за несостоятельного человека.

Чванлинскому запретили видеться с бывшей возлюбленной. Ходили слухи, что якобы невеста, не смерившись с потерей любимого, покончила с собою, наложив на себя руки.

С тех пор прошло немало времени. Чванлинский еще дважды пытался обзавестись семьей, намериваясь перечеркнуть прошлое, но безрезультатно. Через всю свою жизнь он пронес с болью в сердце образ своей брюнетки, по-настоящему любимой женщины, первой и, как оказалось, последней. Ее прижизненный портрет, написанный маслом столичным художником, и подаренный на память жениху в знак любви, висел на одной из стен в петербургской квартире, где скромно жил Чванлинский.

II

Поздней осенью, – когда холодный ветер дьявольской силы разрывал на части северную Пальмиру в устье Невы, и дождь, вперемешку со снегом, хлестал крыши городских зданий, мощеные камнем дороги, прохожих, замешкавшихся на улице в эту ненастную ночь, – Чванлинский принес к себе в квартиру престранную книгу (приобретенную за гроши у причудливого хромого старика), на кожаном переплете которой, едва различимо, просматривалась перевернутая пятиконечная звезда. Взглянув на книгу, ему показалось, что звезда больше напоминает силуэт козлиной морды с прямыми рогами и плешивой бородкой. Чванлинский, выронив книгу, отскочил в сторону и перекрестился. По всему телу прошла дрожь и страх, перед неведомой силой, скрывающейся в книге, овладел сознанием. Взявшись, наконец, духом, он поднял с пола таинственную книгу и, положив на стол, открыл ее.

– Она. Она, без всякого сомнения, – взволновано произнес Чванлинский, перелистывая книгу. Стараясь прочитать латынь с готическим шрифтом, он возбужденно молвил: – Эта та самая книга, которую я искал все это время. Я нашел ее... Теперь, несомненно, все изменится. – Произнеся последнюю фразу с какой-то таинственностью в голосе, Чванлинский подошел к портрету молодой брюнетки. Слегка прикоснувшись ладонью к портрету, он прошептал: – Мы вскоре встретимся с тобою, моя любимая. Верь мне. Ради тебя я готов на все.

Закрыв глаза, Чванлинский мысленно представил Летний сад, благоухающий и утопающий в зелени. Он увидел себя, идущего по той самой аллее, где впервые встретил ее. Вдруг с противоположной стороны аллеи показалась женская фигура с нечетко выраженными чертами лица, облаченная в белый саван и с покрытой головой. От незнакомки веяло смертью. Чванлинский, придя в ужас, начал задыхаться от удушья. Он попытался позвать на помощь, но к горлу подступил ком страха, который не давал вымолвить ни единого слова. Даже люди, прогуливающиеся по саду, имели неестественное выражение лица. Глаза их, казалось, были стеклянные, не выражающие никаких эмоций и, тем более, жизни. Чванлинский начал вдруг вспоминать основные православные молитвы, которые он, будучи гимназистом, заучивал наизусть, но, как на грех, позабыл все от страха.

В комнате, в это же самое время, с невероятной силой распахнулись окна и стекла разбились вдребезги. Дьявольский ветер, ворвавшийся в комнату, погасил свечи, сорвал со стены портрет и свирепо метнул его в зеркало, осколки от которого разлетелись по всей комнате, не поранив Чванлинского.

Комната погрузилась во тьму. В мгновение ветер стих и наступила тишина. Тучи на небе рассеялись, показалась луна с бесчисленным количеством мерцающих звезд. Чванлинский вдруг очнулся, омываясь холодным потом. В комнате, освещенной луной, царил хаос. Казалось, что несколько минут назад здесь проходил шабаш ведьм.

– Ты хотел видеть меня, смертный? – вдруг из темноты раздался приятный, завораживающий баритон.

– Кто здесь? – испуганно спросил Чванлинский, пытаясь зажечь свечу, чтобы разглядеть непрошенного гостя.

– Не нужно яркого света. Он будет излишним здесь, – ответил незнакомец.

– Все-таки, кто со мною сейчас говорит? Кого имею честь принимать у себя в столь позднее время? – настороженно спросил Чванлинский, присматриваясь в темноту.

– Ей-богу, я вас не вижу.

– Прошу тебя, любезный мой друг, больше не упоминать этого имени в моем присутствии.

– Извольте. Если вам так будет угодно. Только не сочтите это за бестактность, сударь, но вы так и не представились. Как мне вас изволите называть? – великодушно спросил Чванлинский.

– Человечество наделило меня множеством имен. Выбирай любое, какое тебе больше по вкусу.

– Право, я не знаю... я не уверен, сударь... Право, если вы тот, о ком я думаю, то позвольте мне вас называть «Ω».

– Как вам будет угодно, – произнес незнакомец и, сверкнув дьявольским огнем в глазах рубинового цвета, вышел из темноты, прихрамывая на одну ногу, ступая на которую отчетливо раздавался удар копыта.

Существо, освещаемое золотистой луной, с длинными рогами на голове, двухметрового роста, неподвижно стояло в трех шагах от насмерть перепуганного хозяина квартиры. Чванлинский, вздрогнув и похолодев, зажмурил, что есть силы, глаза и хотел было осенить себя крестным знаменем и выругаться в адрес нечестивого гостя, как его учили деревенские старухи, которые не раз имели честь видеть, всякого рода, чертовщину, но, не решаясь, медлил. А, как известно, всякая нечистая сила ужасть как боится крестного знамени. Самое главное в этом деле не зевать, а держать ухо востро. Чванлинский осторожно приоткрыл глаза, чтобы еще раз удостовериться в том, что он, как ему показалось, увидел минуту назад в комнате. Каково же было его удивление, когда вместо прежнего козлоподобного существа стоял хорошо одетый мужчина средних лет и приятной наружности, коротко стриженный и гладко выбритый.

− Не удивляйтесь и не пугайтесь, любезный друг, это я, − мягко и вежливо ответил незнакомец на вопрошающий взгляд Чванлинского. − Я вас понимаю. Мой обычный облик несколько шокирует людей. Надеюсь, новая моя оболочка для вас более привычная и не вызовет столь бурных эмоций, как прежде?

− О, нет, сударь. Мы с вами ранее не встречались.

− Как знать, как знать, − пробормотал незнакомец.

− И это естественно, − продолжил Чванлинский, − что при нашей встрече я несколько шокирован. Честно сказать, я представлял вас иначе.

− Благодарю за комплимент. Однако, милейший, уже без четверти три, а, стало быть, рассвет не за горами. Для милых и задушевных разговоров есть собеседники более достойные, чем я: философы, священники, или, например, женщины. Они с удовольствием выслушают вас и посочувствуют, если будет в этом необходимость. Что же касается меня, то я слов не бросаю попусту на ветер. И не советую этого делать никому. Но ближе к делу. Что нужно, сударь, вам от меня? Богатство? Женщин? Власть? Иль разом все? Я жду! − возбужденно сказал незнакомец, дьявольски сверкнув глазами.

− Ничего более не прошу у тебя, повелитель тьмы, только верни мне мою возлюбленную, − опустившись на колени, сказал Чванлинский, сдерживая слезы. − Воскреси. Верни мне ее из мертвых. Я знаю, что только ты подвластен мне помочь. Прошу тебя, верни мне ее.

− Ах, люди, люди. Чего проще попросить богатство, власть, любовных сладострастий, или свести счеты с врагами. Но нет. Ты, смертный, грезишь тем, чего нет и быть не может в материальном выражении. Ты грезишь любовью, − с иронией в голосе сказал гость.

− Верни мне ее. Прошу тебя, − умоляюще произнес Чванлинский.

− Я вам помогу, − любезно начал гость, − но вы должны знать, что у нас, да и у вас на земле, дела просто так не делаются. Необходимо заключить договор.

− Я согласен. Возьми самое ценное, что есть у меня в этой жизни.

− Договорились, − лукаво ответил гость и молвил: − А теперь знай же, что та, которую ты всю жизнь любил, жива!

− Не может быть, − с трепетом начал Чванлинский. − Ты лжешь! Лжешь! Она мертва! Мне сказали, что она решила счеты с жизнью!

− Она жива, − невозмутимо ответил гость. − Тебя, глупец, ввели в заблуждение. Она жива и счастлива. У нее семья, богатый муж и дети. Прислуги полный дом. Она перестала думать о твоем существовании. Зачем, по истеченью стольких лет, ты нужен ей?

− Ведь, я люблю ее!

− Глупец.

− Люблю! К тому же, у нас с ней общий ребенок! Что скажешь ты теперь?

− Скажу, что нет его.

− То есть, как нет? Где он?

− Он родился мертвым, − усмехнулся гость.

− Ты снова лжешь! Я тебе не верю!

− Ты волен верить мне или нет. Это твое право, − сурово ответил гость и вытащил из кармана связку бумаг, бросив ее к ногам Чванлинского, сказав при этом: − В этих бумагах ты найдешь интересующие тебя факты о рождении мертвого ребенка, о браке твоей бывшей возлюбленной с неким чиновником Вишневским... кажется, твоим начальником. И многое другое. А теперь, если позволишь, я хотел бы взять по договору самое ценное, что есть у тебя в жизни.

− Возьми мою жизнь, мою душу. Мне более незачем жить на этом свете. Сделай милость, − без сожаления сказал Чванлинский, глядя мертвыми глазами на гостя.

− О, нет, смертный. Ты теперь и так мой. А я бы желал получить то, что мне принадлежит по договору.

− Что же? − настороженно спросил Чванлинский.

− Твою возлюбленную! − громогласно заявил гость.

Лицо Чванлинского исказилось судорогой, побагровело, глаза налились кровью.

− Нет-нет, только не ее! − страшным голосом закричал Чванлинский. − Только не ее! Она ни в чем не виновата! Оставь ее в покое! Если кто и должен поплатиться жизнью, так это я! Молю тебя, сатана, оставь ей жизнь! Оставь ее в покое! Ей незачем страдать!

− Твой жребий брошен, смертный. Прощай. Уже рассвет. С твоей возлюбленной мы будем ждать тебя, − грозно и презрительно произнес гость и растворился в воздухе, прихватив с собою книгу, лежавшую на столе.

Комната наполнилась душераздирающим плачем младенца, нечеловеческим стоном и ревом сотни тысяч людских душ, и истерическим, дьявольским смехом нечестивого гостя. В окне показалась женская фигура в белом саване, которая ласково манила к себе Чванлинского.

Чванлинский, − понимая, что он только что подписал своею рукой смертный приговор той, чей образ незабвенно пронес через всю жизнь, − шагнул на встречу судьбе со словами: «Я иду к тебе».

На следующий день одна из столичных газет сообщила о скоропостижной смерти жены высокопоставленного чиновника Вишневского и о самоубийстве некоего Чванлинского, выбросившегося из окна собственной квартиры.

Чепрасов А.В., 2006 г.

Дата добавления: 2015-08-28