— Да и это может не понадобиться.
— Верно, — согласился Олег. Он повернулся к прелату, тот смотрел на него с бессильным гневом, в то же время умоляюще. — Пожалуй, могу наконец сформулировать, почему я, поступая, по-вашему, как христианин, так и не стал им. Учение Христа — лишь инструмент в руке одной из организаций по исправлению человека, по выдавливанию из него скота и зверя. Понятно, что говорю о церкви? Вы, отцы, говорите, если что недоступно. Я создавал эти инструменты не один раз... одни удачные, другие — нет... Церковь — очень удачный, даже самый удачный инструмент из всех когда-либо созданных. Ее создал Павел, у Павла были неплохие подсказчики. К счастью, среди них уже не было Иисуса, чистого сердцем поэта, который в житейских делах был очень непрактичным и наломал бы дров. В отличие от Павла.
Прелат хмурился, сказал с неудовольствием:
— Меня в Ватикане обвиняют в резкости высказываний, но послушать твои речи...
Олег отмахнулся.
— Я лишь объясняю, почему я, будучи, по твоим словам, христианином в делах и поступках, не объявляю себя им. Знаешь, на самом деле у Бога нет религии. И Бог наш — не христианин.
Прелат отшатнулся.
— Кощунство!
Олег сказал терпеливо:
— А ты сам подумай. Вот прислал он на землю сгусток своей воли, что вошел в невинную девушку по имени Мария, родился уже в телесном облике человека, научился говорить, писить и какать, улыбаться, размахивать ручками, в детстве помогал мужу Марии плотнику Иосифу... вообще-то он к рождению такого сына поднялся уже до столяра, строгать доски. Словом, не только все принимали за человека, но он в самом деле был человеком. И когда начал формулировать правила, исполняя, которые человек стал бы чище, лучше и ближе к идеалу, ориентировался на привычный ему образ жизни окружающих его людей.
Настоятель открывал и закрывал рот, багровый от ярости, то и дело бросал взгляды на прелата, однако тот слушал настороженно.
— Продолжай, — буркнул он, — пока все верно, хотя и коробит отсутствие уважения в твоей речи.
— Уважение есть, — отметил Олег, — нет чрезмерных восхвалений, чем вы все грешите и что коробит умного человека. Так вот, христианство — это слово человека, сформулированное человеком и для человеков... того времени и окружения. Если это и есть слово Бога, то это слово сильно искажено... нет, не искажено, а сильно адаптировано к простым умам окружавших Христа людей.
Прелат подумал, выпрямился, лицо стало значительным.
— Да, пути Господа неисповедимы, — согласился он с достоинством, — не человеческому уму понять их. Мы можем понять только приближенно, по слабым аналогиям.
Олег забросил мешок за плечи, подвигал ими, устраивая между лопатками поудобнее.
— Ну вот и все выяснили! — сказал он легко. — Христианство — один из путей улучшения человечества, согласен — лучший. Но христианство еще не слово Бога, а лишь грубая адаптация к умам тогдашним...
— И нынешним, — быстро сказал прелат. — Разве не видишь, что от того христианства остался только краеугольный камешек?
Олег отмахнулся.
— Это замечательно. Однако лично я могу, как полагаю, усвоить истину и повыше. Во всяком случае, попытался бы. Поэтому мне мало христианства. Я готов к более близкому видению Бога, постижению его замыслов, его идей и желаний. А христианство — да, оно великолепно... для этих людей и этого времени.
Он сделал шажок в сторону двери, прелат открыл рот, намереваясь возразить, как вдруг в келье вспыхнул ослепительный свет. Отец Крыжень ахнул и пал на колени, прелат заслонился было рукой, но свет не жег глаза, даже не слепил. Стена из неотесанных глыб исчезла, взору открылась бесконечная равнина. Зашелестели крылья, и, заслоняя мир, возникла фигура из белого пламени. За спиной красиво и страшно колыхались огромные белоснежные крылья, тоже пламенные. Проявился ангел в белом хитоне до полу, на лице только выделяются глаза, похожие на озера расплавленного золота.
Прелат рухнул на колени вслед за отцом Крыженем, захлебываясь от неземного восторга. Дрожащая рука начала делать крестные знамения. Ангел шагнул вперед, прекрасные золотые волосы красиво падают на плечи, весь облик дышит гордостью и достоинством. Он протянул обе руки вперед ладонями вверх, раздвинул на ширину плеч, и между ними вспыхнула слепящая молния.
Томас прижался к стене, глаза полезли на лоб. По бледному лицу прелата хлынули слезы восторга, счастья и экстаза, он задыхался от счастья и благоговения, Олег же смотрел на ангела с подозрением, насупившись.
Молния в руках ангела превратилась в огненный меч, узкий и длинный. Меч быстро остывал, темнел, проступили вырезанные неземной мощью знаки на лезвии, крестообразная рукоять заблистала драгоценными камнями. В полной тишине слышалось тихое потрескивание да задыхающийся голос отца Крыженя, он захлебывался благодарственными молитвами.
— Это твой, — проговорил ангел таким чистым хрустальным голосом, что у настоятеля и прелата подпрыгнули сердца в неземном блаженстве.
Олег покачал головой.
— У моего лезвие поширше.
— Твой, — повторил ангел звеняще. От него ширился чистый радостный свет. — Сим победиши.
— Не люблю, — буркнул Олег. — Я больше ласковым словом.
— Ласковым словом и обнаженным мечом, — сказал ангел, — добьешься большего.
Олег вздохнул, отец Крыжень ахнул, когда этот нехристь легко взял из простертых рук ангела божественный меч. Ангел тут же шагнул назад, огромные огненные крылья пошли вперед, облегая его тело из белого огня в блистающий кокон. Сияние стало ярче, а Олег, рассматривая меч с оттопыренной скептически губой, буркнул:
— А ножны?
Ангел исчезал в божественно прекрасном сиянии, из чистого света донесся тающий голос:
— Сам...
Олег хмыкнул, повертел меч в руке. Томас ожидал, что отшельник по примеру воинов начнет махать и прыгать, проверяя балансировку, станет делать выпады, надо же привыкнуть к новому оружию, но Олег лишь сдвинул плечами, небрежно подбросил меч... и тот исчез. Прелат бросился к тому месту, где явился ангел, распростерся на холодных плитах, его трясло, он плакал и смеялся, молился и выкрикивал славословья. Олег в задумчивости посмотрел на него, плечи отшельника сдвинулись, он повернулся и вышел из кельи.
Олег легко вскочил в седло, Томас сбежал по ступенькам и замахал руками.
— Ты чего?..
— Пора, — ответил Олег лаконично. Усмехнулся: — Не боись, без тебя не уеду.
Томас проворчал, скрывая испуг:
— Да кто тебя знает. Вон ты какой, оказывается...
— Какой? — полюбопытствовал Олег.
Томас взобрался в седло, повернул коня к выходу из монастыря. Из здания торопливо спешили прелат, настоятель и несколько свободных монахов. Прелат перекрестил отъезжающих широким уверенным жестом, монахи дружно затянули молитву могучими тоскливыми голосами, от которых мурашки побежали по шкуре.
Томас проехал, держа шлем на сгибе руки, ветерок красиво трепал белокурые волосы, нежные, как у молодой девушки. Олег скромно двинулся следом, монахам небрежно махнул рукой, словно отпуская их с тяжелой работы на отдых.
Под копытами сочно трещали зеленые стебли, на солнце блистают, как осколки слюды, блестящие крылья множества стрекоз, прыгают кузнечики, крупные жуки висят на листьях и пьют сок, но Томас посмотрел вперед, и холодная рука стиснула сердце.
Чернота, отброшенная святостью отобранных и записанных слов, наваливается на барьер всей немыслимой тяжестью, прогибает, продавливает, ищет щели. Воздух быстро пропитывается зноем, от близости болота постоянно парит, словно перед грозой, травы и цветы пахнут одуряюще, будто стремятся перебить смрад, который, кстати, ожидает их там, за зеленой чертой. Зелень травы расцвечена голубыми и синими васильками, прозрачнокрылые стрекозы носятся стремительно, хватают на лету только им видимых мошек, зависают в воздухе и подолгу рассматривают копошащуюся внизу живность.
Кони фыркали и отказывались идти в черную слизь, когда за спиной останется зеленый мир с сочной травой, зелеными кустами и деревьями. Томас бранился, твердой рукой направлял жеребца в грязь, тот наконец покорно вздохнул и пошел, брезгливо вздергивая голову, чтобы даже не видеть эту мерзость.
Смрад ударил в ноздри, едва переступили границу между зеленью и слизью. Олег ехал задумчивый, к чему-то прислушивался. Томас спросил с недоверием:
— Ты уверен, что едем хотя бы в ту сторону?
— Не совсем, — ответил Олег, — так, предполагаю... Тебе не кажется, что в этом смраде есть свое очарование?
Томас дернулся от неожиданного вопроса.
— В смраде?
— Да.
— Ты в своем уме?
— Вроде бы, — ответил калика кротко. — А ты никогда не обращал внимания, как мухи кидаются на говно, что ты оставляешь после себя? А ведь сто тысяч мух не могут так уж сильно ошибаться!
Томас сказал раздраженно:
— Так то говно. И мухи!
Темно-фиолетовое небо с широкими синими полосами, но оттенок недобрый, зловещий, у Томаса при взгляде на него пошли мурашки по телу. Темно-багровые тучи, словно осыпанные окалиной, бегут торопливо, будто в предчувствии беды, опускаются опасно низко, еще чуть — и начнут цепляться за кончик его копья. Томас подумал и пристроил копье горизонтально.
— Люди тоже разные, — проговорил Олег после долгой паузы. — И вкусы у них различаются. Я в своих странствиях встречал такие обычаи... гм... Некоторые даже сам придумал и ввел в обиход. Сейчас не знаю, как вывести.
Томас окинул взором бескрайнее море грязи.
— Хочешь сказать, что и это... может кому-то нравиться?
— Наверняка, — ответил Олег убежденно. — Я встречал, встречал... Все зависит от точки зрения. В этой грязи живут черви, личинки стрекоз, пиявки, а там, на островке, который мы оставили, стрекозки и бабочки. Чем они лучше? Червячков Господь тоже творил с тщанием и любовью.
Томас сказал с возмущением:
— Глупости какие говоришь! Лучше потому, что лучше. Господь сотворил мир не для себя, понял? На хрен ему этот мир, он их может столько наделать, что самому станет тошно! Аллах ничего не делает для себя, а все — только для человека, как сказано в первой же суре...
Олег поправил с насмешливой улыбкой:
— Это священники придумали, чтобы не спрашивали: может ли Бог создать такой камень, который не смог бы поднять...
— Неважно, — огрызнулся Томас. — Все сделано для человека! А человек сам выбирает, что ему нравится, а что нет. У нас, как рассказывал полковой прелат, свобода воли. Даже у простолюдинов, представляешь?
— Не представляю, — ответил Олег.
Томас поскреб в затылке.
— Я тоже пока не представляю, — признался он, — но полковому прелату верю.
Олег кивал, вроде бы соглашался, но сказал совсем уж неожиданно:
— А те, кто не принял вашего Господа, могут считать иначе. И вкусы у них могут быть иными... Смотри, видишь вон тот туман?
— Еще бы, — буркнул Томас.
Клочья тумана плавают везде, но там, куда указывал Олег, словно грязное облако осело на землю и уплотнилось под своей тяжестью. Там даже грязь, казалось, просела, хотя туман настолько плотный, что больше напоминал огромный стог немытой шерсти.
Томас зябко передернул плечами.
— Вот чего не люблю, — заявил он, — так это болот этих... туманов!
— Да, — согласился Олег, — в Святой Земле нет ни того, ни другого... Но ты зачем-то вернулся в Британию?
Томас промолчал, со стуком опустил забрало и покрепче стиснул копье. Туман всегда стелется над поверхностью, а поднимается на высоту дерева разве что, когда его много, но чтоб вот куча держалась на месте, не расползаясь, это точно дьявольская магия, недоброе колдовство. А раз так, то благородный рыцарь обязан вступить в бой.
Олег, напротив, остановил коня и в великой задумчивости уставился на грязное облако. Томас тревожно поглядывал то на облако, то на волхва. Тот слишком уж сосредоточен, углублен в мысли. Подкрадется какая тварь, успеет отъесть у калики задницу, прежде чем тот поймет, что его что-то беспокоит.
— Ну и что? — спросил он, не выдержав долгого молчания.
— Хорошее место, — ответил Олег со вздохом.
Томас с великим изумлением обвел взглядом бескрайнее болото, вдохнул смрад и закашлялся до слез.
— Хорошее? Или пробуешь острить?
— Хорошее, — повторил Олег убежденно. — Здесь и есть сердце Оловянных Островов... Тьфу, Британии! Или лучше — Англии.
Томас снова огляделся, морщась от вони, что уже глаза режет, но везде только грязь с изредка торчащими болотными растениями, поднимающимися пузырями нечистого воздуха, да еще кое-где высовываются морды исполинских лягух, что уже давно не лягухи.
— И что? — спросил он тупо.
Олег обвел рукой по воздуху круг, захватив огромный кусок болота.
— Если здесь построить замок... Именно здесь, в этом месте, то это и будет сердце этой страны. И пока его не разрушить до основания, полностью, твоя страна будет жить, твой род не прервется, ты будешь... ты будешь! А такой замок построить можно...
Он углубился в глубокую задумчивость, Томас спросил ошалело:
— Ты что несешь? Нет такого замка, чтобы его нельзя было разрушить до основания!
— Там, под болотом, — сообщил Олег, — исполинская плита, на которой весь остров. Можно замок поставить так, что он пустит корни и свяжет воедино даже те куски плиты, что... откололись. И отплыли. Не спрашивай как, сам не знаю, но острова тоже могут плавать, хоть и медленно. Только вот не представляю...
— Я тоже, — прервал Томас раздраженно, — мы стоим в болоте по конское брюхо, я едва держусь в седле, меня клевали, топтали, грызли, пинали, бодали, лягали, лапали, заплевали с головы до ног... а ты мне про плавающие острова?
— Я про твой замок, — уточнил Олег буднично. Он обвел затуманенным воспоминаниями взором окрестности. — А болото... что болото? И в болоте люди живут. Будешь, к примеру, дрягвой. В смысле, дреговичем. Да и не всегда же здесь будет болото!.. Вот помню, какие здесь леса как-то... И реки...
— В которых ты щук ловил, — прервал Томас злобно. — Ты хоть что-то из тех времен помнишь, кроме пойманной щуки?
— Помню, — ответил Олег серьезно, — вон там был дремучий лес. В дупло одного дуба пчелы столько меда натаскали, что тек по щелям на землю. Я так нажрался, так ужрался, до сих пор вспомнить стыдно. Хоть и приятно.
Томас от злости начал заикаться, а смертельная усталость отодвинулась под всплеском ярости.
— Ты скажи, — процедил он, лязгая зубами, — идем в этот туман или не идем?
Олег хмыкнул, тронул коня, тот вздохнул и медленно пошел, уже грудью раздвигая жидкую грязь. Ноги калики оставляли за собой глубокие борозды, кое-где грязь перехлестывала через высокие голенища.
Кони ступали осторожно, фыркали, прядали ушами. В тумане начали проступать смутные очертания голых скал. Томас в изумлении вскинул руку, чтобы протереть глаза, но железная перчатка лишь звонко скользнула по металлу шлема. Огромные продолговатые валуны с округлыми краями громоздились один на другой, образовывая чудовищную пирамиду, с виду очень неустойчивую. Внизу темнеет нора, но по мере того, как сооружение из камня приближалось, Томас понял, что это не нора, а довольно широкий и высокий вход, два-три всадника проедут свободно в ряд, даже копья наклонять не придется.
Туман расступался, Томас вздрогнул, слева от входа валун оказался фигурой сидящего человека. Томас поначалу решил, что это грубо высечено из камня, но голова изваяния шевельнулась при их приближении, а в глазницах вспыхнул багровый огонь. Олег подъехал ближе, к удивлению Томаса, он держался со спокойным достоинством знатного сеньора.
— Кто посторожит коней? — поинтересовался он.
Существо молча рассматривало его жуткими багровыми глазами. Теперь Томас сообразил, что фигура только напоминает человеческую, а так почти в полтора раза крупнее, с огромной грудной клеткой и короткими ногами, руки достают до земли, а голова размером с пивной котел.
— Кто ты, посмевший?
— Твои хозяева меня знают, — ответил Олег. Он легко соскочил с коня, повод бросил каменному человеку, тот машинально ухватил. — А вот тебя раньше не видел... Ты из новеньких, потому на первый раз прощаю недостаток почтения.
Томас поспешно покинул седло, хотя старался двигаться так же величественно и с достоинством. Повод не бросил, а подал, но каменный человек взял довольно растерянно, багровые глаза уставились в спину Олега.
Олег коротко оглянулся на Томаса и шагнул в темный проход. Под стенами вдоль широкого коридора еще несколько каменных истуканов, абсолютно неподвижных, Томас обходил их опасливо, тот у входа тоже казался сперва совсем неживым. Все фигуры вырублены грубо, небрежно, в них видна сила и мощь, но абсолютно нет изящества, все это очень могучие простолюдины, даже ниже, чем простолюдины, — язычники древних времен, что не смогли рассмотреть в Христе сына Божьего.
Олег остановился, всмотрелся, удивленно развел руками.
— Это что же... Бифрест? Никогда бы не подумал, что он станет таким...
Томас спросил шепотом:
— Что за Бифрест?
Олег отмахнулся.
— Не забивай голову. А то «Отче наш» забудешь... Эй там! А ну-ка веди сюда коней!.. Все-таки лучше верхом.
Через минуту послышался стук копыт, каменный человек подвел коней. Томас поспешно вскочил в седло вслед за Олегом, тот пустил коня вперед, Томас точно так же направил своего следом, страшась оглянуться на каменного исполина.
Широкий тоннель, по обе стороны исполинские, в три человеческих роста, фигуры обнаженных мужчин с львиными головами. Томасу показалось, что морды у львов больно вытянуты, но, возможно, художник их никогда не видел, а обрабатывал камень в соответствии со своим представлением о могучем и страшном. Грубо высеченный туннель, который строили явно великаны, закончился высокой аркой, затем три ступеньки, дальше зал в синеватых цветах, но Томас смотрел только в спину Олега.
Олег ехал с виду спокойный, только Томас, уже зная калику, догадывался о сильнейшем напряжении. Такая же арка впереди, в ней три ступени, а дальше еще арка, и еще, и еще. Кони тревожно пофыркивали, стук копыт разносится пугающе далеко, анфилада залов тянется бесконечно, в каждом вроде бы поднимается на три ступеньки к поверхности, но Томаса не оставляло странное чувство, что, напротив, опускаются ниже и ниже. И, возможно, сверху уже не только пласты земли, но и воды океана.
Пол из отшлифованных мраморных плит, на углах проложены черные квадратики, отчего пол выглядит мозаикой. В самой дальней арке что-то мелькнуло, но когда приблизились, Томас увидел впереди еще арки и все те же одинаковые ступени. Наконец по обе стороны арок начали появляться статуи, сперва из камня, затем из металла, наконец Томас увидел двух лежащих львов, сердце заколотилось сильнее в предчувствии скорого конца тревожного пути.
Глаза у львов закрыты, Олег сказал строго:
— Эй, не спать!..
Томас застыл, когда каменные веки поднялись, на него взглянули яростные желтые, как расплавленное золото, глаза. Один из львов слегка приоткрыл пасть, показывая жуткие зубы.
— Вот так лучше, — бросил Олег. — Надо бдеть!
Когда львы остались позади, устрашенный Томас прошептал горячо:
— Олег! Ты разговариваешь с демонами, как будто это твои знакомые! А то и друзья!
Олег нахмурился.
— Не друзья, а слуги. Их работа бдить, а не спать. И так уже все проспали...
— Жалеешь? — спросил Томас.
Олег нахмурился.
— Кто не жалеет уходящий мир — у того нет сердца. Кто мечтает к нему вернуться — у того нет головы. Но вообще-то, Томас, хоть твоя дикость обычно умиляет, но на этот раз... Сколько раз говорил: демоны — это ваши христианские проблемы, а здесь — древние боги! Еще с тех времен, когда не только вашего Иисуса Христа не было, но и вообще мохнатые звери бродили!.. Совсем уж надо быть неграмотным крестьянином, чтобы все в одну кучу. Хотя, конечно, церковь делает намеренно, что и понятно...
Томас пробурчал:
— Не вижу разницы.
— То-то и оно, — сказал Олег тоскливо, — в этом все проблемы.
Томас ответить не успел, распахнулась массивная дверь, вышли обнаженные до пояса мускулистые люди с волчьими головами, в руках копья, но остановились, рассматривая пришельцев горящими глазами, затем, словно получив неслышимую остальным команду, встали вдоль стены по обе стороны двери.
Олег пустил коня вперед спокойно и равнодушно, стражи вроде бы поколебались, затем поспешно распахнули перед ним обе створки. Томас поехал следом, чувствуя в своих движениях несколько нерыцарскую суетливость.
В зале он с трепетом душевным увидел вместо черного свода яркое звездное небо, ахнул, знакомые с детства звезды все же чуть-чуть неуловимо сдвинулись, образуя странные фигуры женщины с распущенными волосами, быка, исполинской рыбы, кентавра с луком, большой медведицы с медвежонком...
— Смотри под ноги, — услышал он равнодушный, предельно равнодушный голос Олега.
Отшельник покачивался в седле рядом спокойный, неестественно спокойный, даже Томас, изучивший его за странствие, не сразу ощутил предельное напряжение волхва, когда нервы натянуты, как тугие струны, и даже неожиданный кашель за спиной может заставить подпрыгнуть до потолка.
— Да небо... — пробормотал Томас, — малость... языческое.
— Небо как небо, — ответил Олег негромко. — Да и какое небо на этой глубине?
— А мы... глубоко?
— Глубже, чем думаешь. Ничего не понимаю! Раньше эти боги спускались на землю по радуге, таким был Бифрест. Это опять та же разница в восприятии...
Он впал в тяжелую задумчивость, Томас вертелся в седле, как уж на горячей сковородке, не нравится это каменное оцепенение, калика слишком ошарашен тем, что видит, не ожидал, потому и двигается, как замерзающая на льдине муха, водит башкой из стороны в сторону...
— Так это не простые демоны, — спросил Томас, — а из твоих времен?
Олег пробормотал:
— Во всяком случае, не христианские... Но все равно не пойму...
— Чего?
— Герцог же продал душу дьяволу! А при чем здесь старые боги?
Томас проворчал, скрывая неуверенность:
— Какая разница? Демоны и есть старые боги. А старые боги — демоны.
— Увы... Я думал, что их уже вообще нет.
— Дьявол не спит, — отрезал Томас. — Никогда не спит!
Олег вздохнул, дальше ехал молча. Впереди открылась исполинская лестница, по ней могли бы подниматься по пятьдесят человек в ряд, если не больше. Ступени выглядят выщербленными, по обе стороны лестницы пусто, даже нет перил, просто каменные ступени поднимаются выше и выше, и там, на самой вершине...
Томас сглотнул слюну, перевел дыхание, сердце стучит, как у пойманного зайца. Лестница никуда не ведет, а на самой верхней раскорячился громадный золотой Змей. Тусклый свет вспыхивает на покрытом крупной чешуей туловище, оба крыла подняты над головой и застыли, но громадные красные глаза, как почудилось Томасу, следят за ним злобно и неотрывно.
— И что, — спросил он шепотом, — это и есть тот самый змей?
— Который?
— Наш праотец Моисей в пустыне вызвал...
— Моисей был бездетным, — буркнул Олег, — так что никому не праотец. Даже если ты еврей... Правда, Моисей — египтянин. И змея выкопал в песке медного. Размером не крупнее петуха... Я же тебе его показывал...
Его конь, чувствуя неуверенность всадника, так же нерешительно поставил копыто на первую ступеньку, Томас видел, что волхв еще не знает, что делать и как поступать, просто тянет время, пока умная мысль придет в голову, а они, заразы, как назло ни одна не идут, хотя в другое время ломятся стадами непуганого скота.
Кони, послушные воле всадников, поднимались по ступеням все быстрее, звонкий цокот пугающе разносится по всему сумрачному миру. Олег всматривался в Змея, Томас чувствовал великое смятение калики, да и сам ощущал себя сбитым с толку.
Змей все приближался, Томас в неуверенности смотрел на калику, они со Змеем окажутся на вершине этой нелепой лестницы... и тут заметил, что грудь золотого чудовища выглядит более потертой, чем остальные части тела.
Калика подъехал вплотную, сказал несколько резких слов на незнакомом языке, медная грудь дрогнула и начала медленно и со скрипом подниматься.
Конь Томаса задрожал и попятился, Томас удержал его мощной рыцарской рукой, пообещал скормить здешним волкам, если отыщутся.
Олег дождался, когда вход откроется во всю ширь, конь под ним послушно двинулся в медную полутьму. От стен пустотелого Змея идет странный желтый отблеск, лицо Олега стало чужим и жестким, он всмотрелся в смутно маячащий проход впереди, похлопал коня по шее, успокаивая, тот вздохнул и пошел.
Пока ехали внутри Змея, удары копыт едва не оглушали, будто оказались внутри колокола, Томас видел, как Олег поспешно выехал из чудовищного монумента, остановился, то ли ошалелый, то ли в великом затруднении.
Перед ними сумрачная равнина, унылая и безрадостная. Над головой вместо неба только серая полутьма, не поймешь: день или ночь, а скорее всего — ни то, ни другое, а вечные сумерки...
Олег наконец вспомнил, что уже видел такое, тогда еще там впереди река, на которой один-единственный перевозчик Харон... Страна вечного сумрака, безрадостный мир.
Томас услышал далекий шум, повернул голову. Там в полумраке возвышается серый массивный дом из неопрятных гранитных глыб, сложен небрежно, но надежно, так и веет мощью. Хотя когда ветер переменился, от дома пахнуло мочой и нечистотами.
— Это... дом демонов? — спросил он тихонько.
— Демоны в домах не живут, — ответил Олег.
— А ты откуда... — начал Томас и осекся.
Олег неотрывно смотрел на здание, Томас прикусил язык, лучше не узнать чего-то, чем погубить душу.
Дверь со скрипом отворилась, вышли двое кряжистых мужиков с пышными бородами. Один сразу начал мочиться с крыльца, второй перегнулся через перила и принялся блевать. Олег выжидал, когда все закончится, но из первого мощная струя лилась толстым неудержимым потоком, это же сколько бражки нужно было выхлестать, а второй извергал водопады непереваренной еды. Сильно и едко пахло кислотой.
Первый закончил мочиться раньше, подождал второго, но тот то переставал, то начинать извергать снова. Первому ждать наскучило, он отступил, с силой ударил ногой в перила. Дерево затрещало, шест подломился, и блюющий вместе с обломками перил рухнул в зловонную лужу.
Первый довольно загоготал, крикнул в распахнутую дверь. Из здания выдвинулась еще группа лохматых и неопрятных, все гоготали и указывали пальцами на барахтающегося в собственной блевотине. Тот с трудом поднялся на четвереньки, с него текло, будто выбирался из густого гниющего болота. Начал вставать, однако новый приступ рвоты согнул надвое, он наклонился, извергая мощную струю, не удержался и упал вниз лицом.
На крыльце от гогота все тряслось, даже в низких тучах прокатилось эхо, сорвалось несколько камней и, прочертив огненные дуги, исчезло в ночи.
Томас прошептал:
— Это могучие демоны... Очень.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 43 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |