– Откуда знаешь? – Ганс был рад, что может хоть что-то спросить.
– Я вспомнила книгу. Это была твоя книга, и ты знал ее с детства. Знал почти наизусть и только на корабле вдруг решил, что она – твоя. Пойми, мы решаем самое главное в своей жизни сами, а когда боимся своего решения, то хватаемся за подпорки. За чужие теории, умные книги. Называем их своими…
– Что это за книга? И что ты еще вспомнила?
– Почти все. – Гретель вздохнула, помолчала, глядя в пол. – И то, как я не стала тебя переубеждать тогда, хотя не верила в единственную книгу, не стала, потому что мне самой хотелось в это поверить. Поэтому я не могу тебя держать сейчас – это было бы нечестно. Ты тоже должен вспомнить, сам, не меня же слушать. А книга… в ней, знаешь, герою даруют покой и жизнь рядом с любимой женщиной. Только и там небесные силы не все могут. – Неожиданно она грустно улыбнулась. – Прочитала сегодня, что Хоббсы ведут род от салемских ведьм. И наша миссис Хоббс как раз из них. А мы еще удивлялись, откуда она все знает про нас…
Она встала, подошла поближе, присела на корточки рядом, заглянула в рюкзак:
– Положи рубашку, только аккуратнее, не мни. Когда ты ее еще погладишь. Ты же ведь сам не умеешь…
– Подожди. – Ганс отпихнул рюкзак в сторону. – А как же ты?..
– А что – я? – Она недоуменно подняла одну бровь. – Мне и здесь вполне хорошо. Да нет, ты не думай, мне грустно, мне действительно грустно. Только я не отгрызенная лапа, я буду жить дальше. Не бойся ничего. – Она легко встала. – Поздно уже, тебе очень рано вставать. Они придут до рассвета, а в семь утра должны идти дальше. А тебе еще там поговорить со всеми надо.
* * *
Ганс лежал без сна. Гретель тихонько дышала рядом, по левую руку от него, – он вдруг вспомнил ее слова накануне, что она привыкла в прошлой жизни сама спать справа. Он забывался на несколько минут сном и тут же просыпался опять. Иногда он осторожно подносил руку с часами к лицу и нажимал кнопку. Вспыхивал голубоватый свет: 2:15… 2:42… 2:57. Вставать через пару часов, может, уже не пытаться уснуть?
Он вспоминал книгу, о которой сказала ему Гретель, но всплывали только некоторые яркие картинки. Раскаленные белые улицы. Кавалерийский отряд, пролетающий на рысях под крепостной стеной. Гроза в городе, похожем на город из его снов. И грызущая память о предательстве – которое никогда не искупить.
Он провалился наконец в сон, лежа на спине. И снилось ему, как он бредет ночью по залитой луной пустынной дорожке. Он знает откуда-то, что это происходит то ли в Венесуэле, то ли в Буэнос-Айресе. И навстречу ему выходит из кустов неуклюжий большой зверь с квадратной мохнатой мордой и доверчиво утыкается в коленки.
– Ты кто? – спрашивает Ганс и вдруг вспоминает: – Неужели правда карпинчо?
– Да, конечно, я, – отвечает зверь тихонько. Ганс гладит его по загривку, а карпинчо вздыхает и говорит: – А я тебя тоже знаю, – и называет его другим именем. Ганс неожиданно понимает радостно: да, и правда, его так зовут, – и вспоминает, сам себе не веря, всё, день за днем, что он так долго не мог вызволить из памяти.
Они бредут туда, откуда светит луна, и Ганс говорит и говорит. Волнуясь и перескакивая с одного на другое, он рассказывает все, что случилось с ним и с Гретель.
– Что ж ты делаешь, а? – говорит ему наконец карпинчо. – Я убежал из клетки, но я ведь там был совсем один. А ты?
– Я только хотел все вспомнить, – оправдывается Ганс.
– Ну вот, теперь ты вспомнил, как тебя зовут, – рассуждает карпинчо. – Значит, и остальное вспомнишь. Ты такой большой и умный, а я всего только зверь, видишь, у меня и рук нет, только лапы с перепонками. – Он останавливается и показывает ему лапу. – Но даже я знаю, что предательство – это самое плохое, что может совершить человек.
– Да, – соглашается Ганс, его обжигает стыд. – Нельзя бросать тех, кто тебя полюбил, – и чувствует, как слезы текут по щекам, соленые, как океанская вода.
– Это да. Но ты опять не все понимаешь, – укоряет его карпинчо. – Нельзя бросать того, кого ты любишь. Потому что это твой выбор и ты сам себя предаешь. Ты же ведь уже вернулся домой, сам говорил.
– Да, да! – говорит Ганс и плачет уже взахлеб, и ему радостно и легко, как будто он снова в детстве и его простила мама.
– Ты ведь теперь все вспомнил? – заботливо спрашивает карпинчо и косит на него черным глазом.
Ганс прислушивается к себе и отвечает уверенно:
– Да, всё!
И правда, теперь-то это совсем просто. Он удивляется: как же это можно было забыть, – и улыбается сквозь слезы, и садится на скамейку. А карпинчо встает на задние лапы, и тычется ему головой в плечо, и толкает передними лапами.
– Ганс, Ганс! – снова называет его старым смешным именем.
Он очнулся. Гретель трясла его за плечо.
– Ты проспал, Ганс! Уже скоро шесть, ты опоздаешь на корабль.
Он провел рукой по щеке – мокро. Уткнулся в подушку, незаметно утер слезы, поднял голову и посмотрел в лицо Гретель. Только тревога за него, ни капли обиды или досады. Он улыбнулся, чувствуя, как снова подступают слезы. Произнес медленно, нерешительно ее настоящее имя и увидел, как она вздрогнула.
– Ты спала?
– Я уснула в последний момент, – повинилась Гретель, глядя на него влюбленно и с надеждой.
Он вздохнул и обнял ее:
– Можно я никуда не пойду? Я совсем не выспался, а у нас на сегодня столько дел, – и закрыл ей рот ладонью.
* * *
Они спали обнявшись и не слышали низкого гудка корабельной сирены, и не видели, как белый корабль, развернувшись, ложится на курс и вскипает вода за кормой, а потом расходится волнами и снова успокаивается.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 36 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |