Сценарий многократно перекраивался по ходу съемок.
В эти дни военно-воздушные силы США по приказу президента Джонсона начали массированную бомбардировку Вьетнама, и Джон Леннон потребовал вставить в фильм антивоенную сцену. Магическое слово «Битлз» позволило Лестеру раздобыть танки и солдат-статистов, не потратив на это ни пенни.
Группа, охраняемая военными и техникой, исполняла песню Джорджа Харрисона «Ты нужна мне»[79]. Любовь в окружении танков. Это была новая для «Битлз» символика, и она была обречена на успех.
В Альпах было еще веселей.
– Значит, вы хотите научиться? – Лестер выстроил их на высоченной горе, велев надеть лыжи.
От настоящих лыжников «Битлз» отличались предусмотренными сценарием цилиндрами на головах и совсем не подходящими для занятий спортом черными плащами.
– Хотим! Конечно! – загомонили они.
– Что ж. Это не сложно. Возьмите палки. – Лестер зашел к ним за спины.
«Битлз» подчинились.
– Расставьте ноги чуть шире плеч… Я сказал, чуть шире, Ринго, а вовсе не «сесть на шпагат»! Так, так. Хорошо. Согнули колени. Сгруппировались… Готовы?
Ринго обернулся.
– А дальше что?
– Дальше-то? А дальше – вот что!
С этими словами Лестер одного за другим быстро спихнул их с горы.
– Эй! Эй!.. – закричал Пол, пытаясь остановиться, но скорость стремительно увеличивалась.
– Берегись! – со свистом пролетел мимо Джордж.
Ринго от ужаса забыл все слова и вспомнил только одно:
– Лыжню! Лыжню!!!
Джон катился молча, но, поравнявшись с Полом схватил его за шарф. И дальше, к подножию, они кубарем покатились вместе.
Выбравшись из сугроба и глядя на крошечного Лестера наверху, Джон злобно погрозил кулаком. Когда они поднялись, режиссер, вне себя от счастья, прыгал вокруг камеры: «Какие кадры, какие кадры!..»
Месть «Битлз» была ужасной: на следующий день точно такой же курс обучения они провели с Эпштейном.
Часть сцен снималось в Лондоне. В перерывах «Битлз» регулярно курили марихуану. Лестер тратил немало времени на то, чтобы привести их в сознание. Случалось, явившись на съемочную площадку после бурно проведенной ночи, они не понимали, что от них требуют и не реагировали на угрозы режиссера, а только тыкали пальцами в никуда и непрерывно смеялись.
А однажды Джордж, Джон, Патти и Синтия испытали действие и более сильного наркотика. Вечером, после съемок, они были в гостях у своего дантиста Эрика Казинса. Разливая кофе, его подружка, не предупредив, добавила в чашки порошок ЛСД.
Первым что-то не то почувствовал Джордж. Точнее – увидел:
– А почему ты до сих пор не познакомил нас с этой прелестной девушкой? – спросил он Эрика, показывая на включенный розовый торшер.
Патти беспокойно оглянулась и, встретив взгляд Джорджа, испугалась:
– С ним нехорошо, – сказала она остальным. – Нам нужно домой.
Они стали собираться, но Эрик остановил их:
– Что вы, вам нельзя выходить из дома, это опасно! Вы приняли сильный галлюциноген…
– С какой стати? – уставился на него Джон.
– Я думал, нам будет весело…
– Свинья! – рявкнул Джон. И они покинули этот дом, не прощаясь. Только Джордж пытался извиняться перед торшером за столь скоропалительный уход, и Джону пришлось выволочь его силком.
– О! А где моя машина? – дурашливо улыбаясь, спросил Джордж на улице.
Тут наркотик начал действовать уже на всех.
– Да вот же она! – истерически закричала Патти и потащила Джорджа обратно в подъезд.
– Джон?! Куда ты?! – кинулась вслед за ними Синтия. В подъезде, отобрав Джорджа у Патти, Синтия принялась осыпать его страстными поцелуями.
Джон пока единственный оставался в здравом уме. Вытащив всех троих на улицу и загрузив машину, он погнал ее за город в недавно приобретенное Джорджем бунгало.
– Ну, ребята, сейчас я начну шутить, – вдруг грозно сказал он, когда машина выкатилась за черту города.
Патти покрепче ухватилась за кресло, думая, что Джон будет демонстрировать высший автомобильный пилотаж. Но вместо этого машина резко сбавила ход и остановилась. Джон обернулся к Джорджу и все так же напористо спросил:
– Ты знаешь, почему у кролика большие уши?
Вместо ответа Джордж четыре раза чихнул и залился смехом.
– Не знаешь?! Никто не знает! Так вот. Потому что он длинноухий! Так-то.
И они поехали дальше.
До бунгало, которое находилось в двадцати минутах езды, они добирались почти два часа. Джон все время шутил, останавливая для этого машину.
Остаток ночи они провели достаточно неординарно. Патти собирала в комнате грибы, Синтия смеялась над ней и объясняла, что это вовсе не грибы, а цветы. Джон и Джордж, играя на воображаемых мандолинах, распевали похабные песни, а в антрактах без аккомпанемента материли воображаемых зрителей.
У Эпштейна в этот период все шло наперекосяк. На съемках он влюбился в американского актера и певца Ди Джиллескай, широко прорекламировал его, как восходящую звезду, но роман закончился отвратительной сценой с поножовщиной.
Брайан убедился, что большинство заключенных им контрактов значительно выгоднее для партнеров, нежели для «Немз». Решив, что и тут он проявляет себя, как полная бездарь, он пригласил в Лондон своего заместителя Питера Брауна, но положения это не спасло.
Брайан перенял от «Битлз» пристрастие к амфетамину и другим транквилизаторам, глотая их горстями. Он даже завел в своем гардеробе специальный пиджак, с дюжиной потайных карманчиков.
Его стала мучать бессонница. Волшебные сны покинули его. Часто по ночам он садился за руль своего нового серебристого «Бентли» и ехал в клуб «Клермонт», проводя там ночь за игрой в карты и проигрывая до двадцати тысяч фунтов…
Тем удивительнее было, что и фильм «Help!»[80], и одноименный альбом, и даже книга мемуаров Брайана стали чуть ли не главными событиями общественной жизни Великобритании и еще раз подтвердили заслуженность славы «Битлз».
Особый сюрприз приготовил Джордж Мартин.
Когда «Битлз» собрались в студии на прослушивание окончательной фонограммы альбома, они услышали песню «Yesterday» в сопровождении струнного квартета. Мартин, движимый внезапным озарением, пригласил классических музыкантов и наложил их партии на единственную черновую запись этой песни.
Сочетание неуверенного, почти подзаборного побрякивания Пола на гитаре с виртуозной игрой скрипачей Большого королевского симфонического оркестра как бы говорило: и вот опять простой парнишка из Ливерпуля написал то, что войдет в века.
Пол спел «Yesterday» по бумажке. И сколько бы тысяч раз не пришлось ему исполнить эту песню потом, никогда больше не прозвучит она так свежо и трогательно.
«День назад
Было небо голубей в сто крат,
А сейчас его закрыла тень,
И я ищу вчерашний день.
Правда ли,
Часть меня осталась там, вдали,
На безоблачном клочке земли
Ушедших дней моей любви?
Как знать,
Мог ли я ей вчера не дать уйти.
Но я
Верных искренних слов не смог найти.
Я вчера
Был уверен, что любовь – игра,
Но однажды настает пора
Поверить только во вчера»[81].
Джордж и Ринго вообще не слышали эту песню раньше, Джон слышал лишь раз и напрочь забыл, а Пол махнул на нее рукой, считая неудавшейся. Фактически, сейчас все они слушали ее впервые. И обнаружили, что вновь под маркой «Битлз» на свет появилось нечто гениальное.
И критикой, и всеми слушателями поголовно были признаны шедеврами не только «Yesterday», но и ленноновская «Help!» и даже «I Need You» Джорджа.
Во всем этом ощущалась некая пугающая фатальность. «Битлз» могли работать вместе, а могли по отдельности, могли писать серьезно, а могли и левой ногой. Шедевры получались при любом раскладе.
Королева Елизавета объявила о включении Джона, Пола, Джорджа и Ринго в число кавалеров высшей государственной награды – Ордена Британской Империи.
Брайан был одновременно и несказанно горд, и слегка разочарован. Формулировка заслуг «Битлз» была следующей: «За выдающийся вклад в британскую культуру и экономику». Вторая часть в большей степени касалась как раз его. Но он в список почему-то включен не был.
Это было так же странно, как если бы за большие объемы реализации шерсти вместо продавца наградили овец.
Реакция самих «Битлз» была достаточно неоднозначной.
Джордж просто дико захохотал. Сама мысль, что ЕМУ вручают орден, на обратной стороне которого написано «Чрезвычайно Высокочтимая Государственная Персона», казалась ему комичной.
Ринго прослезился, бормоча: «Вот так подарочек моей Морин. Она-то еще раздумывала, стоит ли идти замуж за такого простофилю. А оказалось…»
Пол был польщен. Но что-то в этой ситуации вызывало в нем и чувство протеста. Исполнитель рок-н-ролла ПО ОПРЕДЕЛЕНИЮ не может стать кавалером M.B.E.[82] Это еще одно звено в цепи немыслимых, противоестественных событий, которые с ними происходят.
А Джон пришел в бешенство.
– Чтобы я вступил в банду этих чванливых ублюдков?! – орал он, вспоминая прием в британском посольстве США. – Да ни в жизнь! Я скорее сдохну, чем приму эту фальшивую побрякушку!
Уговоры Брайана были бесполезны.
– Забирайте ее себе, раз она вам так нужна! – бушевал Джон.
Эпштейн «отшутился»:
– «Еврейским педерастам» таких орденов не дают…
Он ожидал, что Джон, почувствовав раскаяние за нанесенную когда-то обиду, пойдет на попятный. Но вместо этого тот смерил его взглядом и процедил:
– Вот и правильно.
На следующий же день в прессе разразилась настоящая буря. Члены палаты лордов заявили, что данное решение королевы подрывает престиж ордена. Гвардейские офицеры, политики и аристократы возвращали свои награды в Букингемский Дворец, объясняя журналистам, что «не желают делить честь с четырьмя вульгарными придурками, при том, что честь эта отныне несколько сомнительна…»
Джон позвонил Эпштейну:
– Я передумал, Брайни. Я приму орден. Пусть их всех от злости понос прохватит…
До церемонии награждения «Битлз» еще отработали очередное американское турне. Они начали его с выступления на нью-йоркском стадионе «Ши». Нововведение этого турне – железная клетка, в которой транспортировали «Битлз». Обыкновенный автомобиль уже не давал полной гарантии их безопасности от обезумевших фанатов.
На стадионе их слушали пятьдесят шесть тысяч зрителей. Это была немыслимая толпа. Рекордным было и количество потерявших сознание девочек.
На этот раз Леннон в некоторых песнях играл на электрооргане. Несмотря на восторженный рев публики, ему казалось, что концерт идет вяло, ведь теперь он не имел возможности прыгать и скакать по сцене, как он делал это с гитарой в руках. И тогда он решил «оживить» выступление другим способом.
В разгар истерии на песне «I'm Down»[83] он вдруг принялся колотить по клавишам локтями, кулаками и даже ногами. Звуки, которые издавал инструмент, были отвратительными. Но эта его выходка выбила ход выступления из опостылевшей колеи. Воодушевились и остальные.
…Со стороны можно было подумать, что к дому Элвиса Пресли везут космический корабль с инопланетянами: бронированную машину с «Битлз» охраняли приведенные в боеготовность войска ВВС. Добравшись до места, военные приняли круговую оборону, а машина с четверкой и Брайаном въехала в ворота.
Раздобревший Элвис стоял на крыльце, окруженный вооруженными до зубов угрюмыми личностями, как догадались «Битлз», мафиози. Сойдя со ступеней, он поочередно церемонно обнял каждого гостя, и они прошли в дом. В гостиную с Элвисом вошел только лысоватый и мешковатый человек.
Он ткнул пальцем в грудь Брайана.
– Эпштейн?
– Так точно, – пролепетал тот, почему-то вытянувшись по стойке смирно.
– Я – Полковник Паркер, менеджер Элвиса. Думаю, нам лучше оставить наших бойцов наедине друг с другом…
Полковник провел Брайана в соседнюю комнату. Со времен службы тот испытывал перед офицерами безотчетную робость. Вот и сейчас он не мог сообразить, о чем можно говорить с полковниками. Но Паркер взял инициативу на себя. Он достал и водрузил на кофейный столик портативную рулетку.
– А? – спросил он Эпштейна.
Брайан обрадованно кивнул. У него отлегло от сердца. Ведь в Лондоне он в последнее время ощущал себя профессиональным игроком.
– По пять, – предложил он.
– Долларов? – пренебрежительно усмехнулся Полковник.
– Тысяч, – уточнил Брайан.
– Забыл предупредить, – невозмутимо сказал Паркер, вынимая бумажник и делая вид, что такая ставка ему нипочем, – игра на деньги карается в нашем штате лишением свободы сроком до пяти лет…
– Нет, нет, нет, – забеспокоился Эпштейн, – мы должны быть дома через неделю!
Паркер удовлетворенно вернул бумажник в карман. И, достав из бара бутылку рома, предложил:
– Может, на глотки?
– Конечно, конечно! – обрадовался Брайан.
– Ну… уговорили, – нехотя согласился Полковник.
Кстати, в армии Паркер не служил никогда. Псевдоним «Полковник» он взял себе для солидности.
«Битлз» уселись на диван и, не отрываясь, смотрели на кумира своей юности. Элвис вел себя странно. Казалось, он забыл о них. Побродив по гостиной, он включил телевизор, убрал громкость и уселся за огромное красное фортепиано. Взял несколько аккордов, остановился, закрыл крышку и поднял с пола подключенную к комбешнику гитару. Провел по струнам и пропел пару строчек из «Отеля разбитых сердец»… Наконец посмотрел на гостей и вдруг заорал:
– Олухи английские!
– Разговаривает! – восхищенно сказал Джон.
– Ха! – Элвис приподнялся и одобрительно шлепнул Джона по затылку.
Джон нахмурился и так треснул Элвиса в ответ правым боковым, что тот еле удержался на ногах. Набычившись и выпятив второй подбородок, он подал Джону гитару:
– А сыграть?
– Неохота.
– А выпить?!
– Другое дело.
– Ну, слава Богу! – обрадовался Элвис. – А я уж думал, мы сейчас будем музицировать… Как насчет русской водки?
– Даже очень, – обрел, наконец, дар речи и Пол.
– Другой разговор, – покивал Элвис. – А давайте-ка, я покажу вам свою коллекцию? – Доставая обшитые изнутри бархатом коробки, он разволновался, как ребенок. – Это значки разных спецслужб. У меня даже есть бляха русского полисмена-регулировщика! Закачаетесь! Такой коллекции ни у кого нет!
Восхищение «Битлз» было настолько искренним, что всякая натянутость в отношениях стала просто невозможной.
Элвис сетовал:
– Мою сценическую карьеру подорвала служба в армии. Зато сколько я оттуда разных значков и блях привез! Вот только знака почетного агента ФБР у меня до сих пор нет. Даже и не знаю, как его добыть…
Азарт коллекционера лучше всех был понятен Ринго, который за необычное колечко был готов отдать последнюю рубашку:
– Мистер Пресли, – говорил он одному из двух Элвисов, маячивших перед его хмельным взором. – Да если бы я мог, я для вас сам в этот значок превратился бы! Ежели только я бы мог, я бы для вас не знаю что сделал! Любую бы службу сослужил…
…Утреннее похмелье не могло испортить им настроения.
– Неплохо погудели, – заметил Ринго.
– Жаль, так и не попели с ним, – заметил Пол.
– Еще чего! – возразил Джон. – Тебе не надоело?
– Конечно надоело. Но это было бы интересно в смысле рекламы.
Очнулся Брайан:
– Мальчики, – предложил он. – А, давайте, говорить журналистам, что вы всю ночь импровизировали – его и ваши песни.
– Врать нехорошо, – напомнил Джордж.
– Но иногда полезно, – парировал Брайан.
Джон вопросительно глянул на Ринго. К удивлению остальных, именно тот, благодаря своей искренности, стал пользоваться у Джона наибольшим доверием.
Ринго пожал плечами:
– А что? Лучше уж мы сами так скажем, чем журналисты придумают. К тому же, у старины Элвиса, кажись, настали не самые лучшие времена. Ему такое вранье даже на пользу будет.
Джон усмехнулся:
– Ладно. Я – не против.
Тем временем Пресли, проснувшись и намотав на раскалывающуюся голову мокрое полотенце, уселся за письменный стол и задумался. «Хорошие ребята, – думал он. – Особенно этот. С носом. Хотел в значок превратиться… Службу хотел сослужить…» Внезапно его осенило.
– Паркер! – заорал он.
Полковник, покряхтывая, спустился к нему.
– Садись, пиши, – приказал Элвис и начал диктовать: – «Директору ФБР мистеру Эдгару Гуверу от агента „Красавчик“.Проведя несколько часов с музыкантами британского ансамбля „Битлз“, информирую Вас о выводах, сделанных мною:1. В беседе английские музыканты неоднократно отрицательно высказывались о политике администрации США во Вьетнаме;2. „Битлз“ признались, что многие свои песни они сочинили находясь в состоянии наркотического опьянения и считают, что именно так данные „произведения“ следует и прослушивать…»
Пунктов было штук пятнадцать. А закончил он письмо следующей фразой: «Надеюсь, я оправдал оказанное мне высокое доверие и заслужил, наконец, знакпочетного агента ФБР…»
У «Битлз» со значками тоже было все в порядке. Двадцать шестого октября они прибыли в Букингемский Дворец, загодя окруженный толпой счастливых поклонников. Целый час одетый во фрак церемониймейстер объяснял, как следует вести себя в присутствии королевы. Легкая нервозность и ощущение нелепости происходящего привели к тому, что они непрестанно перешептывались и хихикали.
– Запомните, джентельмены. Ее величеству не подобает показывать спину, – инструктировал церемониймейстер.
– Укусит, – шепнул Джордж, и они дружно прыснули.
Церемониймейстер удивленно покосился на них.
– Не следует заговаривать с ее королевским величеством первыми. Следует только отвечать на вопросы.
– Как в полиции, – пояснил Джон остальным…
Наконец, подготовка была пройдена, и «Битлз» ввели в тронный зал.
Королева благосклонно кивнула им. Они ответили поклоном. Секретарь зачитал указ. Елизавета II сошла с трона и поочередно приколола к груди каждого подаваемые секретарем ордена. «Рады служить Королеве и Отечеству», – бормотали они ритуальную фразу.
Закончив с официальной частью, Елизавета перешла к неофициальной:
– В последнее время принцесса Маргарет не может говорить более ни о чем, кроме вас и вашей музыки. Вы действительно внесли неоценимый вклад в нашу национальную культуру. Кто из вас старший?
– Я, – отозвался Ринго, чувствуя, что сердчишко у него заколотилось, как у зайца.
– Так это вы организовали столь блестящий ансамбль?
– Не, я пришел последним. Это Джон с Полом.
– Вот как? – улыбнулась им королева. – А давно ли вы знакомы?
Они переглянулись и вдруг, не сговариваясь, синхронно ответили фразой из «Алисы в стране чудес»:
– Тому уж скоро сорок лет…
Сначала на лице королевы появилось выражение удивления, а затем – крайней степени неудовольствия. Глупые шутки не входили в придворный этикет.
Почти сразу ее величество дала понять недостаточно почтительной четверке подданных, что аудиенция окончена.
Джон остался недоволен собственным, чересчур примерным, как ему казалось, поведением в присутствии королевы, и он стал распускать слухи, что перед приемом они обкурились марихуаной во дворцовом сортире. Но ему не очень-то верили.
…Об отце у Джона имелось одно-единственное, но болезненное воспоминание. Фред Леннон вынырнул из небытия, когда Джону было пять лет. Джулия не пустила его в дом в Эдинбурге, а Мими – в Ливерпуле, так что остановится ему пришлось в отеле.
Когда Джулия с Джоном пришли к нему в номер, он хвастался деньгами, которыми были набиты его карманы, и необычайными приключениями, которые произошли с ним за эти годы.
Он клялся и божился, что не собирался бросать семью, что лишь ужасная случайность отдалила его от любимых жены и сына.
– Так вышло, что в порту, в Нью-Йорке, я напился, – рассказывал он. – И не успел вернуться на судно, как эти грязные янки арестовали меня и – бац! – засадили в каталажку. А оттуда, я уж и не знаю почему, отправили на корабль «Либерти». Наверное, только потому, что он английский.
Корабль отплывал в Северную Африку. Там меня сделали помощником кока, паршивой рыжей бестии по имени Сол. Чем-то я не приглянулся ему, наверное тем, что играл на банджо. И этот гад наврал капитану, что я украл с камбуза бутылку виски. А я, клянусь тебе, Джулия, и в глаза-то не видел этой бутылки. Каналья Сол ее, наверное, сам высосал. А я только и думал, как бы побыстрее вернуться к тебе да к сынишке!
И вот, когда мы прибыли в Африку, меня – бац! – и сдали в местную тюрьму. Ох уж и натерпелся я там с этими черномазыми… Просидел там три месяца! Ну, а все остальное время я добирался до Англии. Где я только не побывал! Ведь у меня не было ни пенса, приходилось останавливаться то тут, то там и зарабатывать – на пропитание и на билет хоть куда-нибудь. Я торговал контрабандными чулками, играл на банджо в барах, дрался за деньги…
И вот, наконец-то, я с вами, милые вы мои! Я с вами, и я хочу начать новую жизнь!
Джон слушал отца, глядя на него во все глаза и вдыхая терпкий волшебный запах, который от того исходил.
Но Джулию рассказ мужа не впечатлил.
– Даже если половина из того, что ты рассказал и правда, Фред, это еще не значит, что я сейчас кинусь тебе на шею. У нас уже давно своя жизнь, а у тебя – своя.
– Но, Джулия, я, ей-богу, ни в чем не виноват!
– Уезжай, Фред. Так будет лучше для всех нас…
– Меня зовут на судно, которое плывет в Новую Зеландию, – сказал Фред. – Это не страна, а просто рай земной! Там нет зимы, там не было войны, там нужны толковые ребята, а моих денег хватит на то, чтобы купить приличный дом! Джулия, поедем со мной!
– Нет, Фред, с меня хватит. С тобой я никуда не поеду. К тому же, у меня есть мужчина, которого я люблю…
Ее последняя фраза заставила Фреда передернуться, но он, подавив обиду и ревность, продолжал уговоры. Так они препирались еще долго, словно забыв, что маленький Джон, сидящий в кресле, слышит все это, и сердце его разрывается на части.
В конце концов, они разругались окончательно.
– Что ж, ладно, – сказал Фред. – За себя ты вольна решать сама. Но сына ты должна отдать мне. Там он, во всяком случае, не будет таким худым и бледным. Не очень-то ты тут его балуешь!
Джулия пришла в бешенство:
– Ты еще смеешь меня упрекать?! Ты! Который и пальца о палец не ударил для него все эти годы!
– Ох, ох, ох, что я слышу! Праведная мамаша в гневе. То-то ты – бац! – и спихнула парнишку сестре!
Джулия замолчала, поджав губы. Наконец, она сказала бесцветным голосом:
– Да, ты прав, Фред. Я плохая мать. Пусть Джон сам решает свою судьбу…
– Что? – не понял Фред.
– Пусть Джон решит сам, останется он здесь или поедет с тобой. Он уже давно умеет говорить «да» и «нет».
Фред внимательнее пригляделся к жене.
– Я всегда знал, что ты сумасшедшая, Джулия, – сказал он и повернулся к сыну: – Джон, малыш, ты слышал?
Джон кивнул.
– Я уезжаю в Новую Зеландию, а твоя мама едет обратно в Эдинбург. С кем ты поедешь, с мамой или со мной?
В голове маленького Джона пронеслись картинки из книжки о путешественнике Ливингстоне: бушующее море, обветренные лица матросов, кокосовые пальмы, львы и слоны… А рядом с ним сидел папа. Папа, о котором он так мечтал… И он ответил:
– С тобой, – сполз с кресла и обхватил его колени.
Отец, прослезившись, потрепал его по голове.
Джулия закрыла глаза и посидела так с полминуты. Потом поднялась со стула, присев, поцеловала сына и вышла из номера.
Она уже шла по улице, когда услышала крик Джона: «Мама! Мама! Я передумал! Я с тобой!..»
Он, рыдая, влетел в ее объятия. Он плакал от того, что чуть было не предал ее, и от того, что никогда уже не увидит кокосовых пальм, слонов и попугаев…
К этому визиту Джон, как ему казалось, был готов. Ему сообщили, что сегодня человек, выдающий себя за его отца, появится в его доме.
И вот в роскошную гостиную Джона Леннона, прихрамывая, вошел обрюзгший мужчина с плутоватым выражением лица, в мятом шерстяном костюме.
– Джон! Малыш! Приди в мои объятия! – крикнул он с порога. – А это, что за красотка?! – ткнул он пальцем в сторону опешившей Синтии. – Женка твоя, что ли? Ну-ка, ну-ка, – заковылял мужчина к ней. – Обними-ка, дочка, папашу Фреда!..
Синтия попятилась.
– Ах, вот это кто, – холодно произнес слегка побледневший Джон, поднимаясь. Фред сильно изменился, но что это – не самозванец, не было сомнения. – И где же это ты шлялся последние двадцать лет? Папаша.
– Сынок! Ну, как ты можешь говорить такое?! Твоя мать не захотела, чтобы я жил с вами, и, видит Бог, она же не отдала тебя мне. А я страдал. Я очень страдал… – Фред добрался до стола и, удовлетворенно крякнув, уселся напротив Джона. – Всю жизнь я вкалывал на чужих людей, чтобы заработать на пару жаб. – Он замолчал.
– На пару чего?! – выпучил глаза Джон.
– Жаб, сынок, жаб, – Фред покивал и шмыгнул носом. – На куриц мне было не заработать.
Синтия облегченно усмехнулась.
– Сынок, оказывается весь в отца, – бросила она мужчинам и вышла.
– Норовистая, – заметил Фред. – Прям как твоя мать… Если б она не сказала мне тогда о каком-то другом мужчине, я бы, наверное, еще постарался что-то сделать… Но я был оскорблен… Ты ведь теперь большой, и ты понимаешь, что это такое, когда тебя оскорбляет женщина…
– И с какой целью ты явился сейчас?
– Уж во всяком случае не для того, чтобы просить у тебя денег…
Наступила неловкая пауза. Ее поспешил прервать Фред.
– Я, как всегда, мыл посуду на камбузе, когда услышал, как по радио объявили: «Исполняет Джон Леннон…» Мало ли на свете Джонов Леннонов?.. Но, как только я услышал твой голос, я сразу все понял! Ты поешь точно как я, только немного хуже. Я высунулся на палубу и закричал матросам: «Ребята! Тут, по радио, мой сын поет!» Они спустились ко мне и давай надо мной потешаться: «Да ты рехнулся, Фред, – говорят, – это же „Битлз“! Понимаешь?» А что я должен был понять?
– А теперь понял, да?
– Что понял?
– Что у твоего дорогого сынка, о котором ты и не вспоминал двадцать лет, водятся деньжата.
– Опять ты за свое, – обиделся Фред. – Ничего мне от тебя не надо, кроме того, чтобы ты взял да и вспомнил, что мы с тобой одной крови…
– Для этого надо сделать анализы, – безжалостно бросил Джон. А затем крикнул: – Синтия! Принеси-ка нам чего-нибудь выпить!
Фред пропустил мимо ушей фразу Джона об анализах, а вот на слово «выпить» одобрительно заулыбался:
– Ведь нам и правда есть, чего отметить. А деньги мне твои не нужны. Я, может быть, скоро и побогаче тебя буду. Я как только доказал, что я все-таки твой отец, явился к нам на корабль важный господин да и спрашивает: «Ну, и нравится вам, мистер Леннон, как ваш сын поет?» Я ему честно и отвечаю: «Нравится, конечно. Весь в меня пошел. Только я-то, все-таки, немного получше пою». А он мне сразу – бац! – и бумагу про запись пластинки, а я – бац! – и подписал. Оказалось, этот прохиндей из какой-то граммофонной фирмы. Так что, сынок, уж если ты песнями прославился, то я-то и подавно разбогатею. Я, вот, уже и зубы вставил, на конверт фотографироваться! – Он оскалился и показал новенькие протезы.
– Что ж, папаша, поздравляю и желаю творческих успехов, – криво усмехнулся Джон, разливая принесенный Синтией джин. – Давай-ка выпьем за всех блудных отцов и всех брошенных детей.
Поднявший было рюмку Фред, поставил ее на место.
– Ох и язвой же ты вырос, Джон. Зачем уж так-то?
– А как?! – рявкнул тот.
Фред провел в Уэйбридже трое суток. Дни напролет отец и сын спорили, кто виноват в том, что детство Джона было не самым счастливым. И так и остались каждый при своем мнении. Лед отчуждения не растаял. Между ними не возникло и тени родственной близости. Два взрослых, предельно чужих друг другу человека.
В конце концов Фред покинул сыновний дом. С кругленькой суммой в кармане.
Еще долго после этого Джон оставался выбитым из колеи.
…Турне «Германия-Япония-Филиппины» не принесло «Битлз» ничего кроме разочарований. Они с волнением ждали приезда в Гамбург, им так хотелось пройтись по улице «Полной Свободы», заглянуть в «Звезду»… Но этого клуба больше не существовало, а походить по городу без охраны было невозможно.
В Японии выяснилось, что зал «Будо Кан», в котором они собираются играть, является местной святыней, и ничего, кроме ритуальных боев, проходить там не должно. Какой-то самурай заявил, что если «Битлз» будут играть там, живыми они не уедут… Концерт состоялся. Больше всего «Битлз» были поражены тем, что японцы чинно сидели на своих местах и внимательно слушали музыку. А, возможно, просто чего-то ждали…
Наконец, Филиппины.
Столица Манила встречала «Битлз» почти стотысячной толпой.
Ранним утром Эпштейну приснилось, что его разбудил звонок телефона.
– Алло? – сняв трубку, сонно спросил он.
– Как?! Вы еще в гостинице?! – раздраженно просипел голос на другом конце провода.
– Какого черта?.. – выругался Брайан и, бросив трубку, вновь провалился в сон.
Через минуту звонок раздался снова.
– Алло, – промычал Брайан, не снимая трубку.
Аппарат названивал минут пять. Наконец, из под одеяла высунулась худая белая рука. Трубка исчезла под одеялом.
– Да?
– Что вы себе позволяете?! – верещал все тот же голос. – Я – посол ее королевского величества! Вы должны немедленно отправляться на ланч, устраиваемый женой президента Имельдой Маркос! Вы меня слышите?
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |