Электронная публикация: http://socioline.ru 1 страница

Уйти, чтобы остаться:

Социолог в поле

Санкт-Петербург

АЛЕТЕЙЯ

Электронная публикация: http://socioline.ru

УДК 303.442 ББК С.5.0.4 У40

Уйти, чтобы остаться: Социолог в поле: Сб. ст. / Под ред. Виктора Воронкова и Елены Чикадзе. — СПб.: Алетейя, 2009. — 148 с. — (Серия «Качественные методы в социальных исследова­ниях»).

ISBN 978-5-91419-255-3

В сборнике представлены размышления социологов о полевой работе, о собственном опыте преодоления трудностей, о своих ошибках и на­ходках. Книга интересна не только для социальных исследователей, но и для широкого круга читателей, которые смогут составить впечатление о романтике социологического исследования.

УДК 303.442 ББК С.5.0.4

ISBN 978-5-91419-255-3

© Коллектив авторов, 2009 © Издательство «Алетейя» (СПб.), 2009 © «Алетейя. Историческая книга», 2009

Виктор Воронков

РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПОЛЕВОМ ИССЛЕДОВАНИИ

(Вместо введения)

Без полевой работы нет социолога

Предлагаемая вниманию читателя книга ни в коей мере не претендует на статус справочника или сборника рецептов для социологов, собираю­щих материалы для анализа при помощи «антропологических» методов.^[1]Такой справочник вряд ли вообще возможен. С моей точки зрения, поле­вая работа не может быть жестко регламентирована. Разумеется, описа­ние тех или иных рекомендуемых правил, которым должно следовать в поле, кочуют из одного учебника в другой.^[2] Однако разнообразие жизнен­ных миров и социальных ситуаций неисчислимо, так что всегда найдется случай, когда все известные рекомендации нисколько не помогут Вам най­ти подход к выбранному сообществу и «прожить» в нем в процессе иссле­дования. Часто приходится действовать вопреки устоявшимся правилам. Задача исследователя заключается в том, чтобы понять логику полевой работы, постоянно включать «здравый смысл» — важнейший инструмент социолога — и уместно использовать те или иные методы.

Без полевой работы нет социолога. В чем собственно заключен смысл нашей профессии? В фокусе внимания социолога — социальное действие. «Социальным действием мы называем действие человека (независимо от того, носит ли оно внешний или внутренний характер, сводится ли к не­вмешательству или терпеливому приятию), если и поскольку действую­щий индивид или индивиды связывают с ним субъективный смысл» (Ве- бер, 1990:602). Человек действующий — объект внимания социолога, ибо именно своими действиями человек создает структуры, слои, властные ритуалы, символы и т. д. Подтвержденное смыслом действие есть ничто иное, как следование правилу. Задача социолога состоит в том, чтобы уста­новить смысл, связанный с этим действием. Цель «качественной» социоло­гии — поиск правил, которые регулируют социальные действия. Человек всегда действует с ориентацией на правила, которые он усвоил в процессе социализации. Каждая социальная среда создается правилами действия и взаимодействия. Работа социолога напоминает работу лингвиста, пыта­ющегося расшифровать и изучить неизвестный дотоле язык. Что делает лингвист в этом случае? Он по крохам собирает тексты, написанные на не­известном языке, тщательно их анализируя и сравнивая до тех пор, пока грамматические правила языка не станут ему ясными. Социолог также со­бирает «тексты», наблюдая действия исследуемых им людей, регистрируя свои наблюдения в полевых записях и пытаясь обсуждать увиденное не­посредственно с информантами из этой среды, пока ему не становятся яс­ными правила, определяющие их повседневные действия.

Методологически авторы этой книги придерживаются позиций пони­мающей социологии и рассматривают социальную реальность как разно­образие «жизненных миров». Каждый воспринимает мир и вещи в этом мире, исходя из позиции, в которой он находится, исходя из определенной перспективы. Осмысление мира повседневности возможно благодаря ме­ханизму типизации опыта. Типизация же изменяется от группы к группе, а также внутри группы с течением времени. Иностранец, незнакомый с нашей «культурой», понимает вещи и инструменты, которые нами исполь­зуются и типичное употребление и значение которых для нас само собой разумеются, совершенно иначе, нежели их воспринимаем мы. Аналогич­ное происходит с нами, когда мы попадаем в чужой социальный мир. Ин­терпретируемый людьми мир может быть понят только тем, кто интерпре­тирует его сходным образом. Такие интерпретации передаются в процессе социализации и безмолвно овладевают нами (Шютц, 2004).

Можем ли мы выяснить у наших информантов непосредственно то, ка­кими правилами они руководствуются в тех или иных повседневных си­туациях? Вероятно, наши расспросы (интервью) помогут понять лишь небольшую часть всей совокупности применяемых правил. Чаще всего, люди не рефлектируют по поводу базовых правил социальной рутины, большинство практик являются для них фоновыми. Если вернуться к при­меру с лингвистом, столкнувшимся с незнакомым языком, то вряд ли ему удастся выявить грамматические правила этого языка лишь в процессе ин­тервью. Многие ли из нас в состоянии с ходу сформулировать большую часть правил грамматики родного языка? Мы их можем и не знать вовсе (в школе учились плохо, например) или совершенно забыть. Но говорим- то мы правильно! Что же у нас может выяснить посредством интервью за­езжий лингвист?! Лучший способ изучения чужого языка — погружение в среду носителей. На наш взгляд подобный метод хорош не только в линг­вистической дидактике, но и в социологическом исследовании.

Именно потому интервью хорошо только как вспомогательный, хотя и необходимый в большинстве случаев, инструмент в социологической ра­боте. Оно лишь частично в состоянии помочь нам достичь поставленной цели. Полевая работа это нечто большее, нежели сбор интервью или ре­гистрация наблюдения. Если мы хотим действительно понимать наших информантов, нам придется встроиться в их жизнь.

Участвующее наблюдение — важнейший социологический метод

Процесс выявления значений вещей или идей предполагает актив­ность наблюдателя, который хотел бы понять эти значения. Отсюда сле­дует неизбежность участвующего наблюдения как важнейшего из социо­логических методов. Все наши исследования исходят из того, что 1) дей­ствующие субъекты приписывают определенный смысл своим действиям, 2) этот смысл определяет или, по крайней мере, участвует в определении этих действий, 3) понимание этого смысла необходимо для объяснения социальных феноменов. Венский социолог Роланд Гиртлер убедительно обосновывает преимущества исследователя, использующего метод участ­вующего наблюдения для сбора данных (Girtler, 1992:21-23). Путем по­степенного сближения своего восприятия с интерпретациями членов ис­следуемого сообщества исследователю удается «понять» и «объяснить» их действия. Через «со-переживание» действий другого исследователь стано­вится в состоянии понимать те смыслы, которые приписывает своим дей­ствиям этот другой. Аналогичным образом социолог знакомится с «запа­сом знаний» (правилами) исследуемой общности, чтобы наблюдаемые им действия «понять» и «объяснить».

Здесь следует поставить важный методологический вопрос: как иссле­дователь, осуществляющий участвующее наблюдение, может убедиться в том, что он зафиксировал «правильные» правила или адекватные интер­претации? Исследователь, обремененный профессиональными знаниями, культурными стереотипами и идеологическими установками, неизбежно приносит в поле какое-то априорное понимание, которое может тормозить сам процесс познания. Разумеется, исследовательская ситуация не может быть tabula rasa. Конечно, хорошо бы на время эмпирической работы «за­быть» все, что мы знали об объекте исследования до выхода в поле. Хотя полное исключение предварительного понимания, разумеется, невозмож­но, но к этому, на мой взгляд, следует стремиться. Наблюдающий, во вся­ком случае на время, должен отстраниться от своей научной позиции, он должен контактировать в исследуемой группе как человек среди себе по­добных (Шютц, 2004).

На наш взгляд, это один из параметров борьбы с идолами, искажающи­ми видение социальной реальности, трансцендентной познающему субъ­екту (Бэкон, 1977:73-74, 307-310). В определенном смысле исследова­тель-полевик должен ресоциализироваться, чтобы увидеть мир глазами тех, кого изучает. Такая задача доступна далеко не всем, и ее окончатель­ное выполнение, наверное, невозможно. Но для того чтобы достичь про­фессиональной социологической цели, мы должны сохранить эпистемоло­гическое убеждение в возможности приближения к чужому жизненному миру. Участвующий наблюдатель должен, в конце концов, овладеть конст­руктом общего ощущения обыденной жизни, при помощи которого дейст­вующие интерпретируют свой мир, чтобы он мог вообще использовать свое научное описание (Cicourel, 1974:80). Он начинает видеть изучаемую культуру «изнутри». Понимание может быть достигнуто только при актив­ном участии в жизни наблюдаемых через внутреннее видение.

Я часто слышу возражения против интенсивного проникновения со­циолога в изучаемую среду. Скепсис связан с проблемой сверхиденти­фикации: участвующий наблюдатель пытается интериоризировать образ­цы поведения субъектов в поле исследования. К минусам здесь, казалось бы, можно отнести то, что исследователь теряет способность концентри­роваться на задачах наблюдения. Он утрачивает возможность отстране­ния, теряет познавательную дистанцию в отношении объекта наблюдения и искажает этим результаты своих наблюдений. В связи с этим они якобы теряют ценность, так как становятся несравнимыми с наблюдениями дру­гих исследователей, к ним не применимы традиционные критерии досто­верности и надежности. Роланд Гиртлер приводит убедительные аргумен­ты против этих сомнений. Тождество результатов исследования совсем не обязательно является показателем их достоверности. Сходство может быть объяснено общими установками исследователей, влиянием опреде­ленного предварительного знания (= предрассудков). Исследователь дол­жен стараться осмыслить и тем самым осуществить рефлексивное отстра­нение от предпонятий. Успешная борьба с идолами возможна лишь при тесном контакте с исследуемой областью в условиях эпистемологической трансгрессии. Исследователь, становясь постепенно членом группы на оп­ределенных ролях, получает шанс достичь результатов, приближающихся к адекватному знанию. Хотя это знание ситуативно, т. е. ограничено кон­текстами познаваемого и познающего.

Общий смысл этих рассуждений можно свести к тому, что отказ от дис­танции позволяет исследователям приблизиться к познаваемому объекту гораздо в большей степени, чем все ухищрения по соблюдению дистан­ции во время наблюдения. Исследователь-полевик постоянно балансиру­ет между включенностью, участием и отстраненностью. На разных этапах полевой работы в разных ситуациях требуется импровизация, связанная с управлением дистанцией. Этот профессиональный навык редко осозна­ется. Ему можно научиться только методом проб и ошибок. Степень и мас­штаб погруженности в изучаемый контекст, длительность полевой рабо­ты, каналы доступа в поле и проводники — все эти обстоятельства влияют на степень дистанцированности. Во всяком случае, миф о возможностях простого наблюдения (предполагающего возможность неучастия исследо­вателя в жизни сообщества) давно развенчан полевиками.

На мой взгляд, постулат сохранения дистанции по отношению к иссле­довательскому полю опирается не только на наивно-реалистические эпис­темологические позиции, которые давно деконструированы сторонниками альтернативной позиции. Дистанцированность в полевой работе исходит из презумпции комфортности и безопасности исследователя. Дистанциро­ванный полевик — оксюморон — исходит из меры удобства, а также стра­ха слишком тесно заниматься проблемами людей, с которыми можно стол­кнуться. Во всяком случае, я убежден, что личная вовлеченность в жизнь людей, с которыми приходится иметь дело в процессе сбора эмпирических данных, существенно помогает пониманию их жизненного мира, а тем са­мым исследованию. При этом я считаю, что выделение последовательных этапов исследования — в значительной степени условность, которая по­стоянно нарушается в прагматике социологической работы. Находясь в поле, исследователь уже приступает к анализу, а аналитическая работа заставляет его вновь возвращаться в поле с новыми вопросами.

Участвующее неструктурированное наблюдение — единственный ме­тод (в отличие от других стандартных методов исследования в социоло­гии), который позволяет без фильтров узнать что-то «реальное» о людях. Не советую постоянно проблематизировать свою роль наблюдателя. Нуж­но ясно представлять, что развитие именно человеческих отношений с на­блюдаемыми дает возможность получать ценную информацию.

В противоположность количественным методам качественная методоло­гия предполагает подлинную коммуникацию между исследователем и чело­веком, принадлежащим к исследуемому сообществу. В отличие от тради­ционной процедуры, когда респонденту предлагается анкета с заранее под­готовленными вопросами, которые находит важными исследователь (но не опрашиваемый!), получение информации в «свободном» полевом исследо­вании есть результат непосредственной коммуникации. Лишь в такой ис­следовательской ситуации, где индивид не изъят искусственно из повсед­невного мира — как, например, это происходит при стандартизованном интервью, — возникают определенные шансы на результаты, которые со­ответствуют социальной реальности изучаемых людей (Girtler, 1992:39).

Участвующее неструктурированное наблюдение — важнейший метод полевого исследования, при котором заранее не существует сколько-ни- будь жесткого систематического плана. Невозможно дать точные указа­ния, как долго и каким образом нужно наблюдать. Такая открытая перс­пектива предоставляет исследователю широкие рамки, в границах кото­рых он постоянно может привлекать и интерпретировать всё новые сферы своего меняющегося знания о предмете.

Профессиональный навык полевика-социолога — умение управлять эпистемологической дистанцией, т. е. особый профессиональный само­контроль. Такие навыки развиваются в том случае, когда исследователь сочетает несколько ролей, поскольку только сам наблюдающий, благода­ря прямым контактам с исследуемой социальной общностью, может ис­толковать и упорядочить полученные данные о жизненном опыте людей, принадлежащих к конкретной социальной среде. Это означает также, что в идеальной ситуации социолог должен сочетать действия наблюдателя, интервьюера, расшифровщика данных и аналитика. Дифференциация ро­лей обязательно наносит ущерб исследованию^[3]. На наш взгляд, только погружаясь в жизнь сообщества как в определенную языковую среду, ис­следователь может постепенно приближаться к пониманию жизненного мира и его практик.

Поскольку исследовательский процесс трудно контролировать со сторо­ны, необходимо исходить из презумпции доверия к социологу как профес­сионалу. Этос социолога включает в себя профессиональную честность. Ее аналог — профессиональная честь врача или педагога. Установка на дове­рие предполагает необходимость автономной исследовательской мотива­ции в нашей работе. К сожалению, мы постоянно встречаемся с искаже­ниями и фальсификацией процесса и результатов исследований (как в ка- явственных, так и количественных исследованиях). Люди, оправдывающие такой подлог политическими или экономическими соображениями, не мо­гут считаться профессиональными социологами, какими бы умными, эруди­рованными и приятными они ни были. Особое внимание следует обращать на искажения, связанные с неосознанными компромиссами и ориентация- ми, возникающими из-за отсутствия навыка постоянного самоконтроля и саморефлексии, а также глубокого интереса к предмету исследования.

Участвующее наблюдение не только важнейший, но и, вероятно, труд­нейший метод в социологии (антропологии), так как требует глубинной мотивации, особых навыков и большой доброжелательности к людям. Ко­нечно, исследователь постоянно ловит себя на том, что пытается оценить заранее затратность взаимодействия с тем или иным информантом. Он с трудом заставляет себя выслушивать людей, неинтересных, казалось бы, с точки зрения исследования. Это часто представляется трудноразреши­мой проблемой. Однако если социологу удается ликвидировать дистан­цию с членами сообщества, которое он изучает, роль наблюдателя больше не является для него проблемой.

Стратегия полевого исследования

Поскольку законов по применению определенных методов в полевых исследованиях быть не может, то слепое следование правилам ведет не к открытию нового, а к ремесленничеству. Я призываю смело импровизиро­вать и постоянно сомневаться в пригодности правил. Единственный истин­но научный метод состоит в том, чтобы максимально эффективно исполь­зовать свой здравый смысл, освободив его от всяких ограничений. Исходя из этой позиции, читатель должен оценивать и те рецепты, которые дают представленные в этом сборнике авторы, использовавшие собственный опыт полевой работы. В западной литературе можно найти немало руко­водств, стремящихся ориентировать полевого исследователя при встрече с теми или иными типичными проблемами. Однако, как я уже выше ска­зал, универсальных методов решения проблем не существует. Это штуч­ный товар. Как раньше гласили вывески в советских аптеках «Не поль­зуйтесь советами друзей и знакомых: лекарства, полезные одним, могут быть бесполезны и даже вредны другим». Мне представляется, что именно необходимость постоянно совершать маленькие открытия делает полевое исследование особенно увлекательным.

Среди множества вопросов, встающих перед социологом в процессе по­левого исследования, два, пожалуй, носят стратегический характер. Как найти непосредственный подход к людям, чью жизнь социолог хочет ис­следовать? Как далее выстраивать правильные отношения с ними, чтобы не разрушить сам процесс исследования, чтобы сбор материалов для ана­литической работы был эффективным?

«Первый и самый неприятный этап исследования»

Именно так назвала Розалия Вакс сложнейшую часть полевого иссле­дования — доступ к полю (Wax, 1979:69). Не следует недооценивать труд­ностей, таящихся на этом этапе. Социологу редко везет с сообществами (и тем более с организациями), где его принимают доброжелательно. Ско­рее, надо готовиться к тому, что придется затратить немало времени и сил, чтобы обеспечить доступ в поле.

Розалия Вакс приводит массу свидетельств о неудачах известных ис­следователей, связанных с вхождением в поле. Уильям Уайт, упоминание о знаменитом труде которого «Street Corner Society» вошло в учебники со­циологии, потерял массу времени за разговорами в барах и в различных не­безопасных приключениях, пока не повстречался (относительно случайно) с вожаком уличной шайки и установил с ним приятельские отношения, по­лучив далее неоценимую помощь. Эдмонд Карпентер в течение месяца чувс­твовал себя среди эскимосов душевнобольным. Сама Розалия Вакс была воспринята в лагере для интернированных американцев японского проис­хождения за правительственного шпиона. Гортензия Поудермейкер сооб­щает, что полным провалом закончилось ее исследование в Голливуде, где она так и не смогла установить достаточно близких контактов с людьми и группами, которые пыталась исследовать. Исследователи говорят об отча­янии, беспомощности, страхе потерять разум, состоянии шока и т. д. Даже Бронислав Малиновский, кумир многих антропологов, тяжело переживал тот случай, когда он в течение трех лет жил с каким-то племенем, но так и не нашел социально значимого подхода (цит. по: Wax, 1979:70-71).

Авторы настоящего сборника часто обращаются к проблеме доступа к полю. Разумеется, сценарии сближения с исследуемым сообществом различны по своей трудности в разных исследованиях. Вспоминаю мой собственный опыт неудач. В перестроечные времена, когда мы с коллега­ми изучали общественные движения, мне удалось завязать приятельские отношения с одним из московских лидеров радикальной демократической организации, который однажды ночевал у меня дома. Во время наших ноч­ных разговоров, когда он рассказывал о самых тайных вещах (например, о финансировании организации и злоупотреблениях руководства), случил­ся взаимный шок: он вдруг узнал, что я исследователь, а я вдруг узнал, что он этого не знал раньше. Результатом этой моей невнимательности стал фактический разрыв отношений и полная невозможность узнать чрезвы­чайно важные факты. Вспоминаю еще более неприятную историю, когда мы с коллегой решили посетить в одном из пригородов Ленинграда полу­легальное собрание русских националистов. Не озаботившись собствен­ной легализацией как социологов (в тех условиях это безусловно пред­ставляло огромную трудность), мы уже через четверть часа были выявле­ны как шпионы и поставлены перед полутора сотнями агрессивных людей, которые должны были решить нашу участь. Хотя нам и удалось уйти непо- битыми, но поле было окончательно «испорчено».

Конечно, проблема доступа сильно различается в зависимости от объ­екта и вопроса исследования. Некоторые социальные среды исключитель­но труднопроницаемы для социолога (криминальная среда, некоторые по­литические и религиозные организации, ряд государственных структур, «высшее общество», «придонные» социальные слои), что, однако, не лиша­ет шансов на успех особенно креативных и удачливых социологов. Успеш­ный доступ в субкультуру связан с возможностью взять на себя какую-то роль в исследуемой группе. Наиболее интересными фрагментами многих публикаций по результатам полевых исследований становятся те, где опи­сывается рефлексия социолога по поводу его роли в поле и, в частности, его попыток установить контакт с исследуемой средой (мне представляет­ся особенно удачным в этом смысле включенное в этот сборник описание Марией Кудрявцевой ее собственных переживаний в поле).

Есть немало причин, почему социолог сталкивается со стойким недове­рием исследуемых. Многое можно объяснить репутацией социологии и со­циологов в обществе. Очень часто социологи рассматриваются как предста­вители власти, и именно поэтому воспринимаются как угроза. Так, напри­мер, люди из социальных групп, чья деятельность во многом нелегальна, терпят немало неприятностей от внедренных агентов правоохранительных органов (и власти вообще). Кроме того, люди в социально исключенных и стигматизированных средах заведомо ожидают предвзятого отношения к себе. Наконец, социальная изоляция ведет к тому, что человек испытывает страх при одной только мысли, что он должен будет находиться в непривыч­ной для себя ситуации, которой он не доверяет. В целом, в этих сообществах каждый играет сам за себя, и все всегда ожидают худшего. Никто не любит, чтобы его «использовали», а в маргинальных группах подозрительность по этому поводу особенно развита (Berk, Adams, 1979:95-96).

Как изысканный пример преодоления трудностей доступа к полю я хо­тел бы упомянуть об опыте американского социолога JI. Хамфриза, кото­рый исследовал субкультуру геев. Исследователь уже собрал достаточ­но много интересного материала и, чтобы завершить полевую часть ра­боты, он решил провести наблюдение сексуальных контактов в одном из облюбованных геями общественных туалетов города. Однако это оказа­лось непросто. Наблюдение предполагалось относительно протяженным и, по возможности, должно было включать несколько сеансов. Как пишет сам автор, человек, задержавшийся в таком туалете более, чем на пять ми­нут, начинает вызывать подозрение у посетителей, его принимают за пе­реодетого полицейского или осведомителя (гомосексуализм в этом штате подвергался уголовному преследованию). Исследователь долго ломал го­лову над решением проблемы доступа. И, наконец, нашел нетривиальный ход, взяв на себя роль вуаериста, то есть того, кто единственно обладал негласным правом наблюдать сексуальные контакты геев [осталось неяс­ным, как это согласовывалось с этическим кодексом социолога, предпола­гающим информированное согласие участников исследования. — В. В.] (Humphreys, 1979:256-258).

Подытоживая все вышесказанное, я утверждаю, что достаточно бес­смысленно планировать в полевом исследовании что-то определенно, по­скольку разные ситуации требуют разной степени участия, а само участ­вующее наблюдение — открытый процесс. К сожалению, социологов ред­ко обучают навыкам общения с людьми в процессе исследования. Их учат, в основном, схоластическим процедурам написания программ исследова­ния, которые в поле не только не помогают, но и активно препятствуют по­иску нового, направляя социолога по накатанной колее.

Закон есть закон.

Еще об этике участвующего наблюдения

Один из молодых американских социологов выступил на конференции с прекрасным докладом о своем исследовании нелегальной экстремист­ской организации. При этом он признался, что, взяв на себя одну из ролей в организации, скрыл то, что он исследователь. Ассоциация социологов осудила его действия и подвергла наказанию за нарушение этического ко­декса^[4], который требует от исследователя честности и, кроме того, ставит условие не нанести вреда своим информантам и исследуемым сообщест­вам. Конечно, можно критиковать жесткие этические кодексы социологи­ческих и антропологических ассоциаций, которые довольно строго регу­лируют отношения социолога с наблюдаемым сообществом. Но закон есть закон, который ко всему имеет вполне рациональную подоплеку.

Я изредка слышу от коллег (равно социологов или антропологов), что наша задача в поле — как можно лучше обмануть информанта по поводу целей нашего исследования. Я категорически с этим не согласен. Социо­лог не должен скрывать своей роли исследователя по этическим сообра­жениям. Дело даже не в том, что «обманывать нехорошо». При скрытом участвующем наблюдении велика вероятность разоблачения. Тайное если не всегда, то очень часто становится явным. Поэтому в процессе исследо­вания растут шансы скорее полностью разрушить стоившее немалых сил исследование (и «испортить поле» для других исследователей!), нежели получить нужную информацию.

Только участвующее наблюдение дает шанс видеть в людях равноправ­ных партнеров по коммуникации. Как правило, исследовательская ситу­ация — это отношения неравенства. Исследователь задает вопросы; ин­формант — отвечает. У социолога существует постоянный соблазн ис­пользовать людей только как источник данных для того, чтобы сделать интересную публикацию и/или написать диссертацию. Но часто социо­лог ощущает себя не только профессионалом, но и одновременно обычным человеком. Мне кажется, что разрешение ролевого конфликта заключает­ся в том, что исследователь честно сообщает о своих задачах информан­там, старается сочетать участвующее наблюдение с диалоговым интер­вью, консультируется с информантами по поводу результатов исследо­вания. Отсюда и мой упрек в некорректности «скрытому наблюдению». Необходимость встраивания в жизнь изучаемого общества ставят новые этические проблемы, о которых невдомек тем социологам, которые прово­дят жизнь за письменным столом, занимаясь комментированием таблиц.

Особенно тяжел, с этической точки зрения, выход из поля. Все стадии полевого исследования сопровождаются попытками близких к социологу членов сообщества обсуждать с ним их проблемы. На исследователя пада­ет большая эмоциональная нагрузка, поскольку он не только должен выслу­шивать, но и пытаться помогать. Нужно считаться с тем, что почти всегда приходится тратить время и силы на реальную помощь. И трудно бросить людей с их проблемами, особенно если Ваши информанты принадлежат к социально исключенным средам (люди и группы, обладающие социальной властью, обычно значительно меньше заинтересованы в поддержании даль­нейших контактов с исследователем). Я бы рекомендовал придерживаться правила сохранять контакты, пусть и в меньшем объеме. По крайней мере, нужно дать понять, что с исследователем всегда можно встретиться.

У социологов возникает немало и других этических проблем в поле, справиться с которыми весьма непросто. Так, Роланд Гиртлер акцентиру­ет внимание на том, что, записывая наблюдаемые разговоры и ситуации, исследователь чувствует себя предателем, так как часто его информанты хотели бы оставить эти факты при себе (представьте, что вы записываете и публикуете слова близких людей!). Чувство вины, предательства, бес­честности сопровождает Вас, несмотря на все псевдонимы и парафразы, при помощи которых Вы пытаетесь избежать возможности идентифика­ции. Исследователь предпринимает все усилия, чтобы в публикации нико­го не «заложить» (Girtler, 1992:128). Да и сам процесс анонимизации за­дает подчас неразрешимые вопросы (например, как создать анонимность при анализе биографии очень известного человека или при исследовании единственного завода в городе?).

И, наконец, в социологической дискуссии нередко обсуждается грани­ца между ролью ученого-наблюдателя и, например, социального работни­ка или психотерапевта. На мой взгляд, это принципиально разные роли. Большинство социологов склоняется к мнению, что психологическая по­мощь исследователя информантам носит ситуационный и побочный ха­рактер и не сопровождается попытками повлиять на систему ценностей и образ жизни наблюдаемого. Цель участвующего наблюдателя — вжиться в исследуемое общество, по возможности, без какой-либо интервенции в структуру жизненного мира других. Большинство авторов этого сборни­ка в процессе своих полевых исследований балансируют между участи­ем и невмешательством в правила игры; сочетают разные исследователь­ские роли, преодолевают дистанцию и вновь обращаются к рефлексивно­му отстранению. Именно такие полевые опыты делают социологическую работу романтической, разнообразной, интересной и творческой.

Литература

1. Бэкон Ф. (1977) Сочинения в 2 тт. Том 1. Москва: Мысль.

2. Вебер М. (1990) Избранные произведения. Москва: Прогресс.

Дата добавления: 2015-08-28