С новой весной пришла новая жизнь. Вся Русь расцвела, похорошела, как девушка от свежего румянца: радостью и любовью набухали душистые почки деревьев, несмело и оттого дивно и мелодично распевались

Ласкина Татьяна

Венок

С новой весной пришла новая жизнь. Вся Русь расцвела, похорошела, как девушка от свежего румянца: радостью и любовью набухали душистые почки деревьев, несмело и оттого дивно и мелодично распевались лесные птицы, самозабвенно порхая под еще не прогревшим сырую землю солнцем. В эти весенние дни все – звери и люди учились заново жить, любить, радоваться первой травке, ручьям из талого снега, искрящимся на солнце тающим сосулькам, каждому новому дню.

С наступлением месяца травеня люди стали забывать суровые метели и холодные ветра, им стало казаться, что даже самые лютые морозы не существовали и в помине, а просто приснились им, пока они спали. Спали всю зиму. А теперь проснулись вместе со всем живым: с птицами, зверями и букашками, с цветами, почвой и водой. Вода, пробуждаясь от солнечных поцелуев, оживала и текла все быстрее и быстрее, она спускалась с гор и холмов, умывала камни и землю, поила растения и устремлялась дальше – наполнять своими журчащими песнями другие земли и нести весть о приходе весны. Река Стреча, которая брала свое начало в ущелье, где бил родниковый ключ, давала жизнь лесным жителям.

Здесь, в низине, в кольце зубчатых скал и лесистых склонов, когда-то давно выросло Рогозорье - поселение дрёмичей, названных так то ли от дремучести окрестных лесов, то ли от размеренного течения жизни здесь, похожего на дрёму. Темнобровые, ясноглазые дрёмичи были словно вытесаны из дубовых стволов и напитаны подземными родниковыми соками. Мужчины походили на бурых медведей — здоровые, рослые, широкоплечие; любой князь почитал за удачу заполучить в дружину дрёмического молодца. Тем паче, что за многие десятки лет мало кто из дрёмичей покинул свой род. Женщины воплощали собой у-миро-творение, с-покой-ствие, любо-мудрие. Они становились заботливыми матерями и верными женами. Немало парней из других родов приходили свататься к этим девам, да только мало кто мог сравниться с местными женихами. То ли от зависти, то ли по незнанию, да только далеко в Вышнине люди называли займище дрёмичей Лешачье Логово, сказывали про них всякие небылицы, порой глупые, порой жуткие, и оттого крепко уверовали в нечеловеческие способности людей из лесного племени.

По весне в Рогозорье, бывало, захаживали смелые женихи или заплутавшие путники, уже не столько смелые, сколько отчаявшиеся. Вот кому не позавидуешь, так это последним. Мало того, что Лешему поглумиться над ними вздумалось, так если набредал кто-нибудь из этих непутевых на займище дрёмичей, тут уж и не знал, что из двух зол меньшее – обратно в лес воротиться и не пойми сколько еще плутать, или же в само Лешачье Логово наведаться. А коли все ж таки отважился, так и неизвестно дойдешь ли еще до этого их займища, хотя казалось бы вот оно – недалече, опоясано чистой неглубокой речкой, только надо еще вон тот небольшой лесной островок пересечь и совсем уж рукой будет подать до крайних изб, где можно надеяться и на еду и на ночлег – что бы про этих дрёмичей не говорили, а традиции гостеприимства ни один Род нарушить не осмелится.

И идет путник через сосново-березовый лесок, успокаивая себя одной-единственной мыслей: поутру поднимусь чуть свет, возьму свою котомку и – домой без оглядки, не вернусь сюда ни в жизнь. Идет он, идет, да в какой-то момент чудится ему что-то неладное. Так и чувствуется чье-то незримое присутствие, словно за ним сами деревья следят, выжидают чего. И то ли кажется ему, то ли и правда – от березовых стволов отделяются тонкие бледные фигуры и поют, поют неземными голосами, заунывно, горько и сладостно, и тянут к нему свои руки. Берегини! Знамо дело, берегини!.. А ведь это их владения и их время – весной пробуждаются они – вечно ищущие любви призраки березок, дочери Даждьбога. Не зря же твердят сызмальства парням – осторожничай в чужом лесу весенней порой особенно, ненароком на места берегинь можно выйти, а от растревоженных человеческим духом дев не так просто уйти. Вот он и вспоминает предостережение родных – да уж поздно! Проснулись они и жаждут испить тепла его живой души – того, чего нет у них. «Иди, иди…» - шепчет одна берегиня, выглядывая из-за ствола старой березы. «Скорее же… Мы тебя так ждали…» - зовет другая, впившись в незадачливого путника взглядом из-под темный бровей. «Не спугните… Этот будет мой…» - обезоруживающая улыбка третьей заставляет забыть обо всем. Тут из-за ближайшей березки выскальзывает еще одна, рыженькая, с цепкими изумрудными глазами и пронзительно кричит: «Ну нет! Тебе предыдущий достался, так еще подавай!? А я которую весну никого заманить не могу! Не лезьте! Оставьте мне хоть этого!..» Дева шагает к бедняге, тот отскакивает, разворачивается и бежит сломя голову, куда глаза глядят. Иногда еще и орет дурным голосом, да так, что на всю округу слышно. И из изб в займище выглядывают дрёмичи, качают головами, поглядывая на лесок – опять девки забавляются, плутающих бедолаг в лесу распугивают. А девки в это время смеются до колик, катаясь по траве в белых до пят распашонках. И сразу перестают быть лукавыми лесными духами, чудесным образом превращаясь в простых девчонок, умирающих от смеха. С их лиц и рук сыпется мука, они вытряхивают из волос веточки и траву, а в глазах их искрятся смешинки.

- Ты видела его лицо? Это надо было видеть!.. Я не знаю, каким чудом у меня получилось сделать страшную рожу! Понимаешь? Меня смех изнутри распирает – а я что? Я – берегиня! Меня же бояться надо!..

- Ой, что ты такое говоришь! – Полушутя-полусерьезно одергивает ее девица постарше, - А если они услышат?

Юная дрёмичка пожимает плечами:

– До Макошиной недели еще далеко, а раньше ее они не покажутся. Спят еще! Да и не было их в этом пролеске отродясь, сама же знаешь... Только возле Полнолунного озера. Так что здесь мы единственные берегини!

И долго еще Рогозорье внимало заливистому девичьему смеху, пока не разойдутся «берегини» по домам, перекликаясь до самого порога, до очередной «охоты».

- Так и живем. – Разводил руками дед Буслав, рассказывая про эти забавы прошлой весной человеку, которому удалось-таки добраться тогда до займища.

Старейшине уж очень было любопытно поглядеть на молодца, не убоявшегося «лесных дев». А парень-то и вправду оказался не из пугливых – не только переночевать остался, но и целую неделю прожил в займище. И все ему было интересно, все в радость: и в поле помогал, и в лес с ребятней ходил, и в молодецких боях участвовал, да с такой удалью, что парни спрашивали, не было ли у него в роду дрёмичей. Но Юрко – так звали юношу – только улыбался и качал головой. Несмотря на юность, он был и вправду сильный, выносливый и ловкий. Рядом с дубоподобными дрёмическими парнями он казался тополем – не такой массивный, но ладно скроенный.

Девушки говаривали между собой, что он и не человек вовсе, а дух леса, из дерева вышедший. Но Зорянка знала, что это не правда все. Она знала, какие у него сильные горячие руки, живое дыхание, щекотливые волосы… Не бывает таких духов. И что самое обидное – она не могла ничего этого выкинуть из головы, сколько бы не забивала себе мысли чем-то другим. Тогда, в пролеске, они с подружками поджидали еще одного непутевого, о присутствии в лесу которого им рассказали вороны. В белых одеяниях, с намучнёнными лицами и неубранными волосами, девицы, прижавшись к березам, застыли в предвкушении скорой потехи. И вот из-за дерева тихо-тихо, почти незаметно появился человек. Как завидели его – три старших завели свою обычную песню: иди-иди, мы тебя ждали, не спугните… Парень стоит, не шелохнется. А тут как выскочила из травы зеленоглазая девчонка, закричала, мол, этот мой, не троньте, юноша попятился, вроде как испугался и уже бежать собрался, а потом как возьмет да выкинет: «А бери! Для такой красавицы и себя не жалко.» Зорянка так и обмерла. А он ей: «Что ж ты, берегинюшка, не идешь? Али не мил я тебе? Али не берегиня ты вовсе?». И тут он рассмеялся, схватил, закружил ее, приговаривая: «Что ж это за нечисть такая, визжащая да с румянцем на щеках?». Зорянкины подружки с криками разбежались, и сама Зоряна чуть только выскользнула из объятий незнакомца, рванулась за ними, да наступила на подол собственной распашонки, упала и ушибла ногу о каменный валун. Юноша покачал головой и, не слушая ее возражений, поднял на руки и понес. Пока они так шли, Зоряна украдкой разглядывала его лицо. Чуть загорелое, оно хранило память о солнце или может печать Рода? От него пахло зверобоем и чем-то еще, названия чего она не знала. Волосы цвета спелых желудей были небрежно собраны в хвост, на лицо спадало несколько прядей, и когда дул ветер, они задевали и лицо Зоряны. Так они вышли к займищу. Там их встретила толпа вооруженных дрёмичей. Юноша осторожно поставил Зоряну на землю и сказал мужчинам, что не желает никому зла и просит приютить его на одну ночь. Его повели к старейшине, и тот проговорил с ним весь вечер. На дворе стояло Пролетье.

Юрко был из Рода речевитов. Здесь, в Рогозорье, о них мало кто слышал, но, узнав, что их гость – речевит, дрёмичи еще сильнее заинтересовались им.

- Как-то в молодости случалось мне останавливаться у вас в займище. Возвращался я с десятком моих дружинников из Чарового Ущелья… Славно мы тогда чаровиков побили!.. Вышли, значит, к родовой общине речевитской. Как нас там приняли!.. Уходить не хотелось. – Вспоминал дед Буслав, разглядывая в свете огня черты юноши. - Как сейчас помню, песни постоянно пели, чудные такие, заслушаешься. Мечи деревянные, на коих отроки упражняются, все резьбой испещрены, так, что нет и двух одинаковых. И сарафаны на девицах такие же – только вместо резьбы - вышивка искусная, любо-дорого смотреть.

- Что верно, то верно. – С улыбкой отвечал старейшине Юрко, - В нашем Роду было много мастеров и мастериц, и, слава чурам, до сих пор не перевелись.

Из дальнего угла подал голос молчавший до тех пор Василок, десятилетний внук Буслава:

- А что у вас растет? Сосны есть, ели? А животные какие?

- Нет, таких лесов, как здесь, нигде нету. – Засмеялся Юрко, выискивая глазами говорившего. – У нас все больше тополя да березы, а самое почитаемое существо – это сокол, он – связь с небом, с солнцем.

- А у нас медведь в почете. – Мальчик подсел поближе к огню. Здесь, возле камина, его каштановые волосы до лопаток отливали красным, а задумчивый взгляд из-под густых стрелок бровей встретился с веселыми серыми глазами юноши.

- А я почему-то так и подумал. – Юрко подмигнул Василоку и тот несмело улыбнулся в ответ. Речевит заговорщески прошептал. – Я видел, как ты уходишь на заре в лес. Возьмешь меня завтра с собой?

- Добро. – Оживился мальчик, но сразу веселье его сменилось на озабоченность, - А тебе можно доверять?

- Это уж ты сам решай.

Внук старейшины вскинул на парня оценивающий взгляд.

- Добро. – Подтвердил он, что-то решив для себя, и, шагнув вглубь комнаты, исчез из виду.

- Понравился ты ему. – Заметил дед Буслав, пряча в бороде улыбку, - Не с каждым-то заговорит, а уж что бы шептаться…

- Прости, старейшина, мы…

- Нет-нет, я уважаю тайны внука. Я рад, что ему есть с кем оными делиться. И мне ты нравишься, Юрко. Оставайся. Мы тебе избу отстроим, жену себе выберешь.

- Благодарю за оказанную честь. Мне у вас любо. Все здесь славные люди. – Юрко улыбнулся и покачал головой, - Да не могу я остаться, отец мой. Держу я путь дальше Рогозорья, и никак нельзя мне с этого пути сойти, остановиться, где мне вздумается.

- Я понимаю. У каждого мужчины свой путь. Но не он зависит от пути, а путь – от него.

- Истинно так. Но сам посуди – какой же я буду мужчина, если откажусь от задуманного?

Старейшина усмехнулся, поглаживая бороду, вздохнул.

- Тут спорить с тобой не стану. Здесь ты прав. Что ж. Так тому и быть. Но знай – у нас тебе всегда рады. И коли случится тебе проходить мимо Рогозорья – не обходи стороной и не бойся медведей.

На том и порешили. На исходе недели Юрко закинул на спину свой дорожный мешок и стал прощаться с селянами. Провожали его чуть ли всем займищем. Принимая из добрых рук еще теплый ржаной хлеб и большую закупоренную кружку меда, парень тепло всех благодарил и желал процветания их Роду. Василок что-то положил ему в ладонь, они обменялись парой слов. Шумно и весело напутствовали его дрёмические парни. Низко поклонился Юрко женщинам, а затем улыбнулся и помахал рукой девушкам. Но Зарянке, встретившейся с ним взглядом, показалось, что он смотрел только на нее.

- Если я сей же час не уйду, то не уйду и вовек. – Смеялся Юрко, прощаясь со старейшиной. – Здрав будь, дед Буслав. Свидимся еще! Может в следующую весну и свидимся…

- В добрый путь! – Буслав крепко обнял парня. Провожая глазами его удаляющуюся фигуру, он попросил. - Чуры, берегите этого молодца!

Но не только на духов предков уповал старейшина. За день до этого подарил он Юрко новую секиру – боевой топор, недавно выкованный для него кузнецом Дареном. Как-то раз речевит обмолвился, что в его краях топоры не используют в бою из-за их массивности. И дед Буслав попросил Дарена выковать вместо привычного дрёмической руке тяжелого широкого топора тонкую и легкую секиру с осиновой рукоятью, чтобы Юрко мог ее украсить резьбой на свой лад. В благодарность юноша преподнес старейшине Рода дрёмичей свой метательный нож речевитской работы, монолитный, из почти белой стали, какие делают только в Ровновье. И вот уж больше года тот самый нож хранится в горнице их родовой общины, подвешенный, на стене, словно в безмолвной надежде вновь встретить своего хозяина, некогда доверившего свое оружие на попечение новым друзьям.

Так и Зоряна каждый день с первым весенним солнышком все ждала, что однажды выйдет к их займищу странник с волосами цвета спелых желудей, сгребет ее в объятия, обзовет нечистью, закружит, наполняя лес звенящим смехом. За год сгладились, стушевались в ее памяти черты молодого речевита, и она боялась совсем забыть его, забыть ту весну, навсегда лишившую её покоя. Когда ей совсем некуда было девать себя, она шла в общинную горницу, прикасалась к холодному стальному ножу, и ей представлялось, что она собирает подушечками пальцев прикосновения рук Юрко. Где он сейчас? Где тот, кто так внезапно вошел в жизнь дрёмичей и так же внезапно исчез, словно вырвали его из Рогозорья какие-то неведомые темные силы? Добрался ли он до дома живым? Или нет его давно в мире Яви? Что если совсем юным он пал в бою, пронзенный вражеским мечем, что если подвела секира, чужой рукой выкованная? Или того хуже, по нелепой случайности…?

Зоряна останавливала себя, гнала такие мысли прочь, бросалась что-нибудь делать, чтобы занять себя. Вышезар и Цветана, отец и мать Зорянки, только диву давались – то она и слышать не желает про приданое, то ее не оторвать от вышивания. Да только сама девушка не относилась к рубашкам и рушникам, что шила и испещряла узорчатой вышивкой, как к своему приданому – то были ее мечты, грёзы, надежды, о которых она могла поведать лишь льну да хлопку, они вбирали в себя то, что творилось у нее в душе. Не так давно Зоряна расцвела красным – и стала называться девушкой. Теперь ей дозволялось носить богато украшенные очелья, яркие бусы в несколько рядов, надевать рубахи с женской вышивкой, гадать на суженого и ходить на молодежные гулянья. Но статус девушки, входящий в период познания женской сути, ничуть не мешал Зоряне все так же носиться по окрестным лесам, взбираться высоко в горы, плескаться нагишом в безымянных озерах вместе с дикими утками. И конечно она не могла отказать себе в редком удовольствии напугать до полусмерти случайно забредшего в их леса путника. И каждый раз, весело мчась с подружками туда, где над верхушками деревьев с карканьем взлетали вороны, она в глубине души надеялась, что в этот раз гость окажется не зашуганным заплутавшим отроком, и не пустится наутек, чуть завидев «берегинь», а встретит самую юную из них дерзким и насмешливым взглядом серых глаз.

Вот прошел и березень, и цветень, травень пожаловал, Пролетье наступило, приближалось Вешнее Макошье, и жизнь в Рогозорье идет своим чередом. Земля, как и много лет подряд, смывает последние следы зимы, расцветает, оживает природа, все кругом дышит любовью под согревающим светом солнечного коло-бка. Светать стало рано. Зорянка любила вставать на рассвете и, пока все спят, накинув платок поверх легкого сарафана, подниматься на холм встречать восход солнца или ждать, пока оно поднимется достаточно высоко, что бы осветить займище. Сидеть где-нибудь на старом поваленном дереве и смотреть, как медленно пробуждается ото сна природа – в эти минуты человек ощущает себя частичкой чего-то большого, значимого.

Как-то раз Зоряна спускалась с лесистого холма, где встретила новый день, и уловила неподалеку какие-то неясные звуки. Она прислушалась и свернула в лес. Вскоре между стволами стала различима мелькающая человеческая фигура. Часто она замечала, как со двора деда Буслава поутру выходит Василок и скрывается в лесу. Девушка не ходила за ним, что бы разузнать, какие дела могут быть у внука старейшины ранним утром – обычно любопытная и вездесущая, к Василоку она не испытывала никакого интереса. Быть может, это его силуэт она заметила между деревьями? Или… Это может быть… Неясная надежда осенила Зорянкино лицо и она пошла на звуки, с трудом сдерживаясь, что бы не сорваться на бег. Юноша стоял к ней спиной, сжимая в руке боевой топор, когда она выскочила на полянку. Едва только девушка взглянула на него, что-то внутри нее тут же оборвалось. Не он. Парнишка обернулся. Это был Багровень. С обнаженным торсом (рубаха висит на ветке дуба), с прилипшими к вспотевшей шее каштановыми волосами, разгоряченный, с пронзительным взглядом карих глаз, он походил сейчас на юного Велеса – словно сын самого Рода, бог леса и зверей вышел на поляну поупражняться в ратном искусстве. Но Зоряна не нашла между драчливым мальчишкой и древним божеством ни малейшего сходства.

- Привет. – Произнес Багровень, разглядывая Зоряну, раскрасневшуюся, в сбившемся на бок темно-синем платке и в белом платьице.

- Хоть бы уж оделся. – Вместо приветствия буркнула Зоряна. Ее раздражало, что тринадцатилетние мальчишки, чуть только пройдя обряд посвящения и получив боевое оружие, уже начинали мнить себя бравыми воинами и всячески демонстрировали свою удаль перед девочками и младшими братьями. Хотя в случае с Багровенем Зоряна не могла не признать, что за этот год он заметно окреп и возмужал. Парень вогнал в деревянный тренировочный столб топор, стянул с ветки рубаху, отер ей шею и накинул на себя.

- За собой следи. – Насмешливо заметил он, завязывая поверх рубахи красный пояс. – Вон, весь подол мокрый, платок сбился - за всякими проходимцами опять гонялась? Лесной девой прикидывалась?

Зорянка покраснела еще гуще, принялась приглаживать выбившиеся из косы волосы, перевязывать платок. Ногам стало зябко – и вправду вся вымокла от росы, надо было лучше одеться. Но кто же знал, что она свернет с привычной тропинки и ринется через гущу леса, не разбирая дороги, спотыкаясь о корни и не замечая веток, хлещущим по голым рукам?.. Будет идти, что бы, в конце концов, найти Багровеня. Зоряна с досадой повернулась к нему:

- Да я хоть целый день могу по лесам в одной распашонке бегать – хоть летом, хоть зимой! Тебе-то что?

- Ничего. Бегай, коли нечего больше делать не умеешь. А как ума понаберешься...

- Что? Ты меня еще учить будешь? Ты! Да тебе на вид и тринадцати не дашь!

- В июне четырнадцать. – Парировал Багро. Он прекрасно понимал, что своей невозмутимостью еще больше выводит ее из себя. – А вот ты? Все в игры играешь, как маленькая. А все подруги твои уже на гулянья ходят, а у кого и женихи уже есть. Скоро одна будешь по лесу бегать-то.

- А может у меня тоже жених есть? – Зоряна вызывающе вздернула подбородок.

- У тебя? – Недоверчиво переспросил Багро. – Ну и кто же он?

- Не твое дело! – Девушка развернулась так, что ее золотистая коса очертила в воздухе дугу, и пошла прочь.

- Ты куда? Тут тропинка есть! – Крикнул ей вслед парень, но она только ускорила шаг. – Зорь-ка! Зо-орь! А жених-то твой – не речевит случайно?..

Багровень засмеялся ей вдогонку, но настроение у него безнадежно испортилось. Речевит проклятый, неужели она с ним снова виделась? Как? Когда? Он выдернул из столба топор и зашагал по тропе. Только подйдя к займищу, он заметил, как побелели костяшки его пальцев, непроизвольно сжимающих древко оружия. Он сделал несколько глубоких вдохов и направился к своему дому.

***

- Душка! Не вертись!

- Ой, Румяна! Больно же! Ты мне все космы повырываешь!

- Не справляетесь, мои хорошие? Может, вам помочь? – Милава подошла сзади и ласково погладила дочерей по беспокойным головкам.

- Нет, матушка, ты же знаешь!..

- Мы справляемся, правда! Это Душке просто не сидится спокойно!

- Я-то что? Это ты мне волосы дерешь!

- Мама, мы сами!

- Да, мы сами, мам!

И сестры еще ожесточеннее вцепились друг другу в волосы. Их мать, как и все прочие, верила, что на гулянье перед Вешним Макошьем девицы сами должны заплетать друг другу косы, иначе их веночки никто не вытащит и целый год им жениха будет не сыскать. Милава и сама в юности не позволяла матери в этот день помогать ей с прической, подпуская к себе только незамужних подруг. «Мы сами.» - слышалось в каждой избе. А вечером, чуть стемнеет, в поле взметнется большой костер, вокруг которого соберутся все дрёмические парни. Они будут петь песни о приходе весны и ждать возвращения девушек. А все незамужние девушки тем временем будут плести венки на лесной лужайке и тоже петь песни о весне, о любви, о плодородии, им будут освещать путь младшие девочки со свечами, а затем пойдут на берег реки и пустят венки вниз по течению. Как только парни у костра завидят издали возвращающихся девиц, так сразу должны бежать с ведрами к реке за водой – тушить костер, что бы, когда девушки подошли к ним, огня совсем не было, не то быть между будущими возлюбленными раздорам. А пока они наполняют ведра, река проносит мимо веночки, и для них главное не прозевать их, выхватить по одному и вернуться. Когда костер будет потушен, парни должны будут подойти к девушкам, чьи венки, как им кажется, они поймали. И тут уж если девушка признает свой венок на нем, то возвращаются они с этим молодцем в общину уже парой, а те девушки, чьи венки никто не поймал и те парни, что их упустили, умывают лицо речной водой, чтобы в следующий раз им повезло больше.

Юные дрёмички с самого утра бегали из избы в избу, заплетали друг другу волосы и обсуждали предстоящее ночное гуляние. Душка и Румяна наконец собрались и выскочили из дому, повязывая на ходу платочки.

- К обеду-то вас ждать, козочки? – Поинтересовалась у них Милава, стоя на пороге с годовалым Дикушей на руках.

- Не ждите, мы только вечером забежим за младшими, и – в поле! – Прощебетали девицы и упорхнули.

- Точно птахи какие. – Заметил Былята, муж Милавы, обнимая ее с сыном. – По шестнадцать уж скоро девкам, а в голове – ветер.

- Уж только ли ветер? – Засмеялась женщина. – Погоди, быть может, к Вешнему Макошью уже женихов себе сыщут.

- Чуры с ними, сыщут, ладушка моя. – Былята поцеловал жену в висок. – Пошли в дом, вон все завтракать нас ждут. Давай я возьму Дикушу, а ты на стол пока накроешь…

***

Ивица любила поспать. Девушка только-только проснулась, когда во дворе раздался смех и гомон, через минуту в дверь постучали, и Улада, ее мать, впустила в горницу двух раскрасневшихся девиц.

- Ивица! – Взвизгнула Румяна, поздоровавшись с хозяйкой. – Да ты никак дрыхнешь! Вот время нашла!

- Да ты так все проспишь! – Подхватила Душка. – А ну, поднимайся, мы тебя заплетать будем.

- Ой, девочки… - Ивица зевнула, потянулась, стала протирать глаза.

- Давай-давай, - Поторопила дочку Улада, растирая толкушкой травы в деревянной ступке. – Давно уж солнышко встало, негоже перед праздником отлеживаться.

Через пять минут девушки уже облачили подругу в сарафан и заплели ее темно-русые вьящиеся волосы в косу. Мать Ивицы вручила дочери тарелку крапивной кашицы с мороженой брусникой. Улада была хорошей травницей и каждое, даже самое незамысловатое, ее блюдо неизменно приносило большую пользу.

- Перекуси, милая. Что-то мне подсказывает, что до самого вечера мы тебя не будем лицезреть.

- Я зайду еще, Весянку и Дарёну возьму. – Отозвалась Ивица, зачерпывая ложкой травяную кашку. Пробегающие мимо девчушки десяти и двенадцати лет остановились и повернулись к сестре.

- Я сегодня не смогу. – Заявила старшенькая, сосредоточенно подворачивая рукава сорочки. – Мы с Милушей идем людей пугать.

- Чего-о? – Улада скрестила руки на груди. – Дарёна! И ты туда же?

- А что, Ивице можно, а мне нельзя? – Насупилась девочка. Ивица хихикнула.

- Твоя сестра – уже взрослая девушка. И она сама отвечает за свои поступки. – Улада перевела взгляд на Ивицу. – Так ведь, дочь моя?

Девушка убедительно закивала, пряча улыбку.

- Истинно так, матушка.

- И если что, они с подругами сами будут виноваты. Ибо им уже сто раз говорили – не насмехайтесь над добрыми людьми! Не пристало взрослым девицам в одних рубахах по лесу шнырять да берегинь из себя изображать! Им это не прибавляет мудрости.

- Ивица… Мы тебя во дворе ждем. – Пискнули Душка с Румяной и выскользнули за дверь.

- Ну тогда мы с Весянкой вечером на гуляние пойдем. А, Весян? Ох, какая у тебя свеча в прошлом году была!.. Ярче всех светила.

- Да-а!.. – Заулыбалась младшенькая из сестриц. – А кто там еще будет?

- Ой, кто там буде-ет! – Девушка перестала жевать и мечтательно подняла глаза к потолку. – И Боримир, и Радко, и Хотовид, и…

- Да что ты мне все про парней-то рассказываешь! – Перебила Весянка. – Какой мне от них прок? Мне без подружек скучно будет. Будут там знакомые девочки?

- Будут, будут. – Успокоила ее мать. – Всем займищем же обычно собираются.

- И Милуша тоже будет? – Оживилась Дарёна.

- И Милуша, поди, тоже.

- Так у нее же нет старших сестер, с кем она пойдет-то?

- А пусть с Зорянкой идет! – Предложила Ивица. – У нее как раз нет младших, чтобы взять в помощницы. Потому она той весной с нами и не ходила… А зря-я...

- Ну, вот и договорились. – Подытожила Улада. – А теперь, лохматики мои, причесывайтесь живо и за стол! Пугание людей отменяется! – Девочки похватали гребни и убежали чесаться – все-таки встречать праздник ничуть не хуже, чем играть в берегинь.

Ивица сполоснула тарелку и ложку, торопливо оправила юбку, обшарила взглядом горницу.

- Матушка, а платочек-то мой не видела?

- Растеряшей тебя надо было назвать, а не Ивицей. – Прокомментировала женщина, накидывая на дочкины плечи платок. – Собраться – целая наука! Иди уж. Спасай братца. – Улада кивнула в окно, выходящее во двор. – А то ему эти девоньки уже сниться скоро будут… В кошмарах.

Ивица рассмеялась, чмокнула мать в щеку и выбежала из избы. На крыльце она чуть не столкнулась с высоким кудрявоголовым парнем, на котором чуть ли не висели Душка с Румяной и безумолку тараторили. Парень обратил полный страдания и укора взгляд на Ивицу.

- Твое? – Он тряхнул плечами, в которые вцепились сестры. Ивица, подавляя улыбку, сделала виноватое лицо.

- Девочки, тут я! Готова, пойдемте.

- Ой, Ивица, а мы только с Кудеяром разговорились! – Прощебетала Румяна, еще сильнее обхватывая парнишку за предплечье.

- А ты знаешь, подруженька, что у нашего ясно сокола кто-то есть… – Пропела Душка, торжествующе поглядывая на парня. – Я увидела, как он возвращался с Подлесного конца вчера поздно вечером!

- Я увидела. – Поправила ее Румяна.

- Да с чего ты-то, когда я?

- Да потому что ты спала тогда! Сначала я увидела, а потом и ты примчалась поглядеть.

- Да ты все переврала! Я еще когда подошла к окну, крикнула тебе: «Вон Ивицы брат идет.», а ты мне: «Ага, ага, как же. Будет наш Кудеярка тебе так поздно мыкаться.». А? Было такое?

- Да не так все было, глупая ты голова! Я сказала… - Сестрицы переключились на спор и объект невнимания, воспользовавшись моментом, высвободился и юркнул в избу, плотно прикрыв за собой дверь.

- Эх, девоньки… Совсем вы в берегинь превратились, как я погляжу – парни-то от вас как ошпаренные шарахаются! – Смеясь, заметила Ивица. – Смотрите, всех распугаете – кто наши веночки вылавливать будет?

Румяна насупилась, а Душка махнула рукой:

- Чай всех-то не распугаем!

- А мы куда сейчас? – Поинтересовалась Ивица.

- Не знаю, куда-нибудь… - Неопределенно ответила Душка.

- А давайте за Зорянкой зайдем? – Предложила Румяна. Девушки оживились и направились к Вышезаровой избе, которая расположилась на окраине займища, почти вросшая в лес.

Зоряна рассеянно перебирала пальцами непослушные пряди волос, привычными движениями заплетая их в косу. После утренней прогулки ее кудри цвета старого золота растрепались и спутались. И разговор с Багровенем не шел у нее из головы. Слово – не воробей, вылетит – не поймаешь. Случайно вырвавшиеся слова, которые она обронила в ответ на его упреки, заставили ее прислушаться к себе. Неужели все это время ей не давал покоя этот речевит, каким-то чудом забредший к ним в Рогозорье? Как ему это удается – постоянно жить в ее мыслях, когда он сам так далеко? И с чего она взяла, что он ей жених? Он на нее всего-то один раз взглянул, тогда, в лесочке. И еще раз… В тот день… Зоряна закрыла глаза и из темноты возник знакомый до боли образ стройного сероглазого юноши, который весело машет рукой, а во взгляде, обращенном к ней – столько всего, что описать трудно, только безразличия… Безразличия в них нет. Или просто она его не видит? Зоряне вдруг отчаянно захотелось прикоснуться к речевитскому ножу, ощутить на коже холод его стали. Иногда она звала его по имени того, кому он раньше принадлежал. Юрко… Юр-ко… Вдруг она забудет? Забудет это имя, эти глаза и тогда он никогда больше не вернется? Нет, ей нужно сейчас же в родовую общину! Зоряна вскочила, вытащила из сундука синий сарафан – тот, намокший, еще висел на веревке, и надела его. Цветана, мать Зорянки, сидела за вышиванием и что-то тихо напевала.

- Гулять собралась? – Не отрываясь от работы, спросила она.

- Да.

- А зайди-ка к Смирене, дочка.

- Матери Багровеня?

- Да, я у нее на той неделе брала сушеный стрелолист, кашу заправлять. Отдай, поблагодари. И пусть в гости заходят к нам. Сынок-то у нее, видала, как вымахал? Медведь!

- Видала… Конечно, давай занесу.

Девушка вышла со двора с тканевым мешочком в руках и, погруженная в свои мысли, не сразу заметила человека, идущего ей навстречу. Ее окликнули, Зоряна вздрогнула и увидела неподалеку Багровеня.

- Ты что здесь делаешь? – Зачем-то спросила она, напрочь забыв о поручении матери. Парень хмуро передернул плечами – сегодня от Зоряны приветливости не дождешься.

- За остролистом. Мать послала. Она вам одалживала.

- А-а-а… Так вот же, я как раз вам его и несу. – Девушка вспомнила про мешочек и протянула его Багровеню. – Благодарим и заходите. – На миг их руки соприкоснулись. Зоряна отвела взгляд, стала теребить складки юбки. Багро неловко молчал, разглядывая одуванчики у ее ног, он все никак не решался задать ей вопрос, мучающий его с их утренней встречи.

- Ну, я пойду. – Она шагнула в сторону, и в этот момент парень поймал ее за руку.

- Зоряна! Сегодня утром… Ты сказала мне… Правду?.

- Багро, давай не будем… - Досадливо прошипела она, не глядя него.

- Нет, ты ответь! Виделись с ним, да? Виделись?

Зоряна попыталась отдернуть руку, но медвежья хватка не пускала ее. Девушка взглянула парню в лицо – с широкими скулами, напряженными желваками, требовательным взглядом из-под густых бровей, оно казалось ей сейчас таким незнакомым и пугающим. Он ждет ответа. Но что ему сказать?.. Скажи же хоть что-нибудь, не молчи, Зоряна… Зоряна…

- Зоряна!

Она увидела трех девушек, направляющихся к ним.

- Зо-ря-на! – Крикнули они уже хором и засмеялись.

Багровень выпустил ее руку и отступил на шаг.

- Ну, привет, Зорька-гулёна! – Воскликнула Душка, подбежала к ней и заключила ее в объятия. – Неделю тебя не видела – как не зайду, вечно нет тебя и нет… Привет, Багро! А чего это вы тут делаете?

- Да вот… - Зоряна кивнула на Багровеня с мешочком в руке. – Остролист мать просила передать.

- Ааа… Ой! А пойдем полянку искать? Девочки! Пойдемте, а? Я в этом году на новое место хочу…

- Какую полянку? – Удивилась Зоряна.

- Да это Душка просто думает, что на старой цветы невезучие – у нее-то в том году потонул венок. – Снисходительно ответила Румяна.

- Невезучие-невезучие! – Закивала Душка, яростно теребя косу. – Еще какие! Вот если бы другое место найти… Уж тогда бы точно…

- Погодите, погодите. – Перебила их Зоряна. – Что-то в толк не могу взять… О чем это вы?

Воцарившуюся тишину нарушила Душка.

- Вот те на. Да ты что! Весеннее Макошье завтра!

- А сегодня гуляние. – Вставила Ивица, поднося к носу цветок клевера. – Прямо-таки жду-недождусь… И как это ты запамятовала?

- Да я… Что-то совсем из головы вылетело… Ой! – Девушка схватилась за свою косу. - Я ведь сама ее заплела!

Подруги переглянулись и, после секундного замешательства, разом полезли расплетать Зорянкины волосы и переплетать косу заново. Ивица на правах старшей оттеснила Душку с Румяной, добавив, что «к тому же я сегодня еще не кого не заплетала», но сестры не сильно огорчились и тут же, заметив, что Багровень собирается уходить, принялись за него.

- Ну Багро! - Ныла Душка, повиснув у него на предплечье, как висла пятью минутами раньше на Кудеяре. – Вот скажи мне на милость… Вот что плохого в том, что девица со всеми дружелюбна и разговорчива? Разве это плохо, что с девицей можно поговорить обо всем на свете? Ну!

- Это ты про себя что ли? – Уточнил парень, весело сверкнув глазами из-под падающих на лоб каштановых прядей волос.

- А ежели и так… – Кокетливо ответила девица и перекинула косу на грудь, перебирая туго сплетенные пряди пальцами. – Нет, ну вот ты по совести, по совести мне ответь? Это все вокруг такие необщительные? Или это я слишком…

- Душка, ты – болтушка! – Багро поймал кончик ее косы и несильно дернул вниз. Душка сказала «ай!» и попыталась дотянуться до густых Багровеневых волос. Но он только смеялся и перехватывал ее руки, откидывая назад голову… Пока сзади на него не напрыгнула Румяна, издавая поросячий визг. У них с сестрой это называлось – боевой клич. Теперь парню пришлось отбиваться сразу от двух впавших в глубокое детство девиц. Ивица, которая уже никак не могла сосредоточиться на непослушных Зорянкиных волосах, с трудом сдерживала смех, а самой Зоряне захотелось сорваться с места и присоединиться к друзьям, беситься и хохотать, пока живот не заболит, как в детстве, и не надо никаких этих взрослых сложностей, не надо больше так требовательно смотреть, Багровень… Вскоре Румяне удалось выдернуть пару волосков у Багро из затылка, она исторгла победный клич – короткое взвизгивание и протяжное, и тут же парень грозно зарычал, по-медвежьи, схватил обеих воительниц в охапку и повалил на траву.

- Хорошо-хорошо, - Смеясь, выдохнула Румяна, - пусть будет ничья. Пока…

- А хорош Медведь! – Воскликнула Душка, стряхивая с головы пушинки одуванчика. – Теперь разве что вчетвером одолеем. А, Ива? Зорька?

Ивица сняла с подола сарафана божью коровку, посадила на указательный пальчик и проводила взглядом удаляющуюся красную точку.

- Посмотрим, так ли хорош ваш Медведь в ловле венков. – Проворковала она.

Раньше Зорянке думалось, что она кокетничает со всеми парнями в округу, но потом поняла – нет. Просто это – Ивица, само воплощение женской притягательности. Та богиня, что живет в каждой девочке, но не показывается до поры до времени, в ней проклевывалась давно и настойчиво. Да надо сказать, Ивица особо и не противилась: она принимала превращение в женщину так же естественно, как переход дня в ночь, а зимы – в лето. Свою любовь она расточала не намеренно, а просто потому, что так получалось – она иначе не могла, как и вода, которую непрестанно льют в наполненную чашу, не может из нее не выплескиваться. Недаром одна улыбка этой девицы, пусть даже на белом от муки лице, могла обворожить любого незадачливого путника, чтобы потом тот отскочил от внезапно возникшей Зорянки с такой же силой, с какой до этого его тянуло к Ивице.

- А девиц-то у нас Рогозорье! Ох, немало-о… Немало венков поплывет по Стрече!.. Чей высматривать-то будешь, Багро? – Лукаво улыбаясь, поинтересовалась Ивица.

- А я, может, и не пойду.

- Опять? Как? – Девушки округлили глаза. - Почему?

- А почему должен?

- Ой, да никто тебя и не принуждает, не хочешь – не иди. – Фыркнула Румяна, демонстративно вздернув носик. – Домосед.

- Багро-о… Ну Багро-о! Пойдем, ну ты что?– Запричитала Душка, теребя его за рукав косоворотки. – Вечно вы с Зорянкой нас бросаете, и в том году, и сейчас вот…

Парень взглянул на Зоряну. Снова задумалась о чем-то своём, стоит, не замечая, что подруга ей давно уж косу переплела и клевер за ухо приложила. О чем ее грёзы? Или о ком?..

- Зорянка пойдет – и я пойду. – Вдруг сказал он.

- Да пойдет она, пойдет! – Обрадованно загалдела Душка, повиснув на Зорянкином локте. – Правда, Зорь?

Девушки выжидающе уставились на подругу, и на ее лице отразилась смесь противоречивых чувств.

- Ты с нами?

- Н-не знаю… - Промямлила Зоряна и подняла на них виноватый взгляд с проблеском слабой надежды. – Может как-нибудь без меня, девочки?

- Тогда я тоже не пойду. – Заявила Душка, выпятив нижнюю губу.

- Душка, ты чего?

- А потому что, Зорь, плохо мне без тебя! Все из рук валится! И венки не плетутся! И! И.. Не ловятся-а-а… - Голос Душки дрогнул, губы скривились, она спрятала лицо в ладони и заревела.

- Душенька… - Растерянно произнесла Зоряна, сама чуть не плача. – Да ведь мне даже не кого взять, чтобы свечу нести… Что я там увижу-то, в темноте.

- У моих сестриц есть подружка, – Вставила Ивица. – Единственная девочка в семье, как и ты... Представляешь, какое совпадение!

Румяна сунула сестре платочек, убирая с ее лица выбившиеся пряди волос. Душка зарыдала еще надрывнее.

- Хорошо-хорошо!

Все взгляды обратились на Зорянку.

- Пойду. Только перестань реветь, Душка.

- А… А ты не передумаешь? – Не отнимая рук от лица, прогундела та.
- Не передумаю. Обещаю.

Торжествующая Душка убрала руки от сияющего личика без единого намёка на слезы.

- Ах ты!.. Бессовестная!..

Все засмеялись, и Зоряна, как ни старалась напустить на себя праведное негодование, не смогла сдержать улыбку. Все-таки жизнь была бы скучна без этих самых родных, любимых, незаменимых… Тех, кто каждый раз заново учит ее улыбаться. Она встретилась взглядом с Багро – в его глубоких карих глазах плясали озорные смешинки.

***

На лесной полянке множеством желтых светлячков мерцали крохотные огоньки. Каждая свеча, украшенная лентами, нитками и бусинами, будто подсвечивала изнутри ладони девочек. Кто-то из девушек густым, как мед, голосом затянул песню и вот ее подхватили остальные, и полилась, поплыла по темному лесу девичья песнь, и сразу как-то светлее стало вокруг, ярче загорели свечи на земле и звезды на ночном небе.

Как пришла весна-красна

В наши горы,

Расцвели вокруг леса,

Девичьи уборы,

А я Лада, твоя дочь,

Сын твой – ясень,

День длинней, короче ночь,

Мир прекрасен…

Стану травы собирать

Да вплетать в венок,

Только речке одной знать,

Кто на свете одинок,

Одинок…

Как пришла весна-красна

В Розорозье,

Так и птицы прилетели

На раздолье,

Макошь, стану я тебе

Снова песни петь,

Будут парни на траве

У огня руки греть,

Будут теплыми руками

Обнимать, обнимать,

И холодные цветы

Нас будут

Со-оединять…

А я Лада, твоя дочь,

Сын твой – ясень,

День длинней, короче ночь,

Мир прекрасен…

Стану травы собирать

Да вплетать в венок,

Только речке одной знать,

Для кого я вью цветок,

Вью цветок…

Время будто замедлилось. Исчезла суета. Младшие смотрели на поющих сестер и не узнавали их – то ли ночь в это Предмакошье была какая-то особенная, то ли это песни пелись волшебные, да только в каждой девушке проглядывалась… нет, не просто женщина. Богиня. Девочки благоговейно переглядывались – творится какой-то непонятный пока еще им обряд перевоплощения. Но когда-нибудь… да, когда-нибудь они обязательно займут место своих сестер, и уже другие девочки будут освещать им поляну, пока они плетут свои веночки.

Ивица с сестрами была на своем любимом месте – на самом краю поляны, под старой березой, чьи длинные зеленеющие ветви спускались до самой земли. Вскоре к ним подошла большеглазая серьезная девочка.

- Милуша! – Обрадовалась ей Дарёна, но взглянув на ее свечу, украшенную разноцветными нитками, спросила. – А ты чего одна? Потерялась?
- Это не я. – Сопя, ответила девочка. – Это уж скорее она потерялась.

- Зоряна? – Недоверчиво хмыкнула Ивица, отрываясь от плетения венка. – Да она здесь каждую травиночку знает, каждый бугорок.

- Ушла куда-то в лес, сказала: жди, скоро вернусь. Я ждала, ждала, вот уж наверное четверть часа, а ее нет и нет…

- Ну уходят же за цветами подальше от поляны, - Негромко сказала Весяна. - Может и она тоже…

- Так тогда бы и Милушу взяла. – Перебила ее Дарёна и взглянула на старшую сестру. – Пойдем искать ее?

- Обождем. Вернется. Через полчаса, – Ивица взглянула на небо, сверяясь с ходом луны. – Через полчаса точно должна вернуться.

Девушка надеялась, что ее слова прозвучали достаточно убедительно, но сама она ни в чем не была уверена. Пусть младшенькие слушают песни о весне и любви и не думают о том, что может случиться с человеком, если он сейчас попадет в лапы к нежити. Тем более, если этот человек – влюбленная до беспамятства девица.

***

Со временем глаза Зоряны привыкли к темноте, и она уже брела по лесу, не спотыкаясь о корни и не царапая лицо о ветви. При свете дня она бы без труда нашла это место, но сейчас, лишь при неверном свете луны, она не была уверена, в правильном ли направлении идет. Так, надо вспомнить. По правую руку должен быть дуб с отметинами на стволе – следы медвежьих когтей. А еще старый пень с опасно торчащими из него кусками дерева. Почему-то дуб совсем неожиданно появился слева. А еще она увидела дым - если сейчас свернуть в сторону, выйдешь прямо к костру, возле которого дрёмические парни ждут когда появятся, выбираясь из леса, светящиеся точки. Но Зоряна не свернула. Она только пожалела, что не взяла у Милуши свечу. Выровнявшись, девушка немного успокоилась. В тени, отбрасываемой кустарником, она не сразу заметила пень, и чуть было с размаху не напоролось прямо на ощетинившиеся обломки старой древесины, но удержалась. Шумно вздохнула, снова выровняла путь. Наконец стало различимо слабое журчание. Зоряна ускорила шаг и вскоре ее взору открылась река. Здесь Стреча была шире и глубже, чем в том месте, где обычно юноши ловят венки. Но среди тех юношей не было того, к кому рвалось ее сердце. Потому-то Зорянка и проделала весь этот путь – ведь если она пустила бы венок вместе со всеми, он бы плыл там, где его могли поймать не те руки. Но теперь, обогнув костер, она была спокойна – или Он выловит ее венок, или никто. Девушка наклонилась, ища глазами подходящие цветы. Одуванчик, ромашка, клевер, тысячелистник, не… Незабудка. «Тысячу лет не забывай меня, Юрко.» - Сразу же сложилось в голове. «Тысячу лет не забывай…». Она опустилась на корточки и сорвала несколько бледных цветов на тонких стебельках. Руки сами собой принялись вить, перегибать, плести, из-под пальцев легко и быстро вырастал травяной жгут, переплетающийся с хрупкими небесно-синими незабудками. Зоряна редко пела вместе с другими девушками – она не считала себя хорошей певуньей. Когда ей хотелось петь, она уходила в лес, в одно из своих любимых потаённых мест, и там, где ее слушателями были лишь деревья и горы, она выпускала свой голос наружу. И сейчас в ее груди стали рождаться слова. Они заполнили полностью всё её естество и, не различая где её мысли, а где реальность, она запела.

Ты плыви, плыви, венок,

Мой венок,

Против солнца на восток,

Мой венок,

Ты неси, неси, река,

Мой венок,

Не топи его пока…

Темная холодная вода приятно обволакивает руки… Она не желает никому зла, она не потопит его и не выбросит на берег… Она отдаст его тебе, обязательно отдаст, прямо в руки, ты только вовремя протяни их навстречу…

Ты плыви поверх реки,

Мой венок,

Мою тайну сбереги,

Мой венок,

Только в срок остановись,

Мой венок,

Кому надо пригодись…

Отражение лица бледным овалом колеблется на поверхности реки… Она быстра… Она сильна… Она сбережет… Для него…

Заплетала слово за слова,

За цветком вела цветок,

Что бы стал еще прекраснее,

Кто наденет мой венок…

Пальцы разжимаются. Сине-белый круг, качнулся и быстро, слишком быстро понесся вниз по реке, влекомый необратимым течением. Зоряна поймала себя на мысли, что смотрит вслед ему так же, как смотрела вслед уходящему, слишком быстро уходящему речевиту.

Ты плыви поверх реки,

Мой венок,

Мое имя не реки,

Мой венок,

Только в срок остановись,

Мой венок,

Кому надо пригодись…

Ее слова затихли в абсолютной тишине. Зоряна словно очнулась от странного сна... И попала в другой, страшный, непонятный, путаный… Дорога назад будет трудной… Стоило ей отойти от берега реки и шагнуть в лес, как тут же вокруг нее стенами выросла живая изгородь из старого валежника и спутанных колючих кустарников. Сейчас темнота казалась еще более непроглядной, а тишина вяжущей и гнетущей. Как девушка не напрягала слух, она не могла уловить ни привычного стрекотания кузнечиков, ни пения цикад. Зоряна ускорила шаг. Только бы не сбиться… Не уйти бы не в том направлении.

Вдруг земля глухо застонала и дрогнула, будто кто-то ударил ее изнутри изо всех сил, Зоряна почувствовала толчок и на несколько мгновений забыла, как дышать. Кто-то вышел в этот мир. Вылез, вырвался, просочился из незримой, таинственной Нави и теперь был где-то рядом, так близко к человеку. Спины девушки коснулся легкий, но пробирающий до костей ветерок. Болезненно застонали ели. И – тишина. Еще более мертвая, если такая вообще возможна. Зоряна словно одеревенела – в спину ей уперся тяжелый неживой взгляд. По ложбинке между лопатками вниз медленно поползла предательская капелька пота. Девушку запоздало нагнал страх, заставил ослабевшие ноги идти, искать спасения от темного, чуждого, опасного… И постоянно, каждой клеточкой своего тела ощущать пристальное внимание, сверлящий, пустой взгляд. Оно следит за ней. Оно идет за ней. Ей нельзя, ни за что нельзя оборачиваться. Если она не выдержит, если сделает это… Зоряна хрипло вскрикнула и бросилась бежать. Ноги её не слушались, глаза не различали пни и коряги, сухие тонкие ветки тянулись к лицу, оставляли красные полосы на руках и шее. Бежать, бежать, бежать что есть сил! Не останавливаться, не замедлять бега! Ведь чем быстрее ее шаги, тем быстрее и его… Где же старый развороченный пень? Где дубок с бороздами от медвежьих когтей? Где Милуша со спасительной свечой?

- Ау! – Осипший, сжатый в тисках ужаса, собственный голос показался ей чужим и жалким.

- Ау! – Еще громче, еще надрывнее закричала она. Пусть хоть какие-то звуки разрывают эту невыносимую тишину. Пусть, пусть хоть какой-то свет станет ей маячком в этой пожирающей темноте! Пожалуйста!

- Ау-у! – Зоряна закричала во весь голос, выдохнув весь воздух из легких, и ей показалось, что прямо рядом с левым плечом ей вторит протяжный, неестественно низкий вой, похожий на волчий. Девушка на мгновение зажмурилась, но в плотной темноте век завертелся ужасный калейдоскоп ярких и мрачных картин. Она открыла глаза. И вовремя. В нее были направлены десятки острых деревянных стрел. Её ноги поджидал коварно приподнятый толстый корень. Какая-то секунда спасла ей жизнь. Пень хищно топорщился пиками коры и щепок, спрятавшись в кустах. Зоряна обогнула препятствие и понеслась дальше. Она не сбилась с пути – уже хорошо! Полпути она продержалась, продержится и оставшуюся половину! Должна продержаться, во что бы то ни стало. Ведь иначе она никогда уже может не увидеть сероглазого Юрко, славного, смелого Юрко. Он бы никого не подпустил к ней, даже нечисть, даже эту. И она бы ничего не боялась. Будь у нее хоть что-то, чего касался он… Хотя бы нож, что она так хотела увидеть сегодня… И так и не смогла… Девушка стала задыхаться, в ушах стучала кровь, а сердце билось так громко, что, казалось, его удары раскатываются по всему лесу.

И вдруг она различила где-то сбоку движение. Отшатнулась было, но тут из темноты к ней вышел молодой русоголовый парень. Именно таким она его и представляла, именно в таком обличии он и являлся к ней по ночам.

- Юрко… - Прошептала Зорянка, протягивая к юноше руки, будто не веря своему счастью.

- Да, это я. – Улыбнулся он, глядя на нее приветливо и спокойно. – Идем. Скорее. Я уведу тебя отсюда. Уведу навсегда.

- Юрко…

- Дай мне руку. Ну же?.. – Юрко нетерпеливо сжал и разжал кулак, протягивая к ней длинные пальцы. – Скорее!

И тут Зоряна с ужасом поняла, что не так. Она остановилась. Её сковал незаметно подкравшийся страх. Она рванулась раз, два – бесполезно. Ноги словно приросли к земле, а спина, даже под двумя слоями ткани покрылась мурашками. Сзади на нее надвигалось оно… Девушке захотелось сжаться в комочек, лечь, спрятав лицо, обнять колени и ничего не чувствовать. Но вместо этого она наклонилась, взяла немного влажной землицы и со словами «Земля-матушка, спаси, родимая, защити свою дочь непутёвую» швырнула в лицо юноше. Тот страшно скорчился, лицо его пошло како й-то нехорошей рябью, посерело, сузилось… Глаза двумя острыми иглами впились в девушку, пальцы, как сломанные сухие ветки, потянулись к Зорянкиному лицу. Ее руки лихорадочно стали ощупывать землю. Хоть что-нибудь… А если же нет… Тысячу лет не забывай…

Неожиданно ее пальцы наткнулись на что-то холодное. Не раздумывая, Зоряна потянула это на себя, земля мягко ей поддалась, и в руках у нее оказался речевитский нож. Не медля ни минуты, она широко рубанула им существо, тянущееся к ней… Но рассекла только воздух – видение исчезло от одного прикосновения клинка. Чары рассеялись, и прямо перед собой Зоряна увидела знакомый дуб. Она радостно вскрикнула и побежала, сжимая в руках невесть откуда взявшийся нож. Теперь Юрко был тут, рядом с ней, направлял её руку, указывал путь. Деревья неохотно расступались и впереди стали просвечивать белые стволы березок. Тьму развеяли хаотично мелькающие в ночи огоньки. «Ау! Ау!» - Доносилось впереди. Зоряна победно закричала:

- Ау-у!..

Она торжествующе обернулась. Лес темнел сзади – там, где она была, все еще царил мрак. Но оно отстало. Нет, еще не ушло, не забилось в свою поганую щель, смотрит издалека, не в силах сделать еще хоть шаг. А она, Зорянка, здесь, вырвалась, и на её голос идут девицы со свечами в руках, и в её руке теплеет металлом оружие, согретое её ладонью. Она смогла.

***

В вечернее небо поднимались гигантские оранжевые языки пламени, заставляя тени собравшихся вокруг людей дрожать и колебаться. Играли дудки, волынки, жалейки, пели низко и гулко молодые дрёмичи. Всеми владел единый дух, древний, как сам мир, пришедший с музыкой и голосами предков из глубин веков. Ритм, глубокий и размеренный, словно исходил изнутри самих людей, сливаясь с пульсом земли. В отсветах костра, под открытым звездным небом, все казалось другим: песни, что пелись, уже не походили на то, что представляли они из себя раньше, тягучие звуки музыки проникали в самые недра души, заставляя сердце биться сильнее и чаще, ноги притоптывать в такт, а руки отбивать ритм.

Вешней ночью встанем в круг

Да разожжем костер,

Голоса рождают звук,

Мы поём для гор,

Мы поём для быстрых рек,

Темных лесов, озёр,

В небе кружит, подпевает канюк,

Строен наш хор.

А мы милых ждем подруг,

Ясен наш дозор.

Дома гибкий лежит лук,

Дома лежит топор,

С нами лишь мощь молодецких рук

Да соколиный взор.

Макошь, всеславная благодать,

Завтра отрадный день,

Будем мы землю свою обнимать,

Твои соки – внутри вен,

Пламя на свет произвел кремень,

А русичей – земля-мать.

И голоса порождают звук,

Так мы поём для гор,

Мы поём для быстрых рек,

Темных лесов, озёр,

В небе кружит, подпевает канюк,

Строен наш хор.

Мы поём для быстрых рек,

Темных лесов, озёр.

Ритуально повторяя слова Предмакошьей песни, Василок с тревогой смотрел на пляшущие ленты огня. Этим летом внуку старейшины исполнялось двенадцать, и он уже считал себя намного умнее, чем год назад. Год назад! Будь у него сегодняшний ум год назад, он бы догадался дать в тот день Юрко вместе с картой обережные камни, или деревянную резную фигурку Даджьбога, или… Да хоть какой-нибудь оберег! Хоть что-то взамен его оставленному в Рогозорье ножу. Ведь только Василоку юноша поведал, что нож этот имеет большую обережную силу и крепко связан с ним, с Юрко. Иногда мальчик ходил в родовую общину только для того, чтобы посмотреть не почернел ли клинок ножа. Весь год поверхность речевитской стали неизменно оставалась светлой, а значит, и для жизни Юрко не было серьезной угрозы. И этим вечером, накануне Весеннего Макошья, Василоку захотелось вновь взглянуть на нож. Из родовой общины он вышел на негнущихся ногах – от центра клинка разошлась черная сеть тоненьких прожилок, лезвие потускнело и словно налилось свинцом. В тот же вечер Василок напросился пойти с Богданом на гуляние, хотя никогда раньше у него не возникало желания ходить на ловлю венков, да и сейчас бы старший брат его не взял, если бы не мать, заподозрившая, что Василоку нравится кто-то из младших девочек, не отправила бы его с братом. На самом деле, ему просто нужно было попасть туда. Нужно – и все тут. Та же непреодолимая сила тянула его к костру, как и та, что до этого влекла к ножу. И сейчас он напряжённо следил за танцем огня, надеясь найти в пекле подсказки, чтобы расшифровать неразборчивый шёпот подсознания.

- Привет, Богдан. – К ним подошёл синеглазый парень со спутанными кудрявыми волосами, один из приятелей его брата. – О, Василок. Весту себе никак ищешь, малец?

Хоть произнесено это было вполне миролюбивым тоном, мальчик захотел ответить что-нибудь столь же уничижительное, но одернул сам себя – нечего ему с ним грызться, не до того сейчас.

Пробегающий мимо них пятнадцатилетний рыжекудрый парнишка по имени Репа, на ходу потрепал Василока по голове и задорно выкрикнул:

- А что? Может кого и сыщет!

- Ага, сыщет-сыщет. А то куда нам-то с вами! – Смеясь, отозвался Богдан. - Видно зря мы сюда пришли, Кудеярка! Отобьёт мой братец у нас девиц-то!

- И не говори! – Кудеяр весело тряхнул головой, откидывая со лба каштановые кудри. – Так это… Надо его дозорным поставить! Пусть делом занимается, девицины огоньки высматривает – нам же спокойнее будет!..

- И то правда! – Засмеялся Богдан. – Василок! Торжественно назначаю тебя смотрителем, дозорным, часовым… Как увидишь, что девицы возвращаются, кричи! Да смотри не прозевай…

- Не хочу! Сам смотри, высматривай своих девиц! – Возмутился было Василок, но брат его уже не слушал.

- О! Воила! Подь сюды! – Кудеяр ткнул пальцем в здорового, высоченного парня и тут же они с Богданом сами потащили Василока к громиле.

- Посиди в дозоре, братец, а я не никому не расскажу, куда ты бегаешь из дому по утрам. – Шепнул ему на ухо Богдан, и дубоподобный Воила, взяв мальчика за подмышки, посадил его себе на шею.

- Что? Ты! Ты!.. - Воскликнул Василок, отчаянно сверля брата взглядом, чему хорошо способствовал взгляд сверху вниз с высоты Воиловых исполинских плечей.

Мальчик окинул лес взглядом и тут ему очень захотелось побежать в лес, кричать, звать, шуметь… Потому что ему вдруг отчётливо представилось, что где-то по лесу плутает одинокий путник, как и год назад. Но сейчас он шёл сюда намеренно: Юрко возвращался, как и обещал. И ему нужна была помощь. Его, Василокина, помощь. Он тут же хотел было спрыгнуть с высоченного Воилы, но парень крепко держал его за ноги. Василок завертел головой в поисках решения… и тут оно само пришло к нему… из леса.

- Идут! Иду-ут! Смотрите! Иду-ут! – Пронзительно закричал он, указывая пальцем на маленькие, прерывисто мелькающие за стволами далёких деревьев, жёлтые огоньки. Один за другим взгляды парней обратились к лесу. На какое-то мгновение все словно застыли, и стало так тихо, что слышно было, как искры отскакивают от костра и гаснут в воздухе. Дождавшись, когда Воила ослабит хватку, заворожённо рассматривая вдалеке светящиеся пятнышки, Василок высвободил ноги и скатился с великана, мешком плюхнувшись на землю. Впрочем, Воила не обратил на него никакого внимания и, скинув мимолётное оцепенение, громогласно выкрикнул:

- За дело, ребята!

Этот крик послужил сигналом, и все бросились к груде вёдер, хватая, толкаясь, мешая друг другу. Конечно, в такой суматохе никому не было никакого дела до мальчишки, отчаянно ищущего способ подать другу сигнал. Он отчётливо понимал: не предпримет что-то сейчас – упустит момент. И он не придумал ничего лучше древнего проверенного способа, сигнального огня. Пока остальные мчались со всех ног к реке, сухие еловые и сосновые ветки отправлялись в костёр в первую очередь – лучше всего дымят. Василок прекрасно знал, что делает, и что его благородный порыв может привести к неисполнению ежегодного обряда, а это, в свою очередь, - к разладу между дрёмичами.

***

Девушки и так шли не спеша, а завидев издалека, что столб дыма над костром разрастается, сбавили шаг, но полпути было уже пройдено. Шепчась и тревожно переглядываясь, они медленно приближались к костру, где мельтешили фигурки парней вокруг большого дымящегося шалаша. И все юные дрёмички с досадой сдерживали шаг, снедаемые нетерпением и желанием скорого обрядосвершения. Все, кроме одной. Зоряна шла, уперевшись взглядом в землю, все замедляли шаги, но ей было мало этого, ей хотелось убежать отсюда в одно из глухих, ею любимых мест – и плевать на нечисть! – и сидеть, слушать сказки леса, нашептываемые деревьями, и держать на раскрытой ладони, ласкать взглядом холодный речевитский нож, спасший сегодня ей жизнь. Она его толком и не рассмотрела – не до того было, лишь почувствовала, и безошибочно определила, что это именно он, тот самый нож, оставленный Юрко в здании родовой общины… Это точно он. Зоряна сама не замечала, как судорожно сжимаются её пальцы, нащупывая в складках сарафана рукоять ножа. Нельзя что бы кто-то увидел сейчас у неё речевитское оружие – из общины запрещено что-либо выносить, а кто поверит, что нож каким-то таинственным образом очутился зарытым по рукоять где-то в лесу? Зоряна покосилась на большеглазую девчушку, идущую с ней рука об руку и несущую наполовину растаявшую свечу.

- Милава.

Девочка подняла на неё взгляд тёмных и тёплых, как летняя ночь, глаз.

- Милав, спасибо тебе. За венок. Ты… Меня очень выручила.

- Пожалуйста. – С робкой улыбкой ответила Милава. – Я почему-то так и подумала, что ты можешь потерять свой в лесу. Только…

- Что?

- Ну… Ничего, что его делала я, а не ты? Так разве можно?

- Можно, я думаю… Ты ведь мне помогла. - Зоряна вспомнила тоненький незамысловатый веночек из клевера, наспех сплетённый детскими руками, вспомнила, как Милава, первой увидевшей ее, когда она вышла из леса, незаметно вложила в её ладонь своё творение, и вспомнила, как прохладные воды Стречи подхватили её венок вместе с десятками других и понесли вниз по течению. А Зоряне в журчании воды мерещилось тайное обещание, и девушка, окрылённая надеждой, что река сохранит нужный венок, была своими мыслями далеко от дымящегося огромного костра в поле у реки. Кто-то тронул её за руку, и она очнулась. Душка вскинула на неё удивлённый взгляд:

- Ой, какие у тебя руки холодные! В реке, небось, заморозила… Ну ничего, зато щёчки вона какие румяные, словно яблочки наливные. Ты ведь теперь, можно сказать, девица на выданье! – Девчушка озорно улыбнулась, ущипнув её за щеку.

- Скажешь тоже... – Отмахнулась Зоряна, покраснев ещё гуще.

- Скажу-скажу! И не то еще!.. – Хитро щурясь, пообещала Душка.

- Ты мне скажи лучше, когда уже всё закончится. Я спать хочу, уже давно за полночь, я ж завтра не встану…

- А-га-а! – Восторженно взвизгнула Душка и вцепилась в подругу мёртвой хваткой. – Не терпится с милым рука об руку в займище вернуться? Да? Права я, права? Есть у тебя кто на примете, Зорянка, ну? Признавайся.

- Да что ты! Душка, пусти! – Пробормотала она, ловя на себе любопытные взгляды других девушек.

- Нет уж, рассказывай мне всё! Вижу же! По глазам вижу…

- Ну нет у меня никого, глупенькая, не-ту.

- Зоря-ян…

Тут их догнали Румяна с Ивицей и Душка наконец замолкла, потому что все остановились, вытянулись полукругом в один ряд, а в полусотне метров от них дымил, извиваясь последними остатками тепла, костёр. Зоряна вдруг обнаружила, что стоит в самом центре этой девичей цепочки. Слева от неё – Душка с блестящими, широко распахнутыми глазами, справа – Ива, стройная, высокая, непринуждённо женственная. Младшие девочки со свечками ушли на задний план и теперь тихонько перешёптывались где-то позади. Все взгляды девушек были обращены к парням, стоящим таким же полукругом, только по ту сторону от тлеющего костра. Многие были мокрые – от воды и/или от пота, тяжело дышали и весело улыбались – всё-таки они сумели потушить огонь до прихода девиц. Только Богдан то и дело бросал гневные взгляды на Василока, стоящего в стороне, и вкупе с улыбкой, выражение его лица вполне можно было назвать пугающе многообещаемым. С некоторым удивлением заметив внука старейшины, прозорливая Зоряна быстро смекнула, что этот мальчишка заставил старших сегодня здорово поноситься. Она встретилась с ним взглядом и невольно улыбнулась – этот парень не чувствовал себя нашкодившим котёнком, скорее уж самоотверженным героем. Душка легонько толкнула её, с явным намёком кивая на кого-то из юношей, Зоряна проследила за её взглядом и увидела Багровеня. Он стоял слева, с самого края, и держал руки за спиной: значит, сегодня ему в руки попался чей-то венок. Многие парни стояли с опущенными руками – для них лов в этом году не был таким удачным, но костёр они смогли затушить, и вёдра, беспорядочными кучами валяющиеся тут и там, пригодились-таки.

Дата добавления: 2015-08-28