Мой вес исчезает. 97 61 страница

Резко поднявшись, он схватил мою руку: "Вы увидите Ваш мозг, человек. Пошли.”

Глава 30

Взгляд назад. Живой мозг

Как я сказал, старик сопроводил своё слово "пошли" вставанием с кресла, а затем он продемонстрировал свою силу, гораздо большую в соотношении с его возрастом. Он взял меня за пояс и притянул к двери. Сразу же поняв, что он намеревается взять меня с собой, я запротестовал, сказав, что не вполне готов.
"Моя шляпа, по крайней мере..." - настоял я, поскольку он не обратил внимания на мою первую просьбу.

"Ваша шляпа у Вас на голове" - ответил он.

Это была правда, хотя я был уверен, что шляпа раньше была повешена на крючок в дальней части комнаты, и равным образом я был убеждён, что ни мой компаньон, ни я сам её не трогали. Не оставляя мне времени на раздумья, он открыл дверь и втолкнул меня в холл, а оттуда - на улицу. Как будто зная город в совершенстве, он вёл меня от дома по уединённой стороне улицы, на которой я проживал, в восточном направлении к деловым кварталам - Западному Ряду. Наш путь привёл нас вниз к реке через Седьмую, Девятую и Восемнадцатую улицы. То и дело пешеходы останавливались, чтобы поглазеть с удивлением на уникальное зрелище: как старый человек ведёт молодого, но они не сделали ни одного усилия потревожить нас. В молчании мы прошли из деловой части города в затемнённый район, в темноту Пятой улицы. Здесь обитатели были победнее. Стали появляться многоквартирные дома и фабрики. Мы были в таком квартале города, в котором незнакомцы, приходящие ночью, были редки, если они вообще появлялись. И я не был уверен, что здесь можно было бы чувствовать себя защищённым в любое время после захода солнца, и в гораздо меньшей степени - находясь в такой сомнительной компании. Я протестовал против такого неблагоразумия, а мой ведущий не реагировал, но вёл меня мимо мерцающих газовых фонарей, которые то и дело появлялись на пересечениях Третьей, Жемчужной, Второй и Водяной улиц, пока, наконец, мы не оказались в темноте на берегу реки Огайо.

Странно, в то время паромы совершали рейс каждые полчаса, и, тем не менее, пароход стоял на посадке как будто по договорённости. Страх начал овладевать мною, и так как мысли мои возвращались к тому вечеру, я не мог понять, как позволил привести себя без крика и сопротивления из моего безопасного дома к реке Огайо в такой компании. Я могу объяснить это приключение лишь тем, что невольно вызвал моего приятеля к выполнению опыта, что он и делал, и что внутреннее сознание гордости и справедливости вынудило меня разрешить ему задействовать его методы. Не разговаривая, мы пересекли реку, и быстро поднявшись на набережную улицу, взяли курс вверх по Главной улице в Ковингтон. Всё ещё будучи ведущим, мой пожилой спутник без колебания шёл вперёд к пересечению Главной и Пайк улиц. Отсюда мы повернули направо. Следуя к последней дороге, мы прошли мимо старого кожевенного завода, который я узнал по старым приметам, и поднялись на холм. Мы продвигались вперёд, пройдя мимо отеля "Нимейр", и вскоре оказались на открытой местности в Лексингтоне. Мы пошли по грязи диагонально к холму Ковингтона. Затем у крутого поворота на дороге, где она кружилась вокруг холма, мы оставили шоссе, и пошли вниз с холма к оврагу, который покрывал нижнюю часть авеню. Мы прошли довольно много с тех пор, как оставили позади себя газовые фонари и тротуары. И теперь, когда мы прошли проезжую дорогу, мы находились на грязном месте на значительном возвышении холма. Оглядываясь назад, я видел бесчисленные огни по всему городу Цинцинатти, Ковингтон и деревни Нью-Порт, сверкающие на большом расстоянии внизу и позади нас.

"Пошли" - снова сказал мой спутник, так как я заколебался. Он повторял только эти слова с того момента, как, рассказав свою ужасную историю, он произнес "пошли!".

Мы спустились с холма на равнину и, наконец, он открыл дверь одинокого бревенчатого домика, и мы вошли. Старик зажёг свечу, которую вытащил из кармана, и мы стали друг против друга.

"Садитесь" - сухо сказал он.

И тогда я заметил, что слабой отговоркой отсутствия мебели в заброшенной комнате дома был одинокий стул грубого вида, ручной работы. Однако я не стал ждать повторного приглашения и в изнеможении безутешно опустился на предлагаемый предмет.

Мой спутник не терял времени, и сразу же приступил к вопросу, который касался нас, рассуждая:

"Одной из бед человечества является перемена мысли со старого на новое русло. Охватить полностью новую идею одним усилием невозможно. Люди ведут людей по цепи мысленного выражения, так же как поколения людей в телесной форме следуют за поколениями. Дитя, рождённое с тремя ногами, есть урод природы, чудовищность, хотя это иногда и происходит. Человек, владеющий новой идеей - это аномальность, нечто такое, что хоть и не представляется невозможным, никогда не появлялось. Почти так же трудно представить себе новую идею, как созданный из ничего новый материал или элемент. Ни мысли, ни вещи не могут быть изобретены, обе должны эволюционировать из предыдущего нечто, с чем они обязательно имеют сходство. Каждая передовая идея, что появляется в человеческом мозгу, есть результат внушения извне. Люди непрерывно продвигаются вперёд и вперёд, с сознаниями, повёрнутыми в одном направлении, вечно взирая вовне и никогда вовнутрь. Вообще никогда не происходило того, чтобы подвергнуть сомнению вопрос обратного взгляда. Сознания стали способны читать впечатления, которые отпечатывались и оставались на субстанции и в субстанции мозговых извилин, но в тоже самое время, они стали неощутимыми для существования самих извилин. Это тоже самое, что и возможность чтения букв манускрипта, который их содержит, без представления необходимости существования печатной поверхности, такой как бумага либо что-нибудь еще вне букв. Если бы анатомисты никогда не оперировали мозг, то человеческое сообщество жило бы и сегодня в абсолютном невежестве относительно природы вещества, находящегося внутри черепа. Вы когда-нибудь задумывались над тем, что ум сейчас не может передать ощущениям конфигурацию или естество субстанции, в которой он существует? Его собственный дом является для него неизвестным. Это следствие того, что физическое существование всегда зависело от изучения внешнего окружения, и поэтому мощь внутреннего зрения остаётся неразвитой. Для человека никогда не считалось необходимым попытаться взглянуть на внутреннее устройство своего тела, следовательно, ощущение чувства сообщает ему лишь то, что находится лишь внутри его собственной сущности. Это ощущение абстрактно, его нельзя описать. Нормальные органы не имеют чувствительного существования. Поэтому ненормальное состояние органа создаёт ощущение боли или наслаждения, но не обнаруживает ничего касающегося явления или устройства поражённого органа. Печень в совершенном состоянии есть как пустота. Нормальный мозг никогда не дрожит и не болит. Рука в состоянии покоя не представляет мозгу очевидности в отношении своего размера, формы и цвета. Человек не может пересчитывать свои пальцы до тех пор, пока некоторые внешние предметы не коснуться их, или они последовательно не надавят один на другой, или пока человек не увидит их зрительно. Человеческий мозг - место знания, в котором сконцентрирован ум - не воспринимаем через органы чувств. Разве не кажется это иррациональным - поверить в то, что сам ум не знает или не может осознать природу своего материального окружения?"

Дата добавления: 2015-08-28