Он подлил в бокалы вина, «Альбариньо де Монсао», легкого на вкус, но необыкновенно хмельного, и вновь откинулся на спинку кресла. За эти годы он почти совершенно облысел, резче прорезались морщины на лбу и вокруг губ, на подбородке зияла глубокая ямка. Но у него был здоровый цвет лица, свободная осанка и довольные глаза.
— А знаешь, — сказал он, — теперь я понимаю, что Фран была права. Когда я читал твою рукопись, все было так далеко от меня. Как эхо, такое далекое, что ты уже не знаешь, ты это крикнул или кто-то другой. Или как будто ты смотришь на фотографию своего давно умершего отца и знаешь, что это твой отец, но не узнаёшь его. Когда я рассказывал тебе о своих приключениях в последние недели в Нью-Йорке и в Сан-Франциско и ты захотел написать книгу, мне эта идея понравилась. Я подумал, что, когда увижу свою историю на бумаге, она станет понятнее и мне самому, что мне откроется ее внутренняя структура, глубинный смысл и я смогу наконец получить ответы на мучившие меня вопросы… Ах, я уже не помню точно, что я подумал! У меня мозги были тогда набекрень. Но как бы то ни было, мы все равно не можем понять ничего из того, что делаем и что с нами происходит, мы не можем даже хранить все это в памяти как свою историю. Рано или поздно она превращается в «историю столетней давности», так уж лучше пусть это будет рано.
«Тогда» — это летом, сразу после его возвращения из Америки. Однажды вечером в дверь моей квартиры на Амзель-гассе позвонили. Я сидел за письменным столом, никого не ожидал, и этот звонок меня удивил. Я нажал на кнопку и открыл дверь подъезда. В век телефона человек отвыкает от неожиданных визитов. Выйдя на лестницу, я посмотрел вниз и прислушался, но не узнал ни руки, опиравшейся на перила, ни приближающихся шагов. Когда он наконец весь появился в поле зрения, на расстоянии одного лестничного марша от меня, я с облегчением вздохнул. После своего сентябрьского визита в Кюкюрон я ничего о нем не слышал, если не считать короткого телефонного звонка из Нью-Йорка, когда он просил срочно прислать ему денег. А с тех пор как Юрген вскрыл присланный им конверт и прочел мне то, что он написал после разговора с Рыжим, я жил в постоянном страхе за него. Его родители ничего о нем не знали, у Эппов он больше не объявлялся и даже не звонил им, и у Ларри и Хелен, адреса которых я узнал через Эппов, тоже.
Мы обнялись. Я сходил в подвал за вином, и он рассказал обо всем, что произошло с ним в Нью-Йорке и в Сан-Франциско, и о Фран, которая ждала его в Лиссабоне. Когда за окнами уже рассвело, я, приготовив ему постель и отправив его в ванную, стоял у окна с сигаретой, переваривая услышанное. Я не просто устал. Я не верил в его счастье. А может быть, завидовал ему? Он сказал, что не может нарадоваться своей теперешней жизни, что Фран — потрясающая женщина, Джилл — просто прелесть, а деньги — подарок судьбы. Он весь вечер вертел в руках свои темные очки, надевал их, спускал на нос, снимал, снова надевал, складывал и раскладывал, кусал дужки.
В Гейдельберг он приехал всего на два дня, хотел навестить родителей и через день улететь обратно. Ему нужно быть очень осторожным, сказал он, эта история еще не успела быльем порасти; может быть, за ним все еще охотятся. За завтраком я сказал ему, что с удовольствием написал бы книгу о его приключениях. Ему эта идея понравилась. Но он просил меня не торопиться: мол, будет лучше, если книга выйдет не сразу, а через годик-другой, и имена и названия обязательно нужно изменить. И он снова надел свои темные очки.
После этого прошло несколько лет. Он изредка звонил мне, а один раз мы встретились с ним во франкфуртском аэропорту. Наброски к книге долго лежали у меня в столе. Когда наконец, около года назад, роман был закончен, я не смог послать ему рукопись, потому что он упорно отказывался давать свой адрес. И вот вдруг недавно позвонил и пригласил к себе в гости.
В аэропорту меня встретила Фран. Я не узнал ее, зато она меня узнала. Я видел ее всего один раз, в Кюкюроне, после праздника, а на фотографии у меня плохая память, и я представлял ее себе совсем иначе. А может быть, она просто стала за это время другой — более солидной. Как и Георг, который изрядно прибавил в весе и стал гораздо спокойней и добродушней.
Время от времени, работая над книгой, я спрашивал себя: «А может, я пишу историю amour fou?»[43] Потом, увидев Георга и Фран в их естественной среде — с детьми, в доме, в саду, за плитой, за столом, за мытьем посуды, — я вспомнил о «морковке», которой, по мнению Фран, нужно довольствоваться за неимением «яблочка». Может быть, amour fou — очень сладкая морковка?
Георг опять вертел в руках свои очки, с которыми не расставался до самой темноты.
— Я тут в твоей рукописи обратил внимание еще на одну вещь, которую в свое время, в реальной истории, упустил из виду. Вернее, просто не понял. Ты описываешь мой разговор с Бьюканеном и его сомнения: не сам ли я тот «кузен», от имени которого к нему пришел? Потом он спрашивает меня: а может, это вовсе и не кузен, а дядюшка? Все верно, так и было. Я вспомнил. Сначала я удивился, что я тебе это рассказал и что ты это запомнил — эту крохотную, нелепую, абсурдную деталь. Но может, она совсем не так уж нелепа и абсурдна. Все это время я был уверен, что Бьюканен застрелил Джо и Профессора из соображений безопасности ради Гильмана, потому что не хотел, чтобы дело дошло до суда и до скандала, который мог серьезно повредить Гильману, потому что ненавидел предателя Бентона, потому что он вообще из тех, кто долго не думает, когда у них в руке пистолет. Короче, по одной из этих причин, а может, но совокупности причин — во всяком случае, что-то в этом роде. И еще я был уверен, что он, собственно, целился в меня, а не в Профессора.
— Он увидел тебя и воспринял это как доказательство того, что ты и есть русский агент, что твоя роль кузена всего лишь легенда для установления контакта с ним и что никакого кузена на самом деле не существует. Ведь так оно и было.
— Зато существовал дядюшка! Дядюшка, о котором меня спрашивал Бьюканен, сотрудник русской разведки, только не в возрасте кузена, а в возрасте дядюшки. Профессор! Понимаешь?
— Нет, не понимаю.
Георг вскочил и принялся расхаживать взад-вперед по террасе:
— Почему Бьюканен спросил меня, не является ли мой кузен моим дядюшкой? Потому что он знал о существовании русского агента преклонных лет, который как раз занимался боевыми вертолетами. Если бы он этого не знал, у него не было бы никаких оснований задавать такой вопрос. Единственное другое рациональное объяснение — это склонность к абстрактному юмору: история с кузеном показалась ему глупой и он решил по-своему выразить, насколько глупой она ему показалась. Но я в это не верю. Конечно, история и в самом деле получилась не очень убедительная и довольно неуклюжая. Но не настолько глупая, чтобы вызвать у Бьюканена приступ абстрактного юмора. И уж если на то пошло, абстрактный юмор — это последнее, что можно себе представить, говоря о Бьюканене. Значит, я все же прав: он знал, что некий сотрудник КГБ в возрасте дядюшки занимается темой боевых вертолетов. Откуда он это знал? — Георг остановился и выжидающе посмотрел на меня.
До меня начала постепенно доходить его мысль.
— Потому что он…
— Вот именно. Потому что он его знал. Он знал его, потому что не Джо, а он сам был этим «вторым продавцом». Они наверняка встречались с ним как минимум один раз. Они, конечно, не представлялись друг другу, но Бьюканен узнал Профессора. И понял, что тот тоже узнал его.
— А кроме того, он знал, что не договаривался с Профессором о встрече, о которой ты сказал ему по телефону. Не важно, насколько неузнаваемой была твоя речь, — во всяком случае, ты был не Профессор.
— То есть что-то было не так. И вот, чтобы выяснить, что именно, он и приехал в аэропорт. А тут появляется Джо.
— И он подумал, что Джо узнал о его сделке с русскими и решил его разоблачить. Поэтому он и отправил его на тот свет. Никакого Джо, никакого Профессора, никаких следов — и никаких доказательств.
Георг стоял передо мной и долго молчал, засунув руки в карманы и глядя на море.
— Меня это потрясло, — произнес он наконец. — Не то, как Бьюканен подвел Гильмана и сколько он, возможно, еще наломал дров, а то, что я, оказывается, могу так легко прозевать главное, приняв его за незначительную деталь.
— Ты имеешь в виду что-то определенное?
— Хелен сказала однажды… — Георг повернулся и посмотрел на меня. — Хотя… ты ведь знаешь все детали, ты же все уже описал. Зачем мне тебе это рассказывать? — Он подошел к столу и поднял бокал. — За Джо Бентона!
Мы чокнулись и выпили. Георг налил еще и опять поднял бокал:
— За безымянного Профессора, который хотел меня научить разрубать гордиев узел. — Потом он сел. — Я еще раз прочел эту историю про Александра Македонского и гордиев узел. Все было так, как и говорил Профессор. Многие пытались развязать этот узел, а Александр разрубил его мечом. Тому, кто справится с узлом, мудрецы предрекали власть над Азией, и это пророчество сбылось на Александре. Правда, в этой Азии он заболел и умер. Надо было ему все-таки не разрубать, а распутывать узел. Любой узел можно распутать. Потому что мы сами завязываем все узлы. — Он рассмеялся. — Нет гордиевых узлов — есть гордиевы петли.
Примечания
Дюранс — река на юго-востоке Франции. — Здесь и далее примеч. переводчика.
Допи (Dopey — в русском переводе Простачок) и Снизи (Sneezy — Чихун) — имена гномов из знаменитого мультфильма Уолта Диснея «Белоснежка и семь гномов» (1937).
Имеется в виду статуя работы Ж. Б. Ами «Аркольский барабанщик» — памятник юному барабанщику Андре Этьену, отличившемуся в битве при Арколе (1796), одному из первых кавалеров ордена Почетного легиона.
Прямо к делу, без обиняков (лат.).
Живо-живо (лат.).
Фридрих II Великий (1712–1786) — король Пруссии.
Крёз (595–546 до н. э.) — последний царь Лидии из рода Мермнадов. О богатстве Крёза существует множество легенд. Имя его вошло в поговорку: «Богат, как Крёз».
Диоген (ок. 412 до н. э. — 323 до н. э.) — древнегреческий философ, который, проповедуя аскетический образ жизни, презирал роскошь, довольствовался одеждой бродяги и использовал для жилья пифос (большой сосуд для вина).
Стаканчика белого вина (фр.).
Дорога государственного значения (фр.) — автотрасса, связывающая между собой крупные регионы страны; в отличие от автомагистрали — бесплатная.
«Влюбленный заяц» (фр.).
«Странноприимцы» (фр.).
Военное положение было введено в Польше в декабре 1981 г. в ответ на волнения, организованные правой профсоюзной организацией «Солидарность», и продлилось до июля 1983 г.
«Аркольский барабанщик» (фр.).
Церковь Всех Наций (англ.).
Церковь Истины (англ.).
«Рождественские елки» (англ.).
«Сигареты» (англ.).
Собор Святого Иоанна Богослова (англ.).
«Собор Святого Иоанна Богослова. Морнингсайд-Хайтс, Нью-Йорк. Крам и Фергюсон, „Хойл, Доран и Берри, архитекторы“, Бостон» (англ.).
«Венгерская кондитерская» (англ.).
Конрад Фердинанд Мейер. Два слова. Перевод Юрия Кансберга.
Как поживаете? (англ.)
Мы раньше не встречались? (англ.)
Что вы делаете у нас в городе? (англ.)
Мандрагора (нем.) — волшебный (человекоподобный) корень; мифическое существо, обладающее волшебной силой.
Мандрагора (англ.).
Рунический знак; руны, рунические письмена. 2. Руна (финское сказание) (нем.).
Поэт. шепот, журчание, рокот, шелест (нем.).
«Будь моим сердечным другом» (англ.).
Вымышленный пес породы бигль, популярный персонаж серии комиксов, созданных художником Чарльзом М. Шульцом.
«Метрополитен лайф» — страховая компания «Metropolitan Life Insurance Company».
«На юг. Линия Лексингтон-авеню». Линия Нью-Йоркского метрополитена «Лексингтон-авеню» соединяет районы Бронкс (на севере). Манхэттен и Бруклин (на юге).
Бронкс — один из пяти округов (районов) Нью-Йорка.
al dente (ит.) — спагетти «на зубок», чуть недоваренные.
технология (Advancing Blade Concept) — концепция усовершенствованной лопасти несущего винта, разработанная американской фирмой «Sikorsky», повышающая экономичность вертолета и позволяющая ему преодолевать большие расстояния без дозаправки.
«Хокум» («Hokum») — американское название советского вертолета Ка-50, известного как «Черная акула».
Бранч (англ. brunch, образовано слиянием двух английских слов «breakfast» и «lunch») — в США и Европе прием пищи, объединяющий завтрак и ланч; он подается между 11 часами утра и 16 часами дня.
«Мермоз-исследования», «Мермоз-разработки», «Европейский вертолетный проект» (англ.).
, Honey (англ.) — здесь: милашка, дорогой и т. п.
«Ослиная шкура» — сказка в стихах Шарля Перро.
«Под этим знаком ты победишь» (лат.) — Эти слова, по преданию, римский император Константин I Великий увидел в небе рядом с крестом перед победоносной битвой с тогдашним правителем Италии Максенцием.
Безумная любовь (фр.).
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |