Период реформ был подлинной школой для Ивана IV. Его захватили смелые проекты реформ. Но он по-своему понимал их цели и предназначения. Грозный рано усвоил идею божест­венного происхождения царской 5 страница

Иван IV распорядился отвести место в центре столицы и на нем построить Печатный двор, выделил щедрое жалованье пе­чатникам. Первым известным по имени московским печатни­ком был Нефедьев. Но он так и не смог реализовать своих зна­ний и навыков. В качестве главного мастера на Печатный двор был приглашен кремлевский дьякон Иван Федоров. Его по­мощником стал Петр Мстиславец. Федоров, очевидно, прошел хорошую школу у приглашенных в Москву иностранных мас­теров. Ко времени вступления в должность он был уже зрелым мастером. 19 апреля 1563 г. первопечатники приступили к пе­чатанию «Апостола», а 1 марта 1564 г. завершили дело. По сво­им полиграфическим качествам «Апостол» значительно пре­восходил ранее изданные московские книги. Федоров принад­лежал к числу наиболее образованных русских людей своего времени и ставил целью издать исправленный текст «Апосто­ла», для чего надо было привлечь различные рукописные спи­ски, устранить ошибки, уточнить перевод. Исправление древ­нерусского канонического текста по греческим оригиналам вызывало яростные споры в Москве со времен суда над Макси­мом Греком. Иван Федоров продолжил традицию Максима, что вызвало подозрения ревнителей старины. После смерти Макария ортодоксы из числа бояр и иерархов стали, по призна­нию печатников, притеснять их. Тем временем Иван IV учре­дил опричнину и наложил контрибуцию на земщину. Земская казна опустела, и Печатный двор надолго лишился субсидий. Иван Федоров уехал за рубеж, где продолжал печатать книги. Свой отъезд первопечатник оценил как изгнание. Вину за из­гнание он всецело возлагал на бояр и официальное руководство Церкви. Что касается царя Ивана IV, он проявлял неустанный интерес к западным новшествам в разных областях культуры и военной техники. После отъезда Федорова в Литву московская типография продолжала свою деятельность. В 1568 г. мастера Невежа (Андронник) Тимофеев и Никифор Тарасиев издали «Псалтырь». Тимофеев использовал те же шрифты, что и Федо­ров, но он отказался от принципов исправления текста, котрым следовал его предшественник. После опричнины ИванIV распорядился перевести типографию из Москвы в свою быв­шую опричную резиденцию Александровскую слободу. Невежа
Тимофеев смог в 1577 г. переиздать в слободе «Псалтырь» в но­вом варианте, имевшем явные признаки возврата к стилю Ива­на Федорова (А.И. Рогов). Введение книгопечатания стало I
крупной вехой в развитии русской культуры XVI в. ^J

С образованием империи — Святорусского царства лето­писные работы в Москве приобрели грандиозный размах и од­новременно изменился самый характер русского летописания. Составление летописей было передано Посольскому приказу. Вместе с послушной монарху бюрократией в работе над лето­писью участвовала также митрополичья канцелярия. Местные летописные центры окончательно пришли в упадок. Самым выдающимся летописным памятником времени Ивана IV и митрополита Макария был Никоновский Лицевой свод (его называют так по имени патриарха Никона, которому принад­лежал один из списков свода). Летопись имеет более 10 тысяч листов и 16 тысяч миниатюр (летопись «в лицах», отсюда «Ли­цевой свод»). Первые тома посвящены библейской истории, далее следует хронограф (всемирная история), а затем лето­пись, посвященная собственно русской истории. Авторы свода создали обширную компиляцию, включив в его текст большое количество различных повестей и сказаний. Стремясь подчи­нить изложение единой цели, составители произвольно исп­равляли ранние летописные тексты. Свод эпохи Грозного вы­деляется среди прочих летописей своей крайней тенденциоз- | ностью. Составители свода использовали византийские источ­ники, чтобы соединить историю Византии и Руси. Возникнове­ние Российского царства они старались представить как зако­номерный итог всемирно-исторического процесса. Царь Иван IV был в их глазах прямым потомком и преемником римских и византийских императоров. Вместе с Макарием со­ставлением летописных сводов, ставших своего рода историче­ской энциклопедией Московии, руководил правитель Алексей Адашев. После отставки Адашева просмотром и исправлением летописи занялся Иван IV. Его правка на полях «Царственной книги» и черновиков лицевой летописи имела целью оправдать идеологию и практику самодержавия. Существует мнение, что Грозный занимался летописями в последние годы жизни (СО. Шмидт)⁸⁹. Такое представление нуждается в уточнении. Официальная история царствования Ивана IV доведена лишь до 1567 г. Иначе говоря, монарх не позаботился о том, чтобы осветить события последних шестнадцати лет своего правле­ния. Таким образом, в конце жизни он просто утратил интерес к летописям. Будучи детищем Посольского приказа, офицальное летописание процветало до той поры, пока на бюрокра­тию не обрушились удары опричного террора. Но первые сим­птомы упадка летописания обнаружились раньше. Когда мит­рополит Афанасий без разрешения самодержца ушел в мона­стырь, это немедленно сказалось на летописании. Царские дья­ки перестали включать в свою летопись официальные церков­ные материалы — речи митрополитов при посвящении в сан и пр. Суд над Филиппом Колычевым окончательно разрушил традиционный порядок составления московской летописи. В разгар опричнины Грозный отстранил от работы над лето­писью церковное руководство, а затем приказал изъять приго­товленные летописные материалы из земского Посольского приказа. «Арестованные» летописные материалы были увезены в опричную Александровскую слободу и подвергнуты там ре­дактуре. В опричнине не нашлось людей, подготовленных для продолжения летописных работ. Казнь дьяка Ивана Висковато-го, ведавшего летописным делом, довершила катастрофу. Культурная традиция, насчитывавшая много веков, подверг­лась уничтожению.

Реформам XVI в. сопутствовал расцвет общественной мыс­ли. Крупнейшими публицистами того времени были Иван Пе-ресветов и Ермолай Еразм. Бежавший из России князь Андрей Курбский положил начало русской эмигрантской литературе. Польская реформация не поколебала религиозных убеждений Курбского, но неизмеримо раздвинула его интеллектуальные горизонты. Наблюдая за тем, как протестантские идеи и като­лическая пропаганда теснят православие на Украине и в Бело­руссии, Курбский убедился в том, что православным, чтобы от­стоять свою веру, необходим более высокий уровень образо­ванности. «Мы неискусны, и учиться ленивы, а вопрошати о неведомых (неизвестных вещах) горды», — писал он. Творени­ями «наших учителей чуждые (иноземцы) наслаждаются, а мы гладом духовным таем (худеем от духовного голода), на свои (богатства) зряче».

Царь Иван IV относился к успехам западной культуры и ци­вилизации прагматически. Он старался привлечь в страну анг­лийских купцов, выписывал в Москву иноземных мастеров и врачей, радел о приобретении гаваней на Балтийском море и развитии торговли со странами Западной Европы. Но его док­трина и бесконечные завоевательные войны неизбежно вели к изоляции России от западного мира. Курбский недаром упре­кал царя, что тот «затворил» Русь «как бы во адове твердыни». Считая свое царство главным и последним оплотом истинной веры во вселенной, Иван IV с недоверием относился к западной латинской премудрости. Курбский не уступал ему в ортодок­сальностМаксима Грека князь уяснил, что после падения православного Византийского царства многие бесценные творения отцов цер­кви были увезены оттуда в Италию и переведены там на латин­ский язык. Именно в Италии Курбский пытался искать латин­ские переводы греческих книг в целях возрождения византий­ской традиции. Будучи уже немолодым, писатель засел за изу­чение латинского языка. Православные, писал князь, плохо знают святоотеческую литературу по причине лености и из-за отсутствия славянских переводов. От своего учителя Максима Грека Курбский унаследовал восприимчивость к влиянию византийско-итальянского просвещения и гуманизма. Оказав­шись в Литве, Курбский стал собирать вокруг себя «бакаляров» (ученых людей) и составил обширную программу переводов, включавшую «все оперы» Иоанна Златоуста, сочинения Дама-скина, Кирилла Александрийского и др. Некоторых «бакаля­ров» он отправил в Италию для ознакомления с «вышними» (высшими) науками. Через Дамаскина Курбский пришел к изучению философов, среди которых первое место занимал Аристотель. Князя привлекали также сочинения Цицерона. Собравшимся за рубежом русским людям удалось осущест­вить лишь небольшую часть намеченных планов. Они переве­ли сборник Поучений Иоанна Златоуста под названием «Но­вый Маргарит», начали перевод «Богослова» и других сочине­ний Дамаскина. Судя по подбору сводов и текстов, Курбский и его помощники основательно готовились к прениям с поль­скими антитринитариями (арианами).

Дух веротерпимости и религиозной свободы, царивший в польском обществе, благоприятствовал деятельности право­славных писателей и богословов. Крупным событием явилось издание полного славянского библейского свода — Острож-ской библии (1580 г.). В основу свода была положена новго­родская Геннадиева библия, выписанная из Москвы. Однако в отличие от новгородских текстов, сверенных с латинскими текстами, Острожская библия основывалась на греческих со­чинениях. Среди других в Остроге трудился московский пер­вопечатник Иван Федоров. Князь Острожский, руководивший работой над библейским сводом, использовал греческие руко­писи, привезенные из Италии, греческих, болгарских и серб­ских монастырей. Наметившийся возврат к византийской традиции, имевший место на Украине, со временем оказал значительное влияние на развитие московской православной культуры.

Подавление местных духовных центров, торжество само­державных порядков, отход от византийского наследия не могли не сказаться на развитии русского искусства в эпоху ГрозногПокорение Казани явилось апогеем завоевательных войн Грозного. В честь этого события был сооружен храм Покрова Богородицы в Китай-городе подле главных ворот Кремля. Церковь именовали также Троицким собором ввиду того, что мусульманская Казань после взятия была освящена в честь православной Троицы. Первоначально на Красной площади была построена деревянная Троицкая церковь, на месте кото­рой в 1555-1561 гг. воздвигли каменный собор. Руководили строительством зодчий Барма и псковский мастер Постник Яковлев. Храм, получивший позднее наименование Василия Блаженного, объединял воедино девять храмов-столпов, из которых центральный был увенчан высоким шатром, а во­семь храмов-приделов — куполами.

Решающее значение в строительстве приобрели пристра­стия Ивана IV, определявшиеся опричниной. Покинув Мос­кву, государь решил сделать своей новой опричной столицей Вологду, затерявшуюся в северных лесах. Он лично наблю­дал за строительством вологодского храма Святой Софии (1568-1570). Построенный в подражание Успенскому собору Кремля, этот храм должен был затмить главную московскую святыню.

В эпоху Московского царства идеи государственности при­обрели в живописи особое звучание. Одним из самых значи­тельных произведений московской живописи середины XVI в. была большая, в четыре метра длиной, картина «Благословенно воинство небесного царя», известная также под названием «Церковь воинствующая». Ее тема — завоевание Казани и про­славление победителя неверных Ивана Грозного. Во главе вой­ска государь возвращается из победоносного похода. Перед ним скачет на красном коне предводитель небесного воинства Архангел Михаил. Православное воинство направляется к «Горнему Сиону» (Москве), перед которым восседает Богома­терь с младенцем на коленях. Позади воинства — огненный «Содом» (горящая Казань). На заднем плане — в торжествен­ном шествии движугся православные предки царя от Владими­ра Святославича до Александра Невского и Дмитрия Донского с конными и пешими полками.

Старые фресковые росписи Кремля были уничтожены грандиозным пожаром 1547 г. Работы но их восстановлению развер!гулись в 1547-1552 гг. Красочными фресками были покрыты стены царского дворца — Золотой палаты Кремля. По желанию царя росписью палаты руководил Сильвестр. За мастерами присматривал митрополит Макарий, который сам владел кистью и писал иконы. Митрополит и Сильвестр по­старались привлечь в Москву лучших псковских и новгород­ских мастеровСтоглавый собор указал на московскую традицию как обра­зец для подражания в живописи. Ссылки на Рублева содержали в себе косвенное осуждение манеры, преобладавшей в новых московских росписях. На большее члены собора не могли ре­шиться, так как роспись Золотой палаты была одобрена самим царем. Однако в Москве нашлись люди, не побоявшиеся вслух выразить сомнения, возникшие у многих московских ортодок­сов. Дьяк Иван Висковатый, талантливый и образованный дипломат, три года «возмущал народ» против вновь написан­ных икон. Особое негодование у дьяка вызвала четырехчастная икона, принадлежавшая кисти псковских мастеров Остани и Якушки. Икона иллюстрировала догмат воплощения Христа и предназначалась для семейного храма царя — Благовещенско­го собора. Висковатый отстаивал московскую художественную традицию. Но главный спор касался не художественной, а бо­гословской стороны. Давнее расхождение между новгородско-псковской религиозной культурой, более открытой для запад­ных влияний, и московским ортодоксальным православием вновь дало о себе знать. Через два года после Стоглавого собора московские власти осудили за принадлежность к западной ере­си дворянина Башкина. Воспользовавшись этим, дьяк Виско­ватый открыто заявил, что новые псковские иконы и роспись Золотой палаты заражены той же ересью. Дьяк усомнился в ка­ноничности изображения Христа в виде воина, сидящего на кресте, или нагого ангела, укрытого крыльями. Ему претили аллегории в виде нагих и полунагих фигур, а равно и жанровые картинки, низводившие «божественное» на бытовой уровень. Висковатому казалось недопустимым помещать поблизости от фигуры Христа аллегорическое изображение «блуда» в образе «женки» (женщины), которая «спустя рукава, кабы (как будто) пляшет». (Парадные русские платья имели длину рукава, пре­вышающую длину рук.)

Висковатого обычно считают защитником косной стари­ны. Однако, как отметил Г. Флоровский, смысл спора об иконах был шире и глубже, чем принято думать. XVI в. был временем перелома в русском иконописании, и раньше всего этот перелом сказался в Новгороде и Пскове. Наметился распад старого иконного письма. Икона стала изображать скорее идеи, чем лики. Висковатый уловил перемену и ре­шительно восстал против нее. Дьяка ужаснули не столько но­визна, сколько замысел новой иконографии, возвращение от евангельской истины к Ветхому Завету, к пророческим обра­зам. «Не подабает, — говорил Висковатый, — почитати образ паче истины». В отступлении от византийских образов дьяк усматривал «латинскую ересь», т.е. влияние западных образ­цов живописиПри Грозном в художественных мастерских Кремля были изготовлены новые царские регалии. Среди них наибольшей известностью пользуется так называемая «шапка Мономаха». Историю этой короны традиционно связывают с историей «шапки золотой», принадлежавшей московским князьям. Уже Иван I Калита завещал наследнику парадные одежды («пор­ты») — кафтан, расшитый жемчугом, и «шапку золотую». В раздробленной Руси старшим государем считался великий князь Владимирский, унаследовавший регалии от Владимира Мономаха. Но московские князья могли распоряжаться толь­ко своей короной, так как Владимирским княжеством распо­ряжалась Орда. Василий II завещал Ивану III крест Петра Чу­дотворца и «шапку», которую он в отличие от всех своих пред­ков не назвал «золотой». Иван III впервые мог распорядиться русской короной без оглядки на хана. Но он благословил Ва­силия III крестом Петра, ни слова не упомянув об отцовской «шапке». Как видно, вопрос о регалиях не приобрел актуаль­ности в начале XVI в. Завещание Василия III не сохранилось, но известно, что короной ему служила «шапка Мономаха». По словам австрийского посла, она была нарядно убрана золоты­ми бляшками, которые колыхались, извиваясь змейками. Не­ясно, была ли это московская или владимирская корона. Во всяком случае, она была скроена по восточному, а не визан­тийскому образцу.

Лишь при Иване IV получила официальное признание ле­генда о византийском происхождении царской короны. В сво­ем завещании царь благословил наследника «шапкой Моно­маха», присланной византийским императором Константи­ном из Царьграда. На царской «шапке Мономаха» полностью отсутствовали золотые бляшки, что мешает отождествить ее с «шапкой Мономаха» Василия III. Хранящаяся в Оружейной палате корона носит на себе следы многократных переделок. Ее основа была изготовлена приблизительно в XIV в. в Сред­ней Азии или на арабском Востоке (по некоторым предполо­жениям, в Византии, что менее вероятно). Эта древняя часть шапки состоит из 8 золотых пластин, украшенных тончай­шим сканым узором с зернью. Много позже к древней основе была добавлена вершина с золотым крестом, украшенным крупными жемчужина

Дата добавления: 2015-08-28