Юрий Александрович Никитин 16 страница

Кони, чуя отдых, пошли галопом, город с готовностью ринулся навстречу. Ворота, как обратил внимание Томас, распахнуты, стражей нет, а по ту сторону городской стены вздымается цветной базар, множество лавок с товарами, склады, конюшни, оружейные. Булочные, а также кабаки для тех, кто спешит расстаться с вырученными деньгами.

Выше по холму здания почище и поблагороднее с виду, а на самой вершине угрюмого вида замок, явно тут могучий лорд, благодаря защите которого и возник сам город. Двумя ярусами опускаются строгого вида здания, в которых можно заподозрить как меняльные конторы, так и ссудные кассы.

Томас поморщился при виде небольшой каменной церкви, слишком простой и невзрачной для такого богатого и яркого города.

– Не очень думают о душе, – проворчал он с угрозой в голосе. – А Дьявол ищет любую щель…

– Тебе бы в проповедники идти, – посоветовал Олег.

– Почему? – угрюмо осведомился Томас.

– Да так, – ответил Олег с неопределенностью в голосе, – ты крючком вязать не пробовал?

– Нет, – ответил Томас, – только спицами. Да и то самую малость, у нас спицами вяжут теперь только пастухи.

– А у нас бабы, – заметил Олег.

Томас посмотрел с недоверием, нахмурился.

– Оскорбить хочешь?

– Зачем? – удивился Олег. – Правда. Многое из того, что придумывают мужчины, потом начинают делать женщины. Не сразу, а так. Со временем, постепенно. Хорошо, что хоть до сих пор не воюют.

Томас расхохотался.

– Скажешь такое! Или это ты так шутишь?.. Во имя женщин можно воевать, верно, но не могу представить, чтобы женщины когда-то начали воевать!

Он откинул голову назад и беспечно расхохотался идиотскому предположению, подставляя красивое лицо солнцу.

Олег долго ехал молча, конь встряхивал гривой, присматриваясь к приближающимся воротам. Томас косился на калику, у того сурово двигаются брови, складки на лбу то углубляются, то идут вширь, а глаза поблескивают загадочным зеленым огнем.

– А вообще-то… – проговорил он задумчиво.

Томас начал вслушиваться, но калика снова впал в глубокую задумчивость. Томас сказал раздраженно:

– Ну крякай дальше, что у тебя, язык в узел затянуло?

Олег встрепенулся, глаза уставились в Томаса с таким удивлением, словно увидел рыцаря впервые.

– О чем это я?.. Ах да, о женщинах в войнах. Знаешь ли, христианство как-то уравняло всех сперва перед глазами Господа, а потом начинает равнять и вообще… Будь везде язычество, место женщины оставалось бы между коровой и собакой, а так она тоже вроде человек, с ней даже умные разговоры ведут… Начинают доверять те дела, на какие раньше только мужчины имели право, так что не за горами время, когда женщины будут надевать доспехи и садиться на коней. Ну, такие копья им не удержать, зато могут рубить сарацинскими саблями, стрелять из луков, арбалетов…

Томас весело и беспечно расхохотался. Глядя на него, рассмеялся и Олег. Конечно, пока существуют такие рыцари, что ради своих женщин пройдут ад и рай, те всегда будут за их надежными широкими спинами, сами воевать не станут.

Городские ворота приблизились, на лавочке у караульной будочки сидят, не выпуская из рук оружия, трое могучего вида латников. А у самых ворот на отесанном камне стоит молодой священник и благословляет входящих и въезжающих. Чуть выше на деревянном помосте несколько арбалетчиков держат под прицелом всех, кто появляется из-под арки каменных врат.

Томас с беспокойством оглянулся на Олега, но язычник равнодушно принял благословение, безропотно дал себя перекрестить и даже не закричал жутким голосом, коснувшись серебра и связки чесночных головок, чего Томас вдруг начал опасаться. Олег очень мирно поинтересовался у священника:

– Остерегаетесь, святой отец?

– Да, – ответил священник из-под надвинутого на глаз капюшона.

– Чего-то определенного?

– Тьма подняла голову, сын мой, – ответил священник так же кротко. – Уже не раз в город пыталась проникнуть всякая нечисть.

Олег кивнул, ничуть не задетый, что молокосос называет его «сыном», поинтересовался:

– И как?

– Молитва творит чудеса, – ответил священник. Он указал на арбалетчиков. – Особенно когда подкреплена делами.

– Вера без дел мертва, – согласился Олег.

Священник еще раз перекрестил его, Олег проехал впереди Томаса, тот перевел дыхание, торопливо догнал Олега, но по узкой улочке все равно пришлось ехать гуськом. Томас откинулся в седле и всячески изображал на лице, что послал впереди себя слугу, чтобы тот чистил дорогу, разгонял нищих и выискивал приличную гостиницу для лорда.

Олег поглядывал с интересом на горожан, народ вроде не бедствует, одеты добротно, хотя всяк по своему сословию, изнуренных от голода не видать, зато толстомордых больше, чем хотелось бы видеть. Дикого камня на дома и стены города не хватило, остальное восполнили обожженным кирпичом, самые старые дома издали выделяются серым цветом благородного камня, остальные же с достоинством подставляют взорам ровные красные стены. Центральные улицы вымощены камнями, а окраинные хорошо протоптаны, нечистот из окон на улицы никто не льет, везде предусмотрены на задах отхожие места.

Рынок, понятно, на центральной площади, а на соседних улочках звенят трубы музыкантов, пляшут жонглеры, прыгают акробаты. Только здесь, в центральной части, можно увидеть богато украшенные повозки, благополучных, сытых и довольных горожан. Олег проследил за взглядом Томаса, тот неотрывно смотрел на гордый замок на холме.

– И чего тебе там делать? – спросил он недовольно. – Прекрасно переночуем и в гостинице.

Томас с самым непреклонным видом покачал головой.

– Сэр калика, ты не понимаешь…

– Чего?

– Положение обязывает.

Олег сказал раздраженно:

– Не понимаю, как оно может обязывать? Вон на углу прекрасная гостиница, отоспимся, поедим и утром дальше. А что у лорда? До утра будешь пьянствовать, так принято, а потом еле на коня взберешься?

– Меня сам дьявол не перепьет, – возразил Томас. – Олег, не спорь. Не пристало человеку благородного сословия останавливаться в гостинице, когда рядом ворота замка. Это как-то неучтиво в отношении любезного хозяина.

– Любезного? – переспросил Олег.

Томас насторожился.

– Что, знаешь о нем иное?

– Как раз ничего не знаю, – буркнул Олег.

– Значит, любезный, – подчеркнул с нажимом Томас. – Любого человека следует рассматривать как любезного, понял, невежа?.. И только тогда, когда докажет, что отнюдь не любезен, можно бить по голове.

– Это тебе не в лесу, – протянул Олег. – В чужом замке если вдаришь, то тебя самого так вдарят…

– Это так говорится, – огрызнулся Томас. – Невежа, не понимаешь тонкости благородной речи. Это аллегория, понял? Или не аллегория, но это не важно, все равно не поймешь, страусолов.

С ворот замка их спросили, кто и по какому делу, спросили по-французски. Томас ответил также на французском, что благородный сэр Томас едет мимо, направляясь к своим владениям, но не решился проехать мимо, не засвидетельствовав почтение собрату по благородному сословию.

Пока они объяснялись, Олег хмуро рассматривал хорошо одетых воинов на стене. Норманны, завоевав Англию, принесли и свой язык, французский. Но на нем говорят только завоеватели, которых намного меньше, чем покоренного населения. Зато французский язык – язык знати, звучит в самых важных местах: в королевском совете, в судах, даже в школах, на нем разговаривают между собой рыцари.

Зато слуги и челядь гутарят на английском, монахи – на латыни, что за страна, где трехъязычие – норма? На латыни пишутся серьезные труды и хроники, на французском – рыцарская поэзия и баллады, на английском – песни и стихи. Во что это выльется, понятно: получится такая смесь, что только местные к ней привыкнут по рождению, а все другие народы будут дивиться языку, где одно слово и понятие противоречит другому.

Томас поглядывал на Олега искоса, мудрый волхв снова впал в великую задумчивость, но на воротах завозились, зазвенело железо, Томас снова весь превратился в слух. Высокий мужчина в доспехах крикнул успокаивающе:

– Герцог Гере, двоюродный брат благородного короля Гаконда, сам почтит встречей благородного рыцаря Томаса Мальтона из Гисленда, славного победами над противниками!

Томас приосанился, Олег посмотрел удивленно, а потом и вовсе настороженно. После короткого ожидания скрипнула массивная решетка ворот и, влекомая могучим воротом, поползла вверх. Под арку из замка выехали блестящие всадники, огромный мост опустился с напугавшей Томаса легкостью, что же там за механизмы, всадники тут же пустили коней вперед, огромные копья поднялись и уставились в небо, как исполинская щетина стального чудовища. Мост позволил ехать по шестеро в ряд, что встревожило Томаса еще больше. Кто строит такой мост, тот не опасается, что на него ступит нога противника.

Во главе отряда рыцарь на крупном жеребце, рыцарь и конь оба убраны в золото. С плеч рыцаря красиво ниспадает плащ цвета артериальной крови, сапоги цвета крови венозной, стальные доспехи отполированы так, что смотреть больно. Справа молодой рыцарь со знаменем, уперев древко в выемку седла, на кончиках копий первого десятка трепещут вымпелы с гербами. Слева от вожака, приотстав на треть корпуса, еще один молодой рыцарь, на руке богато украшенный щит, и по взгляду на господина Томас понял, что этот оруженосец ликующе везет щит самого герцога.

Они миновали мост, Томас рассматривал их приближение во все глаза, хотя старался не таращиться, как деревенщина: давно не видел в одном месте столько рослых и красивых людей с исполненными благородства лицами. Доспехи выкованы лучшими оружейниками, все одеты в богатые одежды не просто красиво, но изысканно, умело, со вкусом, шлемы украшены искуснейшей гравировкой, как и доспехи, а щиты у всех так просто настоящие произведения искусства.

Он выпрямился, постарался выглядеть суровым и значительным, но чувствовал, что проигрывает. Такому холодному высокомерию учат с детства, гордыня и надменность струится из их глаз, от их властных движений, от их породистых холеных лиц, удлиненных, с прямыми носами и красиво оформленными нижними челюстями. Почти у всех аристократически приподнятые скулы, тонкие брови и светлые глаза: у одних синие, у других голубые, даже волосы у всех светлые всех оттенков, от спелой пшеницы до почти полной белизны альбиносов.

Вожак подал своим знак, все разом остановились, он один подъехал ближе и остановил коня в трех шагах от Томаса. Томас смотрел вежливо, но всем видом показывал, что его достоинство задевать не стоит, за честь дамы и на стену полезет, к тому же у него, и кроме бабс, есть святыни, так что на всякий случай надо вежливо, дабы не оттоптать мозоль.

– Мир тебе, доблестный рыцарь, – сказал всадник. Голос его был сильный, уверенный и красивый. – Меня зовут Рихард Гере, я герцог Эгонский, брат короля Гаконда. Мои владения простираются от этой реки и до гор, вершины которых сейчас так волшебно сверкают на солнце.

– Томас Мальтон, – вежливо сказал Томас, – из Гисленда. Но меня, как я понял с приятностью в чувствах, здесь узнали, чем я несказанно польщен и даже в какой-то мере тронут.

– Естественно, – сказал герцог любезно. – Естественно, дорогой Томас, о ваших подвигах нам только что сообщили… прибывшие из новой столицы моего брата короля Гаконда. Все слушали с восторгом и превеликим вниманием! И весьма потрясены, что понятно и естественно. Не соблаговолите ли, дорогой сэр, последовать за нами в мой замок, который, естественно, к вашим услугам?

– С удовольствием, – ответил Томас. – Весьма тронут. Весьма. Кстати, это мой ученый друг… Олег. Просто Олег. Он… путешествует. Для собственного удовольствия.

Герцог кивнул Олегу с аристократической небрежностью.

– Добро пожаловать, Олег. Вы отыщете в нашем замке немало интересного. А теперь, дорогой сэр Томас, не будете ли столь любезны проследовать…

Томаса осматривали придирчиво, с интересом, сразу схватывая цепкими взглядами и поцарапанный панцирь, и шлем со следами ударов, и помятый щит. На Олега никто не обратил внимания, многих рыцарей сопровождают монахи, торговцы, менестрели и просто бродяги, покупая безопасность пути мелкими услугами.

– Сочту за честь, – ответил Томас церемонно.

Томас с достоинством подождал, пока все развернутся, негоже ехать сразу, как будто голодные спешат к столу, легонько шевельнул ногами, конь красиво тряхнул гривой и пошел, пошел, кося на незнакомых людей огненным глазом и страшно оскаливая огромные зубы. На мосту Томас снова подивился его крепости, а когда миновали арку, показалось, что въехал в огромный роскошный зал, ибо под копытами отполированные до блеска мраморные плиты, подковы бьют красиво и звонко, но как здесь зимой, интересно, жопы поотбивают. На той стороне двора вздымается роскошная громада замка, что и не замок вовсе, а сказочный дворец, спроектированный и построенный исключительно для наслаждений и отдыха.

Под всеми тремя стенами разбиты цветники, огромные алые розы сгрудились так, что зеленых листьев почти не видно. Порхают яркие праздничные бабочки, через равные промежутки фонтаны вздымают прозрачные струи, дают прохладу и одновременно питают растения.

Когда проехали на середину двора, со всех сторон бросились вышколенные слуги, начали расхватывать коней.

– С моим поосторожнее, – предупредил Томас. – Не ставьте его слишком близко к другим, он не одобряет тесноты.

Герцог коротко улыбнулся.

– А вы, сэр Томас?

Глава 11

Томас увидел брошенный герцогом в сторону взгляд, дыхание остановилось в его рыцарской груди. Как будто все самые красивые женщины Британии приехали сюда, оделись, как для маскарада, но внесли свои изменения: у одной при длинном платье до полу почти обнажена грудь, у другой разрез на ткани начинается от бедра, у третьей платье из тончайшей материи так плотно охватывает фигуру, что будто на красавице вообще нет материи…

– Я стоек в обетах, сэр Рихард, – ответил Томас с достоинством. – И старомоден.

Герцог что-то уловил в голосе гостя, переспросил:

– Это как?

– Я предпочитаю старые пути, – ответил Томас. – Мужчины предлагают, а женщины отвечают «да» или «нет».

– Разве это справедливо? – удивился герцог.

– Нет, – ответил Томас честно. – Но Господь именно так распределил роли между мужчиной и женщиной, а я как верный сын церкви им следую без ропота.

– Приятно выполнять законы, – сказал герцог со странной интонацией, – которые толкуются в нашу пользу?

Их с интересом слушали вышедшие из замка рыцари. Среди них выделялись ростом и благородством осанки двое чем-то похожих: один крупный блондин с льняными волосами до плеч, второй темноволосый, тоже крупный, широкий и уже побывавший в боях, судя по шрамам на его лице.

Герцог перехватил взгляд Томаса, сказал любезно:

– Это мои двоюродные братья… по жене. Это сэр Оакнер, а это сэр Терсегаль…

Оакнер, который моложе и с кудрями до плеч, поспешно поклонился, а Терсегаль бросил на Томаса оценивающий взгляд, как воин на равного ему воина, помедлил и отвесил короткий суховатый поклон.

Герцог усмехнулся, сказал богато одетому слуге:

– Проводи сэра Томаса в гостевые покои. Сэр Томас, мы все с нетерпением будем ждать вас в обеденном зале.

Томаса провели по широким дворцовым, а вовсе не замковым коридорам, в нишах статуи, а на стенах картины в дорогих рамах, пересекли два роскошных зала и вошли в комнату, роскошнее которой он еще ничего не видел. Олег с равнодушным видом доверенного слуги, который и не то видывал, топал следом. Томас остановился, едва переступив порог, ошалело осматривался, а слуга пояснил учтиво:

– Вон та дверь – спальня. А вон там ванная и, простите, отхожее место.

– Ни… чего себе, – сказал Томас обалдело. – А это что?

Слуга виновато развел руками.

– Гостиная, а также здесь можете принять гостей. Конечно, нехорошо совмещать прихожую с гостиной, однако в южном крыле наконец-то начали большой ремонт…

Томас наконец-то совладал с собой и сказал с небрежной снисходительностью:

– Ну, если ремонт… тогда все объяснимо. Ничего, я не слишком привередливый. В походе приходилось бывать в местах и победнее.

Слуга удалился, часто кланяясь, Томас ошалело осматривал стены, отделанные дорогими сортами дерева, здесь тоже картины в дорогих рамах, это единственное, что он оценивал, а картины так не очень, ну не знаток в этом холстомарании, одна мозаика из драгоценных камней на полстены, две статуи в полный рост, но не рыцарские, а мраморные женщины в скрывающих фигуры одеждах, гобелены с изображением любовных сцен, фигуры вышиты золотыми нитями.

Олег окинул помещение коротким взором, а затем с любопытством смотрел на Томаса.

– Раскаяться никогда не поздно, – сказал он одобрительно, – а согрешить можно и опоздать.

Томас вздрогнул, приходя в себя. Посмотрел с подозрением в глазах.

– Это ты к чему?

– Да так, – с неопределенностью в голосе ответил Олег, – почему-то вспоминаются христианские премудрости.

– Это не христианские, – возразил Томас сварливо, – это антихристианские!

С той стороны окна донесся металлический удар. Томас подошел с заинтересованностью, высунулся, Олег прошелся по комнате, осматриваясь, особенно внимательно осмотрел гобелены, некоторые тщательно ощупал, словно проверял сорт ткани. Зад Томаса все торчал из окна, иногда подергивался в ответ на жестикуляцию рыцаря.

Олег буркнул:

– А обед-то скоро. Пойдешь грязным и в доспехах? Молодец, настоящий мужчина.

Томас со вздохом, почти на цыпочках и очень осторожно перешел к ближайшей двери, она отворилась без скрипа. Спальная комната, где под стенами различные шкафчики, два огромных зеркала во весь рост и роскошнейшее ложе, куда можно тащить дюжину этих красоток, от такой роскоши не откажутся.

Приоткрывая вторую дверь, услышал шум льющейся воды, в лицо пахнуло паром. Горячая вода толстой струйкой наполняет объемистую ванну, он опасливо попробовал пальцем, в самый раз, кто-то очень точно подбрасывает дровишки под котел, где греется вода. Жаль, не предусмотрен второй кран, для холодной. При случае брякну этому герцогу, а то слишком уж бахвалится. У сарацинов, мол, даже не у самых знатных, есть и горячая, и холодная. Бывает даже и чистая.

Третья дверь, о которой слуга не упомянул, вывела на просторный балкон. Он вышел и замер, оглушенный бездной, что простерлась сразу за каменной оградкой. Замок на горе, понятно, но не думал, что с этой стороны настоящее ущелье, на дне темный туман, куда не достигают солнечные лучи и где, как подсказал внутренний голос, совсем другой мир, другая жизнь…

На балконе живые цветы в горшках, с потолка ровный свет, будто светится сам камень. Он потрогал один бутон, лепестки сразу зашевелились. Томас отпрянул, а бутон распустился в роскошную розу, дивный аромат коснулся ноздрей, в самом деле приятно, хотя раньше Томас признавал только аромат хорошо прожаренного мяса, птицы, ну еще и рыбы, если рыба крупная или ее много.

– Ладно, – сказал он громко, чувствуя прилив уверенности от звуков своего сильного воинского голоса, – сперва отмоемся. Хотя от настоящего мужчины должно вонять дерьмом и потом, а все чистюли – народ подозрительный. Сегодня он моется каждый день, а завтра королю изменит… но, как говорил мудрый калика, в чужой монастырь со своими бабами не ходят… или ходят на цыпочках, не помню.

Олег прошел к окну и, высунув голову, начал изучать задний двор, огромный, настолько огромный, что мишени для стрелков, чурбаны для пикейщиков и поворачивающееся чучело со щитом, на котором отрабатывают удары копьем, – в одном углу, а большая часть двора отдана под настоящую площадку для поединков конных рыцарей. Там установили даже разделительный барьер, добротный, выкрашенный красной краской с белыми полосками.

Несколько рыцарей собрались в одном углу и осматривают, насколько плотно прилажены доспехи молодого воина, очень тоненького и невысокого роста. Все понятно, это воспитанник, присланный откуда-то издалека: сами родители страшатся избаловать дитятю, потому отдают на воспитание подальше от дома. Желательно, человеку опытному в ратном деле, умному, умеющему вести себя при дворе и научить молодых.

Герцог Рихард Гере, как нетрудно понять, пользуется большим уважением в рыцарской среде, иначе кто присылал бы ему своих детей в таком количестве на воспитание. А здесь только на заднем дворе упражняется в искусстве управления конем девять человек, а есть наверняка и те, кто сейчас старательно изучает хорошие манеры и правила поведения за столом.

Конечно, герцог давно уже сам не обучает юношей, при замке целый отряд знатных рыцарей, что отличились в сражениях. Они как раз и учат мальчиков всем премудростям воинской жизни. Наверняка в свое время герцог всем им купил хороших коней, доспехи, снарядил хорошим оружием, в таком случае рыцари остаются верными даже без всякого оммажа.

Пока Томас осваивается в ванной, Олег осматривал придирчиво и с интересом рыцарей, схватывая цепкими взглядами и щиты с давно забытыми эмблемами, и шлемы прекрасной выделки, но с короткими толстыми рогами по бокам, даже не рогами, даже шишками, будто рожки только-только пробиваются, но все же теперь это как-то странновато…

Да что там странновато, смутное беспокойство начинает грызть внутренности. Не должны быть эти рога на шлемах… такой выделки, это противоестественно. И очень опасно, как подсказывает суетливый внутренний голос, хотя пока еще не понятно, чем именно, но ощущение настолько отчетливое, словно кто-то приложил к оголенной спине холодное лезвие острейшего ножа.

Он снова выглянул в окно, там конский топот, ржание, гневные голоса. Успел увидеть сшибку двух конных, в воздух с треском взвились белые щепки. Один рыцарь пронесся вдоль барьера, покачиваясь и с трудом удерживая копье, второй от удара завалился на спину, пробовал удержаться, но испуганный конь мчится слишком быстро, и рыцарь все сильнее заваливался на спину, наконец, пытаясь удержаться, выронил из руки тяжелое копье, в седле усидел, однако рев зрителей, где разочарованный, где восторженный, показал, кто проиграл схватку.

Победитель сразился еще с одним, у того ремешки шлема лопнули, а само металлическое ведро от страшного удара слетело с головы. Наблюдатели ахнули, когда его подбросило ввысь и, казалось, понесло, как сорванный листок, в сторону вопящих и прыгающих от восторга людей.

– Сэр Терсегаль – победитель! – донесся вопль.

– Сэр Терсегаль – сильнейший!

– Кто рискнет еще?

Сквозь крики прорезался трезвый голос:

– Заканчиваем, заканчиваем!.. Сегодня никто не выстоит против сэра Терсегаля!

– А завтра? – послышался задорный голос.

– Если на то будет милость богов, – ответил тот же холодный голос.

Олег посмотрел, как всаднику помогают слезть с коня, тяжелого и огромного в броне, как носорог, шлем он снял сам, открыв крупное широкое лицо с расплюснутым носом и широкими ноздрями.

Милость богов, повторил про себя Олег, и стало еще неуютнее, словно с тем же ножом у лопаток подвели к краю пропасти. Не милость Божья, а милость богов. Этого не может быть, это простая оговорка. Хотя очень уж странная…

Томас, оставленный наедине с собой, разделся, сложил одежду не на удаленную мраморную полку, а прямо возле ванны, чтобы в любой момент цапнуть хотя бы меч, перенес одну ногу через край. Горячая вода обожгла, постоял чуть, привыкая, медленно опустил задницу. Вода забурлила пузырьками, все тело охватило чувство легкости, усталость начала испаряться из тела с каждым мгновением.

В комнате зазвучали тяжелые шаги, в дверях появился Олег. Поморщился от обилия пара.

– Высоко, – сообщил он.

– Это я заметил, – саркастически ответил Томас. – Потрешь спину?

– Обойдешься, – хладнокровно ответил Олег. – Здесь, как я понимаю, любая охотно придет и потрет.

– Это мне и не нравится, – признался Томас. – Я, конечно, человек с грешными мыслями, но все-таки не сразу же так… я ж только женился, у меня жена молодая, еще вовсе не корова, которой станет, я ее люблю и храню верность… а если какая вертихвостка придет мне мыть спину, то я воспылаю греховными побуждениями.

Олег фыркнул:

– Лучший способ преодолеть искушение – поддаться.

Томас покачал головой.

– Вот на том вы, язычники, и горите. Если не поддаться, а преодолеть искушение, то в душе образуется некая… мощь, что ли! Гордая мощь, как будто хоть малость, но приближаешься к Богу. Ну пусть не к самому Господу, то хотя бы к его ангелам. И таким себя чувствуешь сильным и чистым, что горы сворачивать…

– Как знаешь, – ответил Олег и зевнул. – Вот только здесь странности некоторые.

Томас, хоть и нежился в ванной, насторожился, спросил остро:

– Какие?

– Некоторые, – повторил Олег.

Томас сказал раздраженно:

– Нет уж, взял кота за… хвост, так уж дергай.

– А я что делаю?

– Гладишь. Или нюхаешь, тебе виднее.

Олег сказал с сомнением в голосе:

– Здесь все изысканно и красиво, как должно быть у очень знатных и просвещенных господ. Однако на фронтоне знак Тора, а когда мы шли по коридору, я обратил свое простое и простолюдинное внимание на эмблемы Локи. Ты, конечно, тоже все заметил, но промолчал в своей рыцарской невозмутимости, верно?

Томас сказал с еще большим раздражением:

– Сам знаешь, что не заметил. Как будто знаю, что это за знаки! И кто такие вообще эти Тор и Локи!

Олег кивнул.

– Не знаешь, вот и хорошо. Наши любезные хозяева тем более не должны знать, но… знаки свежие. Я могу отличить: выбиты пятьсот лет тому или месяц назад. Да и ты смог бы, если бы на всех баб не оглядывался.

Томас стерпел колкость, возникшая было тревога медленно испарялась вместе с усталостью из тела. Вообще-то старый ворон зря не каркнет, но все-таки тревоги у калики не очень серьезные: знак Тора, эмблемы Локи… Ерунда какая-то.

Олег поглядел на разнеженного рыцаря с состраданием, отклеился от дверного проема, исчез, а спустя пару долгих минут постучали, послышался голос Олега, вошел кто-то третий, Томас насторожился, но это оказался всего лишь слуга. Вытянутый, одетый в непомерно пышное одеяние, с непроницаемым лицом сообщил деревянно, что в обеденном зале уже собирается народ, скоро начнут подавать на стол.

– Это хорошо, – ответил Томас. Слуга чего-то ждал, и он добавил неуклюже: – В смысле хорошо, когда едят.

– Вас ждут, – напомнил он.

– Ах, вот ты о чем, – сказал Томас. – Так бы и сказал, а то все намеками, намеками. Сейчас оденусь, а ты покажешь дорогу. Разрешаю.

Ему показалось, что слуга нахмурился, здесь даже они считают себя существами более высокого ранга, чем живущие внизу в долине существа, тоже почему-то именуемые людьми.

Олег пошел за ними, Томас лопатками чувствовал его ехидную ухмылочку. Снова миновали два-три зала, богато и со вкусом одетые люди с любопытством рассматривали обоих. Томас шел надменный и суровый, глядя только перед собой, будто держит взглядом спину убегающего врага, ведь он воин, а кто не понимает, да пошли они в задницу, ему все можно, он первым поднялся на башню Давида, а не королю шлейф заносил на поворотах.

Двери перед ними распахнулись, в лицо ударил яркий свет, огромный зал освещен так, словно обедать приготовлено на сцене. Длинные столы, покрытые празднично красными скатертями, стосвечовая люстра под потолком и вдоль стола высокие подсвечники с длинными тонкими свечами, источающими прекрасные ароматы, Томас изо всех сил старался не выказать удивления: такую роскошь не встречал даже в королевских дворцах, разве что на Востоке, но там сарацинские шейхи богатства и роскошь получают по наследству…

Олег как человек ученый и тоже гость, хоть и рангом пониже, осматривался с тем любопытством, что характерно для человека именно ученого, который вовсе не обязан скрывать свои чувства. Стены зала отделаны и украшены золотом, но, на его взгляд, с этим малость переборщили, надо бы и меру знать, а то уже не родовитые аристократы, а купцы, что стараются пыль в глаза пустить толстыми золотыми цепями и кольцами на всех пальцах. Хотя бы серебром разбавили, вот там у окон и вдоль стены по кромке было бы очень уместно… Странно, изделий из серебра совсем не видно. Как и отделки…

Глава 12

Звонкие звуки труб возвестили о начале пира. Томас вошел под выкрики мажордома, он перечислял его титулы, а также всех, кого он победил при дворе короля Гаконда, словно продавал породистую корову на торгу. Томас слушал с приклеенной улыбкой, он втайне надеялся, что здесь каким-то образом узнали о его подвигах в Святой Земле, потом вспомнил калику, как тот говорил, что их подвиги никому не нужны, все торгаши и подлые люди, обязательно наврут, что в крестовые походы ходили ради грабежа, и сердце облилось кровью, неужели все так и будет? И подвиги рыцарей Храма будут забыты?

Он перехватил внимательный взгляд калики, он в сторонке, его наверняка отведут за другой стол, где самые бедные и неродовитые, но калику это не волнует, смотрит почему-то с сочувствием и предостережением в холодных зеленых глазах.

На помосте яркими одеждами привлекли внимание герольды. При появлении гостей задрали к небу длинные трубы, чистые серебристые звуки заставили спины выпрямиться, кровь взыграла. Томас невольно подумал, что они, рыцари Храма, все равно герои, и подвиг их забыт не будет никогда.

Герольды дудели громко и довольно слаженно, пока его вели через зал, и разом оборвали мелодию, едва Томас опустился в указанное ему кресло через одно кресло слева от герцога Гере. По другую руку герцога – герцогиня, а его сыновья почтительно застыли за креслом, внимательно и настороженно рассматривают гостей. Герцог даже в кресле выглядит высоким и внушающим почтение, он в простой серебристой тунике, расшитой золотом, на груди герб, короткие волосы на лбу прижимает небольшая корона с крупными рубинами в основании зубцов.

Дата добавления: 2015-08-28