Несколько раз Маврикию приходилось основательно трудиться над чисткой тела Криббена — с головы до пят, — используя крепкое карболовое мыло и щетку с жесткой щетиной, вроде тех, какими скребут полы. Криббен вставал в ванну, в которую наливал воды на три дюйма (ровно столько, сколько позволял наливать детям для купания), и Маврикий начинал работу с лица и грубых волос учителя.
— Крепче! — требовал опекун у мальчика глухим и утробным голосом. — Очисти мое грешное тело, мальчик, смой с меня всю нечистоту!
И так же, как во время порки, мужская плоть Криббена начинала наполняться кровью, пока не вставала во весь рост. Маврикий тер изо всех сил, как его и просили, кривя лицо от усилий, и кожа Криббена становилась красной и вспухшей. Как его опекун вообще выдерживал сочетание жесткой щетины и едкого мыла, мальчик мог только гадать. Потом шея и спина Криббена начинали выгибаться, руки поднимались на уровень плеч, и он смотрел на яркую лампочку на потолке широко открытыми глазами, как будто загипнотизированный, его рот широко раскрывался, выставляя напоказ желтые зубы, и Маврикий тер еще сильнее, сам ужасаясь причиняемой им боли, — тер грудь Криббена, его бедра, ноги, краснеющие на глазах, покрывающиеся мелкими царапинами от жесткой щетины.
Наконец от очищения мужчина почти полностью терял силы, он сгибался, его руки хватались за края ванны, и ноги подгибались под ним, он шепотом просил Маврикия остановиться, дать ему передышку, ведь его тело уже чисто, его грехи отпущены…
Много позже, через годы, Маврикий не раз думал и о том, что Августус Криббен никогда, ни разу не пытался посягнуть на него во время таких сеансов — хоть в часы порки, хоть в минуты чистки, — хотя и возбуждался сверх всякой меры (неужели он ни разу не заметил, что и Маврикий испытывал возбуждение?). А вот Магда… Магда — совсем другое дело.
…Он, как обычно, обнаружил Магду ожидающей под дверью ванной комнаты, когда вышел после обряда очищения жесткой щеткой, — но на этот раз в ее всегда холодных глазах светилась откровенная похоть. Когда он закрыл за собой дверь ванной, предоставив обнаженному мужчине продолжить его молитвы, теперь уже превратившиеся в едва слышное бормотание, Магда кивнула ему, приказывая следовать за ней. Сестра Криббена повела мальчика по тускло освещенной галерее к своей спальне и втащила внутрь, потянув за рубашку. Она, все так же не говоря ни слова, подтолкнула Маврикия к кровати и заставила лечь. Потом выключила лампу, горевшую на тумбочке, и Маврикий услышал, как Магда раздевается в темноте.
Если Магда и была разочарована в своем юном любовнике — он мог иметь достаточно крупные достоинства для своего возраста, но все равно ему было всего лишь двенадцать лет! — то она никак этого не показала. Вместо того она велела Маврикию помолиться вместе с ней и попросить у Господа прощения за смертельный грех, который они совершили, вот только они должны делать это потише, чтобы ее брат не услышал, случись ему пройти мимо двери спальни во время ночного обхода. А часом позже, после многократного повторения акта раскаяния, Маврикию было позволено уйти и осторожно прокрасться в детскую спальню.
На следующий день Магда выглядела как обычно — холодная, с каменным лицом, хотя и обращалась с Маврикием менее сурово, чем с другими мальчиками и девочками. Августус Криббен также относился к Маврикию с меньшей строгостью и ни разу не опустил на него свою бамбуковую плеть и не наказал каким-либо другим образом, хотя и нельзя было сказать, что Маврикий не делал ничего такого, что могло бы вызвать неудовольствие опекуна. В некотором смысле Маврикий даже стал членом правящего триумвирата Крикли-холла, хотя его власть и ограничивалась тем, что он доносил на других сирот и поддерживал порядок, когда Криббен или Магда были заняты в другой части дома.
Так оно и шло: порка Августуса Криббена, натирание его жесткой щеткой, потом любовные упражнения с Магдой, пока другие дети в это время жили в голоде и холоде, их ежедневно терзали наказаниями и лишали любви (в которой они нуждались больше, чем в чем-либо другом).
А иудейский мальчик подвергался особым мучениям. Маврикий с восторгом сообщил Магде, что Стефан однажды ночью забрался в постель Сьюзан Трейнер и так и спал там до утреннего звонка. Магда выразила отвращение (но при этом испытала и извращенное удовольствие), услышав о подобном безобразии, и Стефана немедленно отправили в чудовищно холодный и сырой подвал, где и оставили на весь день и на всю ночь, одного, в темноте, и он мог слышать только одно: непрерывный шум воды, бегущей в глубине колодца. Это было страшное, жестокое наказание, потому что полная темнота, конечно же, рождала в уме пятилетнего ребенка всевозможных монстров и демонов, особенно в уме такого ребенка, которому уже довелось пережить личную трагедию. Сьюзан Трейнер не просто возражала против этого, она кричала на Криббена и Магду — и заработала тем самым шесть ударов бамбуковой палкой. Маврикий ухмыльнулся, когда она и после этого продолжала просить за малыша и получила еще шесть ударов, на этот раз по костяшкам пальцев. Это наконец заставило ее замолчать, она только выла от боли. А когда Стефана на следующий день выпустили из подвала, он стал бледнее и молчаливее, чем когда-либо прежде. Он был полностью усмирен.
Маврикий наслаждался жизнью в Крикли-холле. Он искренне благоговел перед Августусом Криббеном, всегда остававшимся на недосягаемой высоте. Даже во время порки и чистки мальчик был просто служителем божества, его вещью, — и это более чем устраивало Маврикия. И еще Маврикий наслаждался тайной связью с Магдой, хотя ее тело было тощим и костлявым, а ее груди — маленькими и плоскими (но подобное несовершенство ничуть не беспокоило мальчика; сексуальное пробуждение слишком радовало его, чтобы думать о каких-то мелочах). Жизнь в Крикли-холле, пусть и несколько суровая, была совсем неплоха, и Маврикий был всем доволен. Но потом появилась эта въедливая Нэнси Линит и постаралась испортить всеобщее благоденствие.
Гром
Лорен и Келли сидели в своей комнате, подавленные и тихие. Эва дождалась, пока Лорен вернется из школы, и тогда уже объяснила девочкам, что их брат никогда больше не вернется к ним, потому что он утонул год назад, когда она потеряла его в парке. Сестры после этого сообщения долго плакали в объятиях матери, но Эва не плакала вместе с ними. Она и сама не понимала, почему это так, только ее ум — и ее сердце — как будто онемели и застыли. У нее не осталось сил на проявление чувств. Эва предполагала ведь раньше, что уверенность в гибели Кэма будет сильным ударом для нее, но теперь она поняла, что сломалась сразу, в тот самый день, когда Кэм исчез. И каждый последующий день лишь добивал ее.
Поэтому вместо того, чтобы плакать, она постаралась занять себя: прибрала в доме, помыла пол в кухне (из-за сырой погоды в дом приносили так много грязи!), перестелила постели, заново разожгла огонь в гостиной и большом холле, вообще искала любых занятий, лишь бы не сидеть сложа руки. Это не значило, конечно, что она не думала о Кэме — его милое личико постоянно стояло перед ее мысленным взором, но как-то неотчетливо. Зато стоило ей прикрыть глаза, сразу и краски, и черты оживали. Она пока что справлялась с собой, вот и все, что она могла сказать о себе, но не знала, насколько ее хватит. Эва полагала, что продержится до тех пор, пока эмоции не наполнят ее снова до такой степени, что выплеснутся наружу.
Прямо сейчас она готовила ужин девочкам, пока те отдыхали (похоже, долгие слезы полностью истощили их силы). Когда Эва острым ножом проверяла, готов ли варившийся на плите картофель, она услышала далекий раскат грома. Перегнувшись через кухонную раковину, она наклонилась вперед и посмотрела в окно.
Снаружи было темно, но вдруг через секунду-другую яркая молния прорезала тяжелую массу туч, и Эва увидела, что качели под большим старым дубом раскачиваются из стороны в сторону, толкаемые сильным ветром. Мост тоже осветился, и пенящаяся, бурная река под ним… Эву испугало то, что уровень воды в реке поднялся слишком сильно, волны почти выплескивались через высокие берега. При виде этого зрелища она уронила нож в раковину.
Гром, грянувший следом за молнией, прозвучал куда громче прежнего, как будто что-то взорвалось прямо над крышей дома, и Эва сжалась от страха. Гэйб. Ей нужно, чтобы Гэйб был рядом. Но она ведь сама потребовала, чтобы он остался в Лондоне, не рисковал понапрасну, отправляясь в обратный путь. Он и так наверняка слишком устал от поездки в город и еще к тому же испытал тяжелое потрясение, когда ему пришлось осматривать маленькое тело Кэма (он не сказал ей, как выглядел их сыночек, но она догадывалась, что после года в воде… Нет! Она не должна думать об этом…). Эва приказала себе думать только о Гэйбе. Все, что она знала прямо сейчас, — так это то, что нуждается в его присутствии, ей необходимо, чтобы он был с ней и детьми. Но он не мог уехать из Лондона, не сегодня, не в такую погоду. Наверное, у него хватило разума остаться на ночь в городе?
Бешеный порыв ветра ударил в кухонные окно и дверь, заставив Эву инстинктивно сделать шаг назад.
Она слышала, как весь дом трещит под ветром, как дрожат оконные стекла и даже парадная дверь — тяжелая, дубовая — подрагивает на петлях. Эва ненавидела этот дом. И хотя именно она сама убедила Гэйба остаться здесь, она чувствовала отвращение к Крикли-холлу за то, что он был тем, чем он был: покойницкой, где одиннадцать ребятишек подвергались пыткам со стороны их жестокого и безумного опекуна. История дома почти физически ощущалась.
Эва слегка вздрогнула. Как холодно, как тут всегда холодно…
Лампочка внезапно потускнела, потом снова разгорелась, снова почти погасла и опять ярко вспыхнула.
«Ох, только не это, пожалуйста, — как-то отстранение подумала Эва, — пожалуйста, только не это! Не надо нам перебоев с электричеством. В такую ночь нам нужно много света».
Она подпрыгнула на месте, когда из холла донесся громкий удар. Эва поспешила к внутренней двери кухни и вышла в холл, чтобы выяснить, в чем причина шума. Удар повторился, но на этот раз Эва увидела, что его произвело.
Дверь подвала резко распахнулась, с силой ударившись о деревянную панель стены. Дверь тут же качнулась обратно, отскочив от стены, но остановилась на полпути, оставшись довольно широко открытой.
Эва почти побежала к подвалу, ее каблуки резко застучали по каменному полу. Она схватилась за дверь, когда та уже намеревалась повторить фокус и еще раз врезаться в стену позади. Крепко держась за ручку, Эва заглянула в глубокий темный подвал и тут же ощутила сквозняк, тянувший снизу, — движение воздуха было таким сильным, что волосы на голове Эвы слегка шевельнулись. Это было глупо, конечно, однако Эве показалось, что плотная тьма как будто медленно ползет вверх по ступеням лестницы, словно ее поднимает потоком холодного воздуха.
Эва закрыла дверь и заперла ее, хотя и знала, что та ни за что не останется закрытой. Когда пальцы Эвы коснулись ключа, он показался ей просто ледяным.
Убийство
Маврикий Стаффорд решил, что можно заказать еще одну порцию «Хеннеси», но только последнюю — он не хотел, чтобы от него несло спиртным, когда он поднимется к тому дому, — и, взяв у стойки бара бренди, снова вернулся в свой уютный уголок.
Ресторан и паб наполнялись и наполнялись, и Маврикий отметил, что болтовня выпивох становится все более нервной, а смех, время от времени доносившийся с разных сторон, звучал на пару децибел громче, нежели ему следовало бы. О да, люди чувствовали себя вполне удобно в баре, но он сомневался, чтобы хоть один из них даже на одну-единственную секунду забыл о буре, бушевавшей снаружи. Очередной раскат грома прогрохотал уже прямо над ними, гроза двигалась к заливу, к маленькой деревушке. Было довольно забавно наблюдать за тем, как сидевшие в пабе и ресторане разом посмотрели на толстые оконные стекла, когда улица осветилась вспышкой молнии и в очередной раз взорвался гром. Неотесанные мужланы, вот кто они. Ему такие люди неинтересны. Впрочем, его интересовали весьма немногие. Маврикий не слишком любил людей.
Он вернулся к своим воспоминаниям. Однажды в Крикли-холл явилась Нэнси Линит, присланная Департаментом образования, — она должна была помогать обучать эвакуированных. Наверное, в департаменте просто не знали, что с ней делать.
Поначалу Августус и Магда не обратили особого внимания на благонравную девицу Нэнси Линит. Да, у нее было хорошенькое маленькое личико и пышные вьющиеся волосы цвета меди, и Маврикий поначалу чуть ли не влюбился в нее, пока не обнаружил, что шаль, которую она постоянно носила на плечах, закрывая руки, на самом деле служила маскировкой отвратительного уродства. Ох, все очарование Нэнси разом исчезло в глазах Маврикия, ее вид сразу опротивел ему! Кисть девушки представляла собой высохшую скрюченную лапу, и вся рука до локтя выглядела так же мерзко. Но она ведь не могла постоянно прятать ее. И когда шаль однажды соскользнула и Маврикий увидел это уродство, его чуть не стошнило. Это Господь наказал ее за прошлые и будущие грехи, тихонько объяснила ему Магда. Господь может наказывать нас как в этой жизни, так и в следующей.
Однако молодому садовнику-помощнику она понравилась, и он как будто и не замечал чудовищной беды девушки. Но все это благополучно кончилось, когда Перси Джадда призвали в армию и он уехал из Крикли-холла.
Нэнси любила детей. Она портила их. Вечно им улыбалась и гладила по головкам, как будто они были ангелами Господними. Она понятия не имела, как держать детей в узде, хотя они вели себя просто безобразно, если она была рядом, они совсем не боялись говорить с ней и даже спорить. Дети обожали мисс Линит.
Да, но она никогда не гладила по голове Маврикия. Он даже не помнил, чтобы она хоть раз улыбнулась ему. Может быть, только в первые день-два. А потом ее настроили против него, несмотря на то что он старался ей понравиться. Тогда и он восстал против нее, стал доносить на ее мягкое обращение с детьми Магде, зная, что Магда обо всем расскажет Августусу.
По мере того как шли недели, молодая учительница все сильнее и сильнее бунтовала, возражая, когда Августус находил причину для наказания старших детей бамбуковой плетью, и буквально вставая у него на пути, когда он пытался проделать то же самое с маленькими. Она была против и других наказаний — лишения пищи, стояния в углу холла, порки кожаным ремнем Магды, — то есть она не признавала вообще никаких наказаний.
И однажды это случилось: мисс Линит пригрозила отравиться к школьным властям и все рассказать о жестокости (это ее слово), с какой Криббены обращаются с эвакуированными детьми. Поводом ко взрыву послужила Сьюзан Трейнер.
Был вечер, и детям предстояло купание в ванне. Сьюзан должна была мыть малышей, пока не подойдет и ее очередь искупаться в трех дюймах воды в паре с Брендой Проссер. Маврикий топтался на галерее, у лестницы, — он должен был следить за тем, чтобы дети после купания отправлялись прямиком в постели, — когда вдруг воздух прорезал панический вопль.
Магда Криббен, находившаяся на своем обычном месте, на стуле у двери ванной комнаты, мгновенно вскочила. Сверху Маврикий видел, как Августус быстрым шагом пересек холл, привлеченный шумом. Его шаги тяжело простучали по ступеням и мимо Маврикия. Лицо Августуса потемнело от гнева. Маврикий последовал за своим кумиром к открытой двери ванной, где Августус остановился так резко, что мальчик едва не налетел на него. Маврикий выглянул из-за плеча опекуна.
Бренда стояла рядом с ванной, вода стекала с нее на кафельный пол. Она была обнажена и дрожала, ее испуганные глаза уставились на съежившуюся в ванне фигурку. Магда ударила девочку по лицу, чтобы та прекратила плакать.
Обнаженная фигура в ванне оказалась Сьюзан, она стояла, согнув ноги и сгорбив плечи, а на ее пальцах, прижатых к низу живота, виднелась кровь. Кровь стекала и по ее ногам, окрашивая воду в ванне в красный цвет. Маврикий помнил всю эту сцену так, будто видел ее только вчера.
— Сьюзан ранена! — простонала Бренда, показывая на свою старшую подругу.
Маврикий был зачарован — но не видом двух обнаженных девочек, не маленькой грудью Сьюзан, а видом крови на ее ногах. Августус как будто примерз к месту.
— Прекрати, девчонка! — резко сказала Магда Бренде и оттолкнула ее в сторону. Глаза опекунши сузились, в голосе послышалось презрение. — Ты мерзкая, грязная девка! — рявкнула она на Сьюзан. Сорвав с металлического крючка влажное полотенце, она бросила его перепуганной одиннадцатилетней воспитаннице. — Возьми это! Промокни кровь!
— Что это такое, мисс? — боязливо спросила Сьюзан. — Я умираю, да?
— Разумеется, нет. — Ни малейшего признака сострадания не слышалось в голосе Магды, только гнев и отвращение. — Ничего с тобой не случилось.
— А почему у меня кровь идет?
— Потому что ты нечиста. Это обычная женская болезнь, проклятие Господа нашего, насланное на нас за первородный грех.
— Но я не грешила, мисс. Клянусь, я не делала ничего плохого!
— Ну так сделаешь. Ты слишком уж молода для менструаций. — Магда как будто выплюнула это слово, словно оно само по себе уже было чем-то чудовищным. — Ты безнравственная девчонка!
Августус наконец заговорил, и его голос звучал жестко:
— Ее следует держать отдельно от других, иначе ее нечистота замарает всех.
Бренда, забившись в угол ванной комнаты, негромко всхлипывала. Сьюзан отшатнулась от Магды и прижалась к кафельной стене ванной.
— Пожалуйста, помогите мне, — умоляюще произнесла та, взглянув на воспитателей.
Магда схватила ее за запястье.
— Идем со мной. У нас найдется местечко для грязных девчонок.
Она дернула Сьюзан к себе, и девочка, чтобы не упасть, шагнула вперед, все еще прижимая к низу живота краснеющее от крови полотенце.
Августус схватил девочку за другую руку, и Маврикий поспешно отступил от двери ванной комнаты. Брат и сестра выволокли согнувшуюся девочку наружу.
— Мое платье! — вскрикнула Сьюзан, волоча ноги по полу.
Августус и его сестрица лишь крепче ухватились за ее руки и потащили воспитанницу по галерее.
— Там, куда ты идешь, тебе не понадобится одежда, — насмешливо сказала Магда.
Остальные дети сгрудились у лестницы, ведущей в спальни, и ни один из них не осмелился сделать даже шаг в сторону галереи. Двое самых маленьких, Стефан и Пэйшенс, цеплялись за Евгения Смита, и оба плакали.
Маврикию никогда не забыть выражения бесконечного стыда на лице Сьюзан, когда ее, обнаженную, тащили мимо друзей, и он никогда не забудет чувства самодовольства, охватившего его самого, когда он плелся следом за опекунами, хотя и был более чем заинтересован состоянием девочки. Может, она как-то умудрилась порезаться? И что, кровь так и будет идти, пока Сьюзан не умрет?
Сьюзан непрерывно визжала, пока брат и сестра волочили ее вниз по лестнице и через большой холл, и пятна крови падали на пол, отмечая ее путь. Но Криббены не обращали внимания на отчаянные мольбы девочки — она поняла, куда ее ведут, и просила не делать этого. Маврикий остановился на галерее перед лестницей и наблюдал за ними. На суровом лице Магды отразилась мрачная злоба, когда Августус решительно шагнул вперед и в его глубоко сидящих глазах вспыхнула ненависть, а на тонкой нижней губе выступила пена. Именно в тот момент Маврикий, которому исполнилось всего двенадцать лет, но который был не только крупным, но и весьма умным и сообразительным для своего возраста, отчетливо понял, что в его опекуне таится безумие, едва прикрытое благопристойной внешностью, но готовое прорваться наружу в любой момент. Мальчику много раз приходилось видеть, как Августус впадает в ярость, но в этот вечер в темных глазах Августуса он заметил с трудом подавляемую жажду убийства. Маврикий ощутил это сразу, как только увидел взгляд опекуна, и его охватил глубокий страх, благоговейный страх. И чувства подсказали ему, что он всегда будет и бояться, и боготворить Августуса, даже после его смерти.
Магда ждала у двери подвала, пока ее брат тащил вниз упиравшуюся девочку. Отчаянные вопли Сьюзан разносились по холлу, усиленные кирпичными стенами подвала и узкой лестничной клеткой. Но внезапно девочка замолчала.
Маврикий услышал тяжелые шаги по скрипучей узкой лестнице, и вот уже Августус стоял в дверях подвала рядом с Магдой. Дети, наконец решившиеся подобраться к ограде галереи и смотревшие сквозь балюстраду, разом шарахнулись назад, к лестнице наверх. Бренда Проссер, наконец-то одевшаяся и вышедшая из ванной комнаты, побежала за остальными. Только Маврикий продолжал наблюдать, напуганный, но и зачарованный. В этот момент он всерьез подозревал, что Сьюзан Трейнер убита в подвале. Но слова Августуса, обращенные к сестре, рассеяли его подозрения.
— Она останется там, пока вся грязь не вытечет из ее тела. Я посоветовал ей помолиться о своей нечистой душе, и она не получит еды, пока истечение не закончится.
— Но это же несколько дней, брат, — услышал Маврикий слова Магды.
Лицо Августуса казалось высеченным из гранита, оно было жестким и лишенным выражения.
— Это будет ей наказанием. Дашь ей только воды.
Не произнеся больше ни звука, Магда заперла дверь подвала и пошла следом за братом в гостиную, которая использовалась как кабинет. Новая запись в черной книге, подумал Маврикий, довольный тем, что его собственное имя ни разу не было начертано на страшных страницах.
Он еще некоторое время сидел на верхней ступеньке лестницы, ожидая, не позовут ли его хозяин или хозяйка. Прошло около часа, но внизу было тихо, Криббены так и не вышли из кабинета, и Маврикий с большой неохотой отправился в спальню, в постель. А на следующее утро дела в Крикли-холле пошли из рук вон плохо.
* * *
Маврикий Стаффорд устроился поудобнее в своем уютном уголке. Не спеша смакуя остатки бренди, он прислушивался к буре, неистово грохотавшей снаружи. Ему чудилась некая ирония в том, что он, будучи мальчиком, выглядел намного старше своих лет, а теперь выглядит куда моложе стукнувших семидесяти пяти. Народу в баре заметно поубавилось, а некоторые из оставшихся открыто признавались, что сильно тревожатся из-за не утихающего дождя и того, что он может натворить на верхних вересковых пустошах. Все они отлично помнили историю деревни, хотя последнее большое наводнение и случилось более шестидесяти лет назад, — им казалось, что меры предосторожности, принятые с тех пор, могут оказаться недостаточными, чтобы предотвратить новую катастрофу.
Маврикий поставил бокал на стол и улыбнулся себе под нос. Он ничего не опасался. Он пережил одно наводнение, переживет и другое. Чувствуя себя прекрасно наедине с собой, Маврикий снова углубился в созерцание картин прошлого.
Мисс Линит. Мисс Нэнси Линит. Эта чертова маленькая мятежная сучка. Маврикий ругался редко, даже мысленно. Августусу Криббену не нравилось, когда Маврикий ругался. Но трудно было не разъяриться из-за этой учительницы, разрушавшей все подряд.
Маврикий помнил, в тот день она явилась в Крикли-холл как обычно — в семь сорок пять. И как только она вошла в класс, сразу заметила, что одной из ее учениц не хватает. Где Сьюзан Трейнер, спросила она учеников. Сначала ей никто не ответил, все были слишком напуганы, но когда мисс Линит повторила вопрос, Бренда Проссер, та одиннадцатилетняя дрянь, что предыдущим вечером была в ванной комнате вместе со Сьюзан, заговорила. Она рассказала учительнице, что Сьюзан заперта в подвале. Мисс Линит была ошеломлена, особенно когда узнала, что девочка провела в подвале всю ночь, и она сильно разгневалась, когда ей объяснили причину наказания.
Она тут же быстро вышла из классной комнаты.
Маврикий бросил на Бренду угрожающий взгляд.
— Тебе здорово попадет, — сказал он ей.
Дети, хотя и стали в Крикли-холле тихими и застенчивыми, все же подкрались к открытой двери классной и стали прислушиваться. Только Маврикий оказался достаточно храбрым, чтобы выйти наружу.
Они слышали, как мисс Линит ссорилась в кабинете с Магдой Криббен, и хотя не могли разобрать всех слов, уловили общий смысл сказанного.
Молодая учительница говорила старшей женщине, что оставлять Сьюзан Трейнер на всю ночь в подвале было просто возмутительно и бесчеловечно. Магда отвечала тихим ровным голосом, но дети без труда поняли, что она была в ярости и не соглашалась с молодой учительницей. Магда предостерегала мисс Линит, чтобы та не вмешивалась не в свои дела, говорила, что школьная дисциплина ее не касается. И только когда мисс Линит заговорила о том, что Сьюзан не сделала ничего плохого и случившееся с ней совершенно естественно для растущей девочки, Магда повысила голос.
— Эта девчонка грязна! Она слишком молода для того, чтобы на нее свалилось это проклятие! Она должна была совершить нечто слишком безнравственное, чтобы Господне наказание свалилось на нее в таком возрасте!
— В этой школе слишком часто наказывают всех детей. Они даже разговаривать боятся. Я с трудом могу добиться от них хотя бы слабой улыбки, до такой степени они забиты!
— Мистер Криббен узнает о вашей дерзости, — ответила Магда натянутым тоном.
Маврикий помнил, в то утро Августус ушел из дома рано, чтобы успеть на автобус в Меррибридж, где у него были какие-то дела в местном отделении Министерства образования.
— Очень хорошо, — вызывающе сказала мисс Линит. — Я хотела бы обсудить с ним этот вопрос. Дела не могут и дальше продолжаться так же, как сейчас. Я решила подать рапорт на вас школьным инспекторам и местным властям.
И с этими словами учительница вышла из кабинета и направилась прямиком к двери подвала. Ключ, как обычно, торчал в скважине, и мисс Линит быстро повернула его здоровой рукой. Потом включила свет на лестнице, ведущей вниз, и дети услышали, как она быстро спускается в подвал.
Должно быть, она сначала о чем-то поговорила со Сьюзан Трейнер или, по крайней мере, попыталась немного успокоить девочку, потому что прошло несколько минут, прежде чем она появилась снова вместе с обнаженной Сьюзан, которая прижималась к учительнице, измученная страхом и стыдом. Сьюзан прижимала к ногам насквозь пропитанное кровью полотенце, но кровь капала с него, оставляя крошечные красные пятнышки на каменном полу холла. Старшие дети застыли в дверях классной комнаты, наблюдая за тем, как учительница помогает их подруге подняться по широкой лестнице на галерею, собираясь отвести Сьюзан то ли в ванную комнату, то ли в спальню. Но когда в дверях кабинета появилась Магда с перекошенным от ярости лицом, дети мгновенно бросились по своим местам за партами.
Когда мисс Линит снова спустилась в холл, можно было не сомневаться: у нее состоялась долгая беседа со Сьюзан Трейнер. Маленькие хорошенькие губки мисс Линит сурово сжимались, в ее ореховых глазах пылал гнев. Большая вязаная шаль, как обычно, прикрывала ее больную руку, но пальцы другой руки сжимались в крепкий кулачок. Мисс Линит решительным шагом пересекла холл и прямиком направилась к кабинету, чтобы снова высказать кое-что Магде, уже вернувшейся к своему письменному столу.
Маврикий, все так же стоявший в дверях классной, полуобернулся, чтобы шикнуть на детей, взволнованно шептавшихся друг с другом. Боясь его, они моментально замолчали.
Маврикий снова услышал звуки голосов мисс Линит и Магды.
— …в аптеку, в деревню… — говорила молодая учительница. — Я куплю все необходимое для бедняжки Сьюзан и научу ее, как пользоваться такими вещами.
— Вы сегодня не покинете классную! — заявила Магда, и Маврикий подумал, что в ее жестком тоне вроде бы слышатся нотки неуверенности. — Девочка может воспользоваться старыми полотенцами, пока кровотечение не кончится.
Кровотечение? Поток крови? Маврикий был слишком смущен, чтобы понять хоть что-то. Значит, кровь вытекает изнутри Сьюзан, прямо из ее тела? Но как это могло случиться? Наверное, Магда объяснит ему потом. А в тот момент он понимал лишь одно: Сьюзан совершила какой-то ужасный грех, за который и была наказана.
— Не болтайте ерунды! — Голос мисс Линит зазвучал резко. Маврикий никогда не слышал прежде, чтобы она говорила вот так. Девушка всегда была такой тихой и хорошо воспитанной… — Она нуждается в настоящих гигиенических прокладках, и они ей нужны как можно скорее. У нее впервые наступил период, она испугана и чувствует себя плохо. И я не думаю, что ночь, проведенная без одежды в холодном сыром подвале, улучшила ее состояние!
— Да как вы смеете говорить со мной в таком тоне? — Неуверенность уже отчетливо прорывалась сквозь негодование Магды. — Мистер Криббен все узнает о вашем дерзком поведении, узнает сразу, как только вернется! Вы, сопливая девчонка, сами-то от горшка два вершка, а осмелились дерзить мне!
— Буду ждать возвращения вашего брата с нетерпением. Мне есть что сказать ему насчет того, как он выполняет свои опекунские обязанности. Вы с вашим братом бесчеловечны по отношению к детям…
Маврикий был просто потрясен вызовом, прозвучавшим в словах учительницы. Ему бы и в голову не пришло, что у нее хватит духу держаться так смело. До сих пор она казалась робкой и тихой.
— …и это должно прекратиться. Дети заслужили того, чтобы с ними обращались тепло и без чудовищных наказаний. Я поговорила с Сьюзан, и она рассказала мне о ваших презренных воспитательных мерах, о том, что вы бьете детей, когда меня здесь нет! Я вообще-то и сама подозревала об этом с тех самых пор, как приехала в Крикли-холл. Дети слишком слабы и испуганны — нет, запуганы — вами и мистером Криббеном, и я даже не вполне понимаю, по каким причинам вы так поступаете. Но теперь я знаю обо всем и не позволю, чтобы это продолжалось. Я намерена связаться с властями, я напишу письмо и буду настаивать на том, чтобы сюда прислали инспекцию и расследовали мои жалобы. И уж я сама постараюсь проследить, чтобы дети все рассказали.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |