Даша завернула за угол здания из серого кирпича и с закругленными окнами еврейской синагоги и вдруг услышала чей-то голос, окликнувший ее по имени. Она обернулась. К ней бежала Светка. Все та же короткая стрижка, модная одежда, улыбка во весь рот.
— А я смотрю, ты или не ты… — запыхавшись, сказала Светка. — Вроде бы ты, но… ты как-то изменилась.
— А ты нет. Все такая же, — ответила Даша.
— Какая?
— Модная, веселая.
— Для печали и грусти я не оставляю места, — засмеялась Светка. — Жизнь прекрасна, вот я и радуюсь.
— Это хорошо. — Даша улыбнулась, но улыбка получилась какой-то натянутой и грустной.
— Ну, рассказывай. Где ты? Как ты?
— Как я? Нормально. Снимаю квартиру, работаю.
— Где?
— В хосписе.
— В хосписе?! — Светка округлила от удивления глаза с густо накрашенными ресницами, брови ее подпрыгнули вверх. — Ты что?! Там можно подхватить любую заразу… Ой, прости! Я, наверное, что-то не то сболтнула.
— Можно подхватить. Но ведь люди работают, и я тоже.
— Я бы не смогла, честное слово.
— Ну, а ты как? С Вениамином?
— Идея сделать из женатого мужчины холостяка показалась мне не совсем удачной. — Светка улыбнулась. — Тогда я передумала и приняла альтернативное решение.
— Какое же?
— Я подумала, что из холостяка сделать женатого гораздо проще и, представь себе, удобнее, — засмеялась Светка. — Вот, готовимся к свадьбе.
— Поздравляю. Надеюсь, выбор удачный?
— Поживем — увидим. А ты как? Не вышла замуж? — спросила Светка и замялась, глупо захлопала глазами, испытывая неловкость за свои вопросы.
— Ты хочешь спросить, вступают ли в брак больные СПИДом? — Даша гордо подняла голову. — Я отвечу: да! Эта болезнь поражает тело, но не душу. А душа остается прежней, она, как и у всех здоровых телом, умеет надеяться, любить и хочет быть любимой. Все как у всех, не считая коварной болезни, перед которой люди часто оказываются бессильными и беззащитными. Ты спрашиваешь, не вышла ли я замуж? Нет. Пока нет.
— Дай-то бог… — сказала Светка и начала прощаться, увидев парня, направлявшегося к ним.
Даша сразу узнала в нем Лешу. Когда-то ее Лешу.
— Ты все-таки его заарканила? — с легкой иронией в голосе спросила она, движимая обыкновенной женской ревностью.
— А ты не врала, что не спала с ним. — Светка нагловато улыбнулась. — Я настояла на том, чтобы он сдал анализы на СПИД.
— Ты всегда отличалась предусмотрительностью, — сказала Даша и добавила: — И нахальством.
— Светик, ну где ты уже зацепилась?
Лешка подошел и поначалу даже не обратил внимания на ее собеседницу. Даша встретилась с ним взглядом. В его глазах читалось удивление, смешанное с чувством вины. Сейчас он выглядел глупо и жалко.
— Здравствуй, — выдавил он из себя и отвел взгляд в сторону, потом поднял его и с сочувствием посмотрел на Дашу.
Ей стало неприятно, и она вдруг поняла, что встреча с Алексеем не вызвала в душе никаких чувств, что ей уже все равно, как он и с кем он. Просто мелькнула грустная мысль, что большая любовь почему-то обошла ее стороной.
— Привет, — ответила Даша совершенно спокойно. — Мне пора. Счастливо!
На ее лице мелькнула чуть надменная и презрительная улыбка. Она повернулась и пошла, оставив в растерянности позади себя двух когда-то близких людей, которые ее предали. С ними Даша пережила лучшие моменты своей жизни, но и худшие тоже.
Глава 39
— Маргарита Ильинична, как вы летом обходились без кондиционеров, если сейчас больным так тяжело в душных палатах? Форточки невозможно открыть, чтобы люди не простудились.
Даша устало опустилась в кресло и вытянула ноги, чтобы немного отдохнуть.
— Вообще-то мы открылись в октябре, — ответила Маргарита Ильинична. — Но и тогда еще на улице тепло было. А что здесь творилось — не передать. Я смогла выбить два кондиционера. Но что такое два для нашего отделения? Ну установят их в торце коридора с двух сторон, ну будем мы открывать палаты настежь. И что? В одной палате кому-то надо переодеться, другой вообще не хочет, чтобы его видели умирающим, третьему на «утку» надо… Я не знаю, где и кого еще просить помочь.
Заведующая развела руками и переложила карточки больных с одного места на другое.
— А вы не были у мэра?
— Была, — махнула она рукой. — Мэр уже был в лавровом венке, когда открывали хоспис. Журналистов куча была, столичные шишки приезжали, а он ленточку «чик» — перерезал, поулыбался голливудской улыбкой на камеру и все. Забыл о нас. Теперь у него другие проблемы, это понятно.
— Я схожу к нему, — решительно сказала Даша. — Я попробую.
— Ты просто напрасно потратишь время и силы, которые надо приберечь.
— Я хочу попробовать. Вдруг получится, — настаивала Даша.
— А я тебе говорю — бес-по-лез-но! Ты это понимаешь?
— Попытка не пытка. Не побьет же он меня за это?
— Ты упрямая как не знаю кто, — по-матерински, по-доброму улыбнулась Маргарита Ильинична.
— Как осел, — засмеялась Даша. — Хотя не знаю, почему об этих бедных животных распустили нехорошие слухи. По-моему, они очень даже милые и симпатичные.
— Как ты, — улыбнулась женщина.
Попасть к мэру города на прием оказалось не так-то просто. Он принимал жителей один раз в месяц по предварительной записи. Но Даше повезло. По графику как раз был такой день, и Даша прошла в приемную, где у нее потребовали паспорт и данные о себе. Секретарь занесла все в компьютер и проверила. Потом Дашу попросили подробно изложить суть вопроса и сообщили время приема.
— Я пришла к вам, Евгений Александрович, с просьбой, — начала Даша сразу, как только поздоровалась и присела.
— Вижу, — сказал мэр, заглянув в бумажку, которую протянула ему секретарь. — Вы из какой-то благотворительной организации?
Он поднял голову и с улыбкой выжидающе посмотрел на Дашу.
— Нет. Я медсестра хосписа, который вы открывали.
— Я помню, что уже беседовал с вашей заведующей по вопросу установки кондиционеров и подсказал, куда следует обратиться. И, насколько мне известно, ей там помогли, выделив средства на два кондиционера.
— Только на два. А у нас в отделении много палат, в которых лежачие больные.
— Я понимаю. Но есть ведь и другие отделения, где пока нет кондиционеров. К сожалению. Я говорю «к сожалению», потому что медицина пока плохо финансируется нашим государством. В хирургии тоже лежат тяжелые больные после операции, но мы ничем не можем им помочь. — И мэр развел руками.
— Понимаете, Евгений Александрович, в хирургии пациенты находятся временно. Вылечившись, они возвращаются домой, в нормальные условия. А у нас они живут. Это их дом. Последний дом.
— Я все знаю, не надо меня учить! — Мэр явно нервничал, но продолжал сохранять маску вежливости на лице. — Поймите, у меня действительно нет на это средств. Вы думаете, я бы не помог, если бы была такая возможность?
— У нас много больных СПИДом. В их палатах мы не решаемся даже форточки открыть. Обыкновенный сквозняк может вызвать простуду, которая не опасна для других людей, но этих убьет. У них почти полностью отсутствует иммунитет.
— Девушка, — вздохнул мэр, — я не намерен слушать лекцию о СПИДе, и у вас на лбу нет таблички «Бюро добрых услуг». За вами целая очередь людей, которые пришли с более важными вопросами, с серьезными проблемами…
— Я тоже по серьезному вопросу. И пока вы не выслушаете меня, я отсюда не уйду, — твердо ответила Даша. — Вы можете себе представить, каково больным в тяжелом, спертом воздухе день за днем? Они не поднимаются с постели даже для того, чтобы оправиться. У каждого «утка» под кроватью, подгузники и клеенки. В таких палатах застоявшийся запах туалета, которым им приходится дышать. И так день ото дня, ночь за ночью. Гниющие зловонные раны, моча, кал, лекарства, рвота, больные, харкающие кровью с кусочками собственных легких…
— Я понимаю вас, понимаю их, но…
— Да что вам стоит им помочь! Я не поверю, что нельзя изыскать хоть какие-то средства! — говорила Даша так горячо, что щеки пылали от волнения.
— Можете не верить, но денег нет. Нет!
— Скоро выборы, не так ли? Неужели вам не хочется заработать лишнюю пару баллов? Я вместе с больными вынесу вам благодарность через газету.
— Да не нужна мне ваша благодарность! — Мэр явно начал нервничать и не заметил, как подобие улыбки сползло с его лица. — Что мне ваша заметка? Вы считаете, что я вцепился в это кресло двумя руками и держусь за него?! Нет, вы ошибаетесь! Оно медом не намазано. Скорее дегтем!
«Вот ты и прилип к нему», — подумала Даша, не собираясь отступать.
— Евгений Александрович, чтобы понять человека, надо поставить себя на его место. Представьте, что вы находитесь в хосписе, лежите в палате, где не только мучитесь от болей и пролежней, но и задыхаетесь от тяжелого воздуха. Вам хочется спокойно и тихо умереть, потому что жизнь уже не радует. В ней остались только мучения и боль…
— Все! — прервал ее мэр. — Освободите кабинет. Считайте, что по своему вопросу вы получили отказ.
— Значит, вам не хочется представить себя на месте больных? Надеюсь, что вы испытали от моего рассказа хоть немного неприятных ощущений. Если вы не хотите даже слушать обо всех ужасах жизни в хосписе, то должны, просто обязаны помочь!
— Я не обязан. Ясно вам?
— А в ваши обязанности входит только ленточки при открытии перерезать?
— А вы наглая. Наглая хамка!
— Можете обзывать меня как хотите, я не обижусь. Но деньги на кондиционеры дайте.
— Я вам человеческим языком сказал, что денег нет. Нет их — и все! Если бы я их печатал, то напечатал бы и дал. А так — нет!
— Я думала, что вы поняли, каково там больным. Но вижу, что вы не хотите понять, в каком они положении. Тогда давайте поедем туда.
— Вы с ума сошли! Меня ждут люди!
— Я пока еще не сошла. Но в тех палатах можно сойти с ума. Что, страшно? Будьте мужчиной, наберитесь смелости, скажите людям в приемной, что вернетесь через час, и мы с вами поедем в хоспис. Я закрою вас в палате с больными ровно на час. Не на день, не на месяц, а всего лишь на час. Уделите нам час своего драгоценного времени. И если вы выдержите там один час, я отстану от вас. Если нет, то вам придется купить кондиционеры. — Даша сложила на груди руки, давая понять, что уходить из кабинета не собирается.
— Девушка, я никуда не поеду! — заявил Евгений Александрович. — А вот вы сейчас уйдете.
— Не уйду, — спокойно и твердо ответила Даша.
— Я вынужден буду вызвать охрану, и они вас выведут!
— Вызывайте. Они смогут вынести меня отсюда вместе со стулом, на котором я сижу, на глазах у посетителей и в канун ваших выборов. Это не сделает вам чести.
— Вот и прекрасно. Пусть выносят вместе со стулом.
— И там ждут журналисты, чтобы все это снять и пустить по всем каналам телевидения, — соврала Даша.
Мэр достал из кармана платок и вытер вспотевший лоб.
— Сколько кондиционеров?
— Хотя бы двадцать для начала, — начала торг Даша.
— Сколько?! — Лицо Евгения Александровича стало красным от негодования и такой наглости посетительницы.
— Вы слышали. Двадцать.
— Пять. Это максимум, что можно. И все равно мне придется кого-то в чем-то ущемить. Вы это понимаете?
— Я же не для своего офиса прошу. Хотя бы пятнадцать.
— Я не могу больше пяти. Просто не могу! — взмолился мэр.
— Тогда пусть выносят меня со стулом. На пять я не согласна.
— Семь.
Даша отрицательно покачала головой и вцепилась в стул.
— Десять, — сказал мэр.
— Спасибо и за это. — Даша поднялась со стула. — Все больные проголосуют за вас, это я обещаю.
Выйдя от него, Даша тут же позвонила Маргарите Ильиничне.
— Вам придется подумать, как распределить по палатам десять кондиционеров, — сообщила она, еле сдерживая ликование.
— Неужели?! Тебе это удалось?!
— Представьте себе, да!
— Не может быть!
— Может! Все в этой жизни может быть, — довольно ответила Даша.
Глава 40
Первым неписаным законом хосписа было табу на любые разговоры о смерти. Даже слово «смерть» и «умер» здесь старались не произносить, хотя каждый больной знал, что они попали туда, где живет Смерть, чтобы рано или поздно с ней встретиться. Вторым было то, что больные не жаловались друг другу на то, что у них болит и как, потому что все испытывали мучительные страдания. Третий неписаный закон возник, когда Даша исполнила последнее желание бабушки Марины, принеся ей букет белых роз. С тех пор больные исполняли последнее желание умирающего. Конечно, бывали случаи, когда люди умирали внезапно или впадали в кому, не успев высказать свою просьбу. Но чаще всего пациенты интуитивно чувствовали приближение конца. Молодая женщина, многодетная мать, умирающая от рака матки, попросила белые босоножки на тонких высоких каблуках, которые так и не смогла купить раньше. Ее просьбу передали мужу, и он принес такие босоножки. Она обула их и попросила не снимать. Было понятно, что женщина хотела, чтобы ее в них похоронили. Потом умер дедушка, попросивший купить ему книгу «Зверобой» Ф. Купера, за которой Даше пришлось бежать за три квартала, чтобы успеть. Еще одна женщина сорока лет попросила белые бусы «под жемчуг». Никто не уточнял, было ли это последнее желание продумано заранее или появлялось внезапно, именно в тот момент, когда люди понимали, что пришло время переступить грань, разделяющую бытие на жизнь и смерть.
Даше передали, что ее хочет видеть Андрей, и она чуть ли не бегом отправилась в его палату. Увидев на полу баночку, наполненную кровянистой жидкостью, она спросила:
— Врач это видел?
— Видел.
— И что он сказал?
— Что у него в шкафу есть запасной халат, тапочки и шапочка, а вот запасных легких, к сожалению, у него для меня не нашлось.
— Не нашлось, говоришь? — улыбнулась Даша.
— Представь себе. Порылся и не нашел. Ну не наглость?
Даша вылила содержимое баночки, с ужасом заметив, как много в нем кровяных темных сгустков.
— Теперь порядок? — спросила она, ставя чистую баночку у кровати.
— Даша, у меня к тебе просьба, — прошептал Андрей хриплым слабеющим голосом.
Даша замерла. «Неужели последняя?» — мелькнула мысль.
— Что мы еще хотим?
— Я хочу, чтобы ты вывезла меня на улицу. Хочу тебе кое-что показать и рассказать, — попросил Андрей, и у Даши немного отлегло от сердца.
— Погода хорошая, — сказала она. — А врач разрешил?
— Пусть только попробует не разрешить! — слабо улыбнулся Андрей.
— Тогда закутываемся — и на прогулку.
С собой Андрей прихватил лист бумаги, свернутый в рулон. Даша везла его в коляске по асфальтированной дорожке, и Андрей поднял голову, подставляя лицо навстречу косым лучам солнца.
— Действительно прекрасная погода, — сказал он. — И небо чистое-чистое. Наверное, в этом году будет ранняя весна.
— Хотелось бы, — ответила Даша. — Надоели уже холода.
— Давай здесь постоим.
Даша присела на деревянную скамейку, которая была уже совсем сухой.
— Видишь людей за забором?
— Вижу.
— Когда раньше я выходил на прогулку, то наблюдал за их реакцией, когда они проходят мимо хосписа. Вот смотри, смотри, Даша. Прошел мужчина. Он увидел меня, отвел взгляд и ускорил шаг, торопясь проскочить мимо этого страшного места. Он сделал вид, что никого не видел, и постарается поскорее забыть обо мне. А вон те две женщины с любопытством посмотрели на меня и принялись перешептываться. Наверное, они теряются в догадках, чем болен этот молодой парень в инвалидной коляске. Они тоже постарались быстрее пройти мимо. И так все. Каждый думает, что это место не для него, что участь парня в коляске его никогда не постигнет. И я их не осуждаю. Наверное, будучи на месте людей за забором, я делал бы то же самое. И считал так же, как они сейчас. Я никогда не думал, что не доживу до тридцати лет.
— А сколько тебе?
— Двадцать девять.
— Никто не знает, сколько проживет, — сказала Даша. — Подлечишься и поедешь домой.
— Отсюда домой живым никто не возвращался.
— Что, совсем никто?
— Иногда забирают домой родственники по просьбе больных, а так… Впрочем, я попросил тебя вывезти меня на улицу совсем по другому поводу. Скажи, что ты видишь перед зданием хосписа?
— Дорожки, скамейки вдоль них, кустики какие-то.
Андрей развернул свой лист.
— Смотри, я сделал проект озеленения этого пустыря. Больные не должны видеть его, он и так у них в душе. Я ведь по профессии ландшафтный дизайнер. Так вот, я начертил подробный план с альпийскими горками, фигурными клумбами; вот здесь — газонная трава. Но обязательно должен быть полив, иначе трава превратится в колючую щетину. А еще нужна газонокосилка. Без нее никак не обойтись. Думаю, ходячие больные смогли бы и высаживать цветы, и ухаживать за ними, и косить траву. Представляешь, Даша, что будет, если у людей появится стимул? Сначала нужно будет посадить семена в землю, дождаться, пока проклюнутся первые робкие ростки, потом их надо поливать, пропалывать и ждать, когда растения зацветут. Когда там думать о… плохом? Надо будет жить и ждать.
— Идея хорошая, — согласилась Даша. — Даже замечательная. А твой проект прямо сногсшибательный. Но на все это нужны немалые средства.
— Вот поэтому я рассказал все именно тебе.
— Почему мне?
— Только ты сможешь воплотить мою мечту в жизнь, — сказал Андрей, с надеждой глядя в ее глаза.
И Даша поняла, что это и есть его просьба. Последняя просьба.
— Это будет нелегко, но я исполню твое желание во что бы то ни стало, — сказала она, не отводя глаз.
— Ты мне обещаешь?
— Обещаю.
— Я тебе верю, — ответил Андрей, протягивая Даше лист с проектом. — Теперь я спокоен. Давай вернемся в отделение. Мне что-то стало холодно.
Даша помогла ему раздеться и лечь в постель. Она укутала его одеялом, заговорщически подмигнула и уже открыла дверь, собираясь выйти, когда Андрей закашлялся. Она резко повернулась и увидела, как он потянулся за баночкой, собираясь сплюнуть, но из его рта хлынули на пол большие сгустки крови.
В этот вечер после смерти Андрея на душе у Даши было особенно тоскливо. Она открыла ноутбук и просмотрела почту. Писем от Сергея по-прежнему не было. «Почему, собственно говоря, он должен мне писать? — думала она, лежа в постели и пытаясь уснуть. — Он написал, когда ему было плохо, одиноко и страшно. Я ответила, пытаясь ему хоть чем-то помочь. Сейчас он подлечился, отдохнул и уже не нуждается ни в поддержке, ни в переписке. Чего же я жду?»
Даша укуталась в одеяло и, не выдержав, тихонько расплакалась. Было жаль Андрея. А еще своих обманутых тайных надежд.
Глава 41
Даша закончила читать последние строки стихотворения:
В терем темный, в лес зеленый, На шелковы купыри, Уведу тебя под склоны Вплоть до маковой зари.
Сегодня вечер был посвящен поэзии Сергея Есенина. «Кажется, получилось неплохо», — думала она под аплодисменты больных в коридорах, медперсонала и слабые хлопки, доносящиеся через открытые двери палат.
— Я купила поздравительные открытки, которые вы заказали, — сказала Даша так громко, как только смогла, чтобы услышали больные в палатах, — и к каждому пакету с открытками прикрепила бумажку с вашей фамилией и сдачу. Все лежит в фойе на столе. Так что готовимся сразу к двум праздникам — 23 февраля и 8 Марта.
Даша поспешила уйти: у нее дико болела голова, а тело трясло как в лихорадке. Она сделала себе уколы прямо здесь, в манипуляционном кабинете, проглотила таблетки, которые носила в сумочке постоянно, и, быстро переодевшись, поспешила домой. Пошатываясь, она вошла в свою квартиру и хотела принять душ, чтобы согреться, но передумала. Силы покидали ее. Она чувствовала себя древней старухой, которая только и может, что с трудом передвигать ноги.
Она не забыла просмотреть почту. Сергей не писал, хотя по всем подсчетам должен был уже вернуться из Европы. Даше не хватало общения с ним. Раздосадованная, она укуталась во все одеяла, что нашлись дома, и свернулась клубочком, пытаясь хоть как-то согреться и унять неприятный озноб. Получалось плохо, и она начала мысленно писать Сергею очередное письмо.
За несколько дней до мужского праздника Даша зашла в палату к Илоне. Было заметно, что болезнь у девушки начала прогрессировать: ее кожа все больше и больше покрывалась ярко-красными высыпаниями, поверхность которых была отмечена серым творожистым налетом.
— Тебе занесли поздравительные открытки? — спросила Даша, поправляя подушку.
— Спасибо. Все передали.
— Уже подписала?
— Конечно. Одну — маме, другую — отцу. Бойфренда у меня, увы, уже нет. — Илона горько улыбнулась.
— Еще не дарила открытку папе? — спросила Даша, чтобы хоть как-то перевести разговор на другую тему.
— Нельзя наперед поздравлять — примета плохая. Пусть лежит в столе… до праздника.
— И то верно, — согласилась Даша.
— Я тут лежала, и мне в голову пришла одна мысль… — сказала Илона и хотела засмеяться, но из-за болезненных высыпаний на лице это получилось плохо. — Я несу полную чушь. «Пришла в голову одна мысль…» А второй, значит, вообще не было?
— И какая же идея посетила нашу разноцветную головку?
— На подоконнике лежат бюллетени о СПИДе. Подай мне один.
Даша осторожно, чтобы не разбудить спящую новую соседку Илоны по палате, потянулась к окну и подала листок, на котором красными буквами горело слово «СПИД», написанное и горизонтально, и вертикально.
— Этот подойдет?
— То что надо, — сказала Илона. — Не уходи, мне понадобится твоя помощь.
Даша подала Илоне маникюрные ножницы, фломастер, клей, какую-то открытку и лист бумаги, а сама присела на краешек кровати у нее в ногах.
Илона что-то сосредоточенно вырезала из бумаги, затем начала писать фломастером.
— Даша, можно у тебя кое о чем спросить? — сказала она, не отрываясь от работы.
— Пожалуйста.
— А если это очень-очень личный вопрос?
— Если очень хочется, то можно.
— У тебя было много парней?
— В смысле?
— В смысле секса, — шепотом сказала Илона, бросив беглый взгляд на соседнюю кровать.
— В смысле секса у меня никого не было, — ответила Даша.
Она пыталась сказать это спокойно, словно все у нее было еще впереди, но ответ прозвучал с явной ноткой грусти.
— Да ты что?! — Илона подняла на нее глаза. — Ни одного?
— Ни одного.
— Ты молодец, Дашка, — с видом знатока сделала заключение Илона. — Если бы я не спала с кем попало, то никогда бы не подхватила СПИД.
— Это как сказать, — горько улыбнулась Даша.
— Ну, не надо спать с кем придется и колоться. Мне казалось, что иметь много парней — это круто. Представляешь, я даже хвасталась перед подругами своими победами. Теперь-то я понимаю, что это было ужасно глупо. Надо было сохранять целомудрие для одного-единственного, вот как ты, и СПИД бы меня не тронул.
— Есть и другие способы передачи болезни.
— А-а, — скривилась Илона, — это редкость.
— Всякое бывает, — задумчиво сказала Даша.
Но Илона была так увлечена своим занятием, что ничего не заметила. Высунув кончик языка, она что-то приклеила на лист бумаги и протянула его Даше.
— Это будет мой талисман, — сказала она, расплывшись в довольной улыбке.
Даша взяла поделку в руки. Илона на чистом листе вертикально наклеила разрезанное на отдельные буквы слово СПИД и сделала надпись:
Счастливого
Пути
Идущим
Дальше!
Внизу она приклеила изображение алой розы с открытки.
— Ну как, нравится мое пожелание?
— Нравится.
— Оригинально, правда?
— Неплохо, — согласилась Даша, подумав, что эта красочная открытка, запечатлевшая страшное слово на красном фоне, напоминала предупреждающий знак об опасности. «Пожелание хорошее, но от него веет грустью», — мелькнула у Даши мысль, но она ничего не сказала.
— Куда эту открытку? — только и спросила она.
— Повесь, пожалуйста, на стену возле моей кровати.
Через неделю Илону уже трудно было узнать. Ее лицо почти сплошь покрылось болезненными гнойными высыпаниями. Как врачи ни уговаривали девушку снять колечки с губы и брови, она не соглашалась. Красные пятна поразили ее длинные пальцы, изуродовали красивые губы и веки, появились во рту и в ноздрях.
Когда Даша вошла в палату, Илона тяжело дышала, приоткрыв рот. У нее была высокая температура, и к руке тянулась трубка капельницы. Она с трудом приподняла веки, узнала Дашу, и на ее измученном лице появилось подобие улыбки.
— Даша, — тихонько позвала она.
Даша подошла, наклонилась и улыбнулась.
— Что, моя хорошая? — спросила она и легко провела рукой по пестрым волосам Илоны. — Тебе что-то нужно?
Илона глазами сказала: «Да».
— Что ты хочешь?
— Закурить, — попросила Илона тихо, еле шевеля губами.
— Только не это, — ответила Даша. — Ты представляешь, что будет, если врач унюхает запах табака в палате? К тому же ты здесь не одна.
Даша посмотрела на женщину, лежавшую на соседней кровати.
— Я хочу… курить. У меня… есть… одна сигарета… Последняя, — едва слышно сказала Илона.
— Пусть курит, — раздался голос худенькой женщины, которая услышала просьбу девушки. — Нельзя отказывать.
— Я иду на преступление, — сказала Даша, открывая форточку и ясно понимая, что это последнее желание Илоны.
Она укутала женщину одеялом и подоткнула его со всех сторон. Потом достала из косметички Илоны сигарету. Девушка попросила приподнять ее, и Даша села в изголовье, подняла подушку повыше, обняла Илону и прикурила сигарету. Илона слабо затянулась и выпустила легкое облачко дыма, в недоумении закружившееся в тишине больничной палаты, среди непривычного запаха медикаментов.
Даша посмотрела на свою руку, которой придерживала Илону за плечи, и увидела, как из тела девушки сквозь ее пальцы просачивается кровавая слизь. СПИД забирал жизнь Илоны, и Даша невольно подумала, что скоро и ее ждет та же участь. К горлу подкатил ком от жалости и обиды на несправедливость жизни и горечи разлуки с Илоной. Переведя дыхание, Даша, слегка покачиваясь, начала тихо читать первое, что пришло в голову.
Мир забывает тех, кому не повезло. И если ты промазал на дуэли, забыл свой кортик на чужой постели, упал с коня или сломал весло — спасенья нет. Тебя забудет мир. Без вздоха, сожаления и плача. Свою удачу опроверг кумир. Таков закон. Да здравствует удача!
Уже потом, вынимая сигарету изо рта Илоны, Даша подумала, что надо было почитать что-то другое, более оптимистичное, но, взглянув на девушку, поняла, что та не слышала ее слов. Она впала в кому.
Ближе к вечеру Даша зашла в палату интенсивной терапии, где лежало неподвижное тело Илоны, подключенное к аппаратуре, и застала здесь ее мать. Женщина была какой-то притихшей, поникшей и постаревшей. В глазах ее стояли слезы, которых она на этот раз не стыдилась.
— Я принесу вам вещи, — сказала Даша.
Она нашла в столике Илоны ее косметичку, две открытки, адресованные родителям, деньги и записку: «Мама, прости меня!» Собрав все, Даша передала вещи матери Илоны, положив сверху записку. Женщина тихонько заплакала, уткнувшись лицом в последнее послание дочери. Потом подняла на Дашу красные от слез глаза.
— Скажите, она говорила… обо мне? Винила меня в чем-то?
— Илона не знала, какие у вас руки.
Женщина недоуменно посмотрела на Дашу.
— Вы же не прикасались к ней… А Илона хотела совсем немного: чтобы вы гладили ее по голове, заплетали косички, целовали на ночь. Она так и не узнала, какие у вас руки. Теплые? Холодные? Мягкие? Грубые? Нежные?
— Я всегда считала себя хорошей матерью, — в отчаянии сказала женщина, и из ее глаз снова покатились слезы.
— Мало СТАТЬ матерью, надо ею БЫТЬ, — ответила Даша, и ее слова прозвучали с шокирующей ясностью и даже несколько жестоко.
Даша повернулась и вышла из палаты. Она быстро пересекла длинный коридор, зашла в палату, где недавно лежала Илона, сняла со стены ее талисман и еще раз перечитала:
Счастливого
Пути
Идущим
Дальше!
Даша бережно свернула его и спрятала в свою сумочку, решив, что талисман Илоны теперь по праву принадлежит ей.
Глава 42
Сергей подскочил в постели ночью в холодном поту. Снилось что-то ужасное, жуткое. Он уже не помнил, что именно, но было нечто, что его напугало, — это он понял по ощущению от сна. Сергей набросил стеганый халат и вышел покурить. Застыв, он просидел час, может, два, а возможно, и больше — он потерял счет времени. Ночное небо только-только начинало сереть, когда он резко поднялся с кресла, вернулся в номер, наспех почистил зубы и принялся бросать свои вещи в огромную сумку. Потом оделся и взглянул на мирно спящую Элю. Она ничего не слышала и безмятежно спала, рассыпав по подушке свои шикарные волосы. Сергей положил деньги на тумбочку у кровати и, бросив на подругу последний взгляд, тихонько вышел, прикрыв за собой дверь. Он не стал ее будить. Зачем? Ему не хотелось объясняться с этой красивой куклой, которая завтра же будет преспокойно спать рядом с другим мужчиной. Не хотелось типичных и нудных женских вопросов типа «Почему?», «Как ты мог?». Он ей ничего не обещал, поэтому не испытывал угрызений совести и жалости.
Тормознув машину с желтыми шашечками, Сергей уже через сорок минут был в аэропорту. Он возвращался на родину. Его больше не терзали сомнения. Теперь он знал, что ему надо срочно сделать.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 108 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |