Талантливый мистер Рипли 12 страница

– Вы хотите сказать, что я лгу, когда говорю, будто видел Тома Рипли в Риме числа первого декабря?

– Нет, что вы, я вовсе не хочу этого сказать! – Полицейский сделал примирительный жест. – Я только хотел узнать от вас о вашем путешествии вместе с синьором Рипли после Сан-Ремо, поскольку мы не можем его найти. – Он обнажил желтоватые зубы в широкой улыбке.

Том расслабился, раздраженно пожав плечами. Было совершенно очевидно, что итальянская полиция не собиралась с бухты-барахты обвинять американского гражданина в убийстве.

– Простите, что не могу сказать вам точно, где он находится в данную минуту. Почему бы вам не поискать его в Париже? Или в Генуе? В любом случае он остановится в маленькой гостинице, он всегда предпочитал именно такие.

– У вас сохранилась открытка, которую он прислал вам из Генуи?

– Нет, не сохранилась.

Том запустил пальцы в волосы, как делал иногда Дикки, когда сердился. На короткое мгновение сосредоточился на том, чтобы еще полнее перевоплотиться в Дикки Гринлифа, прошелся, как тот, разок-другой по комнате и сразу почувствовал себя лучше.

– Вы знакомы с кем-нибудь из приятелей Тома Рипли?

Том покачал головой:

– Нет. Я и с ним-то самим не слишком хорошо знаком, или, во всяком случае, недолго. Не знаю, много ли у него приятелей в Европе. Кажется, есть знакомый в Фаэнце. И кто-то во Флориде. Но я не помню их фамилий.

Если этот итальяшка думает, что он скрывает фамилии приятелей Тома, чтобы уберечь их от полицейских расспросов, то пусть себе так думает.

– Хорошо, мы наведем справки, – сказал полицейский и убрал свои бумаги. За время разговора он сделал в них не меньше дюжины пометок.

– Кстати, пока вы не ушли, – сказал Том раздраженным и искренним тоном Дикки. – Я хотел спросить, когда мне можно уехать из города. Я собирался на Сицилию. Мне бы очень хотелось уехать сегодня же, если это возможно. Я предполагаю остановиться в гостинице “Пальма” в Палермо. Вам будет очень просто связаться со мной, если понадоблюсь.

– Палермо, – повторил полицейский. – Ebbene

, это, пожалуй, возможно. Разрешите я позвоню?

Том закурил итальянскую сигарету, а офицер попросил к телефону капитана Ауличино и затем стал совершенно бесстрастно излагать, что синьор Гринлиф не знает, где сейчас находится синьор Рипли, что тот, возможно, вернулся в Америку, а возможно, по мнению синьора Гринлифа, находится во Флоренции или Фаэнце. “Фаэнца, – четко выговаривая, повторил он, – в округе Болонья”. Когда его собеседник записал это, офицер сказал, что синьор Гринлиф хочет уехать в Палермо сегодня.

– Хорошо. – Полицейский повернулся к Тому: – Да, вы можете ехать в Палермо сегодня.

– Хорошо. Спасибо. – Том проводил двоих полицейских до двери. – Если выясните, где Том Рипли, прошу сообщить мне, – простодушно сказал он.

– Само собой. Мы будем держать вас в курсе, синьор. Всего доброго.

Оставшись один, Том стал, насвистывая, вновь упаковывать те немногие вещи, которые вынул из своего чемодана. Он гордился своей идеей назвать Сицилию вместо Мальорки, поскольку Сицилия – это еще Италия, а Мальорка уже заграница, и, само собой, итальянская полиция скорее выпустит его, если он останется на территории страны. Потом он вспомнил: в паспорте Тома Рипли нет отметки, что он еще раз побывал во Франции после поездки в Сап-Ремо. А ведь он сказал Мардж, что Том Рипли собирается поехать в Париж и оттуда в Америку. Если они будут спрашивать Мардж, был ли Том Рипли в Монджибелло после Сап-Ремо, она может добавить, что после этого он поехал в Париж. А если ему придется снова стать Томом Рипли и предъявить свой паспорт полиции, они увидят, что он больше не был во Франции после поездки в Канн. Ну что ж, он скажет, что передумал и решил остаться в Италии. Это в общем-то пустяки.

Том, нагнувшийся над чемоданом, резко выпрямился. А вдруг все это ловушка? Может быть, отпуская на Сицилию, его просто будут держать на веревке подлиннее, создавая видимость, что он вне подозрений. Хитрый маленький ублюдок этот полицейский. Он один раз назвал свою фамилию. Том попытался припомнить ее. Равини? Роверини? Ну хорошо, а что они выиграют, держа его на более длинной веревке? Он сказал им точно, куда отправляется. Не собирался никуда бежать. Хотел лишь одного – выбраться из Рима. Во что бы то ни стало выбраться из Рима! Он швырнул в чемодан последние шмотки, с силой захлопнул крышку и запер чемодан на ключ.

Снова телефонный звонок. Том схватил трубку:

– Алло?

– О Дикки! – С придыханием.

Мардж, и, судя по чистоте и громкости звука, она находится внизу. Ошарашенный, он сказал голосом Тома:

– Кто его спрашивает?

– Это Том?

– Мардж! Привет! Где ты?

– Я внизу. Дикки там? Можно мне подняться?

– Поднимайся через пять минут, – сказал Том со смешком. – Я еще не вполне одет.

Служащий гостиницы всегда отсылал посторонних в телефонную будку возле лестницы. Никто из них не мог подслушать разговора.

– Дикки там?

– В данную минуту нет. Он вышел с полчаса назад, но вот-вот вернется. Если хочешь его разыскать, я знаю, где он.

– Где?

– В восемьдесят третьем полицейском участке. Ой, нет, я ошибся, в восемьдесят седьмом.

– У него неприятности?

– Нет, он просто отвечает на вопросы. Его вызвали на десять часов. Дать тебе адрес?

Он жалел, что заговорил голосом Тома: ведь так легко было выдать себя за слугу или какого-либо приятеля Дикки. За кого угодно. И сказать ей, что Дикки ушел на целый день.

Мардж выдохнула:

– Не-е-т, я подожду его.

– А, вот адрес, – сказал Том, как будто только что нашел его. – Виа Перуджа, двадцать один. Ты знаешь, где это?

Сам-то он этого не знал, просто хотел послать ее в направлении, противоположном Американскому агентству, куда намеревался сходить за почтой перед отъездом из Рима.

– Я не хочу туда идти, – сказала Мардж. – Если не возражаешь, поднимусь и подожду вместе с тобой.

– Понимаешь… – Он рассмеялся своим, Тома Рипли, характерным смешком, который Мардж хорошо знала. – Дело в том, что ко мне с минуты на минуту должны прийти. Это деловое свидание. Разговор насчет будущей работы. Хочешь верь, хочешь нет, по закоренелый бездельник Том Рипли собирается взяться за работу.

– Вот как, – сказала Мардж без всякого интереса. – Ну а что там с Дикки? Почему ему пришлось пойти в полицию?

– Да только потому, что они с Фредди немного выпили в тот самый день. Ты же читала газеты? В газетах их невинный междусобойчик ужасно раздут только потому, что эти болваны никак не могут напасть на след.

– Дикки давно здесь живет?

– Здесь? Нет, только со вчерашнего вечера. Я-то был на севере страны. Когда узнал насчет Фредди, приехал в Рим повидаться с Дикки. Если бы не полиция, я бы сроду его не нашел.

– Кому ты рассказываешь! Я просто с ног сбилась, и мне тоже пришлось обратиться в полицию. Я так переволновалась! Что ж он не позвонил мне… к Джордже или еще куда-нибудь.

– Я ужасно рад, что ты приехала, Мардж. Дикки будет в восторге, когда тебя увидит. Он беспокоился, что ты подумаешь, когда прочтешь газеты.

– Честное слово? – спросила Мардж недоверчиво, но с явным удовольствием.

– Может, подождешь меня у “Анджело”? Это бар немного дальше по улице, которая начинается напротив пашей гостиницы и ведет к лестнице на площади Испании. Я постараюсь минут через пять выбраться, и мы с тобой выпьем виски или по чашечке кофе, идет?

– Ладно. Но ведь есть же бар прямо в гостинице.

– Я не хочу, чтобы мои будущий босс видел меня в баре.

– Ну хорошо. “Анджело”, говоришь?

– Не найти этот бар невозможно. Улица начинается прямо напротив гостиницы. Пока.

Он закончил паковаться, осталось только взять куртки из гардероба. Он снял трубку и попросил подготовить ему счет и прислать кого-нибудь за вещами. Затем приготовил багаж для посыльных, аккуратно сложив все вместе, и, не садясь в лифт, спустился по лестнице. Хотел посмотреть, может, Мардж все еще ждет его в вестибюле или задержалась, чтобы позвонить кому-нибудь еще. Вряд ли она была уже внизу, когда к нему приходили полицейские. Между их уходом и звонком Мардж прошло минут пять. Том надел только что купленный плащ и шляпу, чтобы скрыть осветленные волосы, а лицу придал робкое, чуть испуганное выражение, присущее Тому Рипли.

В вестибюле Мардж не было. Том оплатил счет. Администратор передал еще одну записку. Оказывается, заходил Вэн Хау стон. – Записку он написал собственноручно десять минут назад.

“Прождал тебя полчаса. Ты что, даже прогуляться не выходишь? Подняться к тебе мне не разрешили. Позвони мне в “Хеслер”.

Вэн”.

Может быть, Вэн и Мардж столкнулись нос к носу и, если они знакомы, сидят сейчас вместе в баре “Анджело”.

– Если меня будут спрашивать, скажите, что я уехал из города.

– Хорошо, синьор.

Том вышел, к подъезду как раз подъехало свободное такси.

– Будьте добры, к Американскому агентству. Водитель поехал не по той улице, где находился бар “Анджело”. Том расслабился и поздравил сам себя. Прежде всего с тем, что вчера под действием нервного импульса ему пришло в голову сбежать из квартиры и перебраться в гостиницу.

В квартире нипочем не ускользнуть бы от Мардж. Адрес она знает из газет. Трюк, удавшийся в гостинице, там бы не прошел: она все равно прорвалась бы в квартиру, чтобы подождать Дикки. Воистину повезло!

В Американском агентстве его ждала почта – три письма, из них одно от мистера Гринлифа.

– Как ваше самочувствие? – спросила молодая девушка-итальянка, выдававшая ему почту.

Судя по наивно-любопытному выражению ее лица, она тоже читала газеты. На ее улыбку Том ответил улыбкой. Ее звали Мария.

– Спасибо, самочувствие отличное, а у вас? К сожалению, она никогда не сможет получать в римском отделении Американского агентства почту на имя Тома Рипли. Двое или трое служащих знают его в лицо. Для почты на собственное имя он завел абонемент в неаполитанском отделении Американского агентства, но до сих пор с просьбой о пересылке ни разу не обращался к ним ни лично, ли письменно, поскольку не ожидал на имя Тома Рипли ничего важного, даже еще одного разноса от мистера Гринлифа. Когда все уляжется, как-нибудь нагрянет в неаполитанское отделение с паспортом Тома Рипли и востребует свою почту.

И все же ему приходилось повсюду таскать с собой Тома Рипли, его паспорт и его одежду, на случай всяких неожиданностей вроде телефонного звонка Мардж сегодня утром. Еще немного, и Мардж оказалась бы в номере. Пока полиция сомневается в невиновности Дикки Гринлифа, было бы чистейшим самоубийством выехать из страны в обличье Дикки, потому что, если ему вдруг придется превратиться в Тома Рипли, в паспорте Рипли не будет отметки о выезде из Италии. Если он захочет выехать из Италии, решительно и бесповоротно вырвать Дикки из лап полиции – ему нужно выехать в обличье Тома Рипли, вернуться в обличье Тома Рипли и, лишь когда полиция закончит расследование, снова превратиться в Дикки. Только гак можно выйти из положения.

Сделать это нетрудно, и выход надежный. Единственное, о чем следует беспокоиться, – это погода в ближайшие несколько дней.

Глава 19

Теплоход приближался к гавани Палермо медленно и как бы ощупью, осторожно раздвигая своим белым носом плавающие в воде апельсинные корки, солому и куски поломанных корзин из-под фруктов. Точно так же, думал Том, и сам он как бы с завязанными глазами приближается к Палермо. До этого он провел два дня в Неаполе, и в газетах не появилось ничего интересного об убийстве Майлза, а о лодке в Сан-Ремо и вовсе ничего. Полиция, насколько ему было известно, его не искала. Но возможно, они просто считали, что не стоит труда разыскивать его в Неаполе, а поджидали в гостинице в Палермо.

Во всяком случае, на пристани полицейских не оказалось. Том поискал их глазами и не увидел. Купил две газеты, взял такси и поехал со своим багажом в гостиницу “Пальма”. В вестибюле полицейских тоже не было. Это был роскошный вестибюль с монументальными колоннами и пальмами в кадках вдоль стен. Служащий сообщил номер заказанной комнаты и дал посыльному ключ. Том почувствовал себя так легко, что набрался храбрости, подошел к окошечку почты и спросил, нет ли чего на имя синьора Ричарда Гринлифа. Служащий ответил, что нет.

Том начал постепенно расслабляться. Итак, не было письма даже от Мардж. Она, разумеется, уже побывала в полиции и выяснила, куда подевался Дикки. На теплоходе Тома посещали ужасные видения. Например, Мардж прибывает в Палермо раньше его на самолете или в гостинице “Пальма” его ждет сообщение от Мардж, что она прибудет следующим теплоходом. Даже на своем теплоходе после посадки в Неаполе он первым делом постарался выяснить, нет ли ее в числе пассажиров.

Теперь он начал догадываться, что недавний эпизод оказался последней каплей, переполнившей чашу терпения Мардж, и она решила мах-путь на Дикки рукой. Возможно, утвердилась в мнении, что он убежал от нее, чтобы быть только вдвоем с Томом. Возможно, при всей ее тупости, эта мысль наконец дошла до Мардж. Вечером, сидя в глубокой горячей ванне и щедро намыливая плечи, Том размышлял, не послать ли ей письмо с подтверждением. Он напишет его как Том Рипли. Сейчас самое время. Напишет, что до сих пор молчал из деликатности и по телефону в Риме тоже не хотелось выкладывать начистоту, но теперь она, мол, сама уже все поняла. Они с Дикки очень счастливы вместе, и тут уж ничего не поделаешь. Том весело захихикал. Он все смеялся и смеялся и никак не мог остановиться. Чтобы прекратить это, пришлось, зажав нос, погрузиться в воду.

Дорогая Мардж, сочинял он, пишу тебе, потому что Дикки, видно, никогда не решится, хоть я просил его много раз. Я считаю, что такого замечательного человека, как ты, грех столь долго водить за нос.

Он снова захихикал, по привел себя в чувство тем, что сосредоточился на до сих пор еще не решенной проблеме. Возможно, среди прочего Мардж сообщила итальянской полиции, что в гостинице “Англия” говорила с Томом Рипли. Полиция, которая ломает голову, куда же он подевался, теперь ищет его в Риме. Полиция конечно же станет искать Тома Рипли где-то поблизости от Дикки Гринлифа. Дополнительная опасность проистекает, например, из того, что его, по описанию Мардж, сочтут теперь Томом Рипли, и произведут личный обыск, и найдут оба паспорта, его и Дикки. Но что сам он сказал насчет риска? Что именно риск-то и придает всему этому главную прелесть. Он не мог удержаться и запел итальянскую песенку:

Не разрешает папа твой,

Не разрешает мама,

Ну как же, как же нам с тобой

Заняться этим самым?

Вытираясь в ванной, он разливался громким баритоном Дикки, который никогда не пел при нем, по Том был уверен, что Дикки подписался бы под его исполнением.

Он надел один из своих новых немнущихся дорожных костюмов и вышел прогуляться в сумерки Палермо. Вот через площадь собор, в архитектуре которого, как он читал, ощущается норманнское влияние. Том припомнил: в путеводителе сказано – собор построен английским архиепископом. Дальше к югу были Сиракузы, где некогда разыгрался морской бой между римлянами и греками. И Ухо Диониса. И Таомино. И Этна! Остров был велик и совершенно нов для него. Сицилия! Цитадель бандита Джулиано! Колонизованная древними греками, пережившая норманнское и сарацинское нашествия! К осмотру достопримечательностей он приступит завтра, но незабываемым останется это сегодняшнее мгновение, подумал Том, остановившись посмотреть на высокий, увенчанный куполом собор. Чудесно созерцать бурые арки его портика и думать о том, как завтра он войдет внутрь, представлять себе сладковатый затхлый воздух собора, запах бесчисленных горящих свечей и лада-па, курившегося здесь сотни лет. О радость предвкушения! Предвкушение было для него приятнее самого переживания. Всегда ли с ним так будет? А когда он проводил вечера в одиночестве, касаясь руками вещей Дикки, разглядывая его кольца у себя на пальцах или его шерстяные галстуки, его черный бумажник крокодиловой кожи… Что это было – переживание или предвкушение?

А там, к югу от Сицилии, лежит Греция. Он обязательно побывает в Греции. Побывает в обличье Дикки Гринлифа, с деньгами Дикки, в одежде Дикки, с манерой поведения Дикки. Но вдруг ему не удастся побывать в Греции как Дикки Гринлифу? Препятствие за препятствием станут громоздиться на его пути: убийство, подозрение, усилия разных людей… А ведь он не хотел убивать, это был вынужденный шаг. Мысль поехать в Грецию и уныло таскаться по Акрополю в обличье американского туриста Тома Рипли нисколько не привлекала его. Тогда лучше уж сидеть дома. Его глаза, устремленные на кампанилу

, наполнялись слезами. Он повернулся и зашагал по другой улице.

На следующее утро Том получил письмо, толстое письмо от Мардж. Он, улыбаясь, сжал его в пальцах. Судя по толщине, там написано то, чего он и ожидал. Он прочитал письмо за завтраком, Смаковал каждую строчку вместе со свежими горячими булочками и приправленным корицей кофе. Письмо и вправду содержало все, чего он ожидал. Даже превзошло ожидания.

“…Если ты действительно не знал, что я была у тебя в гостинице, это означает только, что Том тебе не сказал, но вывод из этого можно сделать тот же самый. Почему ты боишься признаться, что не можешь жить без своего дружка? Могу только пожалеть, мой добрый старый товарищ, что у тебя не хватило смелости сказать мне об этом раньше, и сказать прямо. Ты что же, считал меня провинциальной курицей, которая и слов таких не знает? Не я, а ты вел себя как провинциал. Так или иначе, теперь, когда я сама высказала тебе то, о чем ты боялся рассказать мне, надеюсь, совесть перестанет тебя мучить и ты будешь высоко держать голову. Ведь нет ничего прекраснее, чем гордость за человека, которого любишь, не так ли? Помнишь, мы однажды говорили об этом?

Второе достижение моих римских каникул состоит в том, что я сообщила полиции, где находится Том Рипли – у тебя. Они там, похоже, сбились с ног, разыскивая его. (Интересно почему? Что он натворил?) Я объяснила полиции, насколько хватило моего знания итальянского, что вы с Томом неразлучны, и мне непонятно, как они могли найти тебя, не найдя при этом Тома.

Я поменяла билет на теплоход, хочу съездить ненадолго к Кейти в Мюнхен, а в Америку уезжаю в конце марта, после чего, как я полагаю, наши с тобой пути разойдутся навсегда. Я не держу на тебя зла, дружище. Просто я думала, что у тебя больше мужества.

Спасибо за чудесные воспоминания. Они для меня уже сейчас, как экспонаты в музее или как некий предмет, сохранившийся в янтаре, кажутся немного нереальными, а ты меня, по-видимому, так воспринимал всегда. Желаю тебе всего, всего наилучшего.

Мардж”.

Тьфу! Такие сантименты под самый конец!

Том сложил письмо и засунул в карман куртки. Кинул взгляд на двери гостиничного ресторана, уже привычно ожидая появления полицейских. Если полиция думает, что Дикки Гринлиф и Том Рипли путешествуют вместе, они, наверное, уже проверили регистрационные журналы во всех гостиницах Палермо. Но он не заметил, чтобы за ним наблюдали или шли следом. А может быть, они уже перестали сходить с ума с этим розыском, поскольку узнали, что Том жив. И в самом деле, раз он жив, на кой черт его разыскивать? Может быть, подозрение в убийстве в Сан-Ремо и убийстве Майлза, павшее на Дикки, тоже улетучилось? Может быть.

Том поднялся к себе в помер и принялся писать письмо мистеру Гринлифу на портативной машинке Дикки. Поскольку мистер Гринлиф сейчас, очевидно, очень тревожится в связи с делом Майлза, Том начал с объяснений по этому поводу, здравых и логичных. Он писал, что полиция покончила со своими допросами и теперь единственное, чего они могут от него хотеть, – это опознание подозреваемых, на которых они выйдут, так как ими могут оказаться их с Фредди общие знакомые.

Пока он сидел за машинкой, зазвонил телефон. Мужской голос сказал, что говорит лейтенант такой-то, полиция Палермо.

– Мы разыскиваем Томаса Феликса Рипли. Он не с вами в гостинице? – вежливо спросил он.

– Нет, – ответил Том.

– Вы знаете, где он?

– Думаю, в Риме. Я видел его там три-четыре дня назад.

– В Риме его искали, но не нашли. Вы не знаете, куда он мог поехать из Рима?

– Понятия не имею.

– Peccato

, – сказал полицейский со вздохом разочарования. – Большое спасибо, синьор.

– Не стоит. – Том повесил трубку и вернулся к письму.

Километры скучной прозы Дикки Гринлифа Том катал теперь более бегло, чем когда-то собственные письма. Большую часть послания адресовал матери Дикки, сообщая о состоянии своего гардероба, которое было хорошим, и состоянии своего здоровья, которое тоже было хорошим, и спрашивая, получила ли она триптих из эмали, который он купил в антикварной лавке в Риме и послал ей две недели назад. Попутно размышлял о том, что делать с Томасом Рипли. Полицейский спрашивал его вроде бы вежливо и без нажима, но все же рисковать не стоило. Не следовало держать паспорт Тома на виду в кармане чемодана, пусть даже и завернутым в кучу старых налоговых деклараций Дикки, так что таможенник его не разглядел. Паспорт надо спрятать, например, в подкладку нового чемодана из кожи антилопы, где его не будет видно, даже если из чемодана выложат все вещи, но откуда Том, если понадобится, сможет достать его незамедлительно. А рано или поздно он может понадобиться. Может прийти время, когда оставаться Дикки Гринлифом станет опаснее, чем Томом Рипли.

Половину утренних часов Том провел за письмом к Гринлифам. Он догадывался, что теперь Дикки вызывает у мистера Гринлифа больше беспокойства и раздражения, чем когда Том встречался с ним в Нью-Йорке. Мистер Гринлиф считал, что переезд Дикки из Монджибелло в Рим – сумасбродный каприз. Попытка Тома представить занятия живописью в Риме как перспективные и обнадеживающие потерпела полную неудачу. Мистер Гринлиф отверг ее уничтожающей репликой, мол, лучше бы Дикки вообще не мучить себя занятиями живописью, поскольку он уже убедился, что красивых пейзажей вокруг или перемен декораций недостаточно для того, чтобы сделаться художником. Нужен еще талант. На мистера Гринлифа не произвел также впечатления интерес, проявленный Томом к проспектам фирмы, которые тот ему прислал. Как это было не похоже на то, чего Том ожидал: что мистер Гринлиф будет есть у него из рук, что он полностью загладит невнимание и равнодушие, которые Дикки выказывал родителям прежде, и тогда сможет попросить у мистера Гринлифа немного денег сверх положенного и получит их. Сейчас просить денег у мистера Гринлифа было невозможно.

“Береги себя, мамуля, – писал он. – Остерегайся простуд. (Она писала, что за эту зиму четырежды простуживалась и встретила Рождество сидя в постели, опираясь на подушки, закутавшись в розовую шерстяную шаль, которую он прислал ей в числе других рождественских подарков.) Если бы ты оставила себе и носила одну пару из тех изумительных шерстяных носков, которые прислала мне, ты никогда не простудилась бы. Я за эту зиму ни разу не простудился, а этим не так легко похвастаться, когда проводишь зиму в Европе… Мамуля, не надо ли прислать тебе чего-нибудь отсюда? Для меня такое удовольствие покупать тебе что-нибудь…”

Глава 20

Прошло пять дней. Тихих, уединенных, но очень приятных. Он бродил без определенной цели по улицам Палермо, порой заходя на часок в кафе или ресторан, где читал свои путеводители и газеты. Однажды пасмурным днем нанял извозчика и совершил дальнюю прогулку в Монте-Пеллегрино поглядеть на необычную гробницу святой Розалии, покровительницы Палермо. Изображения знаменитой статуи святой, застывшей в исступленном восторге, который психиатры назвали бы по-другому, он видел еще в Риме. Том нашел гробницу чрезвычайно забавной. Увидев статую, едва удержался, чтоб не захихикать: пышное женское тело в лежачем положении, ищущие руки, бессмысленные глаза, полуоткрытый рот. Все было как в натуре, не хватало только звука – частого дыхания. Тому вспомнилась Мардж. Он посетил один из византийских дворцов, Палермскую библиотеку, с ее картинами и старинными потрескавшимися рукописями в стеклянных ящиках, изучил строение здешней береговой зоны, представленное в путеводителе в виде тщательно вычерченных диаграмм. Сделал набросок с картины Гвидо Рени – просто так, без определенной цели и заучил длинную надпись-цитату из Тассо на одном общественном здании. Он писал письма Бобу Деланси и Клио и Нью-Йорк. В длинном письме к Клио описывал свои путешествия, радости, удовольствия и разнообразные знакомства с достоверностью и страстью, с какой Марко Поло описывал Китай.

Но он чувствовал себя одиноким. Это было совсем не то ощущение, какое испытывал в Париже: один и вместе с тем не один. Тогда ему представлялось, что скоро обретет блестящий круг новых друзей, с которыми начнет новую жизнь, с новыми отношениями, нормами поведения и обычаями, куда более изысканными и чистыми, чем те, что были у него во всей прежней жизни. Теперь он понимал, что это невозможно. Придется держаться вдали от людей. Всегда. Он может обрести другие нормы поведения и обычаи, но не друзей. Разве что уехав в Стамбул или на Цейлон. А что толку находить друзей среди тех, с кем можно познакомиться в таких местах? Он был один. В эту игру можно играть лишь в одиночку. Заведи он друзей, они стали бы для него величайшей угрозой. Ему суждено колесить по белу свету в одиночку. Ну что ж, тем лучше. Тем меньше опасность разоблачения. Стало быть, нет худа без добра. И его настроение понемногу поднималось.

Он изменил свое поведение, начал играть новую роль – созерцателя, стоящего в жизни особняком. По-прежнему был вежлив и улыбался всем. И тому, кто просил дать посмотреть газету в ресторане, и персоналу в гостинице. Но теперь голову держал еще выше, стал немногословным. Его окружал ореол легкой грусти. Он сам получал удовольствие от этой перемены. Полагал, что его можно принять за молодого человека, пережившего несчастную любовь или какую-то сильную душевную встряску и ищущего забвения на культурный лад, посещая красивейшие уголки земли.

Он вспомнил о Капри. Погода была по-прежнему плохая, зато Капри – ведь это тоже Италия! Тогда, с Дикки, Том видел Капри мельком, по это лишь раздразнило его аппетит. Господи, каким занудой был Дикки в тот день! Возможно, нужно воздержаться до лета, подумал Том, до лета держаться подальше от полиции. Но больше, чем в Грецию и на Акрополь, ему хотелось вырваться на один счастливый денек на Капри, а культура пусть подождет. Он читал, что представляет собой Капри зимой: ветер, дождь, не с кем слова сказать. И все-таки это Капри! Водопад Тиберия и Голубой грот никуда не делись, на площади безлюдно, но это та же площадь, каждый булыжник на месте. Можно поехать хоть сегодня. Том ускорил шаг, направляясь к своей гостинице. Лазурный берег и без туристов привлекал его. Может быть, до Капри удастся добраться по воздуху? Он слышал, что от Неаполя туда летают гидропланы. Если в феврале рейсов пет, он может нанять гидроплан лично для себя. Для этого же и существуют деньги!

– Добрый день! Что слышно? – Он с улыбкой поздоровался с портье.

– Вам письмо, синьор. Очень срочное, – сказал портье, тоже улыбаясь.

Письмо было из Неаполитанского банка. В конверт был вложен другой конверт, из банка Дикки в Нью-Йорке. Том сначала прочитал письмо из Неаполитанского.

“10 февраля 19…

Глубокоуважаемый синьор!

Банк “Уэнделл траст компани” в Нью-Йорке поделился с нами своими сомнениями о том, является ли Ваша роспись в получении пятисот долларов за январь сего года подлинной. Спешим сообщить Вам об этом и получить Ваше согласие на принятие необходимых мер.

Мы сочли нужным поставить в известность полицию, а от Вас ждем подтверждения вывода, к которому придет наш эксперт по подписям, а также эксперт по подписям “Уэнделл траст компани”. Всякая информация, которую Вы будете в состоянии нам предоставить, является для нас очень ценной, и мы убедительно просим Вас при первой же возможности связаться с нами.

Дата добавления: 2015-08-28