Сознание в феноменологическом аспекте

СОЗНАНИЕ В ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ

Цель состоит в развертывании концепции феноменологического мировоззрения. Попробуем спроецировать некоторые идеи Эдмунда Гуссерля на более широкий круг вопросов нежели те в рамках которых они формулировались. Напомним, что основная предпосылка собственно феноменологии состоит в предположении существования особой реальности, которая существует отдельно от той реальности с которой мы имеем дело. Другими словами картина мира возможно разворачивается в иной плоскости и имеет вид отличный от того к которому мы привыкли. Она отражает себя и в этом ее основное отличие от остальных. Эта реальность имеет тот вид что на вопрос «кто ты?» неизменно отвечает – «это я». К проблемам сознания она имеет такое отношение что помогает нам уяснить природу данного феномена. Отличие феномена от явления как раз то что в реальности о которой и шла речь нет явлений, и феномены как бы из заменяют. Но это не очевидно. Это не та разница как между Джоном из Америки и мной, а скорее та которая предполагает вообще альтернативу иной жизни, в другого типа реальностях.

Раз речь пошла о мировоззрении, а именно оно позволяет нам находить те точки соприкосновения, которые делают возможным всякое понимание, то вот вам и стандартный набор мировоззренческих вопросов: Как и когда возник мир? Как он устроен? Кто мы такие и какое место в нем занимаем? А также некоторые другие вопросы которые так или иначе неизбежны. И последний вопрос. Что такое сознание?

Очень просто эти вопросы разрешаются прямой ссылкой на определенные научные объяснения, в том числе на самые современные, и это совершенно правильно, но здесь нас ждет именно то разочарование что наука не открывается каждому. И мы хорошо знаем что специализация науки столь высока что делает усвоение ее истин практически невозможным. И это далеко не шутка. Для того чтобы оперировать накопленными знаниями эти знания необходимо изменить, иначе они для этой цели оказываются непригодными. Речь идет об универсальной науке как идее науки вообще. В этом также состоит одна из задач феноменологического анализа явлений.

Когда и как возник мир? При этом наше сознание невольно обращается к имеющимся схемам. Одни из них религиозные, другие физические и наверное разные другие. В одних мир существует вечно, в других он возникает, потом уничтожается. Указываются цинлы, периоды, определенные начала или неизменные основания. При этом мы замечаем, может быть в силу евроцентризма, что нашим интеллектуальным требованиям более импонируют идеи древнегреческих мыслителей. На это и обращал внимание Гуссерль.

Если мы присмотримся к этому явлению то можно заметить нечто парадоксальное. Это не то что исключительно является только древнегреческим а как бы всплывает на поверхность вместе с ним. Это то что вечное говорит – «я длюсь». А безграничное – «я здесь». Вообще возникает диалог с тем с чем он решительно невозможен.

Вот просто явление, вполне современное – до ближайшей галактики так далеко что всякую надежду попасть туда надо оставить сразу. Но на это никто не обращает внимание, и люди с энтузиазмом продолжают накапливать знания не рассчитывая на их прямое применение. И поэтому чтобы не увязнуть в этом вопросе «а зачем же нужны эти знания», тем более что нам предложат разные косвенные доказательства, мы зададим себе один – «зачем нужны звезды?». И ответ на этот вопрос я считаю решающим. Кому то некуда было силу девать? Или вроде то что «В этой кастрюле меньше супа не сваришь?». Охотно верю, но ведь они торчат над моей головой и я их вижу как сейчас вижу вас. И мне предложат заглянуть в телескоп, и я загляну. Я могу измерить их циркулем и линейкой, могу поковырять пальцем что они из того же праха что и все остальное. Но звезды в сущности это лес, немой и безмолвный, и я в нем совсем один, и со сною нет никого, и ничего нет подле меня. Я голый, и со мною нет оружия.

Нас тревожит вопрос о собственном существовании. Кто же мол будет эту красоту разглядывать, если мы все отдадим концы. Любимые дети вселенной, один островок жизни, очаровательная версия. В ней верно то что космос течет и в наших жилах. Фактически действительно имеет место такое чувство, что этот мир, и как ни странно именно дальний и звездный в большей степени имеет место как наше собственное внутреннее достояние. Звезды могут погаснуть раньше чем они погаснут сами, вот самое сильное утверждение которое можно сделать, запомним его.

Вопрос о вечности мира. Вероятно это не просто непреодолимое время, за которое нельзя заглянуть, а что-то еще. Это возможность возвратиться к одной и той же точке еще один раз. Предположим что это случилось. Картину можно восстановить. Вот в чем интеллектуальная привлекательность вечности.

Вселенная возникает и уничтожается. Зачем это? Просто вынос мусора и тел? Если бы так. Тогда прогресс? Трижды если бы так. Возникновение – не бессмыслица, возникает то что нужно. Это мечта, это волшебство, это возмездие. А вот что уничтожается? Увы, это мы. Но никогда не уничтожается то что возникает. Это не пары и не категории, и не одно и тоже. Мы бессмертны, если мы умираем, но мы умираем. Фактически мы живем только вечно, из ничего в ничего. Наша жизнь нам дается и у нас отнимается.

Итог первого вопроса. Вечность мира – постоянная икс. Выныривая и ныряя туда существует вселенная. Время ее существования ограничено как бы формулой – немного до, немного после. То есть вселенная существует до того момента как ее обнаруживают, она в наличии всегда, и продолжает существовать после того как исчезает источник обнаруживший ее.

Вопрос второй. Как устроен мир. И как это ни поразительно, но предварительно мы видим одно, он состоит из частей. Это главная характерная черта его устройства. Как будто целое осталось где-то там. Всякий рассказ об устройстве мира это рассказ о его частях.

Центрирующим можно назвать мир природы, а в нем вопрос о происхождении жизни.

Характерно то, что в природе возникают новые формы жизни, затем человек и так далее. Ступени эволюции, те же части, но в преобразованном виде. Они предстают здесь как упорядоченная цепь событий, связанных единой идеей жизни. Но что же она в сущности? Прежде всего прерывность. То есть берется некая точка отсчета, с которой утверждается что появилось нечто. Притом это нечто там и находится. Какая то первоначальная форма жизни. Просто уточка которая летала над морем. Затем идут непрерывные роды новых форм. Рыбы в воде, звери на земле, птицы в воздухе, духи в огне. Огонь это формальная идея жизни. Солнце это огонь. Огонь это и то неизвестное которое окружает нас подобно звездам. Человек вместе с тем подобен природе в целом. Он плавает, летает и бегает. И земля. Земля как планета Земля. Это посланец вселенной, и бремя жизни заключено в ней.

Жизнь это действительно уточка что летит над безбрежностью. Жизнь это неизвестное, смотрящее своим глазом. Не мы на нее а она на нас. Это ключевой и поворотный момент всей и любой жизни. Чего ждать от нее? Кто она? Это есть нечто маловразумительное но определенное. Мы блуждаем в поисках знания, мы строим планы.

Предположим что есть все что было и будет, которое как бы уже свершилось. Есть то что было на самом деле. Это символ жизни. Тогда эволюция получает иной смысл, она переносится в иную плоскость. Крылатые драконы бродят среди нас. Не замечая нас проходят сквозь. Все живое сосуществует в одном мешке. Живое это не отдельное, а пронизывающее все целое, которое воспринимается не просто по частям а упорядоченно. В этом и состоит смысл эволюции. Она разряжает наше сознание унося в далекое прошлое монстров которых мы не с силах воспринимать. Самих же их делает непроницаемыми для нас и невоспринимаемыми. Нам возразят – ведь останки чудовищ находятся в породе, которая безошибочно указывает на их происхождение. Это так, но неорганический мир не имеет направления в развитии, кроме условного. Он безличен. Органический мир как бы растворяет его в себе и преобразует себя в нем. Почему мы должны утверждать что время в неорганическом мире течет однонаправлено? Мы может утверждать что горы Сихоте-Алинь имеют такой то возраст. Но за этим таится застывшая форма анимизма. И можем ли мы утверждать то же самое о любой части неорганического мира? Можем ли мы найти кости исчезнувшего животного на солнце? – очевидно что нет. Не является ли время состоящим из промежутков, зерен, попав в любое из которых явление с необходимостью должно быть соотнесено с ним.

Мир устроен как целое неупорядоченно, а как часть упорядоченно, как видимая вселенная и природа земли. Притом неупорядоченное есть история порядка который является в видимой части. Если же заглянуть в само неупорядоченное, то оно представляется как спектр реализовавшихся возможностей, что примерно сооветствует описаниям потустороннего мира.

Кто мы такие? Какое место в мире мы занимаем?

Мы никто и никакого мета не занимаем. Определенное Я, сколько бы оно не вопрошало о себе найдет ту форму, которой оно себя выражает. Я это часть рода в аристотелевском смысле слова. Я лучше всего выразить как камень отвалившийся от горы. Просто кусок.

Представим себе потрескавшуюся поверхность глинистой пустыни. Рельефно обозначенные трещины кусков это границы одного и того же Я. Какое бы вы Я не спросили, кто оно, оно укажет на себя, хотя с тем же успехом могло указать и на другое.

Мы еще не касались идеи смерти, но смерть и Я в сущности одно и тоже. Смертно однако не Я, а само это Я является итогом смерти. Потеря памяти, утрата зрения, утрата способности жить свободно рождает представление Я. Я это не мир потенциальных красот и возможностей, а скорее град проблем, которые как символы враждебной стихии окружают нас. Миф о Дионисе, его лик разбивается на тысячи кусочков, и в каждом из них его черта. В сущности наше лицо – это не Я, и конечно не мы, а скорее та заброшенность, о которой говорит Хайдеггер.

Перед идеей жизни мы находимся в таком положении что жизнь это она. В Я жизни нет. Мы никогда не сливаемся с ней а созерцаем жизнь как бы в отдалении. Если в человеке живет огонь, то в я живет то, что в нем запечетлевается или приходит с ним в соприкосновение. В брюхе оленя живет трава, в брюшке белки орешки. Белка, дерево и мох под ним это жизнь. Дом и сад и поле это жизнь. Я живет там где оно отражается во всем, где всюду является его присутствие. Место нашего Я – в любой точке времени какое можно помыслить или представить. Его явление является итоговым. А то что связывается с личностью которая присутствует является не базовым, а определенным, взвешенным состоянием, как бы выпуклостью из ничего. Я и является его истинным художником.

Можно конечно решительно возразить в том смысле что все видимое совершенно реально. Возможно. Но то что видится в нем так же реально как и невидимое.

Если человек представляет землю плоской. То она от этого не менее реальна, чем круглая, о которой он может не знать вообще. Базовым состоянием Я необходимо считать всякое запечетление этого образа где бы то ни было. Наилучшим классическим выражением этого является древнегреческое описание Зевса. Возможны конечно и другие варианты. Литература, история, все это наполнено содержанием Я. Теперь вопрос – «кому принадлежит Я?». Я принадлежит пробуждению. Есть некий образ, который запечатлен в пространстве, он имеет резонансный характер совметимости с нашим собственным я. Отношения с ним просты – внимание концентрируется именно на нем, независимо от его характера и содержания. Таким образом базис нашего Я может быть совершенно в другой Географической и исторической плоскости, и не по воображению а на самом деле.

Сознание, если рассуждать по аналогии есть отсутствующее. Грубо говоря наше сознание это чье угодно сознание но не наше. Вы можете вообразить себя в качестве присутствующего там, где оно находится, или любимого героя из книги, или родственника, знакомого, в общем кого и что угодно. Сознание всегда остается неизменным дополнением к существующему я, которое в отношении его остается произвольной проекцией. Отношение Я и сознания строится как в игре детей, воображающих себя разными персонажами. Правда в отличии от театра это не делается напоказ. Именно Я становится при этом актером, пред которым зрителем является сознание. Сознание есть неизменно страдающее, поскольку его беспокойный дух не позволяет ему долго оставаться на месте и в определенном облике. Оно раздает сентенции типа «я не могу это выразить», «я не знаю что мне сказать». На самом деле сознание не порождает проблемы а скорее отторгает их, пребывая в вечной нерешительности.

Смыслом сознания не является представление, хотя чаще всего ему это и приписывают.

У сознания есть определенная функция – целеполагание. Стихия его – спортивная арена. Результат – апломб.

Существуют ли сознания? Несомненно, но в неразличенной форме. Если это группа людей, то они будут организованы во что-то вроде армейского подразделения, и образуют собой упорядоченную иерархическую структуру. Соответственно возникает и «противник». Не случайно история пестрит по преимуществу историями войн. Но не следует думать что именно это составляет историческое содержание. И даже наоборот, совсем не это. Но сама картина войны, широкомасштабная панорама – необходимая и неизменная структура, без которых историческое событие просто не может существовать, как вода без кувшина.

Я и вечное бессознательное являются, как и сознание, обязательными атрибутами всякого явления. Но запечатлеть явление, сопоставить его с другими, зафиксировать в себе как свою самость, придать ему разнообразную форму – это несомненно дело рук сознания. В каком то смысле мы вправе рассчитывать что именно сознание способно оставлять некий след, то есть заронять особое зернышко в явление, которое делает его не только особенным, но вообще делает его в принципе отличимым от другого и вместе с тем с ювелирной точностью указывая на подлинный характер их взаимоотношений. Сознание также отвечает самому строгому требованию феноменологии – сочетание предмета и субъекта с его бесчисленным багажом в одном лице. Тем самым требование создания феномена вместо привычного явления соблюдено. Мы с полным доверием можем предположить что только феноменальное содержание мира поддается описанию, изменению, моделированию и так далее. Вообще всем тем операциям, которые делают возможным применение машин в совершенно иных масштабах и для большего спектра задач нежели известные. Вообще сознание можно назвать нормализующим началом. С его помощью может быть выявлено практически все, что ставится под вопросом. Проблемой остается сам стиль сознания, который традиционно господствует в науке. Подавляющее большинство людей не занимается наукой. Но наука обслуживает их, если можно так выразится, иначе ее бы не потерпели. Наука и ее достижения пропагандируются, строятся школы, институты. Но наступит момент, когда привычный для ученого двойственный мир науки и мир повседневной жизни станет дилеммой для каждого. Произойдет метаморфоза, ученый из чудака превратится в нормального человека уверенного в себе и своем будущем. Но не все люди склонны к науке, а для обучения и разъяснения потребуются такие средства, которые не смогут себя оправдать, а главное, перестанут приносить желаемый результат. Тем самым неизбежным становится общество дикарей. Человечество вообще перестанет быть актуальным как разновидность живых существ. Облик человека совершенно изменится как и представления о нем. Возможно духи снова расселятся по земле. Кто нас ждет за углом будущего?

Теперь остается сделать набросок реальности расцвеченный именно в спектре сознания. Мы привыкли начинать рассуждение с какого то определенного предмета, так и продолжим. Есть еще способ обратиться к необычному или потустороннему, тем более что оно безответно. Или можно мыслить и чувствовать, и фиксировать это как процесс. Во всех этих случаях мы имеем косвенную реальность. Прима же реальность представляется по преимуществу физической. То что мы видим, ощущаем, несомненно считается достоверным. Леса, горы, реки, планеты. Нашу планету населяют люди, у них есть машины, и так далее. Это тоже реальность.

Наряду с этими реальностями существует и другая, которая достигается методом феноменологической редукции. О ней можно сказать что она примерно соответствует миру обычной физической реальности, но захватывает в своем спектре и остальные, рассматривая всю сумму реальностей не то чтобы исходя из идеи целостности мира, а скорее невольно склоняясь к этому посредством опыта. Но главная особенность и привлекательность этой реальности, которая как мы поняли не является другой по сравнению с другими, а просто дает их описание иным способом, который повсеместно признан самым точным и подробным, состоит в том, что в ней естественным образом отражаются и предупреждаются те реалии которые присущи именно научному и в особенности точному описанию мира, который трудно совместим с человеческим воображением и в обычном мире представляется какими-то несообразностями. При этом каждый феномен по видимому наполнен своим собственным психическим содержанием, но отношения феноменом строятся логически, и в этом смысле структуру мира как бы пронизывают логические отношения. Психическое же содержание феномена определяет не только жизнь феномена внутри него самого, но в обычном восприятии переносится на сопутствующее и видимое вместе с феноменом. Таким образом конкретную картину мира с данной точки определяет одно единственное содержание феномена, который надо сказать внешне очень напоминает первые сущности Аристотеля. Психологи видимо называют это архитипической идеей.

Давайте представим конкретно, как живет и действует феномен. И как он сначала выявляется, то есть средуцируем его. Это тем долее возможно потому что жизнь феномена не кратковременна, как у явления, а достаточно длительно, и занимает довольно большие промежутки времени. На примере человека феномены живут иногда даже больше, чем меняются возрастные особенности человеческой психики. Например масштаб в три года я считаю вполне приемлемым. Кроме того феномены в группе людей видимо ведут себя аналогично, то есть преобладает какой-нибудь из них, и совсем не обязательно что он исходит от кого-либо из присутствующих. Посмотрим где же он находится и какой масштаб нужен для его усвоения. Психологически это вполне ясно. Феномен находится в месте наибольшего слияния различных образов. Там где у человека работа, хобби, интересы семьи и тому подобное все это связывается в тугой узел, там и следует предполагать феномен. Возьмем вопрос чести. Человек теряя свое лицо презираем независимо от его прошлых заслуг. Он теряет интерес к работе, его мысли путаются, он не может спокойно отдыхать. Его мир терпит крушение. Что же произошло?

Надо иметь столь ясное представление о том как должно поступать что оно способно увлечь человека в смертельную опасность безоговорочно. В отличии от такого человека есть люди низкие, которые вообще не обратят внимания на аналогичную ситуацию. Никаких вопросов чести для них не существует.

У ученых это состояние выражается особым чувством безусловной очевидности, которую нельзя спутать ни с чем другим. Такая очевидность всегда была в центре внимания Гуссерля, и была своеобразным омутом из которого вылавливаются феномены. Это достоверное и самоочевидное углубленно исследуется и выясняется что они существуют наподобие матрешек. Мир образует что-то вроде луковицы. То есть это упорядоченное целое но состоящее из слоев. Говорят что Витгенштейн насчитывал четыре слоя чтобы увязать внутреннее содержание в математической логике.

Обратим внимание и на другой момент. Как очевидность увязывается с остальным психическим опытом напрямую то есть непосредственно и сейчас. И оказывается, что она проявляется именно как масштаб, как мера данного опыта. Предположим вы кого-то убили жестоко. Вас сажают. А во время войны вас наградят. Война предполагает что событие чьей то смерти ничтожно. Так же дело обстоит и в более сложных примерах.

Особенно сложным является понимание исторического события. Оно обычно является неисчерпаемым, но это далеко не так. Мы являемся свидетелями того как историю переписывают набело.. И это не ошибка и не злой умысел. История изначально и по существу своему и есть феномен с заданным числом, поэтому всякое действие в нем кажется искажением. К истории следует относиться так будто ее не существует. Ее не существует на самом деле. Но она позволяет существовать любому событию, не имеющему к нам непосредственно никакого отношения, превращая его в нечто для нашей самости. Истории царей рассматривались как основы, а современный читатель сам пытается выглядеть чем то очень значительным. Например продвигая идею равенства и свободы.

Каждая наука или вид искусства рассматриваются как очевидности масштабополагатенли с различными функциями. Соответственно события и явления, группирующиеся в них являются как бы связанными. Эти виды связанности и порождают отдельные правила, законы и положения в тех или иных науках. Человек состоит из трех частей – научная, религиозная и животная. Он может быть ни тем и ни другим, а может быть чем то одним. Развившись в одно целое с очевидностями такого масштаба человек переступает порог, за которым он становится носителем одной из частей человечности.

Теперь рассмотрим устройство феномена в обычном созерцании. Мы смотрим прямо перед собой, и остальные органы чувств тоже действуют в определенном диапазоне. Образуется как бы мир или мирок вокруг нас, который мы видим, слышим и чувствуем, к которому мы привыкли. В нем все постоянно и эта привычка делает его устойчивым. Мы думаем – этот стул есть стул. О стуле мы слышали от родителей. При этом мы всерьез не задумываемся о качестве нашего умозаключения. Мы мало обращаем нашего внимания на то, что было время, когда стульев не было. Мы считаем это несущественным.

В другом случае мы видим собственную руку, мы полагаем что руки были у людей всегда. Раскопки подтверждают это. Но они не подтверждают, что это была та же самая рука. Попробуем разобраться. В древних пещерах есть изображения людей и мы видим что они несомненно обладают руками или чем то похожим на них. И мы приписываем малейшее несходство между нашими руками и руками изображенных несовершенству рисунка. Это казалось бы решает все проблемы. Мы воображаем древнего человека примерно как себя.

Это те же самые руки? Я не могу согласиться с этим. Это совершенно иные реальности с точки зрения феномена. Мир в нем оказывается внутри именно нашего мира и никакого другого. То есть руки дикаря находятся где то внутри наших собственных. Это трудно себе представит и крайне непривычно. Нам больше нравится воображать их где-то далеко, в их собственных мирах. Мы даже не подозреваем что мысленно переносясь в древность мы путешествуем внутри собственного мира. Мы представляем что-то весьма туманное, не похожее на реальность. В этом тумане, как во сне мы видим весь мир, который нам в своем нормальном, естественном виде вообще не является. Мы можем даже подробно реконструировать все как было, но видеть будем не так как друзья и соседи дикаря. Кто не имеет длительного опыта жизни в подобном обществе вседа будет судить о нем только поверхностно, неистинно.

Когда много путешествуешь и подолгу живешь в разных местах, то обретаешь уникальный опыт чего то прозрачного, неуловимого но вместе с тем определяющего. Именно благодаря ему мы узнаем. Иначе бы просто одна и таже рука тут и там осталась бы неузнанной. Мы даже можем пойти на сильное утверждение – та рука, которую мы видим, даже если она перед нами здесь и сейчас, и даже если это рука не того у кого мы предполагали руку, не обязательно является рукой, и может быть не является рукой вообще. Обычно мы в такой ситуации хотим спросить – «а что же это?». На бытовом уровне это решаемо. Это рука Джона, который живет в Америке и который наступил нечаянно на ногу нашему шурину Ивану, который был там в командировке. Любая такая цепь так или иначе приводит непосредственно приводит непосредственно к нам и более того, она существует всегда. И она то и является смыслообразующим потоком, в результате которого мы как бы видим ту руку еще до того как ее видим. И только после этого мы способны увидеть руку. Передается строго говоря не сам образ, а феномен, то есть как бы изнанка явления. Чем меньше мы знаем Джона, тем больше его рука будет казаться похожей на нашу. Если пойти по этому пути дальше то мы обнаружим что и нашу собственную руку мы можем представить меньше всего. Мы ее воспринимаем бессознательно, то есть не отдавая себе отчет в том что мы наблюдаем и тем более что мы наблюдаем именно руку. Это уже другой аспект дела. В феномене отсутствует конкретный предмет. Это ни рука, ни нога и вообще неизвестно что, а именно только уводящее куда то. Интенция или спектр внимания, называйте как угодно. Му увлечены определенным туннелем, в котором и протекает наша жизнь. Мы удивительно мало знаем о том что происходит возле нас. И совершенно не знаем о том что происходит вдали.

Обычно осознание реальности связывают с утверждением что мы выживаем, добываем себе пищу и размножаемся. Но это очень шаткое основание. Выжившие говорят о себе – мы выжили! Так о войне мы судим по рассказам уцелевших. Что же касается питания, то едят все, а кормят немногие. Горстка кормящих нас способна на это в основном праву владения землей и водой. По существу нас кормит природа, и не только нас. В кормлении нет ничего патетического и утвердительного. А размножаются и микробы, да еще как.

В мире реальности форма человеческого тела является символической. Именно форма, а не облик. То есть его физическое, конкретное сложение. Мы не смотрим на человека как на слона, мы не смотрим на него как на животное, мы приветливы с ним хотя он несет смерть. Мы слепы как кроты но почему? Да потому что мы к человеку относимся покровительственно, как родители если хотите. У нас шоры на глазах. Как мать безумная качает баюкая мертвое дитя, так мы относимся к человеку. Он рождается в нашей голове и продолжает там жить, не выходя оттуда. И вот вопрос который леденит кровь – «но кто же тогда там!!!». Увы, он нам не по плечу.

Откройте самую смелую научную книгу и вы прочтете черным по белому что всему предшествует опыт. Надо сначала завести детей и потом узнать что они такое. Вы спрашиваете что такое лошадь и вам эту лошадь показывают, вот изучай! Но эта лошадь может оказаться не лошадью, вот в чем вопрос. А как раз она может оказаться человеком а человек слоном, если повезет. Не исключено что наше время прослывет временем изуверства и тупости, что мы часто приписываем далекому прошлому. И все же мы обязаны попытаться дать пристрелку по мишени, которая перед нами – «что это такое там?». Попробуйте представить что ваши руки и ноги вдруг на самом деле деформировались так что вы стали точь в точь Джоном. Или представьте себе паровоз, и потом представьте что ваши руки стали колесами, глаза фарами. Строго говоря во всех случаях концентрации внимания мы состоим их субстрата, который способен принимать любую форму. Откуда же берутся эти формы? Во первых из всего спектра возможных форм. Возьмем глыбу мрамора, из нее может выйти все что угодно.

А какой порядок в этих формах и есть ли он вообще? Есть но не везде, а только в голове в которой он есть. А там он является видимо геометрическим или каким-то еще. Вверх, вниз, вдаль, в глубину. Вот планеты, это астрономические предметы, вот фрукты и овощи, это гастрономические предметы. Но есть еще мир культуры, истории и иже с ним, как быть со всем этим? А тут есть нюансы. Наш Джон условно состоит из множества тончайших оболочек, которые так малу что Джон не толстеет, сколько их не надевай. Разница между ними та что мы как и Джон в этом самом Джоне сидим и видим, и там же где он сам, и в том же что и он, но все как мы но не он. И мы одновременно всегда и там где Джон и там где Ганс. Этот феномен не безграничен. У него есть определенные рамки, которые накладываются нашей доброжелательностью. Мир культуры – это мир друзей, взаимопонимания. Он наглухо закрыт самим провидением от посягательства враждебного. Человек грубый так же мало интересуется культурой как и деньгами вышедшими из употребления. Его место кабак. Мир науки и культуры это подлинное присутствие во всем. Это мириады новых звезд. При этом свежесть восприятия не утрачивается. Вы действительно видите все это первыми. Это та вода в которую нельзя войти дважды.

Кроме предположений о составе феномена нам конечно очень хотелось так сказать посмотреть на него своими глазами, ощутить его непосредственное дыхание. Мы утомлены косвенными утверждениями, это естественно. Таким наглядным феномен предстает в форме человеческой психики. Достаточно заметить что человек замечает в окружающем мире его определенный спектр. Люди разных профессий и возрастов кажутся нам одним человеком в силу его автономности, отрицательно. Все эти параметры однолинейны. Человек определенной профессии имеет пол и возраст и все остальное. Совокупность его свойств такова что она представляется неизменной. Меняются только предметы попавшие в поле зрения. Это разнообразие исходит скорее от нас, притом уровень ознакомления с ними и глубина остаются примерно одинаковыми. Человеку сопутствует один и тот же тип взаимоотношений с миром. Его общее устройство хорошо известно но его необходимо расширить.

Вопрос в том, кто такие они, и кто такие мы, или я в отношении их. При ближайшем рассмотрении этого вопроса оказывается что он запутан таким образом что распутать его нет никакой возможности. Ясно одно, что все что мы видим в поведении других людей просто является нашей собственной копией. Мы приписываем окружающим такие смыслы слов и такую подоплеку поступков что по ним как по книге можно прочитать наши собственные. И это неутешительно. Поэтому фраза, в которой указывается с кем и как поступать относится скорее к состоянию некоего после совершившегося, и никоим образом не следует ставить телегу впереди лошади.

Следующая же фраза отнюдь не призывает к раздаче авансов. Она превращает нас по сути в одно лицо. / Как ты с ними так и они с тобой – первая. Вторая – прощайте и прощены будете./ Если первая фраза как бы выбрасывает вперед, выводя из отношения «я и ты», то вторая снова возвращает нас но уже к одному я, в котором прощает тоже оно. А последняя вообще не очевидна /блаженны нищие духом/. В ней утверждается что блаженство по сути в глубоком смирении. В непритязательности перед самим собой. Когда мы довольствуемся судом сердца, этим малым, которое всегда с нами сколько у нас не отнимай, то мы по сути нищие. У нас нет ничего, даже добродетели. Мы не перед кем!

В этой последней фразе исчезаем и мы сами.

Здесь становится очевидным что даже в элементарных отношениях отсутствуют его составляющие. Не говоря уже о том что субъект и объект являются просто полюсами, а не двумя явлениями. Эти два полюса настолько относительны что кажутся то одним то другим. Другое, как оно ощущается в качестве другого есть более высокая ступень отрешенности, в которую мы впадаем провозглашая познание окружающего мира. В этой отрешенности мы попадаем в мир определенных вещей которые называются предметами а по сути есть сложившиеся матричные отношения стандартного типа. Таинственность и непререкаемость авторитета предмета / он считается символом всякой реальности/ заключается как раз в том что предмет находится в непрерывном становлении. Это идеальное и всегда идеальное совпадение ожидания и ожидаемого. Если бы мы могли остановить верчение предмета в самом себе, мы бы увидели, что это самые слабые места в нашем мироздании. И дело не только в том что предметы стареют, изнашиваются и разваливаются у нас на глазах вместе с теми ценностями которые им предписывают, а дело в том что их природа глубоко символична. Человек – это глубокий символ, и больше ничего. Природу символа в основном составляет целеполагание, то есть интенциональное отношение к предполагаемому предмету. Вы стремитесь к яблоку, и тем самым вы его создаете. Всякое пробуждение оканчивается сюрпризом. Получить желаемое невозможно по той простой причине что там его нет. Желание и есть реальность. В нем совершилось и состоялось то что желалось. Поэтому предмет в качестве символа обволакивает, объемлет желание утверждая его. Никакого расхождения идеала и действительности в сущности нет. Идеалу не надо пробивать себе дорогу, искать воплощения. Он и есть единственное содержание действительности. Предметное место человеческого я является воплощенным идеалом. Как только оно появляется в предметном виде то занимает своеобразное его положение заполняя пустоту в которой мы тщетно искали.

Приложения.

Сознание реальнее присутствует в снах. Связность же бодрствующей жизни является бессознательной.

Сознание присутствует где угодно, в любой точке времени и пространства именно оно. И его содержанием является только его местоположение. Наполнено же оно содержанием однородного бессознательного, состоящего из нескольких элементов, подобно тем которые указаны в древнегреческой натурфилософии.

Феномен есть предмет сознаваемый, а явление – это присутствие сознания перед собой. Сознавать предмет – значит быть им. Многообразие предметов не является действительным. Предмет налицо только один. Присутствовать в месте где расположено несколько предметов невозможно. Границы между предметами плотно прилегают к друг другу и очень тонки. Место и время, в котором оказывается заброшенным сознание являются упорядоченными, то есть они с необходимостью включены в историю.

Сознание является организованным. Ему присущи все живые существа в полной мере. То есть сознание сознает разом из всех точек одновременно. Нет необходимости спрашивать что сознает птица, или сосед, или крокодил в Африке. Мы сознаем тоже что и они, с той лишь разницей что мы осознаем здесь и сейчас. Сознание кажется стабильным потому что наполнено сознанием.

Иногда в нас пробуждется абсолютное чувство что мы видели то что видим и это в точности одно и тоже. Это означает что мы зачарованы предметом, и в нем как в лодке уносимся вдаль оставаясь на месте. По существу мы действительно предвидим событие, точнее следуем вместе с ним без обычной процедуры узнавания а непосредственно. Предметы окружающие нас не неподвижны и не абстрактны, а глубоко погружены в наше Я как основание. Выплывая на поверхность и соприкасаясь с органами чувств они становятся узнаваемыми.

Всем известно что средние века в истории славились своей жестокостью, но несомненно и то что современный мир жесток так же. Современный человек гибнет не от болезней и пуль, а от слов.

Перед нами два образа, один из сновидения. Откуда он? Юнг полагает что часть из них берется из бессознательных наблюдений за окружающим миром. Скажем образ из сновидения имеет свой двойник в настоящем. Это действительно так. Если мы сравним эти два образа то обнаружим что на человеке из сна была та же шапка как у случайного прохожего. И тем не менее это совсем не тот человек, все выглядит как то иначе. Смыслосодержание этого образа иное. Можно предположить что мы в сновидении имеем дело с необычной для бодрствования природой предметов, которая раскрывается только сознанию, стихией которого являются сновидения. В сновидении мы имеем дело с синтетическими предметами. И это совсем не значит что предмет тот, или в нашем случае образ состоит из наложения одного на другое, вроде определенного образа на неопределенный. Дело гораздо сложнее. Факты указывают на то что все подробности образа взяты откуда попало! Вроде игры для детей где можно одеть корову в пальто и приставить ей куриные ножки. Люди часто жалуются на бессмыслицу которой сопровождаются их сны. Но это не бессмыслица. Это и есть настоящая реальность. Если мы видим в сновидении фрагмент из будущей жизни то это будет настоящий фрагмент, мы его узнаем когда это случится. То что будет перед нами и то что уже было в сновидении совпадают до того как совпали! Наше сознание формирует образ в обратном смысле. Мы сначала переживаем его в самом будущем, из которого оно является, а потом расцвечиваем его в краски настоящего, делая его детали выпуклыми и значащими.

Вернемся к образу, из которого сознание заимствует детали для формирования образа. Мы можем теперь сказать что оно является идеальным и нереально совсем. В нем было только предчувствие образа, способность заглянуть в будущее. Это способность увязать в одно целое настоящее с собственным настоящим. Будущее не там впереди, а как бы посередине. В культуре оно перемещается в прошлое. Оно подстерегает как разбойник в засаде. Детали в образе сновидения всегда независимы и автономны при ближайшем рассмотрении. При этом они в основном носят символический характер. При перемене ракурса они могут совершенно изменятся. Расценивается это как потеря или подмена. Но это только различные стадии их усвоения и в этом отслеживается определенная закономерность. Улучшение качества образа всегда говорит о правильном направлении. Провалы и исчезновение ничего не означают. Ничего означает ничего. Ухудшение говорит о попытке вырваться из сновидения и идентифицировать образ. Окружающий мир наполнен грезами.

Социальность, государственность, глобальность и тому подобное. Как это соотносится с феноменом? Существует ли на самом деле социум, государство, мировое сообщество и прочее. Существуют ли они наполняя смыслом то что им принадлежит? Эти понятия видимо религиозны по содержанию. Усмотреть в них рациональное зерно невозможно. Сила, авторитет и территория – прямые производные их сопереживания. Власть, большой масштаб – все это также им приписывается. По существу это провал, в который вихрем сметает все избыточное сознанию. Провал бесконечности в нашем тревожном воображении представляется мостом, пройдя который попадаешь в другой мир. Как если бы я снял телефонную трубку и мне ответили на том конце провода. Я могу шагнуть из школы в институт, из страны в страну. Я могу интересоваться многим и очень многим. И все-таки проблема не в том чтобы пройти по мосту, а в том что под ним. То через что шагаешь. Все происходит. Но происходит очень быстро. Это та самая река, в которую входишь много раз.

Наше краткое повествование закончилось, вернемся к этому еще раз призывая здравый смысл и не пренебрегая связностью. Мы можем наблюдать, как удивительно похожи древний мир и современный, если к ним приглядеться. И это не просто похожесть и удивительное совпадение, и из этого можно извлечь большее, чем обыкновенная мораль.

Эти миру абсолютно идентичны, и в этом состоит главный смысл их существования. Это дает нам надежнейшую опору в восстановлении утраченного и предвидении будущего.

Рейльный, окружающий нас мир искуственнен настолько что веру в его естественность способна еще только поддерживать наука в силу своего авторитета. Естественное и природное в нас и в мире настолько мало и настолько постоянно, вопреки нашей привычке считать это непредсказуемым, что все сферу духа оказываются одинакого и просто доступны технике. Она не представляется более чаем из бензина или чугунным протезом. По преимуществу мы живем совершенно слепой, дикой жизнью. Свобода не может быть дана никому. Это не вакса в баночке. Свободы можно не знать живя в самой свободной стране, и можно потерять ее навсегда обретя. Узлы свободы находятся у нас под рубашкой. Распутать хотя бы один из них – значит пережить всю историю целиком. Получить свободу – это значит завоевать мир.

Вопросом вопросов остается сознание. Необходимо помнить что главная его особенность в том что все совершается в нем самом и внутри него. Это не его недостаток а его достоинство. Красота это его довольство собой. Все видимое и реальное очерчено сознанием, все невидимое и тайное имеет его глубину. Сознание, это точка зрения которую нельзя не разделять пока не угас интерес хотя бы к одной вещи в мире. Сознание есть психическое определение феномена. Вне себя оно имеет только логическую форму. Логика не является операцией сознания, а является единственной предметной формой его существования.

Дата добавления: 2015-08-28