Что бы я сделал, если бы это был последний день в моей жизни? Осознание того, что ты смертен – великий источник мудрости. Осознание неизбежного конца – это отличная практика, которая

"Что бы я сделал, если бы это был последний день в моей жизни?"
Осознание того, что ты смертен – великий источник мудрости. Осознание неизбежного конца – это отличная практика, которая является лучшим способом разжечь в себе страсть, готовность идти на риск и с головой окунуться в игру, которую мы зовем жизнью. Такой вопрос к себе позволяет сосредоточиться на самом главном. Пока не поздно. (с)

У Манабу невыносимо болела голова, как будто кто-то с силой сжал виски и не отпускал уже третий час кряду. Но даже это не могло испортить ему настроение. Манабу пребывал в отличном расположении духа: он возвращался с семинара по практической медицине, дома его ждала Риа, через месяц он начинал работу в больнице Иссин. Жизнь Манабу удалась, и какая-то ничтожная головная боль, разыгравшаяся, вероятно, просто от переутомления, никак не влияла на тот факт, что Манабу был очень счастливым молодым человеком.
Добираться в родной город было бы проще поездом, но несколько недель назад по случаю окончания университета родители подарили ему машину. Манабу был в восторге от подарка и, хотя водил еще не слишком хорошо, старался ездить как можно чаще: чтобы тренироваться да и просто для удовольствия.
Уже смеркалось, и до дома оставалось не больше часа пути, когда Манабу выехал с придорожной заправки. От усталости он немного отвлекся и не сразу заметил, что всего в паре сотен метров от заправочной станции какой-то человек ловил попутку, голосуя, подняв вверх руку. Но стоило Манабу увидеть его, как в груди все перевернулось.
Усталость вмиг слетела с него, сердце забилось раз в десять чаще, и за несколько секунд, что он преодолевал расстояние до остановившегося на обочине парня, Манабу успел сто раз испугаться, обрадоваться, все на свете проклясть, пожелать проехать мимо и остановиться тоже.
Он все же нажал на тормоз – успел в последний момент, хотя уже уехал чуть дальше голосующего. Парень опустил руку, решив, что водитель не станет останавливаться, но стоило машине Манабу притормозить, как тот, развернувшись, подхватил с земли какой-то пакет и поспешил к нему.
Манабу считал удары своего сердца и не думал ни о чем, только предвкушал, воображал, что последует за тем, как откроется дверь автомобиля с пассажирской стороны.
"Привет! Не подвезете одинокого путника до ближайшей цивилизации?" – одними губами беззвучно произнес Манабу, а перед глазами почему-то все поплыло.
Щелкнул замочек двери, в машину ворвался воздух, пахнущий летним вечером и свежестью, а еще – сигаретами, запах которых казался до боли знакомым даже спустя годы.
- Привет! Не подбросите усталого путника… - раздался радостный голос, но когда Манабу очень медленно, как ему самому показалось, повернул голову, говоривший осекся и замолчал.
Несколько очень долгих секунд они смотрели друг на друга, прежде чем лохматый парень, заглядывавший в машину, удивленно выдохнул:
- Манабу?..
Неимоверным усилием воли Манабу заставил себя улыбнуться:
- Здравствуй, Казуки.
В этот момент впервые за все последние долгие годы он признался себе, как сильно ждал этой случайной встречи. И как сильно ее боялся.

___

Манабу хорошо запомнил то лето, когда они с Казуки познакомились. Он как раз окончил школу, но в университет не поступил, сказав родителям, что хочет определиться с дальнейшими планами. На деле же Манабу всегда знал, что будет учиться в медицинском, но пока желал просто отдохнуть перед тем, как вступить в настоящую взрослую жизнь.
Это было удивительное и счастливое время. Манабу отдыхал с друзьями, на пляже и в клубах, читал книги, которые ему нравились, без конца смотрел фильмы. Он понимал, что эта передышка – ненадолго, и был благодарен родителям, которые позволили ему ленивое существование и никуда не торопили. Впереди была вся жизнь.
А потом в один прекрасный день все перевернулось с ног на голову – в день рождения подруги Манабу по имени Маико.
- Он такой, такой… - взахлеб делилась с Манабу Маико накануне собственного дня рождения. – Я с ним на пляже познакомилась сегодня. Вот увидишь! Он такой классный! Я его пригласила к себе на праздник.
- Только познакомились, и уже пригласила? – немного иронично спросил Манабу, зажимая трубку между плечом и щекой, успевая при этом набирать сообщение на компьютере.
- Ага. Не знаю, оно как-то само получилось, - безмятежно ответила Маико и уже чуть тише добавила: - Кажется, я влюбилась…
В тот вечер он не обратил внимания на слова своей подруги – Маико часто влюблялась и так же часто делилась с Манабу секретами, будто тот был ее подружкой. Манабу привык не относиться серьезно к взбалмошной инфантильной девушке, потому не придал значения ее словам. Но вскоре он узнал, что в этот раз Маико не приукрашивала: с Казуки действительно все получалось как-то само. И в него действительно было очень легко влюбиться.
- Познакомься, Манабу, это Казуки…
- Привет, Манабу.
Упомянутый Казуки обернулся и улыбнулся так тепло и искренне, как будто они были старыми друзьями. А Манабу даже не вернул улыбку – он растерялся, потому как не сразу понял, что почувствовал в этот момент. Впрочем, позже он так и не нашел определения чувству, зародившемуся в его душе. Это была даже не любовь с первого взгляда – это было нечто совсем иное, нечто большее.
Казуки он тоже понравился: тот весь вечер болтал с Манабу, шутил о чем-то и смеялся. Странное дело, но позже Манабу не мог вспомнить ничего из рассказанного Казуки в тот теплый летний вечер.
У родителей Маико был большой дом с садом, и было очень много друзей, которых она пригласила на праздник. В такой компании было бы легко потеряться, если бы не сама именинница, которая следовала за Казуки по пятам и уже начинала обижаться, что тот уделяет больше внимания ее приятелю, чем ей самой.
- Ты не хочешь сбежать отсюда? – неожиданно предложил Казуки, когда они вдвоем с Манабу вышли покурить.
Манабу растерялся и смешался от такого предложения – стало как-то неудобно. Казуки улыбался ему весело и немного ласково, как будто уговаривал девушку уединиться. И хотя его слова звучали просто и прямо, Манабу не смог вот так сразу согласиться.
- Неудобно, - пробормотал он. – Перед Маико. Мы ж ее гости…
- Манабу, - перебил его Казуки и улыбнулся еще шире. – Если бы сегодня был последний день твоей жизни, как бы ты поступил?
От удивления Манабу раскрыл рот, а Казуки лукаво прищурился, из-за чего стал похож на хитрого лиса.
- Если бы сегодня был последний день твоей жизни, ты бы остался здесь или пошел со мной? – снова спросил он, когда Манабу не ответил сразу. – Мы могли бы пойти на пляж – ночное море очень красивое. А еще сегодня должна быть лунная дорожка…
Казуки говорил еще что-то, но Манабу не прислушивался, только заворожено смотрел на него. Пока ты молод и здоров, сложно представить, как поступишь в ситуации, когда наступает последний день жизни. Но в этот момент Манабу остро почувствовал, что хоть последний день, хоть не последний, а ему очень хочется сбежать с этой шумной вечеринки с человеком, которого он едва знал.
- Ладно, - выдохнул Манабу и выбросил окурок. – Потом извинюсь перед Маико.
Извиняться действительно пришлось: уже на следующий день обиженная именинница чуть ли не кричала в трубку на Манабу, спрашивая, как он мог вообще так поступить – мало того, что сбежал с праздника, еще и увел с собой парня, который ей, Маико, очень нравился. Манабу бубнил извинения, даже не пытаясь ничего объяснить. Например, что это не он придумал сбежать, а Казуки. Или что Манабу он тоже очень понравился, как бы ни больше, чем самой Маико. Времени на объяснения у него не было – его ждал Казуки, с которым еще накануне они договорились встретиться снова. Впрочем, желания объяснять что-то своей подруге Манабу тоже не испытывал.
Впервые в жизни Манабу посетило странное чувство, о котором раньше он только читал. Он знал Казуки всего несколько дней, а казалось, что всю жизнь. Казуки был как раскрытая книга – удивительная, волшебная книга. Он ничего не скрывал, прямо отвечал на любые вопросы и точно так же прямо спрашивал обо всем, что хотел знать. Казуки много улыбался и ничего не стеснялся, а еще он не пытался произвести впечатление, не строил из себя ничего – Казуки был простым и честным. Эта естественность, такая редкая и оттого уникальная, подкупала. Уже через неделю Манабу был без ума от нового друга.
- Я уезжаю, Манабу, - как-то раз утром огорошил его Казуки, когда они встретились в парке, где договорились погулять еще пару дней назад. – Пора снова в путь.
- Как уезжаешь? – опешил Манабу. Его солнечное настроение мгновенно упало ниже отметки "ноль".
Казуки говорил ему, что обожает путешествовать, что очень много колесит по стране. Он рассказывал потрясающие истории о своих поездках, о приключениях, которые случаются в дороге, и порой даже сложно было поверить в то, что он описывал.
- Я же говорил тебе, на одном месте мне скучно сидеть, - развел руками Казуки.
"А как же я?.." – чуть было не спросил Манабу, но уязвленная гордость не позволила выдать такой глупый детский вопрос. Однако обидеться и расстроиться по-настоящему Манабу не успел, потому что Казуки удивил его снова.
- Хочешь поехать со мной? – спросил он и опустил руку на плечо Манабу.
В глазах Казуки плясали веселые искорки, а в утренних солнечных лучах его волосы казались золотисто-рыжими. Казуки был очень красив, как некстати подумал в этот момент Манабу. Даже не внешне – хотя внешне, разумеется, тоже, но не это было главным. Красота Казуки светилась изнутри, как понял тогда Манабу. И даже много позже, спустя годы, вспоминая о Казуки, он вынужден был признавать, что в своей жизни не встречал более красивого человека.
- Если бы сегодня был последний день твоей жизни, ты бы согласился поехать со мной? – спросил Казуки.
- Да, - ответил Манабу, ни на секунду не усомнившись. – Я бы согласился.
С того дня жизнь Манабу радикально изменилась, перевернулась с ног на голову. Прежде Манабу не знал, что можно жить вот так, одним днем, ни о чем особо не задумываясь, действительно как в последний раз.
Вдвоем они путешествовали по стране, как придется – автостопом, поездом, пешком. Постоянно Казуки нигде не работал, но всегда знал, как добыть немного денег. От него Манабу узнал, что можно на неделю устроиться официантом или даже мойщиком посуды в кафе, подзаработать и снова отправиться в путь. Если деньги были нужны срочно, можно было усесться на тротуаре, сыграть на гитаре и получить чуть-чуть мелочи от прохожих. Казуки научил Манабу, как сэкономить, путешествуя с одним на двоих билетом, и рассказал, как начинать разговор с водителем, чтобы тот наверняка согласился подбросить до соседнего города.
- Не подвезете усталых путников до ближайшей цивилизации? – обезоруживающе улыбался он водителю. – Обещаем, вам понравится с нами путешествовать.
И как ни странно, в большинстве случаев их действительно подвозили и даже не просили за это денег. Казуки умел располагать к себе даже самых равнодушных попутчиков.
Они нигде не задерживались надолго. Жизнь Манабу стала похожа на карусель – сменяющиеся картинки, безостановочное веселье и невероятная легкость. Впервые он просыпался по утрам с улыбкой, потому что рядом был Казуки, а впереди ждал новый чудесный день.
У Казуки был рюкзак, гитара и ветер за спиной. Еще у него был старенький фотоаппарат "полароид", какими уже давно никто не пользовался. Сделанная фотография получалась только в одном экземпляре, но когда Манабу спросил, не хочет ли Казуки поднакопить на обычный цифровик, тот только отмахнулся:
- Тебе не кажется, что фотоснимок, один единственный и неповторимый, куда ценнее того, что хранится на десяти компьютерах?
Манабу нечего на это было ответить, тем более фотографировал Казуки не слишком часто, но всегда без причины. Известные достопримечательности его не интересовали, а вот проходящую мимо пожилую женщину с маленькой собачкой, зонтик, забытый кем-то на скамейке в парке, или самого Манабу, призадумавшегося и смотрящего вдаль, Казуки мог запечатлеть охотно и с радостью. Полученные фотографии он часто раздаривал попутчикам или случайным знакомым, и первое время Манабу не мог сообразить, зачем вообще фотографировать, если фотографии тебе не нужны. Лишь позже он понял, что в этом и был весь Казуки – он не хотел, чтобы ему что-то принадлежало, и охотно отдавал то, что имел. Даже если это были всего лишь полароидные фотоснимки.
Понадобилось не так много времени, чтобы Манабу начал мыслить, как Казуки, и поступать тоже. Когда тот увлекал его в очередную авантюру, а Манабу испытывал нерешительность или страх, он спрашивал себя: как бы он поступил, если бы это был последний шанс, последняя возможность? Если бы знал, что такого случая больше никогда не представится?
Именно этот вопрос мысленно Манабу задал себе, когда Казуки впервые поцеловал его. Подсознательно Манабу ждал этого, понимал, что их отношения так или иначе придут к физической близости, но все равно оказался не готов.
Это произошло в маленьком городке, где они задержались всего на день. Лето заканчивалось, и весь день шел дождь, на который они, впрочем, не обращали внимания. Казуки вообще любил гулять под дождем, и Манабу, который сперва не понимал, что может быть приятного в хождении по улицам, если на голову льет, со временем проникся и разделил любовь своего друга к таким прогулкам.
Они неторопливо шли по парку, а вокруг не было ни души – все попрятались от непогоды. Казуки был в отличном настроении, он смеялся и шутил, а потом неожиданно остановился и, повернувшись к Манабу, сжал его кисть в своей руке.
Что сейчас произойдет, Манабу понял за секунду до того, как губы Казуки коснулись его губ. Вокруг было совсем тихо, лишь дождь шелестел по траве. У Манабу намокли волосы, челка неприятно липла ко лбу, но он не замечал этого. А от Казуки пахло сигаретами и немного шоколадом. Это был самый обыкновенный поцелуй в жизни Манабу, и при этом самый уникальный. Уже тогда Манабу знал, что так его уже никто никогда не поцелует, и этот миг не повторится.
Когда Казуки остановился и отступил на полшага, Манабу на долю секунды испугался, что тот сейчас все испортит, сказав какие-то неуместные слова, и подумал, что самое лучшее сейчас – промолчать. Но Казуки был иного мнения.
- Я хочу тебя, - шепотом произнес он так тихо, что звук голоса почти слился с шумом дождя, и Манабу не сразу поверил, что ему не почудилось.
Сердце дрогнуло и забилось чуточку чаще, Манабу почувствовал, как у него слабеют колени. Он знал, что можно было сказать Казуки правду: что он не рассчитывал на такой поворот событий. Что все это слишком внезапно и что он предпочел бы подождать немного. Но неожиданно даже для самого себя Манабу будто услышал вопрос, прозвучавший в его голове: что бы ты сделал, если бы это был последний день в твоей жизни?
Манабу не понадобилось и мгновения, чтобы ответить максимально честно. Конечно, он бы согласился, он бы ни секунды не медлил.
- Пойдем, - улыбнулся Казуки и сжал его пальцы сильнее – все это время он так и не выпустил руку Манабу из своей. Как он понял, что Манабу согласен, тот сам не знал. Быть может, прочитал по глазам или просто почувствовал.
- Куда? – растерянно спросил еще не пришедший в себя Манабу.
- А чтоб я знал, - вдруг рассмеялся Казуки. – Но мы же не можем сделать это прямо здесь.
Его смех чудесным образом подействовал на Манабу, и он тоже рассмеялся, искренне, от души, а через две минуты они едва ли ни бежали по пустынному парку, словно боясь, что каждый из них передумает и откажется…
Позже, вспоминая те удивительные дни, Манабу испытывал смешанное чувство: одновременно он не мог сказать, что за месяцы, проведенные с Казуки, в его жизни произошло нечто существенное, и в то же время, возьмись он описывать тот период своей жизни, история каждого дня заняла бы немало страниц. Время Казуки неслось галопом вперед и при этом стояло на месте. Дни были бесконечными, месяца пролетали как минуты. С Казуки Манабу научился ценить то, на что раньше даже не обращал внимания. Вкусная еда, музыка, звездное небо над головой. И любовь – много любви. Оказалось, что быть счастливым очень легко.
Манабу сам не заметил, как лето закончилось и началась осень, а за ней пришла зима. Но времена года сменялись только на календаре, потому что на душе у Манабу было тепло и солнечно. Бесконечное лето – вот что принес Казуки в его жизнь.
- Что-то мы с тобой засиделись и заскучали, - как-то раз вечером сказал Казуки, когда они вдвоем расположились на скамейке в городком парке, и сам Казуки неторопливо перебирал струны гитары.
Со дня их знакомства прошло чуть больше года, стояли жаркие летние дни, а Манабу по-прежнему чувствовал опьянение от новых впечатлений и приключений. Ему казалась, что такая жизнь не может наскучить.
- Ты шутишь? – не поверил в услышанное он и покосился на Казуки, ожидая, что тот сейчас рассмеется.
- Нет, не шучу, - объявил тот, не прекращая наигрывать тихую мелодию, сымпровизированную на ходу. – Тебе не кажется, что пора что-то изменить?
Манабу так не казалось. Точнее, он не мог понять, что можно изменить, если их жизнь и так походила на цветной калейдоскоп, картинки в котором меняются каждый час.
- Например? – настороженно спросил он.
- Например, мы можем отправиться в дальнее путешествие. Увидеть новые места.
- Это ж какие? – медленно произнес Манабу, почему-то почувствовав, что ответ ему не понравится.
Так оно и вышло: Казуки широко улыбнулся и вдруг перестал играть. Его руки замерли на струнах, а глаза прищурились, как бывало всегда, когда он задумывал нечто новое и необычное.
- Поехали в Европу. Или в Штаты.
Сначала Манабу решил, что ослышался. Потом подумал, что Казуки пошутил, и рассмеялся. Но тот не поддержал его, он продолжал смотреть на Манабу вопросительно и чуть насмешливо, словно одним взглядом спрашивая: неужели тебе слабо?
- По-моему, это слишком, - пробормотал Манабу, когда понял, что Казуки не шутит.
- Не бывает ничего "слишком", - безапелляционно ответит тот.
- Но… Это же далеко…
- Когда нас смущали расстояния?
- Не смущали, это так, но ведь и денег на билет надо много…
- Ай, деньги не проблема, - отмахнулся Казуки и снова весело ударил по струнам.
Это было правдой – за время, проведенное с Казуки, Манабу усвоил простую истину. Деньги – это действительно не проблема, ведь если есть желание, можно насобирать на что угодно. А билет на самолет, пускай даже на самолет, который облетит полмира, стоит не запредельно дорого.
- Мы легко соберем деньги, - в унисон его мыслям заявил Казуки и мечтательно добавил: - Я слышал, что в Европе на рождество очень красиво. Манабу, давай полетим во Францию? Как раз до зимы накопим на билеты…
Манабу неуверенно улыбнулся и кивнул, но Казуки на него уже не смотрел – его взгляд стал мечтательным, а улыбка отрешенной. Манабу не надо было быть провидцем, чтобы понять: в мечтах Казуки уже гулял по Марсовому полю, а вокруг кружился снег и мир замирал в предвкушении праздника.
Тогда, наверное, впервые Манабу не разделил чувств Казуки. Глядя на своего лучшего друга и самого любимого человека, Манабу думал о том, как же далеко находится эта Франция да и вся остальная Европа тоже, и как страшно туда лететь. А если случится что? И кого просить о помощи, если даже толком не знаешь языка?
В тот летний вечер Манабу не долго думал обо всем этом, он отмахнулся от тревожных мыслей и понадеялся на то, что Казуки вскоре откажется от этой идеи, увлекшись какой-нибудь другой. И лишь намного позже он понял, что именно тогда их отношения дали первую трещину.
Все закончилось в ноябре того же года, а Манабу даже не сразу сообразил, что безоблачное лето, в котором он жил вместе с Казуки, наконец подошло к своему логическому концу. Виной всему стал телефонный звонок отца Манабу, который сказал, что хотел бы с ним поговорить.
Казуки и Манабу были в Саппоро и остановились в недорогом хостеле. Был вечер, и Манабу смертельно устал, а Казуки отлучился, чтобы купить какой-нибудь еды. Манабу лежал на кровати, закинув руки за голову и глядя в потолок. Увидев высветившийся на дисплее телефона номер отца, он ничуть не обеспокоился. У Манабу были замечательные родители, которые снисходительно относились к тому образу жизни, который он вел, ни в чем не упрекали и всегда были рады общению в сыном, который не забывал звонить как можно чаще.
- Я хочу с тобой серьезно поговорить, - сказал отец после традиционных приветствий, но даже тогда Манабу не заволновался.
Отец сказал, что долго готовился к разговору, но так и не придумал, что именно говорить, потому скажет просто то, что думает. Манабу был уже взрослым, он давно окончил школу, и ему было пора подумать о будущем. Его отец помнил, как это – быть молодым, и прекрасно понимал сына, который наслаждался жизнью и никуда не спешил. Но время – оно неумолимо, говорил его отец за сотни километров, а Манабу слушал и не осознавал, что затаил дыхание. Он никак не ожидал, что беседа примет такой серьезный оборот. Время летит вперед, повторил его отец, и чем старше становишься, тем больше оно торопится. Не успеешь оглянуться, а полжизни уже прожито.
- Мы с мамой рады, что ты счастлив, - говорил отец спокойно и уверенно. - Счастье – это самое главное.
Манабу согласился, что он счастлив, и его отец продолжил. Он спросил Манабу, каким тот видит свое будущее. Ведь нельзя до седых волос кататься по стране автостопом, нельзя всегда оставаться молодым и беззаботным. Пока Манабу двадцать лет, он будет чувствовать себя легко и уверенно в любой ситуации, но когда стукнет сорок или пятьдесят, не будет ли он жалеть о том, что упустил некоторые возможности, которые станут ему недоступны? Например, учебу в университете.
Кто-то другой на месте Манабу, слушая нравоучения отца, испытывал бы злость и раздражение. Но Манабу действительно любил своих родителей и был с ними в очень теплых отношениях. Да и отец не говорил с ним так, будто выкладывал непреложную истину. Он просто спрашивал Манабу, не пора ли что-то изменить.
- Ты имеешь право развлекаться и путешествовать, - в конце разговора сказал его отец. – Более того, ты обязан это делать, иначе зачем вообще нужна молодость. Но для этого есть специальное время – выходные и каникулы. Может, ты даже станешь больше ценить отдых, если начнешь учиться или работать.
Отец попросил его подумать о своих словах, он не давил и не требовал ничего. И Манабу пообещал сделать это, сам не понимая, что уже принял решение, что его отец был куда более убедительным, чем сам мог предположить.
Отложив телефон и посмотрев за окно, Манабу как будто впервые за полтора года увидел низкое осеннее небо с серыми тучами, подумал о холодном дожде, который барабанил в стекло. И не сразу понял, что его лето закончилось.
К разговору с Казуки он готовился долго и мучительно, хотя медлить было никак нельзя. Приближалось рождество, а Казуки все горел желанием ехать в Европу.
- Тебе понравится, вот увидишь, – подбадривал он Манабу, который уже знал, что никуда не поедет. – Нет там ничего страшного, мы разберемся и быстро сориентируемся.
И Манабу долго вымученно кивал, прежде чем решился заговорить.
Тот разговор с Казуки, который имел место через неделю после общения с отцом уже в другом дешевом отеле, Манабу не воссоздавал в памяти даже через годы – это было слишком мучительно. И вовсе не потому, что Казуки спорил с ним или требовал отказаться от желания вернуться домой и от поступления в университет. Напротив, к изумлению Манабу Казуки отнесся к его словам с пониманием и легко принял признания своего друга.
- Я должен учиться, понимаешь? – объяснял Манабу, невольно сжимая и разжимая кулаки.
- Ты никому ничего не должен, - спокойно отвечал Казуки.
- Верно. Но мои родители… Их очень расстроит, если я не выучусь. И вообще, нельзя же всю жизнь вот так колесить.
- Да, наверное, нельзя, - соглашался Казуки.
- Поехали со мной, а? – несмело просил его Манабу. – Я буду учиться, а ты… Ты, может, найдешь себе работу, а на выходных и на каникулах мы снова будем ездить и гулять…
- Мне надо подумать, - серьезно отвечал Казуки. – Такие решения просто так не принимаются. Я ведь не привык сидеть на одном месте, ты знаешь.
На том они и порешили. Манабу был бесконечно счастлив, он подумать не мог, что сложный разговор пройдет так легко и гладко, что Казуки не раскричится и не возмутится, и даже пообещает подумать. В ту ночь они долго занимались любовью, а после Манабу целовал лицо засыпающего Казуки, его смеженные веки и улыбающиеся губы.
Никогда он не любил Казуки так, как в тот вечер, оказавшийся для них последним.

___

Рюкзак и гитару Казуки забросил на заднее сидение, а сам расположился на пассажирском, рядом с Манабу. С того момента, как он сел в машину, прошло не меньше получаса, но ни на секунду в салоне автомобиля не воцарялось неловкой тишины. Казуки улыбался и говорил, говорил, говорил. О том, как рад видеть Манабу, как тот изменился и стал еще красивее. Как он счастлив снова встретить его, и какое чудесное совпадение, что их пути пересеклись. Казуки говорил о погоде и о том, какое жаркое в этом году лето. О музыке, и о фильмах, и даже о книгах, которые он никогда не читал. О том, что на прошлой неделе он видел радугу, и что хочет завести какое-нибудь домашнее животное, но не может сделать этого, потому что слишком часто меняет дом.
- Эй, смотри, что у меня есть! – вдруг опомнился Казуки и схватил пакет, который все это время держал на коленях, явно позабыв о нем за разговором. – Пончики с шоколадом, твои любимые. Сегодня купил.
- Снова совпадение, - слабо улыбнулся Манабу, глядя перед собой на дорогу. За непринужденной болтовней он почувствовал себя лучше, вот только почему-то неприятно ныло под сердцем.
- Нет, не совпадение, - отмахнулся Казуки. – Я часто их покупаю и всегда вспоминаю о тебе. Будешь?
- Буду, - автоматически ответил Манабу, заранее зная, что вкуса этих пончиков даже не почувствует.
С момента их расставания не было дня, чтобы он не думал о Казуки. Хотел не думать, больше всего на свете желал этого, но против воли мысли возвращались к самому удивительному человеку, которого Манабу повстречал в жизни. Он не хотел признаваться даже себе, что вспоминает старого друга, и уж тем более никогда не признался бы в этом Казуки, в то время как сам Казуки сделал это легко и не задумавшись. Казуки всегда был честен со всеми и, в первую очередь, с самим собой.
Когда он говорил, что должен подумать над предложением Манабу, он не врал – Манабу даже не сомневался, что Казуки и правда хотел все обдумать. На следующее утро, проснувшись в гостиничном номере и не увидев рядом ни Казуки, ни его вещей, Манабу впал в настоящее отчаяние. Он злился на Казуки и негодовал, он ненавидел себя за то, что все испортил, он проклинал тот день, когда решил что-то изменить, и искренне верил, что все самое лучшее в его жизни закончилось.
Потом был период, когда Манабу старался возненавидеть Казуки, обманщика и предателя, который сбежал и даже не попрощался. В мыслях Манабу все чаще перебирал недостатки Казуки, смаковал и упивался всеми промахами и ошибками, которые тот успел сделать за время их общения. Порой он даже приписывал Казуки то, чего он не делал, и начинал верить в то, что сам придумал.
Только через год, не меньше, после того, как все закончилось, Манабу успокоился и примирился с расставанием настолько, чтобы наконец принять правду. Казуки не предавал его и не бросал, он обдумал то, о чем говорил Манабу, а потом задал себе вопрос, который задавал всегда. Если бы следующий день был последним в жизни Казуки, хотел бы он жить в одном городе, работать на неинтересной работе и ждать, когда у Манабу начнутся каникулы?
Ответ был очевиден. Казуки избавил их от некрасивого прощания, избавил Манабу от необходимости делать непростой выбор, и ушел, оставив на столе несколько фотоснимков, сделанных стареньким "полароидом". На одном из них Казуки обнимал Манабу, они оба весело улыбались. В сердцах Манабу выбросил все фотографии, но только эту не смог – она до сих пор хранилась в одном из ящиков его стола, достаточно глубоко, чтобы никогда не попадаться на глаза.
- Ты уже был в этом году на море, Манабу? – спросил Казуки, уплетая пончики.
- Нет, не успел еще, - ответил Манабу, умолчав о том, что этим летом на море, скорее всего, и не попадет: отпуск тому, кто только устроился на работу, не полагался.
- О, море в этом году шикарное, даже лучше, чем всегда, - поделился Казуки. – Я провел неделю на побережье. Весь обгорел!
Казуки мог часами болтать обо всем и ни о чем конкретном. Как и прежде, рядом с ним было легко и комфортно, и когда они доехали до города, Манабу расслабился настолько, что уже практически не чувствовал неловкости.
- Останови здесь, - Казуки махнул рукой в сторону, вероятно, указывая на обочину. – Дальше я сам.
Манабу не ожидал, что Казуки решит выйти так быстро, и скорее на автомате, чем осознанно, повернул руль, перестраиваясь в другой ряд.
За время, что они ехали, успело стемнеть, но фонари уже горели, и Манабу хорошо видел Казуки даже без дополнительного освещения. Он действительно совсем не изменился, словно и не было всех этих лет, лишь волосы стали чуть длиннее, чем помнилось Манабу. Время будто остановилось для Казуки, и с непривычной для него самого иронией Манабу вдруг подумал, что это своего рода подарок человеку, который ценит каждый день своей жизни и проживает его так, как будто завтра уже не наступит.
- Мне пора, Манабу, спасибо, что подвез.
Казуки говорил так буднично, словно они виделись каждый день и завтра встретятся снова, когда как на деле, вполне вероятно, прощались навсегда
- Может, еще увидимся когда-то, - кивнул Манабу. Он испытывал чувство нереальности происходящего: не верилось, что спустя столько времени он снова встретил Казуки и снова с ним расстается.
- Конечно, увидимся, - улыбнулся Казуки. – Если ты не откажешься подвезти одинокого путника до ближайшей цивилизации.
Он рассмеялся, и Манабу сам не понял, как поддержал его, как разделил этот смех. А еще через мгновение Казуки склонился к нему и легко поцеловал в губы. От него пахло сигаретами и шоколадом, а Манабу показалось, что он даже слышит шум дождя, хотя снаружи было чистое вечернее небо.
Поцелуй не продлился долго, Казуки легко провел кончиками пальцев по щеке Манабу и кивнул на прощание.
- Если бы это был последний день моей жизни, я бы обязательно поцеловал тебя, Манабу.
Манабу не нашел, что ответить, а Казуки весело подмигнул ему и толкнул дверь машины со своей стороны.
Он не пошел вдоль дороги, а сразу свернул в переулки, чтобы раствориться в темноте. Манабу рассеянно смотрел ему вслед и несколько минут вообще ни о чем не думал, пока не ощутил, как возвращается головная боль. Удивительное дело, пока рядом был Казуки, Манабу то ли не чувствовал ее, то ли просто позабыл о ней.
Ему было немного обидно от того, что Казуки явно не страдал так, как в свое время страдал он, и что ни словом не обмолвился о своем бегстве, не извинился и не сказал ничего действительно важного, как будто не было той безумной любви, продлившейся чуть меньше полутора лет.
"Примерно дней пятьсот", - когда-то давно, еще мучимый расставанием с Казуки, скрупулезно подсчитал Манабу. Тогда же он понял, что любовь живет не три года, как утверждают умники от науки – любовь живет ровно столько, сколько выдержат сами влюбленные.
А еще благодаря Казуки Манабу узнал, что одной любви недостаточно для того, чтобы всегда быть вместе. И что нет ничего печальней, чем когда любят друг друга совершенно не подходящие друг другу люди.
Неожиданно даже для самого себя Манабу почувствовал странное облегчение и, пускай и не без некоторой горечи, мысленно пожелал удачи Казуки – вечному страннику и неисправимому романтику, который жил так, будто жизнь – это приключение, и можно быть вечно молодым.
Вздохнув, Манабу повернул ключ в зажигании и снова выехал на дорогу. Дома его ждала Риа, замечательная красивая девушка, с которой он был вместе уже три года, которая любила его и понимала. Через неделю Манабу начинал новую желанную работу. Впереди его ожидала длинная счастливая жизнь. Сожалеть было не о чем, и Манабу знал, что когда-то поймет эту истину не только умом, но и сердцем.
За окнами проносились огни вечернего города, а Манабу, сжимая руками руль, вдруг подумал о том, что в одном они с Казуки все же сходились. Манабу обязательно поцеловал бы его, если бы сегодня был последний день в его жизни.

Дата добавления: 2015-08-27