Дональд Купер сидел за столом, вперившись невидящим взглядом в монитор. Текст присланного ему письма был пронзительно ясным и коротким. Он оглядел свою небольшую комнатёнку. Выцвевшие обои,

Дональд Купер сидел за столом, вперившись невидящим взглядом в монитор. Текст присланного ему письма был пронзительно ясным и коротким. Он оглядел свою небольшую комнатёнку. Выцвевшие обои, несколько дешёвых репродукций картин, скрывающих места, где обоев не осталось. И листы. Стопки исписанных листов и тетрадей по всей комнате. Десять лет работы, бессоных ночей, урванных перекуров, потраченных отпусков. И всё это ради...Ради чего? Дональд хотел быть писателем, но ты не можешь получить всего, чего хочешь, как пели Роллинг Стоунз. Он получил отличную женщину Кирстен Вудлейк, любящую и преданную, под-держивающую его даже в самые тёмные времена. Получил дочку Салли Купер – умницу и красавицу, которая уже в свои пять лет выказывала поразительные способности к учёбе. И на этом – всё. Жизнь, по-видимому, решила, что его кредит удачи исчерпан, и за десять лет не послала ему ни одного контракта. Только гвозди вбитые в стену, с наколотыми на них бланками отказов. Бланки отказов, эти маленькие, квадратной формы листики, со столь же вежливыми, сколь и равнодушными словами извинений. Особенно Дональд Купер любил последнее предложение, которое, хотя и менялось от бланка к бланку, в корне своём оставалось неизменным. «Возможно, в следующий раз вам повезёт больше», – говорило оно. «Возможно, в следующий раз тебе повезёт больше, парень.», - Дональд верил этой фразе. Кирстен верила в Дональда. Он вбил первый гвоздь в стену и насадил на него первый бланк.
Годы шли, бланки множились. За первым гвоздём, скрытым в бланках по самую шляпку, появился и второй, а затем и третий. Он всё писал и писал. Спустя несколько лет им пришлось переехать из дома Кирстен на съёмную квартиру – денег было не слишком много, а тут ещё и маленькая Салли (Именно, Салли, непременно назовём её Салли – приговаривала Кирстен. – Бабушке было бы очень приятно) появилась на свет. Дональд писал. Кирстен поддерживала. Бланки отказов множились. Спустя ещё пару лет им пришлось отдать Салли на попечение родителей Кирстен, те жили в другом городе, – для сокращения расходов. Кирстен проводила взглядом отъезжающую машину с дочкой и долго стояла неподвижно, когда та скрылась за поворотом. Её глаза были сухими и остекленевшими. Дональд неловко обнял её и притянул к себе, Кирстен не сопротивлялась. Он хотел что-то сказать, например, что они смогут ездить каждый уикенд в Стовингтон, чтобы увидеться с дочкой, а позже, когда его роман примут, они смогут забрать её домой, но слова встали в горле тугим пульсирующим комом. Он крепче обнял жену.
- Ты всё просираешь, Дон – сказал голос матери в голове, - Сначала потерял дом, прекрасный дом твоей жены, теперь – дочку. Твоя жена сейчас выглядит, как чёртов зомби, Донни-бой. А ведь ты знаешь, какая она у тебя выносливая, но ты довёл её. Сначала довёл нас с отцом, а теперь свою жену...

Дональд сжал зубы и зажмурился, крепче обняв жену. Голос больше ничего не добавил.

Прошло несколько лет. Они ездили, время от времени навещать Салли. Дональд писал. Кирстен, уставшая, с осунувшимся лицом и глубоко засевшими тенями, всё также поддерживала. Новых бланков на гвоздях не появлялось – они попросту начали приходить в электронном виде. Куперу это не нравилось. Гвозди и бумажные бланки давали какую-то убеждённость, уверенность того, что ты что-то делал и это хотя бы заметили, ведь отказы писали от руки. Бланки множились, появлялись новые гвозди. Они были осязаемы. А эти электронные письма были... Были как звук в вакууме. Дональд уже представил себе список (конечно же, это был электронный список) таких же неудачников как он, в котором ставились галочки напротив имён и адресов. И как только с отмеченных адресов приходило... Неважно, что приходило, то в ответ сразу же отсылалось такое вот чистое, стерильно чистое электронное письмо с отказом. Которое не то, что на гвоздь не повесишь, даже задницу не подотрёшь.
Дональд Купер ещё раз недоверчиво пробежал глазами по тексту письма. Встал, нетерпеливо заходил по комнате, краем уха слыша, как Кирстен гремит посудой на кухне. Ему вспомнился тот день, когда он получил очередной бланк отказа (ещё бумажный), и сразу же взялся за телефон, чтобы обсудить с редактором причины отказа. Это был обычный ритуал. Написание текста, отсылка в редакцию, вежливый отказ, звонок редактору и обсуждение достоинств и недостатков прозы Дональда. К чести редактора Томаса Бидла, улыбчивого полного мужчины лет пятидесяти, он всегда находил достоинства в прозе Купера. Да, это никак не влияло на отказ, но всё равно было приятно. Но в тот раз всё было не так. Вместо энергичного приветствия Бидла, Купер услышал холодный женский голос. Вы позвонили в редакцию Дабл Дэй, говорил голос, если желаете сообщить нам что-то, пишите по адресу... Дальше Купер не слушал, в гневе бросил трубку. Потом, уже в электронной переписке, Бидл сообщил, что они поставили автоответчик из-за большого количества звонков и заодно добавил, что теперь свои тексты можно слать в электронном виде. Куперу подумалось о том, что люди всё больше дистанцируются друг от друга. Скрываются за автоответчиками и электронными письмами, телевидением и этими так популярными в последнее время радиопьесами. А потом выбрасывают кучи денег на психологов, плачась им о том, как одиноко в больших городах. «Но когда появится какой-то новый способ уйти от реальности, скрыться от людей – они обязательно его попробуют», - подумал Купер. - «Обязательно попробуют.»
Раздался тихий стук в дверь. Дональд остановился, его взгляд метнулся к открытому письму, он застыл на несколько секунд.
- Дон, ты там живой? – послышался усталый голос жены.
- Ммм... Да, входи. – он пошёл ей на встречу, открыл дверь, обнял. Она ответила на объятия, некоторое время они стояли молча. Потом она осторожно отстранилась, взглянула на него. Он отметил, что лицо её было осунувшимся и уставшим. То есть больше чем обычно, мысленно добавил он. Добавил и ужаснулся тому, что такой её внешний вид уже успел стать для него нормой, хоть он даже не мог понять, когда это случилось. Его взгляд пробежал по ней и остановился на её сжатых и чуть подрагивающих руках. У неё дрожали руки, господи ты боже мой! У его спокойной, деловитой, пусть и уставшей, Кирстен... «Ты довёл её, Донни-бой, ты до-ооовел…», - пропел голос матери в его голове.
- Что-то случилось, Кирстен?- спросил он нахмурившись.
- Да. – ответила она, и взгляд у неё был стеклянный. Такой же взгляд у неё был, когда они отдали Салли, подумалось Дональду и его обдало волной страха.
- Да. – повторила она – Точнее, не случилось то, что должно было. Нам оттягивают выплату зарплаты на неопределённый срок. А значит, мы не поедем к Салли. Уже в который раз.
Она сделала паузу, сглотнула и продолжила. - Я позвонила родителям, чтобы сказать... Отец уже даже не подтрунивал по этому поводу. Но знаешь, что было дальше? Салли взяла трубку...
Кирстен опять замолчала, из её горла вырвался какой-то квакающий звук, и Дональд понял, что его жена на грани слёз. Он приблизился, чтобы обнять её, но она отстранилась от него.
- Подожди, Дон, дай мне договорить. – она глубоко вдохнула и, казалось, немного овладела собой. - Салли была не в духе, она сильно расстроилась, что мы опять не приедем. Знаешь, что она сказала? Она сказала: «Мама, иногда я просыпаюсь и не могу вспомнить ваших лиц.» Ты понимаешь? Ты понимаешь, Дон?! – голос Кирстен скакнул на октаву. Она покачнулась, оперлась о дверной косяк, замерла, машинально запустила руку в волосы, растрепав их. Потом медленно вошла в комнату, села на единственный стул – возле компьютера, и молча уставилась в пространство. Сидела там, поникшая, молчаливая, с пустым взглядом и взъерошенными волосами. Дональд подумал, что она сейчас похожа на городскую сумасшедшую и щемящее чувство жалости к ней захлестнуло его.
- Кирстен, похоже, мой рассказ приняли...- произнёс он прерывающимся голосом.
Она никак не отреагировала, продолжая бессмысленно смотреть в пространство. Он повторил. Её взгляд медленно переместился со стены на его лицо. Потом она повернулась к монитору. Сначала только голова, потом всё тело. Хотя в письме было всего-то одно предложение, (которое он уже успел выучить наизусть) она смотрела в монитор, казалось, целую вечность. «Мистер Купер, нам понравился ваш рассказ «На пороге Лимба», и мы хотели бы обсудить с Вами его дальнейшую судьбу.» Вот что было написано в этом письме. Это было хорошо, это было приятно и обнадёживающе, но... Но этого было недостаточно. Его рассказы уже не раз нравились. Текст хвалили за образность, за лаконизм и запоминающихся персонажей. Его, как автора хвалили за умение подать материал читателю, привлечь с первых страниц. Дональда хлопали по плечу, пророчили перспективы... И печатали других. Так что письмо хоть и значило многое, могло не значить ни черта. Его рассказ могут не напечатать, похлопав по плечу, или напечатать, но гонораром будем сама публикация, или... Думать дальше не хотелось.
Кирстен повернулась к нему. В её взгляде читалась такая отчаянная надежда, что он не посмел поделиться этими мыслями. Просто не посмел. Она встала, молча обняла его, а потом тихим, надтреснутым голосом сказала:
- Пожалуйста, Дональд, пусть они примут твой текст. Все эти годы я поддерживала и любила тебя. И сейчас люблю. Но я устала ожидать чуда, устала от того, что оно никак не случается. Ты хороший человек и ты талантлив, я знаю, я верю, иначе бы не отдала столько лет и сил. Но я устала, Дон, действительно устала. А теперь ещё и Салли...Мне приходится глотать успокоительное каждый божий день. Ты знаешь, я никогда не жаловалась и не укоряла тебя. И сейчас не намерена делать ни того, ни другого. Я просто хочу, чтобы ты знал, как близко я к черте. – она на секунду замолчала - Выбей из этих заносчивых мудаков контракт, Дон. Ради меня и ради Салли.
Жена мягко поцеловала его в висок и отстранилась. Теперь, когда она стояла так близко, Кирстен ещё отчётливей начала походить на сумасшедшую. Дональд с отчаянием подумал что она вполне может ей стать, если он не получит контракт. Мать его ребёнка, женщина, которая всё поставила на карту, которой был он. Он нежно поцеловал её в волосы и быстро отвернулся, чтобы Кирстен не увидела, как предательски дрожат его губы.

В редакции Дабл Дей было тихо и безлюдно. Дон кивнул знакомому охраннику на регистратуре и тот кивнул в ответ. Давно, очень давно он не был в редакции, давно редактор Бидл не приглашал его к себе. Будучи трудоголиком Томас Бидл проводил дни и ночи за редакционным столом. Дональда он приглашал в выходной и писателя это устраивало. Не было толкучки, шума, и суеты, да и Томас не витал мыслями где-то в следующем выпуске журнала. Куперу нравилось и само здание редакции – старое, но добротное, из тех, что стоят веками. Он поднялся на третий этаж, наслаждаясь тишиной и знакомым запахом старых половиц. После гнетущего послевкусия от беседы с Кирстен тишина, покой, и разговор по душам со стариной Бидлом было тем, что нужно. Неспешно войдя в коридор, Дональд одновременно отметил две вещи. Первая – дверь в кабинет редактора была открыта настеж – и это было нормально для Бидла. Вторая – из его кабинета раздавался свист и не просто свист, кто-то самозабвенно выдавал из себя какую-то залихватскую мелодию. Когда-то какой-то работник сдуру решил посвистеть на рабочем месте. Бидл спустил его с лестницы третьего этажа и велел не приходить больше на работу. Томас Бидл был, в общем-то добрым человеком, насколько мог себе позволить редактор, желающий сохранять дисциплину в коллективе. Но свиста он не выносил – это знали все. И, тем не менее, сейчас, среди тишины и покоя выходного дня, кто-то сидел в кабинете редактора и нагло свистел. Здесь и сейчас этот звук казался Куперу неприятным, даже оскорбительным, словно смех на похоронах. Писатель ускорил шаг, намереваясь поскорее выяснить личность наглеца. Его шаги отдавались гулким эхом в пустом коридоре, в кабинете их должно было быть слышно. Тем не менее, свист не прекратился. Казалось, наоборот, с каждым шагом Дональда, он нарастал в громкости и бесстыдстве. Когда до кабинета осталось несколько шагов, писатель понял что уже почти бежит. Он остановился, отдышался, и размеренной поступью вошёл в кабинет.
Кабинет редактора не изменился за время отсутствия Купера. Большую часть помещения занимал широкий редакторский стол на котором можно было найти что угодно – от карандаша и свежего выпуска журнала, до заплесневелого бутерброда и пробников женских духов. Возле самого окна стоял небольшой шкаф с картотекой. Остальную площадь кабинета занимали сваленные в кучу бумаги – счета, письма, правки, черновики, и бог знает что ещё. Возможно, его рассказ, и быть может, не один, лежит там же, погребённый под пылью и обыденностью, подумалось Дональду. За редакторским столом, достаточно нагло развалившись в кресле, сидел какой-то незнакомый молодой мужчина в чёрном костюме-тройке, чистя ногти ножом для резки бумаги. Он медленно и неохотно оторвался от своего занятия и поднял взгляд на вошедшего.
- Вам чего, молодой человек? – обратился он к опешившему писателю, вопросительно приподняв бровь. Дональд мог бы поклясться, что мужчина никак не старшего его самого, а то и моложе на пару лет.
- Где редактор Бидл? – ледяным тоном спросил Дональд. – Какого чёрта вы тут развалились в его кресле и свистите на весь коридор?
- Редактор Бидл болеет вот уже вторую неделю – ответил незнакомец, укоризненно взглянув на Дональда поверх очков в стальной оправе, невесть откуда взявшихся на его лице. – А я не свистел, не имею такой привычки. Особенно, будучи замредом Томаса. Я знаю его нелюбовь к свисту не хуже вашего. Меня зовут Майкл Валерт. А теперь извольте вы объясниться и представиться. И побыстрее, пока я не позвал охарну.
Писатель почувствовал себя очень глупо. Если Бидл более уже вторую неделю, то, по-видимому, этот самый заместитель редактора и будет тем человеком, который должен обсудить с ним судьбу его рассказа... «Отличное начало, Донни-бой.» - прошептал голос матери в голове. Дональд скрипнул зубами. Выпрямился, посмотрел в глаза собеседнику.
- Меня зовут Дональд Купер, я писатель. Я отсылал рассказ в Дабл Дей, и недавно мне пришло письмо, в котором меня пригласили обсудить его дальнейшую судьбу. Вот я собственно и пришёл. - Дональд несколько замялся. – Поднимался, услышал чей-то разухабистый свист, подумал, что какой-то сорванец пробрался в кабинет редактора, ну и...
- Повторяю – холодно прервал его замред. Я не свистел. Кроме меня в кабинете никого нету. Стало быть и свистеть некому. Вы, часом, стрессов не испытывали в последнее время, мистер Купер?- Валерт по-птичьи склонил голову и как-то странно посмотрел на писателя – а то бывает, мерещится всякое...
- Д-да, может быть, – неуверенно пробормотал побледневший Дональд. Один из глаз замреда изменился, зрачок тёмный и зловещий, теперь занимал почти всю радужку. Он быстро перевёл взгляд на стену, а потом опять на лицо собеседника. Глаза у того были нормальные. – В последнее время у меня действительно много стрессов...
- Ну что ж, понимаю, – сочувственно улыбнулся Валерт. Улыбка вышла вялой и холодной. – Присаживайтесь, сейчас посмотрим, что оставил мистер Бидл на ваш счёт. Он повернулся к картотеке и зашелестел бумагами. Пиджак, несколько великоватый, как заметил Дональд, собрался по всей спине складками, а в одном месте и вовсе образовался небольшой горб. Дональду было неприятно смотреть на этот горб и он стал разглядывать обстановку кабинета которую и так помнил наизусть.
- Да уж – пыхтел из-за картотеки Валерт – нам в последнее время тоже несладко пришлось, потому и автоответчик поставили. У людей, словно одержимость какая-то началась, – каждый второй мнит себя писателем. Мнит, что ему под силу своим слогом подчинить себе людей, удачу, судьбу. Заработать деньжат, признания, славы. Эх, мистер Дональд, вы бы их видели, - Валерт то ли хмыкнул, то ли всхлипнул. -...Эти горящие глаза, эта пружинистая походка, этот вид, словно он несёт тебе огонь с Олимпа, а не плоды своей графомании. Это заискивающее виляние хвостом, словно у щенка выпрашивающего кусок сахара. И непременно надо им заглядывать тебе через плечо, сверлить взглядом, нетерпеливо прохаживаться по коридору. И сколько их таких... А потом приходит первый отказ, поникшие плечи, затаённая обида в глазах, нетвёрдая походка. Они отсиживаются в конуре, зализывают раны и приходят опять и опять. И с каждым отказом плечи их сгибаются всё ниже и ниже, блеск в глазах тускнеет, руки начинают походить на нервных пауков. Рукопись они уже не бухают вам на середину стола, нет... Они осторожно, застенчиво, если не сказать трусливо, кладут её с самого краюшка стола и тихо отходят. Сидят на стульях, молчаливо сцепив руки, погружённые в мысли. И нервно вздрагивают, когда называют их фамилию. О нет, им уже не хочется, чтобы их прочли и оценили первыми, нет-нет. Они словно школьники, не выполнившие задания – знают, что им достанется по шее, но пытаются оттянуть этот момент. Но момент всё-таки наступает. Большинство из них уходит и уже больше не возвращаются, затерявшись в той толпе, из которой когда-то так хотели вырваться. Другие же... Ах ты, зараза!
Дональд вздрогнул, перевёл взгляд на замреда. Валерт вслепую нащупал на столе газету, ударил ей что-то у шкафа.
- Извините, Дональд, у нас тут иногда тараканы забредают. – донеслось от шкафа, как показалось Куперу, почему-то довольным тоном. Валерт снова принялся рыться в шкафу, а Купер скользнул взглядом по его пиджаку и обмер. Складки на пиджаке медленно двигались, напоминая сонных змей, а образовавшийся горб чуть заметно вздымался, словно под пиджаком был живой осьминог. Дональд крепко зажмурился. И не открывал глаза, боялся. Боялся того что откроет их и увидит – пиджак со змеями никуда не делся. «Я схожу с ума» – подумал он. Стрессы, стрессы, стрессы. Все эти годы он чувствовал, как в нём натягивается какая-то тетива. Медленно, очень медленно, но неотвратимо. Каждый новый бланк отказа, каждая ссора с Кирстен, каждый раз когда он оставлял плачущую Салли у родителей и возвращался в эту убогую съёмную квартиру, которая стала тюрьмой. Каждый раз тетива понемногу натягивалась. И скоро, кажется, она будет натянута до конца. А вместо стрелы на тетиву ляжет его рассудок.
-...Другие же – вкрадчивым тоном продолжал Валерт – другие же остаются. Они возвращаются снова и снова, словно души жертв на место убийства, чтобы пережить всё ещё раз. Молча, терпеливо принимают отказы, вежливо благодарят и уходят, чтобы снова вернутся. Походка их медлительна, жесты – заторможены, лица – безучастны. Словно заевшая пластинка они совершают один и тот же маршрут, из месяца в месяц, из года в год, мистер Купер. Кто-то из них одержим стремлением всё ещё что-то доказать, словно десятки, а то и сотни отказов, не доказали обратного. О-оо, это закоренелые наркоманы. Когда-то их первый рассказ приняли, и это было как первый приход – ярко, сильно, завораживающе. И они пытаются снова и снова, пишут, приносят, ждут. Они постоянно увеличивают дозу в поиске момента блаженства, пишут всё больше и больше, приходят чаще и чаще... Но нет, их уже не принимают, на них не обращают внимания. Для них – только вежливые улыбки, похлопывания по плечу и заверения что де в будущем всё у них получится. Писательство становится для них единственной целью, религией. Оно становится жестоким и алчным богом, на алтарь которому они кладут всё – своих жён, детей, благополучие, самоуважение, рассудок. Они медленно погружаются в вязкое болото одержимости, утягивая за собой всех, кто поверил им, поверил в них. Кто поставил на них, как на карту всю свою жизнь, мистер Купер.
Дональд открыл глаза при звуке своей фамилии. Валерт сидел за столом лицом к нему. На столе лежала тонкая папка.
- Здесь, – замред постучал пальцем по папке, – написано, что ваш рассказ не приняли, Дональд. Возможно, он будет использован в качестве запасного при нехватке материала, но, честно говоря, я бы на это не рассчитывал. - Валерт умолк, изучающе посмотрел на писателя.
Дональд некоторое время сидел оглушённый, не двигаясь. Потом прикрыл глаза рукой, потёр лоб. Он вспомнил отчаянную надежду во взгляде Кристен, её измождённое лицо, её растрёпанные волосы. Его начинало неудержимо трясти. Писатель нетвёрдо встал, сдержанно кивнул размытому пятну за столом, медленно вышел в коридор, ничего не слыша и не видя вокруг себя. Ноги сделались деревянными, негнущимися, он с трудом прошёл несколько шагов, тяжело обпёрся об стену. «Что я скажу Кристен?», - пульсировало в голове. – «Что я скажу Кристен? Что я...» Его затрясло крупной дрожью, он сделал титаническое усилие сдержаться. Не удалось. Заплакал.
- Это закономерно, Донни-бой – отозвалась его мать. – Ты просрал последнее, что имел. Закономерный финал для такого как ты. Иди и скажи ей как мужчина. Признайся, что ты проиграл свой последний бой, что всё её старания и жертвы были напрасны. А потом... Я не знаю как ты сможешь со всем этим жить...Иногда лучше...
- Заткнись старая сука! – зло подумал Купер – Ты сдохла, так заткнись и молчи! ТЫ просрала свою жизнь, свой шанс! Хватаясь за меня, своего единственного ребёнка, как утопающий за соломинку ты решила, что я твой билет на второй сеанс. Ты решила, что я воплощу ТВОИ мечты и планы. А когда оказалось, что я живой человек, а не кукла, что я хочу жить своей жизнью, и воплощать свои мечты, – ты отвернулась от меня. Ты выбрала презрение, обиду и молчание. Выбрала холодную ненависть к себе и ко мне. И она точила тебя день ото дня, пока какая-то больная клетка в твоём мозгу не вспыхнула красным светом. И тогда ты решила, что иногда лучше просто уйти. Решила отделаться ото всех проблем одним движением пальца, разбрызгав свои мозги по гостиной. Сука, сука, сука!...
- Мистер Купер? – голос Валерта вывел писателя из оцепенения. Писатель шмыгнул носом, быстро вытер глаза рукавом, обернулся. Замред стоял в коридоре, проницательно смотря.
- Я могу помочь вам. – Валерт по-птичьи склонил голову набок, в его глазах стояло непонятное выражение.
- Что?...С чем? О чём вы?...
- О том самом, мистер Дональд. У вас на лице всё написано. У меня есть кое-что для таких, как вы. Валерт достал что-то из кармана пиджака, протянул ему сжатую в кулак руку, ладонью вверх.
- Это вещица когда то принадлежала одной моей знакомой. У неё был целый ящик. Очень знаменитый ящик, знаете ли – Валерт неожиданно странно хихикнул – полный всякой всячины. А эта вещица была последней, которая там осталась. На самом донышке. – Он резко раскрыл ладонь, на которой лежал небольшой предмет. Это оказалась маленькая тёмно-коричневая юла. Её щербатые края были усеяны какими-то мелкими буквами.
- Это вещь несёт в себе то, что греческие боги почитали самым прекрасным и самым ужасным злом. Это Эльпида, это то, что осталось лежать последним на дне ящика любопытной и глупой женщины. То, что все эти годы заставляло вас стоически и упорно проигрывать, мистер Купер. Вы терпели крах за крахом, терпеливо и сознательно ведя свою утлую полузатопленную лодочку на новые и новые рифы, ожидая, что найдёте сокровище. Вы выбрасывали всё что могли – еду, вещи, драгоценности, что угодно, лишь бы лодка тонула не так быстро, лишь бы проплыла ещё чуть-чуть. А когда в лодке не осталось ничего кроме экипажа – что вы сделали? Вы начали подталкивать их к краю. Вы готовы были принести их в жертву морской пучине, в жертву вашему глухому и жестокому богу. Ваша дочь – уже за бортом. Ваша жена – держится за лодку из последних сил, погружённая по шею в воду. Но вы не обращаете внимания – вы гребёте вперёд. Руками, потом что вёсел тоже не осталось. И когда, наконец, вы приплываете – что вы видете? Сокровищ - нету. Только кости таких же ослеплённых мечтами, как вы. Ваши жертвы были напрасны, мучения – тривиальны, усилия – тщетны. Вы проиграли, мистер Купер и не знаете, как это пережить.
Он поднёс руку с юлой к лицу писателя.
- Я предлагаю вам не новую лодку. Я предлагаю вам верфь. Используйте это, и она одарит вас десятком новых кораблей. Эльпида подарит их вам.
Дональд с ужасом смотрел на собеседника. С ужасом и завороженно – как смотрят дети на опытного сказочника, рассказывающего в этот раз страшную историю.
- Вы совсем обезумели? Вы... Вы... Да что за чёрт?! – произнёс писатель дрожащим голосом.
- Я обезумел? – расхохотался Валерт – Посмотрите на себя, человек. – Он приблизился к Дональду и прошипел ему в лицо – Да имейте же вы хоть каплю мужества, жалкий червяк! Берите! Берите и стройте, стройте новые корабли! – Он впихнул юлу в руку оторопевшему писателю. Потом отодвинулся. На лице его было удовлетворённое выражение. Он достал из кармана стодолларовую купюру и вложил её в карман джинсов Дональда.
- Это ваш аванс. За новые рассказы, которые вам привезут ваши новые корабли. А теперь выметайтесь отсюда.
Длинные и неожиданно сильные руки Валерта ухватили растерянного писателя за плечи и выпихали к лестнице.
- И не мешкайте, Эльпида не любит лежать без дела! – сказал он на выходе. Поднял руку в прощальном жесте. Дональд попятился, посмотрев на неё. На ладони не было ни одной линии. Заместитель редактора перехватил его взгляд. Улыбнулся. Дверь закрылась.

Потом всё было как во сне. Он едва помнил, как пришёл домой, пробормотал что-то про аванс. Как Кирстен обняла его и наконец-то расплакалась. А потом улыбнулась ему. Хорошо улыбнулась, как умела когда-то. Он чувствовал ужасную слабость и сонливость. Сбросив обувь, он добрался до кровати и прогрузился в неё словно Атлантида в пучину морскую. Кирстен заботливо укрыла его.
- Она не любит лежать без дела - всплыли в его памяти слова Валерта и он погрузился в сон.

...Они поймали его. Дональд не воспользовался юлой ни в тот день, ни на следующий, ни через неделю. Кирстен уехала к Салли и оставила его одного, чтобы не мешать писать. Но он смотрел на юлу и чем больше он на неё смотрел, тем меньше ему хотелось писать хоть что-либо. И тем меньше ему хотелось смотреть на неё, касаться её, но выбросить юлу он не решался. На десятый день они пришли. Валерт и ещё несколько человек. Замред окинул его презрительным взглядом своих чёрных глаз с огромными зрачками. А потом ударил в лицо, быстро и очень сильно. Дональд потерял сознание. Очнулся он уже в каком-то незнакомом помещении, всё вокруг было белым – стены, пол, потолок, жужжали люминесцентные лампы. Перед Купером был стол, за которым сидел Валерт в своём чёрном костюме тройке. Словно чернильная клякса на листе бумаги, подумалось Дональду. Неестественно большие и тёмные глаза замреда сверлили писателя.
- Вы не воспользовались, Дональд. Эльпида лежала без дела. Вы не проявили мужества, трезвости или хотя бы должной доли отчаяния. - сказал он тихо и с пренебрежением. – Это меня нисколько не удивляет в людях. Всё это место, - его кисть вяло крутанулась, – создано для таких, как вы. Из-за таких, как вы. Нет, не пытайтесь говорить – всё равно не сможете, лекарство ещё действует. Это место создано для таких же слабых и нерешительных – для тех, кто не воспользовался возможностями. Ни теми, которые им давала жизнь, ни теми которые им давали мы. Теперь они станут материалом для новых кораблей. Для кораблей тех, кто мужественнее и решительнее их – есть в этом некая, если хотите, высшая справедливость. – Валерт положил руки на стол.- Я вижу ваши вопросы и мольбы, мистер Купер. Вопросы ваши я упрежу, а мольбы... Мольбы оставьте для бога. Или для дьявола – мы не имеем к ним отношения. Хотя, должен заметить, последний мало интересуется судьбами единиц. А первый – ещё меньше.
Взгляд Купера упал на руки Валерта. Краем взгляда он уловил какое-то движение в тёмном провале рукава. Уловил и быстро поднял глаза – ему не хотелось знать что там могло шевелится.
- Всё что вам надо было, - продолжал мужчина в костюме, - протянуть руку, и крутануть юлу. Всего лишь. Она бы дала вам и вдохновение, и сюжеты, и эмоции. У тех, кто сидит здесь всего этого в избытке. Одного человека хватило бы на десяток рассказов или роман. Ну а если бы не хватило – в остов вашего нового корабля легли бы следующие. Здешние камеры полны мечтательными и безвольными. Но теперь это уже не имеет значения. Вы уже не творец, мистер Купер – вы глина. И какими бы не были ваши внутренние свойства – теперь они послужат во благо другим.
Дональд больше не мог сидеть – он нашёл взглядом дверь, резко встал. Опасливо двинулся к ней, памятуя о силе Валерта. Тот, к его удивлению, не двинулся с места. Вяло улыбнулся, приглашающе указал на дверь.
- Вперёд, Дональд. Устойте себе экскурсию по своему личному Лимбу – он коротко хохотнул – устройте экскурсию, а потом выберите себе камеру поудобней, – их здесь много. И осторожнее с охраной.
В рукаве протянутой руки что-то зашевелилось. Дональд различил какие-то очертания в темноте, и его пробрала дрожь. Что-то двигалось из рукава наружу. Писатель резко открыл дверь и выскочил в коридор, захлопнув её за собой.
После кабинета пол коридора показался ледяным – это чувствовалось даже через подошвы ботинок. Громандный коридор с камерами в три ряда по обе стороны был таким длинным, что у писателя перехватило дыхание. После ярко освещённого кабинета тут царил полумрак и сырость. Где-то капала вода. Полумрак, царивший в коридоре, в камерах превращался в непроглядную темень. Дональд медленно пошёл по коридору, стараясь идти по самой его середине – как можно дальше от темноты камер. Он боязливо всматривался во мрак за решётками – но невозможно было ничего рассмотреть. В большинстве камер царила тишина, иногда он улавливал какое-то неясное движение, блеск глаз, тихий шорох. Он чувствовал на себе давящие взгляды, взгляды безразличные и завидующие, взгляды полные ужаса и вопроса. Некоторые камеры были открыты – оттуда нестерпимо несло гнилью. Когда он медленно проходил возле очередной камеры, оттуда послышались шаркающие шаги, десять пальцев, на одном из которых было хорошо знакомое ему кольцо, просунулись сквозь решётку и обхватили прутья. Он оцепенел от ужаса.
- Донни-бой – раздался из мрака голос его матери – И вот ты здесь. Я знала, что ты сюда придёшь. Как и ты знал, что я жива. В каком-то уголке своей души ты не мог поверить, что я мертва – ведь всё что ты застал – подсыхающие следы на обоях гостиной. Тебя не пустили к моему телу, ты никогда не был уверен. И потому поселил меня в своей голове. Мой милый, мой строптивый сынишка. - Она издала короткий смешок и продолжила. - Так они дали тебе выбрать камеру, да? Дали выбрать? Мне-то не давали, нет. Твою мамочку просто швырнули сюда и всё. Но тебе дали выбрать, это хорошо. Хорошо, хорошо, хорошо. Оч-чень хорошо. - Пальцы нервно сжали прутья. - Садись ко мне, Донни-бой. Садись к своей мамочке. Здесь сухо и никто не шумит, рядом. Садись ко мне.
Купер, кое-как овладевший ногами, начал пятится вглубь коридора, не отрывая взгляда от того места в темноте камеры где должно было быть лицо его матери.
- Садись, садись, садись – бормотал голос. Потом руки неожиданно импульсивно сжали решётки. Разжались. И опять сжали. А потом забегали, словно безумные пауки.
- Донни-бой, Донни-бой, не ударься голово-оой. – завопила нараспев его мать – Донни-бой, Донни-бой, садись в камеру со мно-ооой!
Он медленно пятился от камеры, пока не упёрся спиной в стену. Потом повернулся и побежал прочь, всё быстрее и быстрее – лишь бы не слышать этой безумной песни. Здание казалось большим, но оказалась ещё больше. Он бежал несколько минут, вопли его безумной матери уже затихли вдали, а коридор всё не кончался. Дональд остановился отдышаться и тут заметил, что хотя основной коридор идёт дальше, в нескольких десятках метров есть поворот. Он медленно дошёл до поворота, повернул за угол и наткнулся на сверлящий взгляд тёмных глаз. Охранник. Он молча стоял, глядя на Дональда. Писатель, едва сдерживаясь чтобы снова не побежать, прошёл мимо, чувствуя, как от страха подгибаются ноги. Взгляд давил в спину, словно ствол пистолета прижатого к виску. Дональд медленно шёл, шепча всплывшие в памяти обрывки молитвы. Он не хотел умирать и ещё больше боялся альтернативы. Он не хотел, чтобы в него засовывали то живое и извивающееся что скрывали их одежды. С каждым шагом он увеличивал расстояние между собой и охранником, но что-то внутри говорило, что охранник был у него за спиной. Через какое-то мгновение он почувствует тяжёлую руку у себя на плече. Дональд ждал этого момента с ужасом... И каким-то извращённым облегчением. Он знал – стоило охраннику до него дотронуться, и тетива, на которой лежал его рассудок, пустит свой снаряд во тьму. В ту тьму, где спит разум, и сон его порождает чудовищ. Стоило охраннику дотронуться и безумие вырвется на волю. Мириадами алых брызг взорвётся в его мозгу больная клетка и это станет салютом в преддверии Ада. Мысли его превратятся в табун бешеных, ослеплённых паникой, коней, в пене от ужаса, несущихся к обрыву. Дональд знал, что они увлекут его за собой. Последние капли самообладания и отчаянного мужества покинут его, он побежит, и будет вопить от ужаса, пытаясь найти хоть одно незарешечённое окно. Предпочитая смерть альтернативе. Но... Он сделал шаг, второй, третий, а охранник всё также стоял на своём месте. Дональд уходил всё дальше и дальше, напрягая слух, чтобы услышать шаги, но нет. Охранник просто стоял там и тяжёлый взгляд его страшных глаз сверлил спину. Коридор закончился, Купер скрылся за поворотом. По его телу пробежала дрожь, он нервно выдохнул. Нервно и несколько с сожалением, потому что в какой-то момент осознал – он почти хотел, чтобы охранник пошёл за ним. Тогда можно было бы отпустить поводья бешеных коней, и уже не боясь, не прячась, дать им увлечь себя в пропасть.
Он несколько минут постоял, успокаиваясь, и уже решил было двигаться дальше, когда услышал какой-то нарастающий звук из глубины здания. Звук, оказался человеческим криком, переходящим в вой. А потом в дребезжащий, ввинчивающийся в мозг раскалённым железом, визг. «Господи,» - подумал Дональд, - «Господи ты боже мой, – что должны делать с человеком чтобы он издавал такие звуки? Словно... Словно его чем-то сверлят...» Эльпида... Перед глазами Купера встала маленькая, тёмно-коричневая юла, с щербатыми краями, крутящаяся, крутящаяся...

...Дональд проснулся. Какое-то время не мог понять, где находится, потом сел на кровати. Утреннее солнце заливало его комнату яркими лучами. Писатель встал, прошёлся по комнате, разминая затёкшие конечности. Умылся, справил малую нужду. Зашёл на кухню и увидел лежащую на столе записку от жены. Кирстен утром уехала к Салли и желала ему хорошего писательского стояка для нового рассказа. Какое-то ощущение кольнуло его в груди. Что-то связанное с сегодняшним тяжёлым сном, который он не мог вспомнить. Дональд машинально приготовил себе нехитрый завтрак, мыслями витая в предстоящей встрече с Бидлом. «Отличная погода, как раз в такую погоду и принимаются рассказы», подумалось ему. Доев, он сбросил посуду в раковину, и направился было к себе в комнату одеваться, когда раздался телефонный звонок. Это была Кирстен. Он как-то отстранённо слушал её счастливое щебетание о том, что она уже добралась и родители были рады узнать, что Дональд наконец-то пошёл в гору. Где-то на заднем фоне так же счастливо щебетала Салли. Мать дала ей трубку.
- Папа! – в трубке зашумело так, что Дональду пришлось убрать её от уха.
- Привет, мелкая моя. Как вы там с мамой?
- Хорошо, Па! – в трубке было слышно её довольное сопение - Дедушка сказал, что мы сегодня пойдём смотреть на лошадок. Я люблю лоша-аадок. Пап?
- Да, Салли?
В трубке на какое-то мгновение повисла смущённая тишина, потом девочка тихо спросила
- А когда ты приедешь? Ты же приедешь, пап?
- Конечно, милая. Как только допишу новый рассказ и отдам его дяде Бидлу.
- Хорошо, хорошо, хорошо – защебетала девочка – Только ему же надо выздороветь. Мама говорила, что он заболел и тебя принял какой-то другой дядя.
Дональд вздрогнул и прикрыл глаза. Воспоминания вчерашнего дня и обрывки сна начали всплывать в памяти. По телу пробежала дрожь.
- Пааап? Ты там?
- Да, доча. Я...Я приеду. Допишу рассказ и приеду.
В трубке послышалась счастливое хихиканье.
- Лучше приплывай, пап! На новом кораблике!
Купер сжал трубку так, что побелели костяшки пальцев. Его трясло всё сильнее и сильнее.
- Да, конечно, Салли. А теперь папе пора писать рассказ, чтобы заработать на кораблик, я вам ещё позвоню.
- Люблю тебя, папуля!
- И я тебя, милая.
Он бросил трубку на рычаг, побежал в свою комнату, порывисто разбрасывая одежду в поисках пиджака. Нашёл, опустил руку в карман. Юла была там. Эльпида. Её маленькое щербатое тело приятно холодило руку. Он достал её и положил на стол. Долго смотрел. Стройте новые корабли, мистер Купер. Десятки. Сюжет, вдохновение, эмоции – всё это вам дадут. Но, как? Как она это сделает, подумалось ему. И тут же вспомнился тот ужасный вопль во сне. Одного человека – сказал Валерт – хватит на десяток рассказов, а то и роман. А не хватит – в остов корабля лягут ещё. Здешние камеры полны мечтательными, и безвольными.
Дональд медленно сел за стол. Потом взял юлу, поставил на лакированную поверхность стола. Кирстен, подумал он, Салли, я делаю это для вас. Ему вспомнились бесконечные ряды камер в полумраке и далёкий не то крик, не то песня – «Донни-бооой...» Он вздрогнул. «И для себя», - подумал Дональд, - «я делаю это и для себя тоже.» Рука резко крутнула юлу. Та завертелась волчком, всё быстрей и быстрей. Дональд смотрел – заворожено и беспокойно. Юла самозабвенно крутилась, прошла минута, но ничего не происходило. Писатель заёрзал на стуле, почувствовав лёгкий укол паники. Протянул руку, чтобы крутануть ещё разок. Рука замерла в воздухе, глаза его расширились от шока. На какое-то краткое мгновение зрачки заполнили всю радужку, напоминая глаза Валерта. Надежда, промелькнуло в голове, Надежда – вот что осталось в том ящике. Глаза вернулись в норму. В мозг хлынула волна обрывистых мыслей, образов, сюжетов. Пальцы Купера бешено забегали по клавиатуре пытаясь успеть выплеснуть на монитор содержимое мозга.
Где-то на другом краю мира тишину коридора разорвал человеческий, крик, переходящий в дребезжащий, ввинчивающийся в мозг раскалённым железом, визг.
Эльпида крутилась. Дональд Купер строил свой новый корабль.

Дата добавления: 2015-08-27