Бухгалтеры, менеджеры, врачи, фармацевты, провизоры, адвокаты, налоговые инспекторы и даже полковник ФСБ Парешин справедливо считали Марину Строганову женщиной красивой, но старомодной. К примеру,

Малыш

Бухгалтеры, менеджеры, врачи, фармацевты, провизоры, адвокаты, налоговые инспекторы и даже полковник ФСБ Парешин справедливо считали Марину Строганову женщиной красивой, но старомодной. К примеру, Марина не признавала CD- и MP3-плееров, – и слушала музыку исключительно на катушечном магнитофоне «Астра-110-стерео» выпуска того самого года, когда, по Оруэллу, на всем цивилизованном пространстве случилась антиутопия. Она бережно хранила около двух сотен бобин с доисторической попсой: Раймонд Паулс, Алла Пугачева и ВИА «Аракс».

Да, она действительно была красива. Она похожа была на одну из бесчисленных советских актрис семидесятых годов, считавших своим долгом сделать портфолио в кичке или кокошнике, с жемчужными висюльками: «Марфа Васильевна я...» Такое лицо было в моде тогда и почему-то считалось исконно русским, даже если в титрах значилась полячка или француженка. Эта киношная красота многим не давала покоя.

- Марина, – ныл полковник Парешин, наматывая на указательный палец цепочку с ключами от «Гранд Вояджера», – выходите за меня замуж. Вы одиноки, я разведен. Давайте проведем остаток дней вместе.

- Я, конечно, польщена, – отвечала Марина, выпрямляя спину, – но я как-нибудь сама.

Она была еще очень молода, высока и совершенно не собиралась умирать. Ей принадлежало около тридцати аптек от Большого Смоленского до Комендантского проспекта, и делиться бизнесом с возможным мужем Марине не хотелось.

Поговаривали, будто бы она начинала свое дело обычной продавщицей гербалайфа. Каждое буднее утро ровно в девять она приезжала в офис и, посмотревшись в зеркало, начинала командовать. Ее немного смущало отсутствие у нее высшего образования. Но она была наделена от природы тем, чего не было у других, – цепкостью, волей, силой характера. Марина просто видела и делала, и только потом уже начинала задумываться над бизнес-планами, регламентами, юридическими лицами и прочей чепухой, обкармливающей офисное быдло и бесконечных слуг государевых.

Бизнес стремительно развивался. Вдоволь наигравшись с аптеками, Марина нащупала еще одно прибыльное дело, открыв несколько лабораторий по сдаче анализов. Она воистину была Мидасом, способным превращать в золото даже кровь, кал и мочу.

Как и все на этаже, она пила американо за пятнадцать рублей из автомата и дымила на загаженной лестничной клетке, бросая окурки в проржавевшую урну, и дышала в форточку, нервно схватывая большими легкими холодный январский воздух, хотя могла давно позволить себе нежиться под жарким солнцем острова Барбадос.

Ей не денег хотелось уже, а новой жизни, жизни, в которой аптеки не называются «точками», жизни, в которой всё очень серьезно.

Как-то раз в руке у Марины сломалась сигарета.

- Вот обида-то! – воскликнула она, внимательно изучая маленькую трещину, похожую на шрам Гарри Поттера.

Дверь скрипнула. Марина обернулась и увидела русоволосого мальчика из соседнего офиса, с бейджиком на шее.

- Здрасьте, – сказал мальчик.

- Здрасьте, – сказала Марина. – У вас случайно сигареты нет с собой? А то у меня, вот…

Она показала обломки несчастного Гарри Поттера.

- Ага, – кивнул мальчик, вынимая пачку из кармана пиджака. – Берите. Вы же Марина, да?

- Да. А вы, – Марина внимательно посмотрела на бейджик, – Максим.

- Нет, – засмеялся мальчик. – Я Женя. Это не мой бейджик.

Марина тоже засмеялась, а потом спросила у Жени, чем он занимается.

- Я бренд-менеджер.

- Это что означает?

- Реклама. Маркетинг.

- А что вы рекламируете?

- Джойстики. Рули. Веб-камеры. Всякое разное.

- Слушайте, Женя. Если вы рекламщик, может быть, вы согласитесь дать мне небольшую консультацию? А то я даже не знаю, к кому обращаться. Мне надо анализы прорекламировать. Вы в анализах понимаете что-нибудь?

- Есть законы, которым подчиняется любой продукт, – сказал Женя. – У вас же продукт?

- У нас услуги, скорее. Медицинские анализы по современным технологиям, сеть диагностических центров.

- А, я понял. МРТ, рентген, флюорография, да?

- Да. Но есть и более сложные вещи. Можем генетические исследования провести, непереносимость на лактозу, например, или выявить мутацию. Я вам денег заплачу.

- Не надо! Я посмотрю. Давайте я зайду к вам, – он посмотрел на часы, – через сорок минут. Такая дурацкая зеленая дверь, да?

- Да, – улыбнулась Марина, – дурацкая.

Женя не обманул и явился ровно через сорок минут. Марина вывалила на стол всё то, что считала рекламой своей сети.

- Мы очень прогрессивные, – сказала она, – у нас даже блог есть.

- Покажите, – ответил Женя, уже готовясь к прыжку.

Марина развернула в его сторону свой ноутбук.

- Значит так, – вздохнул он, пару раз стукнув пальцами по тачпаду. – Всё это никуда не годится. Вы меня простите, Марина, но такой дряни я не видывал очень, очень давно. Выбросьте всё это, немедленно, в окно, в мусоропровод, куда хотите. Не позорьтесь. Это ужасно.

- Это почему же ужасно? – разозлилась Марина. – Я тут без дела не сижу. Я работаю. Мы все работаем. И работа эта приносит нам прибыль, очень даже приличную. Если бы всё было так плохо, как вы говорите, у нас вообще клиентов не было бы.

- Все люди делятся на два типа, – усмехнулся Женя, – тех, кому достаточно некролога в районной газете, и тех, кто претендует на разворот в «Форбсе». Если вы хотите и дальше продавать лохам пенталгин, то мои услуги вам не нужны. Если же вы хотите большего…

- Хочу.

- Если вы хотите большего, вы должны сделать так, как я скажу. Вот, например, у вас в блоге написано: «Если у женщины обнаружился вирус папилломы в период менопаузы, это, возможно, не вновь приобретенная зараза, а отголоски прошлого. Попав в организм, вирус может спрятаться и проявить себя лишь через несколько десятков лет». Или вот еще, в комментариях: «Мышечная дистрофия Дюшенна дает мало поводов для оптимизма – к 12 годам человек теряет способность ходить, к 25 годам умирает». Марина, вы хотя бы понимаете, что одной такой фразой вы уже лишили себя нескольких сотен тысяч индонезийских рупий, гваделупских франков, зимбабвийских долларов и хорватских динаров? Любая реклама строится на определенных правилах. Любой рекламный ролик – это голливудская сказка со счастливым концом. Сцена первая: человек живет, и все у него хорошо. Сцена вторая: но вдруг приходит злой вирус. Сцена третья: человек испытывает жуткий внутренний конфликт и дискомфорт, думает, быть или не быть. Сцена четвертая: появляется доктор, ну, в данном случае ваша лаборатория, болезнь вовремя диагностируется, подбирается лекарство. Сцена пятая: человек излечивается и снова живет хорошо. А если ему вдруг опять поплохеет, то он знает, куда нужно обратиться. Куда? Правильно! В лабораторию «Санитас». Название, кстати, тоже поменяйте.

- Да почему это поменяйте? – Марина стукнула кулаком по столу. – Это по-латыни! Я сама в словаре смотрела. Означает «Здоровье».

- Я вам говорю, поменяйте. И логотип тоже. Уберите вашу идиотскую змею – у нее пасть, как у толкиновского дракона. Поставьте мишку или панду. Марина, либо вы мне верите, либо нет. Хорошая реклама не может быть построена на негативных эмоциях. Человек, зашедший на ваш блог, не должен в ужасе убегать, натыкаясь на пробирки. Человек должен приходить в вашу лабораторию как на грёбаный праздник, который всегда с тобой! И радоваться, когда ему, простите за выражение, втыкают иглу в жопу!

- Я не согласна, – всё еще сопротивлялась Марина. – Идея блога в том, чтобы навевать интерес к анализам вообще. У нас очень серьезная компания, люди в белых халатах, профессионалы, а не продавцы джойстиков!

- Да поймите вы! – уже теряя остатки самообладания, почти прокричал Женя. – Нет никакой разницы, нету! Анализы, синтезы, джойстики, ноутбуки, сотовые телефоны, духи, машины, шмотки, Большой адронный коллайдер, – все подчинено карме. Вы предлагаете людям заплатить вам денег за что-то, и у человека возникает ряд естественных вопросов. Почему я должен отдавать вам свои деньги? Что я с этого получу? Почему я должен заплатить именно вам, а не кому-то другому? Реклама же говорит: вы должны отдать нам свои деньги, потому что мы сделаем вас счастливыми. Человек ничего не хочет знать о ваших анализах. Он хочет, чтобы вы дали ему надежду, веру и любовь, чтобы вы избавили его от вирусов, бактерий и ленточных червей! Не нужно делать ставку на умных, образованных людей, – болеют все, даже профессора и академики, даже Анатолий Вассерман болеет, – а когда Анатолий Вассерман болеет, его интеллект отключается, и он начинает вести себя как истеричная баба!

- Знаете, Женя, вы мне надоели, – бесцеремонно сказала Марина. – Вы возомнили себя Бог знает каким экспертом. Уходите.

- Да пожалуйста, – пожал плечами Женя. – Если вы хотите все угробить – в добрый путь!

Он встал и вышел, хлопнув зеленой дверью. Марина обхватила голову руками и долго смотрела на свой блог, пытаясь понять, что же она делает не так.

Уже через несколько недель она поменяла название, логотип и уволила несколько человек. Ей понравилась идея с пандой, и она заказала эскиз профессиональному дизайнеру, несколько лет прожившему в Китае.

- Дайте мне ТЗ, – сказал дизайнер.

- Чего дать?

- ТЗ. Техническое задание.

- Я не знаю, – растерялась Марина. – Главное, чтобы он был добрый. Чтобы слезы на глаза наворачивались, когда он улетает в небо.

Марина несколько раз сталкивалась с Женей в лифте или в коридоре, но всякий раз тот холодно здоровался, не более. Она не находила себе места и хотела одновременно извинений в свой адрес и извиниться сама. По вечерам она приходила домой и слушала всё те же старые песни о главном: «Этот мир придуман не нами» и «Ты, кукушка, брось куковать».

Они помирились совершенно неожиданно. Была весна уже, май, суббота. Марина приехала в офис забрать кое-какие бумаги и неожиданно встретила Женю. Он шел по коридору широким, спешным шагом, держа в одной руке маску, а в другой – пейнтбольный маркер.

- Женя, привет, – как ни в чем не бывало, весело произнесла Марина, поворачивая ключ в замке. – Что, война началась?

- Да нет, – в том же шутливом тоне отозвался он. – Просто пострелять еду. Хотите со мной?

- Хочу, – она повернула ключ в обратном направлении. – Только у меня нет… амуниции. И стрелять я тоже не умею.

- Там все есть, – Женино лицо расплылось в широкой улыбке, какие бывают только у героев соцреалистических романов, живущих на Заречной улице. – Машина внизу ждет.

Внизу стоял уазик, битком набитый такими же розовощекими, широкоплечими и улыбающимися мальчиками с масками и маркерами. Марина с трудом втиснулась на заднее сиденье, совершенно забыв о том, что здесь же, на стоянке, в двух десятках шагов стоит ее собственная машина.

- Знакомьтесь, – сказал Женя. – Это Тортилыч. Вон та разбитая арийская физиономия – Шлиман. Если он начнет рассказывать про какую-нибудь древнюю цивилизацию, нужно заткнуть уши воском, как Одиссей, проплывающий мимо сирен. Он помешан на археологии. Мечтает найти потерянную Хазарию. Не слушайте его, короче.

- К твоему сведению, арийцы изобрели колесо, которое сейчас отвезет тебя на полигон. Если бы не арийцы, ты бы пешком драпал до Рыбацкого. В битве на священном поле Курукшетре Господь Кришна был возницей Арджуны, и когда царь Шрутаюдха взмахнул своей палицей…

- Всё, всё, хватит! За рулем Сержант, он у нас главный.

- Вы, стало быть, и есть та самая Марина? – спросил водитель. – Малыш только про вас и говорит.

- Какой малыш?

Все засмеялись. «Пингвины из Мадагаскара», – подумала Марина.

- Я Малыш, – покраснел Женя. – У нас у всех специальные имена, чтобы удобно было переговариваться в микрофон. Это еще с баттлфилда пошло. Ладно. Саш, поехали.

Полигон оказался замороженной стройкой еще советских времен. К искусственным руинам Сталинграда примыкал длинный барак, в котором суетилось сразу несколько групп пейнтбольщиков. Марина тоже облачилась в камуфляж, надела тяжелые солдатские ботинки, взяла маску и маркер, набила его шариками, сняла с предохранителя и немедленно выстрелила в воздух.

- Девушка! – заорал стоявший рядом инструктор. – Нельзя стрелять в жилой зоне! Хотите без глаза кого-нибудь оставить?

- Я же в воздух, просто проверить.

- Всё равно нельзя.

Чтобы играть было интереснее, «пингвины» бросили вызов другой группе.

- Да мы вас уделаем, как детей, – нагло заявила рыжая девица, которая вела переговоры от лица вражеского клана. – Особенно тебя, Малыш, – она показала пальцем на Женю и изобразила звук выстрела.

Марине захотелось сказать в ответ что-нибудь дерзкое.

- Это чё за Жанна д’Арк? – спросила она у Шлимана, с видом деревенского кузнеца подкачивавшего газобаллон маркера.

- А, это Шемякина, – простецки сказал Шлиман. – Она давно к Малышу клинья подбивает. Малыш там чего-то написал про нее в интернетах, она и запала. Обиделась, но запала. Жанна д’Арк – это так, бульварное чтиво. А вот, например, королева Мандухай, Мандухай-хатун по-монгольски. Почему-то никто про нее не знает, хотя она жила в том же пятнадцатом веке. А она лично брала штурмом крепости и устанавливала законы. Когда ее первый муж умер, она вышла замуж за последнего из Борджигинов, восемнадцатилетнего мальчика, наследника династии Юань. В битве при…

Но Марина его уже не слушала.

- Играем на захват флага! – прочитал заключительную мораль инструктор. – Пятая зона! В упор не стреляем! Если зажали противника, просто кричите: «Убит»! Если вас убили, поднимаете руки, выходите из игры, возвращаетесь по моей команде. Задача – захватить флаг противника и принести его к себе на базу.

В пятой зоне, помимо руин и пустых бочек, стоял еще ржавый «Запорожец» без колес.

- Вот что, мальчики и девочки, – хорошо поставленным командным голосом проговорил Сержант. – Кратко рассказываю диспозицию. Видите во-о-он ту бочку из-под солярки? Это условное е-четыре, центр поля. Первоочередная задача – захватить эту точку, после чего давить огнем, пока они не начнут вопить, как вьетнамцы, и бросаться грудью на амбразуру с криком: «Да здравствует товарищ Хошимин»! Этим займется Тортилыч.

Тортилыч молча кивнул.

- Я держу левый фланг, Шлиман – правый. При возможности прорываемся к флагу. Малыш и Марина на подстраховке. Все понятно?

- Да.

Воевать – значит воевать. Марина спряталась за автомобиль, выдохнула и посмотрела в бесконечно синее толстовское небо. Сквозь пластиковое стекло маски оно показалось ей далеким, словно Туманность Андромеды, или какая там еще галактика упоминается в фантастических романах и фильмах, Крабовидная, кажется. «Я будто живу в этом панцире, – подумала она, – я живу, а где-то далеко и небо, и звезды, и туманности, будто я играю в ненастоящую игру. Еще одна точка, аптека, лаборатория, еще один миллион, еще один шажок вперед. Вперед, но к чему? К какой цели? Как же жить-то хочется! До крика, до истошного женского крика, так, что живот сводит и в голове начинает стрелять…»

- Стреляй! – услышала она Женин крик над самым своим ухом. – Марина, стреляй! Слева!

Марина посмотрела налево и увидела выбитого Сержанта. С поднятыми над головой руками он молча двигался в сторону инструктора. В образовавшееся пространство, как вода в прорванную плотину, вваливались суровые «вьетнамцы». Марина развернулась и несколько раз выстрелила. Шарики разбрызгались зелеными и оранжевыми пятнами на бочках и даже на груди одного из противников.

- Вперед! – раздался приглушенный маской голос Шемякиной. – Чего встали? Давайте, валите эту женщину-Рэмбо!

Но женщина-Рэмбо уже вошла во вкус. Она палила налево и направо, ощущая, как с каждым выстрелом внутри нее просыпается какое-то новое существо, другая Марина. Повелитель мертвых вернул Сержанта в строй, и «пингвины» начали яростную контратаку, закрывая образовавшуюся в обороне брешь. Марина тоже передвинулась вперед и, обойдя бочку со стороны, расстреляла в упор уже поднявшего руки «вьетнамца». Из-под маски выскользнула прядь рыжих волос.

- Ты чё, совсем дура? – завизжала Шемякина. – Нельзя же с полутора метров стрелять!

Марина толкнула ее плечом. Девица отлетела к кирпичной стене.

- Слушай сюда, рыжая пизда, – тихо, по-змеиному, произнесла она. – Малыш мой. Будешь выебываться – уничтожу.

- Да пошла ты…

Они стреляли друг в друга еще около часа, то теряя свой флаг, то захватывая чужой, падая на землю, пробиваясь, прижимаясь, поднимая руки, покидая поле и снова возвращаясь в игру.

Ближе к концу она не выдержала. Оказавшись с Малышом в одной точке, она стащила с него пейнтбольную маску и поцеловала. Рядом шлепнулся оранжевый шарик.

- Это Купидон, – засмеялся Женя,– ветреный мальчишка, мазила…

Он обнял ее и прикрыл спиной. За его плечами вырастало бесконечно синее толстовское небо, бараки и далекая трасса, по которой быстро-быстро бежали автомобили.

Новость о том, что Марина Строганова завела любовника на десять лет ее моложе, быстро распространилась по офису, а затем и по всем аптекам-лабораториям. Марина и сама не скрывала своих чувств и светилась, как медуза в ночной воде.

- Веселая царица была Елисавет, – ёмко прокомментировал слух провизор Козлов.

Козлов принадлежал к той особенной породе людей, которую принято называть «русским мужиком». Небольшого роста, узкоглазый, горбатящийся, – иногда казалось, что за поясом у него спрятан топор. Это ощущение дикости, пугачевщины было неистребимо, несмотря на дорогой пиджак и хорошие швейцарские часы. Долгое время он был правой рукой Марины, постоянно придумывая новые способы обогащения: то заключая контракты с какими-то индусами, то заваливая аптечные полки крайне необходимыми, с его точки зрения, отечественному покупателю биодобавками. Нового фаворита Козлов встретил, ощетинившись всей своей трехдневной небритостью.

- Вы что заканчивали, молодой человек? – пожимая протянутую Женей руку, проговорил он. – Гарвард, небось?

- Нет, – улыбаясь, ответил Женя. – Военмех.

Больше всего Козлову не понравились пространные Женины рассуждения о рекламе.

- Наша реклама – это аптечная вывеска, – заявил провизор при первом же удобном случае. – Никакая реклама нам не нужна. Это бессмысленная трата денег. Аптека удовлетворяет первичные потребности. Если человеку становится больно, он бежит в аптеку. Важно лишь оказаться в нужном месте, на перекрестке, так сказать, судьбы.

- Это вы так думаете, – парировал удар Женя, – но почему вы решили, что покупатель пойдет к вам, а не в другую аптеку, через дорогу?

- Потому что у нас самые низкие цены.

- Откуда покупатель знает о том, что у вас самые низкие цены?

- Из ценника.

- Да, но для того чтобы сравнить ценники, покупатель должен зайти в две аптеки. А вы сами сказали, что основная причина, по которой человек идет в аптеку, – это болезнь. Больной человек не будет ходить по аптекам и сравнивать. Он зайдет в первую попавшуюся и купит то, что ему нужно. В какую из двух аптек он зайдет?

- Ту, у которой ярче вывеска.

- Да, но как покупатель сравнит между собой две вывески?

- Глазами! – разозлился Козлов.

Для Марины Женя давно уже перестал быть бренд-менеджером из соседнего офиса и стал просто Малышом. Каждую пятницу она чуть ли не насильно заталкивала его в машину и увозила на дачу, до понедельника, выплескивая на него всю свою накопившуюся страсть, все мельчайшие душевные переживания, словно бы он был ее психоаналитиком, словно хотела, чтобы он принадлежал только ей, как плюшевая игрушка.

- Мне кажется, я тебя люблю, – сказала она однажды. – Только ты какой-то ненастоящий. Таких, как ты, не бывает. Ты как будто из книжки, из романа братьев Стругацких. Ты постоянно улыбаешься, смеешься, будто прислан на Землю откуда-то, из мира победившего коммунизма, где ничего это нет.

- Чего – этого?

- Грязи, Женя, грязи. Если тебя послушать, вся жизнь – она как рекламный плакат, чистенький, глянцевый, в этой жизни всё просто и понятно: живи, люби, работай, играй в пейнтбол. Но люди не такие. Людям непременно нужно конкурировать, понимаешь, подъедать друг друга, драться, доказывать свое право на существование. Это же биология, Дарвин.

- Я-то понимаю. Я маркетолог, всё такое. Я только не понимаю, причем тут грязь. Можно же всё по-цивилизованному делать.

- Нельзя, – Марина покачала головой. – Не в этой проклятой стране. Ты даже не можешь представить себе, как я жила и с чего начинала. Только чтобы добиться хоть чего-то. Чтобы почувствовать, понять, что ты женщина. И что никто и никогда не посмеет прикоснуться к тебе пальцем. Никто!

- У меня тоже такое было однажды, – сказал Женя. – Давно, еще в школе, на выпускном. У нас принято было в школе водку пить на заднем дворе. А я однажды решил, что не буду. Ну, мне показалось это просто некрасивым. Там здание стояло, театр, и я подумал, что это неправильно, рядом с театром водку пить…

В этот момент у Жени зазвонил мобильный телефон.

- Да, – сказал он в трубку, – нет, Саш, не могу, я не в городе.

Он нужен был ей, как ребенку нужен товарищ для игры. Ей нравились его широкие плечи и оттопыренная нижняя губка, а главное – он давал ей надежду, чувство собственного достоинства. Он был физически силен, всегда здоров и, казалось, заражал окружающих его людей своим здоровьем, если существует, конечно, какой-то волшебный микроорганизм, который убивает все наши болячки.

И только провизор Козлов был непреклонен.

- Марина, мы работаем вместе уже семь лет, – высказался он, оставшись с нею наедине. – Мы прошли огонь, воду и Голикову, и я всегда тебя поддерживал, во всех начинаниях. Я согласен, давай сделаем рекламу. Но разумную рекламу. Дадим объявления в газетах, развешаем плакатики по районам. Мы всегда так делали, и это работало. Я не понимаю, зачем вбухивать деньги в то, что, возможно, не принесет нам клиентов.

- Нам не нужны клиенты, – отвечала Марина, одной рукой записывая что-то в блокнот, а другой прихлебывая горячий кофе. – Нам имя нужно. Бренд.

- На хрена нам бренд?

- Слушай, Козлов, – Марина отставила кофе в сторону. – Если тебе чё-то не нравится, дверь там. Это не твои деньги, а мои, и я буду делать с ними всё, что захочу. Захочу – в сундук закопаю и спрячу на острове сокровищ.

Вот и поговори с такой.

Но провизор Козлов не унимался и позвонил полковнику Парешину. Полковник назначил ему встречу в забегаловке с экзотическим названием «Сахара». К счастью, внутри работал кондиционер.

- Я вот чё подумал, Коль, – сказал провизор, откусывая кусок шавермы. – Может, ты пробьешь этого Женю по своим каналам? Должен же он хоть в чем-то замараться. Если человек занимается бизнесом или рекламой, он не может остаться чистеньким.

- Уже пробил, – мрачно ответил полковник. – Ничего. Даже штрафов за неправильную парковку.

- А может, он шпион?

- У тебя чё, Козлов, совсем крыша поехала? Какие шпионы?

- Не знаю, промышленные. Зачем-то существует ваша организация до сих пор. Или вы это… реально занимаетесь кровавым террором, вытаскиваете людей по ночам из постелей, боярынь насилуете, Немцова там с Лимоновым в застенках мучаете? Мутный он какой-то, Коля. Я спрашиваю его: «Как тебя зовут?» – а он смеется и говорит: «Малыш. Хотя по-настоящему меня зовут Сванте Свантесон».

- Даже если он шпион, зачем ему ваши аптеки?

- Отравить людей!

Полковник заржал, как чистопородный орловский рысак, бросил на поднос пятисотрублевую купюру и, бренча ключами, растворился в духоте июля.

Марина несколько раз предлагала Жене бросить свои джойстики и перейти на работу к ней, но Женя всякий раз отказывался. Это приводило ее в бешенство.

- Давай рассуждать здраво, Марин, – спокойно отвечал Женя. – Речь же не только о том, чтобы панду на дверь повесить. Речь о том, чтобы перестроить всю вашу структуру, набрать заново персонал, сделать мерчендайзинг нормальный.

- То есть ты не хочешь мне помочь?

- А почему я должен тебе помогать?

- Почему? - Марина чуть не прикусила язык от возмущения. – Может быть, потому что я с тобой сплю? Я женщина вообще-то, и хочу, чтобы мой мужик мне помогал.

- А тебе не кажется, что это как-то очень по-средневековому?

- Мне кажется, что ты предпочитаешь сидеть и играть в свой плейстейшен, вместо того, чтобы заниматься делом. Языком ты молоть горазд, это да, а как до дела доходит, так тебя сразу нет.

- О Господи! Начинается! – вздохнул Женя. – Ты как моя мама, Марин, ей-Богу! «Малыш, заправь кровать. Малыш, убери игрушки в комнате. Малыш, сними свою идиотскую шапку». Да не хочу я убираться в комнате! Я хочу, чтобы у меня был творческий бардак!

- А, по-моему, ты просто ленивый.

- Я не ленивый. Я просто не люблю делать то, что мне не по душе.

- Вот как. Значит, не любишь говно разгребать? Любишь чистеньким быть?

- Просто считаю, что так нужно жить. Как в притче про Этого. Есть такая растаманская притча, про Этого. Хочешь, расскажу?

- Ну, расскажи.

Притча про Этого

Навозная Куча и есть Навозная Куча. Так калибаны называют детей, не достигших ещё совершеннолетия и не готовых к Великим Таинствам, главное из которых состоит в том, что пока подросток не убьёт первого своего врага и не отберёт его имя, он остаётся просто Навозной Кучей. Но Этот был омерзителен. Вместо того чтобы охотиться на Бледнолицых со своими сверстниками, Этот лежал в гамаке и мечтал о сказочных Небесных Пирожках, чем несказанно возмущал свою мать и, разумеется, Великого Вождя Джеймса Кука.

- Почему не идёшь на войну? - кричал Вождь. - Почему до сих пор не нашёл себе имени?

- Я не хочу никого убивать. У меня уже есть имя. Я Этот.

- Ты Навозная Куча, не более того! Ступай валить лес!

Этот нехотя поднимался и шёл в джунгли.

- Дурак! - сплёвывал Великий Вождь. - Жизнь - суровая штука. Не убьешь ты - убьют тебя. Неужели он этого не понимает? Ты помнишь, как мы работали? От зари до зари! А как воевали? Ах, как мы воевали!

- Зря ты так, - говорила мать Этого. - Он хороший мальчик, просто ленивый немного. Перебесится, переженится...

Но Этот не перебесился. Однажды он куда-то пропал дня на три, вернулся с большим железным топором и срубил целую рощу, на выжигание которой племени понадобился бы целый год.

Этот мгновенно стал самым популярным человеком в племени. Мужчины искали его дружбы, женщины затаскивали в свои хижины и под страхом смерти вынуждали совершить с ними Второе Великое Таинство. Но Этот вырывался из их объятий и залезал на дерево.

Были и недовольные, прежде всего Великий Вождь Джеймс Кук. Они справедливо указывали на сношения Этого с Бледнолицыми и не менее мудро замечали, что рано или поздно сношения эти погубят племя калибанов.

Началась гражданская война. Восставшие любители лёгкой жизни, вооружённые железными топорами, убили Джеймса Кука, подожгли его хижину, распяли жену, расчленили детей, в общем, поступили вполне себе по-калибански, несмотря на все свои красивые пробледнолицевские лозунги. Потом восставшие пришли к Этому и попросили его стать президентом Объединённой Республики Калибанистан.

- Я не хочу, - вдруг заявил Этот. - Вы все тут насильники и убийцы. Я вас презираю.

После двух часов яростных упрашиваний и угроз Этот согласился занять пост специального представителя Калибанистана в Лиге Наций.

Ближе к концу лета провизор Козлов пришел в офис, улыбаясь во все свои тридцать два мелких, как у акулы, зуба.

- Как обещало, не обманывая, проникло солнце утром рано, – произнес он, удобно разваливаясь на стуле, – косою полосой шафрановой от занавеси до дивана…

- Чё тебе надо, Козлов? – спросила Марина, листая свой блокнот.

- Вы шли толпою, врозь и парами, вдруг кто-то вспомнил, что сегодня шестое августа по старому, Преображение Господне, – продолжал юродствовать провизор. – Такие дела, Марина Аркадьевна, день сегодня добрый, православный. Хорошие новости у меня для тебя, Марина Аркадьевна, очень хорошие. Скоро мы с тобой будем кататься, как плавленый сырок «Дружба» в финском маргарине. Выйдем на новый уровень, так сказать. Ты же давно хотела выйти на новый уровень?

- Ну, хотела.

- Аптеки, лаборатории, – это, конечно, суперски. Но у меня созрел диавольский план. Давай-ка мы с тобой, Марина Аркадьевна, купим больницу.

- Больницу?

- Ну да, больницу. Маленькую такую, на две тыщи мест, и с институтиком при ней, повышения квалификации.

Козлов назвал одну из самых старых и самых известных питерских клиник.

- Погоди-ка, погоди-ка, – сообразила Марина, – ты хочешь сказать, что мы можем взять под контроль государственное учреждение, потом незаметно сделать его частным и начать гонять людей по кругу: из аптеки – в лабораторию, из лаборатории - в клинику, а из клиники – снова в аптеку?

Козлов позёрски захлопал в ладоши.

- Эти больницы, – пояснил провизор, – они все равно на хрен никому не нужны. Там все врачи работают в больнице на полставки, а живут в основном на доходы в другой клинике, коммерческой, и, разумеется, переливают самых выгодных своих клиентов, как кровь, из бесплатной шараги – в человеческую, с занавесочками и телевизором. Да чё я тебе рассказываю, ты и сама это прекрасно знаешь. У нас ни в одной больнице нет толкового менеджера, да и кто туда пойдет, на копеечную-то зарплату? Всё, на что они способны, – это бахилы продавать за пять рублей. Ну, так вот. Я уже обо всем договорился, есть план-перехват, мы начинаем со спонсорской поддержки, а уже через год подгребаем всё под себя.

- Звучит заманчиво. Риски?

- Ну, какие риски у нас могут быть, Марин? Да в нашу больничку на второй день прибежит на бесплатный массаж половина всех питерских ментов и треть гэбэшников, – чё, зря мы их, что ли, семь лет подкармливаем?

- Хорошо, – сказала Марина. – Я подумаю.

Больше всего в его поведении раздражала ее нарочитая небрежность, с которой он относился к любому делу. Он ничего не воспринимал всерьез. Он слушал непонятную Марине музыку, преимущественно «туц-туц-туц», играл на своем айпаде в «Демократию» и смотрел Симпсонов, хотя на даче стояла тарелка, показывавшая сто пятьдесят телеканалов. Иногда он выходил на улицу, колол дрова для камина, а потом возвращался, и смотрел на нее, и улыбался, а в глазах его было написано: «Отпусти меня».

В конце сентября Женя внезапно засобирался в лес.

- Я в Каннельярви поеду, – сказал он. – Постреляю с пацанами, на свежем воздухе.

- Мы же вроде на дачу хотели ехать, – возразила Марина.

- Да не хочу я на дачу.

- Вот как.

Стало по-осеннему тяжело. Говорят, деревья сбрасывают листья, потому что не могут больше выносить их тяжести, будто бы что-то обламывается у самого корешка.

- Поедем со мной, – сказал Женя. – В лесу хорошо. Тихо, спокойно. Только там и чувствуешь себя человеком. А какой рассвет! Сейчас черники полно, грибов. Хочешь черники?

- Не хочу. Мне надо больницу купить.

- Как хочешь.

Главный врач клиники оказался милым старичком, похожим на гнома из сказки «Желтый Туман». Он долго рассказывал Марине про то, как однажды случайно проглотил хирургическую иглу.

- И вот, представьте себе, Мариночка, выбегаю я во двор, а в животе у меня игла, которой я совершенно не чувствую, но точно знаю, что она уже в двенадцатиперстной кишке…

Провизор Козлов уже бродил по этажам, осматривая будущие владения и распугивая своей широкой пастью санитарок.

- А где твой дипломированный маркетолог? – усмехнулся он. – Разве его присутствие не требуется при родах? Кстати, если чё, у меня припасена бутылочка Эвана Уильямса.

- Слушай, Козлов, – сказала Марина. – Я давно хочу у тебя спросить одну вещь. Мы с тобой семь лет вместе работаем, а ты ко мне ни разу не приставал, ну, даже намеков не делал.

- Я, Марина Аркадьевна, придерживаюсь строгих нравственных взглядов, – пояснил провизор. – Папенька мой бил меня нещадно за детскую мастурбацию, полагая, что все беды этого мира – от избытка воображения. И хоть я и ненавидел его за это, тем не менее, именно он сделал меня человеком и наставил на путь истинный. Чему учит нас экзистенциальный философ Бодрийяр? Тому, что единственно возможная реальность – это реальность, данная нам в ощущениях. Ежели мы начинаем себе иную жизнь придумывать, то и мы и не люди уже вроде как, а симулякры.

- Козлов, где ты набрался этой хрени?

- В монастырях.

- Каких монастырях, Козлов?

- Тибетских, Марина Аркадьевна, тибетских. В волшебной стране Олмо Лунгринг.

Женя вернулся из Каннельярви с сильной простудой. Он намочил ноги, но увлеченный игрой в пейнтбол, не поменял носки.

- Да всё нормально, – махнул он рукой. – Попью «ТераФлю», всё пройдет. Зато весело было.

Ночью температура подскочила до сорока градусов. Марина обнаружила, к стыду своему, что в домашней аптечке нет ничего, кроме аспирина и активированного угля. Она позвонила Козлову.

- Да, – сонным голосом сказал провизор, – я слушаю. Чё случилось?

- Что при гриппе пить надо? – почти проорала в трубку Марина. – Арбидол?

- Арбидол – припарка для мертвых. Попробуй ингаверин.

Но даже ингаверин, купленный в первой же круглосуточной аптеке, попавшейся за мигающим желтым глазом светофором, не помог. Утром Марина не выдержала и вызвала скорую. Женю отвезли в ту самую клинику.

- Пневмония, – послушав Женины хрипы, сказал главврач-гном. – Не страшно. Поколем антибиотики, жить будет.

Марина облегченно выдохнула.

9 октября, в свой день рожденья, на Иоанна Богослова, она проснулась от веселого свиста за окном. На красной ветке рябины сидела хохлатая синица.

- Тир-р-ри-ри-ри-ри! – сказала синица.

- Тир-р-ри-ри-ри-ри! – сказал мобильник.

Марина взяла трубку и услышала Женин голос, вполне здоровый.

- Я очень тебя люблю, – произнес он. – С днем рожденья! Я хотел подарить тебе планшет, но вовремя вспомнил, что у тебя даже айтюнза нет.

- Ты еще в больнице?

- Да, пока не выпускают.

- Я сегодня к тебе приеду.

- Хорошо. Но только учти, что ко мне сегодня еще ребята нагрянут.

- «Пингвины»?

- Ага. Когда тебя ждать?

- Вечером. Мне в налоговую нужно съездить.

- Хорошо.

Войдя в больничный холл, она обнаружила посреди него Козлова, яростно доказывавшего что-то Сержанту. Рядом стояли молчаливый, как всегда, Тортилыч и непривычно угрюмый Шлиман, а также – вот неприятный сюрприз! – Шемякина, с виноватым видом разговаривавшая с главврачом.

- Пришла, – произнес Шлиман, и все сразу же замолчали.

- Марин, – повернулся Козлов. – Тут такое дело… В общем, всё плохо…

- Я не знала, – сказала Шемякина, и Марина увидела, как по щеке её быстро скатывается слеза, – не знала, что ему нельзя выходить… Я спросила, как он себя чувствует, он сказал: «Лучше не бывает»…

- Он просто вышел покурить, – перебил её Сержант.

- Несмотря на мой категорический запрет, – добавил главврач.

- Сердце не выдержало, – внезапно прорезался голос у Тортилыча, густо окрашенный баритон, похожий на голос Пилата из рок-оперы.

Она долго кричала еще, и бросалась с кулаками на Шемякину, словно та действительно была в чем-то виновата, и на доктора, безуспешно пытавшегося объяснить ей, что от пневмонии не умирают, но пневмония может дать осложнения, и нужно лежать в койке, а не бегать по этажам, и на Сержанта, который уговорил тогда Женю поехать холодным сентябрем в Каннельярви, и на Козлова, обзывая его «тибетским колдуном», и даже на Шлимана, рассказывавшего что-то про Петра Первого и про графа Резанова.

- Он был лучше вас всех! – плакала она. – Он придумал панду!

Ночью ей приснился страшный сон. Будто бы она стоит у кирпичной стены, и настоящие, мультипликационные пингвины из Мадагаскара расстреливают ее из пейнтбольных маркеров, а она заламывает руки и повторяет одну и ту же фразу:

- Я обращаюсь к вам с требованьем веры и с просьбой о любви.

Дата добавления: 2015-08-28