За крутым поворотом река замедляет течение и разливается по песчаным отмелям, легко наползая на зеленые кудрявые берега. Из цветущего, пушистого рогоза и толстых камышей едва виднеется старый,

Кисельные берега

- Душа, любви нет.

- Нет ничего вне Любви.

- Совсем ничего?

- Ни-че-го!

(Из разговора с душой)

За крутым поворотом река замедляет течение и разливается по песчаным отмелям, легко наползая на зеленые кудрявые берега. Из цветущего, пушистого рогоза и толстых камышей едва виднеется старый, деревянный, выцветший от времени, мостик. На самом краю, болтая ногами в теплой воде, сидят двое.

У девчушки золотом на солнце переливаются светлые, чуть вьющиеся волосы. Она то и дело заправляет их за ухо, но они снова разлетаются на легком ветерке. А вихрастый рыжий мальчишка постоянно пытается шлепнуть по воде ногой. Да так, чтобы брызги непременно попали на розовое платьице подружки.

Сергушу и Ириску соседи всегда называли «птичками-неразлучниками», везде они появлялись вместе. В городе их родители жили рядом, и на лето Сережина мама снимала у пожилой соседки комнатку и терраску с отдельным выходом прямо к реке.

Поселок расположился недалеко от Москвы, всего в сорока километрах, а казалось, будто он затерялся где-то в укромном месте среди заливных лугов и перелесков в излучине тихой, спрятавшейся от посторонних глаз, реки.

Детские голоса звенящими колокольчиками далеко разносились над водой. Сережа и Ириска, как всегда, спорили о том, кто из них умнее и будет в школе лучше учиться. Ириска уже умела читать, а Сергуша знал таблицу умножения до пяти. Страсти накалялись. Ириска, видя, как друг готовится сбросить ее новую босоножку в воду, решила поступить мудро и попыталась перевести разговор в мирное направление:

- А ты знаешь, моя бабушка говорит, что у нашей речки кисельные берега, - перебила Ириска распалившегося Сергушу. Правда, чтобы это увидеть, надо чего-то в жизни сначала испить.

- Придумывает все твоя баба Таня. Такого и слова нет, «испить». Ну, сама подумай, как это можно? А помнишь, она нам рассказывала, что развалины внизу под горой охраняет днем и ночью воин с огненным мечом? Ты его хоть раз видела? То-то, нет его там! Я, как дурак, ночью один через кладбище ходил смотреть, врет все твоя бабка!

Понятно, что после таких слов Ириска не смолчала и, вредничая, крикнула:

- Правильно, ты и есть, дурак. Ночью спать надо!

Сережка хотел уже столкнуть вредину с нагретого мостика, но передумал. Вечером баба Таня звала его на любимый маковый рулет. Такую вкуснятину пропустить было просто невозможно.

- Ириска, - миролюбиво предложил Сергей,- давай с тобой на родник, за развалины сгоняем. Я там вчера настоящий крест нашел, может даже рыцарский.

- Вот здорово, - быстро согласилась Ириска, радостно смеясь.

Весело подпрыгивая, они понеслись вдоль берега сквозь медуницу, душистую гвоздику и нарядные одуванчики, подобно двум легким мотылькам, едва касаясь, чуть приметной в траве, тропинки…

В детстве время тянется долго и, кажется, что никогда не станешь взрослым. Даже смешно представить себя тетенькой или дяденькой. Это потом годы ускоряют бег и стремительно несут нас по жизни, чем дальше, тем быстрее. А прожитое кажется спрессованным картоном, на плоскости которого проступают различные события, встречи, люди, поступки. Среди всей этой каждодневной суеты детство остается далекой прекрасной страной, незаметно навсегда покинутой.

Бывают странные моменты в жизни человека,

Когда из прожитых, покинутых годов,

Вдруг пропадает расстояние в полвека

И стены времени лишаются земных оков.

Мы в детство возвращаемся с рождением ребенка,

Со встречей одноклассника в пустом кафе,

С покупкой полосатого, пушистого котенка,

Или промокнув без зонта в грибном дожде.

Как радостно, что в нашей памяти и сердце

Хранится юности волшебная страна,

Вот, карамельным ключиком, откроешь дверцу,

Там мама молодая ждет и любит нас всегда!

В начале каждого сентября Ириска писала за Сергушу сочинение о том, как он провел лето. А он, для любимой девочки, решал все возможные варианты контрольных работ по математике, допуская иногда ошибки, чтобы учительница не заподозрила Ириску в обмане.

Конечно, о «взаимопомощи» все знали, но не особенно ругали дружную парочку, умиляясь более тому, с какой нежностью и чистотой дети относились друг к другу.

Сколько же удивительного осталось у каждого в детстве, без чего не сложилось бы ничего в будущем.

У Ириски с Сегрушей была своя Река, загадочная, ласковая и теплая, бережно хранящая детские тайны и открытия. На берегу осталась старая лодка, старательно выкрашенная в желто-голубую полоску, которую они хотели назвать «Фараон». Но, не зная, как правильно пишется слово, оставили только одну большую букву «Ф». На своей знаменитой, полосатой «Ф» они отправлялись в странствия, преодолевая, как им представлялось, бурю, ветер и волны. Главным условием было вернуться к ужину сухими, чтобы не ругалась бабушка.

Далеко остался и дворовый, заснеженный каток, который каждую зиму заливал дворник Степан, и где Ириска каталась «ласточкой» на одной ноге, а Сережка гонял шайбу, цепляя клюшкой маленькую фигуристку.

В школьных годах затерялись записочки и шпаргалки, улетела новогодняя «Синяя птица», затихли мушкетерские сражения на деревянных шпагах, походы в Подрезково, первые места за сборы макулатуры и металлолома…

К окончанию десятого класса Ириска и Сергей превратились из неуклюжих подростков в стройных, высоких, красивых молодых людей.

Непослушная копна золотых волос оттеняла на тонком лице Ириски большие, редкого, зеленого, почти изумрудного цвета, глаза, с чуть приподнятыми к вискам уголками. И вся она как будто была устремлена к полету – быстрая, легкая и светлая. Казалось, девушка излучала тепло и радость, просто и естественно даря их всем окружающим.

Сергей отличался высоким ростом, спортивной фигурой и умением постоять за себя и друзей. Глубокий взгляд серых в рыжую крапинку глаз был одновременно суровым и насмешливым. Многие боялись его и, как бы ни хотелось поухаживать за красавицей Ириской, обходили ее стороной, лишь издали, завидуя и вздыхая.

Таким вздыхателем был одноклассник Володька Васильев, добрый, открытый парень и Сергей часто над ним подтрунивал, замечая, как тот безответно влюбленный в его Ириску, писал ей очередное признание в своих чувствах.

- Ну что сегодня ответила тебе Королева? - спрашивал он, - снова не ко двору пришелся? Да ты не робей, хочешь, я с ней поговорю, может она сменит гнев на милость?

Комкая в кармане неотправленное послание, Володька, злясь и краснея, опускал глаза и, отвернувшись, шептал одну и ту же фразу про дурацких цыплят, которых считают по осени.

Ссоры между Сергеем и Ириской возникали редко. Причиной разногласий в основном являлись упрямство одного и самоуверенность другого. Правда, все это можно было отнести и к юношескому максимализму, свойственному в этом возрасте всем молодым.

Все большие государственные праздники, такие, как День Конституции, Новый год, 8 Марта, молодые люди встречали вместе, а вот, Рождество, Пасху и Николу Чудотворца, по-тихому отмечали по домам. Их родители были партийными, а сами они – комсомольцами, активистами, обязанными, как тогда говорили, обличать разного рода «поповщину».

Поэтому, когда Ириска позвала Сергушу пойти с ней на Крестный ход на Пасху, он сначала опешил, а потом сильно возмутился:

- Ты что, с ума сошла? Вдруг, кто увидит из наших. Ведь осмеют, или «настучат» куда надо. Да и зачем тебе это, ну идут попы да бабки с крестами, дремучесть какая то. Ты же знаешь, Бога нет. Учат тебя, учат, а ты все туда же!

- Сергуш, а вдруг Он все же есть? Я читала в бабушкиной книжке, Евангелие, что Христа распяли и, что Он воскрес на третий день, – тихо продолжила Ириска.

- У меня такой книги нет, да и зачем старые сказки читать? Я в науку верю. А она говорит о том, что был большой взрыв, образовались галактики, звезды, планеты, Земля наша, а потом…

- Можно ли верить только в науку, - перебила Ириска, - а любовь как же, красота, гармония мироздания, музыка? А взрыв твой? Это страшно, это разрушение, как на войне. Посмотри вокруг, как все правильно устроено! Да и взрыв в Начале тоже не сам по себе получился!

Я знаю, по твоему и человек от обезьяны произошел, – «кипятилась» спорщица.

- Конечно, - засмеялся Сергей, все люди от обезьяны произошли, и только ты одна, от павлина! Философ доморощенный бабой Таней.

Глаза у Сергея потемнели, он начал заводиться:

- У тебя одна любовь на уме, ты и на Крестный ход собралась, что бы с Володькой похристосоваться, поцеловаться.

- Дурак! - крикнула обиженная девушка, - твоими предками точно макаки были! И не рассказывай мне про Дарвина своего, есть и другие теории!

- Знаем, знаем! Это про то, как Бог из глины людей слепил. У нас про это карикатуры в «Научном атеизме» есть.

Сергей собирался еще позлить Ириску, но передумал, вспомнив,

что на Пасху бабушка всегда пекла его любимый маковый рулет.

- Мы с тобой, - сказал он, - Крестный ход с крыши посмотрим, Васильев как раз напротив церкви живет. У них на последнем этаже всегда открыт выход на чердак. А если не будешь спорить, я тебе дам запрещенную книжку про любовь почитать, «Мастер и Маргарита» Булгакова, называется. В ней и о твоем Христе говорится, правда Он там не главный герой, и не Бог, а просто нищий правдолюбец.

Ириска и не думала спорить, ведь все вышло еще лучше, чем ей хотелось. Поэтому, хитро улыбаясь, она закончила разговор:

- А бабушка тебя на пироги приглашает, придешь?

Ох, уж эта юность! Время горячих споров, выбора жизненных дорог, время первых романтических отношений и мечтаний.

С высоты восьмого этажа все было видно, как на ладони. Площадь и близлежащие улицы были перекрыты конной милицией. С шести вечера через оцепление к Собору уже никого не пропускали. Сверху люди и кони казались маленькими, будто фигурки на шахматной доске. Какая то бабушка просила пропустить ее в церковь, но была грубо остановлена плеткой. Другая женщина, все же пролезла под цепью и успела вбежать в открытые двери.

Ближе к двенадцати ночи внутри храма что-то изменилось. Окна осветились, и свет этот, казалось, сначала, окружил ореолом всю церковь, а затем вылился из открытых дверей на площадь.

- Смотри! Смотри!– с восторгом шептала Ириска, - будто огненный ручеек вытекает на ступени!

Да, люди спускались вниз с зажженными в руках свечами и медленно двигались, огибая церковь. Шествие возглавляли священники в особых, красивых одеждах. Мужчины торжественно несли иконы на длинных шестах. Такое можно было увидеть только на старых, дореволюционных фотографиях. Звон колоколов наполнял радостью звездное весеннее небо, землю, улицу и стучался в темные окна, спящих людей.

У Ириски на глаза навернулись слезы.

- Христос Воскресе! Христос Воскресе! – повернулась она к Сергуше. Ну, отвечай, - торопила она.

- Воистину Воскресе! - вспомнил вдруг Сергей ответ. И еще раз, громко воскликнув, «Воистину!», трижды поцеловал Ириску.

Потом они до утра блуждали по тихим Басманным улочкам, удивляясь тому, как можно спать в такое чудесное утро. Влюбленных обнимала весна, раскрывая для них липкие почки на тяжелых тополиных ветках и на густеющих кустах сирени в старых московских двориках.

======

Белый как снег туман лежал еще местами, но только уже у самой воды и по глубоким впадинам на берегу. Он нежно укрывал прохладой зеленое поле и дремлющие в траве цветы.

Танюшка смотрела на реку с высокой горки у дома.

- Ну, надо же, - радовалась она, глядя вдаль, - берега то, словно кисельные, а внизу, будто молочная река течет. Сказка, да и только!

Она появилась на свет, как говорила мама, в «новое время», в революцию. На Татьянин день, в конце января. На семейном совете решили, что молодой маме лучше будет пожить в деревне, подальше от города. Отец работал инженером на металлургическом заводе и мог посильно помогать семье.

За крутым поворотом реки виднеется крест Троицкой церкви. Здесь крестилась вся деревня, и Танюша, тоже.

За храмом у березовой рощи бьет незамерзающий родник. Круглый год сюда бабы и ребятишки приходят за водой. От многих хворей помогает, чистая, как слеза водица.

А на престольный праздник в деревне такое веселье идет! Девки березовых веток наломают, луговых цветов нарвут, храм помоют и украсят. Батюшка довольный ходит, всех святой водой кропит. Деткам потом по сладкой баранке раздает. Песни под гармошку до самого рассвета над рекой льются.

Радость!

======

Приближался последний звонок, а там уже и вступительные экзамены в институт. Ириска – на журналистику. Очень хотелось написать о великих событиях в великой стране, а Сергей – в строительный, как он говорил, «мосты наводить на реки». Будущее виделось им, по словам Маяковского, ясно и просто: «Кто там шагает, правой - левой, левой, левой!».

После выпускного вечера в школе, планировалась поездка на теплоходе всем классом в Константиново, на Родину Сергея Есенина.

Последняя школьная весна, казалось, окутала, закружила Сергея с Ириской особой сладостью и дурманом молодой, цветущей, буйной зелени.

Первая любовь, такая доверчивая, безкомпромиссная, стремительная, подобно морской волне, накатила и увлекла за собой молодых людей в безкрайние просторы чувств и неведомых отношений.

Влюбленным удалось уговорить математичку Валентину Никифоровну, что они не поплывут вместе со всем классом, а догонят ребят позже, утором следующего дня на поезде.

Сергей заранее припрятал ключи от домика на Реке, украдкой взяв их из маминого комода, а Ириска набрала с собой огромный пакет бутербродов и конфет, собираясь, как она сказала родителям, в длительное путешествие.

Между молодыми людьми возникла тайна, которой они боялись, но неудержимо старались разгадать.

Река встретила беглецов утренними солнечными зайчиками на серебристой воде, по которой скользили, как на коньках, длинноногие водомерки; тихим шелестом осоки и чириканьем маленьких птичек, спрятавшихся в ракитнике.

Они радовались каждому цветку, каждому всплеску воды, каждому прикосновению. Лежа в душистой траве, влюбленные смотрели на облака, причудливые очертания которых напоминали то смешных животных, то героев из сказок.

- Смотри, - вдруг взволнованно сказала Ириска, - на нас кто-то смотрит с неба. И то ли поет, то ли кричит?

- Где? Где?

- Да вот же, прямо над нами!

Действительно, в голубом воздушном океане, будто рукой небесного мастера, из белых облаков было сложено прекрасное лицо ангела, смотрящего вниз на землю, реку, и двух маленьких людей, лежащих на краю зеленого поля.

Я в утренний туман вонзаюсь, руки раскрывая,

Мой ангел мчится впереди еще быстрей,

Мы с ним летим, белесое пространство рассекая,

А у Реки нас ждет певун веселый, соловей!

Там на краю тумана, в золотом рассвете,

Мой друг растает в мягкой синеве,

Оставив в сердце радость нашей встречи,

И я, упав в цветы, засну в густой траве!

Мне птичка первая споет о роще дальней,

Кузнечик маленький подумает, что я своя,

И дрогнет скрипочкой под звон росы хрустальной,

Как дивно звук рассыплется, весь мир любя!

Но кто я в нем? Пока лежу, я - ласковое поле,

Когда бегу, для всех – дорога теплая в песке,

В течении реки, я водяная медленная воля,

А в ветре быстром – крылья легкой стрекозе!

Не надо, не шумите и не говорите рядом,

Прилягте тихо, молча у моей руки,

Здесь можно обменяться только взглядом,

Таков Закон тумана, ангелов и маленькой земли!

Еще никогда Сергей и Ириска не были так близки, никогда не оставались вот так вдвоем, наедине, соединенные томительным шепотом ожидания, горячим дыханием, долгим, проникающим друг в друга взглядом.

У них была самая короткая, самая ласковая ночь. И первое утро на повзрослевшей, обновленной Реке. А потом, первая сумасшедшая, пустая электричка в Рязань, которая быстро отстукивала по рельсам одни и те же слова: «Люблю тебя, люблю тебя…»

- Сергуш, какого цвета счастье? – спрашивала Ириска.

- У него цвет твоих глаз и нашей Реки, - улыбался в ответ Сергей.

И откуда только возникали эти слова, звуки, запахи, цвета? Любовь раскрасила для этих двоих мир радостными, только светлыми красками и в нем, казалось, не осталось места даже для намека на тень.

Тень сомнения в том, что весь этот огромный мир принадлежал им и ничто и никогда этого не изменит. Никогда.

====

- Тань, - зовет бабушка девочку, - сходи на реку, белье выполощи. Только ничего в воду не упусти. И корзину на край не ставь, опрокинешь!

Танюшка и рада просьбе. На реке так интересно!

Бывает, увидишь, как мальки в теплой воде играют, так и кажется, что ты среди них резвишься. А какие бусы можно сделать из кувшинок? Любая городская девчонка позавидует. Длинный стебель нарежешь кубиками, в разные стороны отогнешь, и получается длинная лента, а посередине большой желтый цветок, как солнышко сияет. Красота!

Не успела маленькая хозяйка разложить белье, как с другого берега реки подружка кличет:

-Танька! Танька! Сегодня в сельсовете сходка будет. Говорят, сам уполномоченный приедет, может даже на своей машине большущей!

Машина, редкое явление в деревенской жизни, поэтому вызывала у ребятни огромное любопытство. Но, сколько бы они не просили их прокатить, всегда получали отказ. А ведь как хотелось!

Не любил начальник детей.

= = = =

Ура, ура! Наконец то они студенты! Сергей, не добрав одного балла на вступительных экзаменах, поступил на вечернее отделение МИСИ и стал совсем, как ему представлялось, взрослым. Тем более, что и на работу он устроился в проектный институт с большой, по тем временам, зарплатой, восемьдесят пять рублей в месяц.

А Ириска, без конца вертя в руках студенческий билет и зачетку, хвасталась друзьям, что она почти журналистка. Московский Университет - гордость страны, город знаний и науки. Она отлично вписалась в жизнь этого уникального города, с его лекциями, кафедрами и знаменитыми профессорами.

И никто не догадывался о том, что у Ириски была еще и другая жизнь, скрытая от всех, даже от любимого Сергуши. Она тайно ходила в церковь.

Елоховский, главный в то время, Собор Москвы, находился прямо в конце улицы, на которой она жила. Что влекло ее туда?

Зов сердца, по-другому трудно сказать. Жизнь совершенно другого мира, питающего душу истинной Любовью, которой невозможно было обрести за стенами церкви. Перед входом в храм Ириска как будто сбрасывала с себя грязную одежду и совершенно новая, открытая, чистая переступала порог.

Еще не понимая значения слов церковной службы, она ощущала особое к себе прикосновение этих слов. Только здесь можно было почувствовать тихую радость, высокую грусть и полную отстраненность от мирской суеты. На Ириску с икон смотрели святые. То строго, то мягко, то назидательно. А иногда, как ей казалось, с огромной любовью и жалостью.

Николай Чудотворец, будто всегда её ждал, и Ириска, ставя свечку, обо всем ему рассказывала. Бывало, плакала, прося помощи. И позже, благодарила, веря, что святой ее слышит.

На Богородицу Ириска стыдилась поднять глаза и, прикладываясь к Ее образу, всегда просила прощения за свою двойную, постыдную жизнь.

У святой Варвары, она просила за бабушку, с каждым днем все больше слепнущую и передвигавшуюся по дому на ощупь.

Кто знает, как зарождается вера в душе человека? Короткий это путь, или длинный?

Кому-то требуется жизнь, кому-то, случай, а некоторым дается мгновение, как вспышка, как озарение. И прозрение.

Вначале человеку свойственна само-у-веренность. Он надеется только на себя, на свои силы. Потом, открыв двери церкви, «само-», утрачивается, отсекается и возникает «до»-верие к Богу. Душа просыпается, очищается от ложных установок. Начинает тянуться к свету Истины, радоваться. Затем появляется уверенность в правильности выбранного пути. И, наконец, достигается вершина Веры - Верность Единому Богу, Святой Троице, Христу распятому на Кресте. И Воскресшему. До конца, до смерти.

На этой Вершине сияют святые угодники Божии, праведностью и чистотой.

Путь похож на лестницу, ведущую вверх. А подъем, он всегда бывает труден и опасен.

Зажгите свечку в храме сердца,

Ее тепло согреет дальний уголок,

Откроется простой молитвы дверца

Душа, тихонько вздрогнув, отопрет замок.

Горячий огонек ворвется в келью,

Заполнив Словом все в тебе до дна,

Чистейшая слеза прольется в землю,

И Дух Святой осветит естество сполна.

Внутри обители твоей духовной,

Монах смиренно голову к груди склоня,

Произнесет умильно просветленный:

«Помилуй, Господи, благодарю за все Тебя».

Зажгите свечку в храме сердца,

Ее тепло согреет дальний уголок,

Откроется простой молитвы дверца,

Душа, вздохнув тихонько, снова оживет.

= = = =

Сельсовет и школа располагались вместе в одной избе, «изъятой» у раскулаченных недавно соседей. К приезду начальства помыли пол, поскоблили лавки и накрыли стол красным платком.

Мужики и бабы судили-рядили, чего еще ожидать. Хорошего пока ничего не было, одни обещания.

Вид уполномоченного пугал Танюшу. Он был всегда одет в черную, скрипучую куртку, пропахшую табаком и непонятной мерзостью. Вечно громко орущий и недовольный, уезжая, он грозил кому-нибудь кулаком, который мама называла «кулаком революции».

Поговаривали, что он страшный человек, бывший чекист. Звали уполномоченного Лев Гаврилыч, но за глаза все называли его «Горыныч».

К полудню он примчался на тарахтящей, черной машине. И не один. С ним из центра приехали две тетки в красных косынках и два угрюмых, лохматых мужика в мятых косоворотках.

- Видно, дело, какое затевают, раз так много гостей понаехало, - болтали мужики между собой.

Народу набилась полная изба. Кто не поместился, стояли под окнами.

Горыныч восседал за столом, отложив в сторону пыльную кепку. По-хозяйски оглядев собравшихся, он резко крикнул:

- Товарищи! Идет непримиримая борьба с врагами революции…Мы уничтожили кулаков, теперь и за попов возьмемся. Религия – опиум для народа! Бога нет!..

При этом Горыныч топал ногой, будто собирался пуститься в пляс.

Танюшка, стоявшая под окном, подумала: «А куда же Бог то девался? И что такое опиум? Надо у батюшки завтра спросить. Может нам этого и не нужно вовсе?».

= = = =

Накануне зимней сессии Ириска узнала, что беременна. Прислушиваясь к себе, она никак не могла понять, что в ней происходит. То сердце начинало биться слишком сильно, то кружилась голова, то вдруг все запахи становились резкими и противными. Из шустрой и стремительной, она сделалась медлительной и задумчивой.

- Замужем? - спросила врач гинеколог районной женской консультации.

- Нет, - смутилась Ириска.

- Оставляешь, или оформлять на аборт?

- Как это? - оторопела девушка.

- Нагуляла, красавица, теперь сидишь тут, прикидываешься «лапушкой», - краснея от злости, - шипела врачиха.

- Мы поженимся, - заплакала испуганная девушка, - отпустите меня, пожалуйста!

- Тебя никто не держит, иди и подумай. Навешают на шею государства своих «пригуленных», и рады.

Закрывая дверь кабинета, Ириска оглянулась. Ей показалось, что за столом сидела не женщина, а усатый злой мужик и красными, похожими на кровь чернилами, ставил «галочки» в огромной тетради.

Какой великой радостью одарил Господь земную женщину.

Даром материнства, возможностью совершить чудо – принять, выносить и родить человека. Только женщина может соприкоснуться с тайной жизни и ощутить в себе энергию Божественной любви. Только женщина остается связанной навсегда со своим ребенком, являясь земным подобием небесной связи Творца со своими чадами.

Материнское сердце, как много о нем сказано. Но никто не может объяснить, как оно всего за девять месяцев обретает силу, которая способна «достать со дна морского».

Ценность человеческой жизни на земле дано постичь, прежде всего, женщине.

Но как по-разному, бывает, складываются женские судьбы.

- Теперь мы с Сергушей совсем взрослые, - думала Ириска, представляя себе свадьбу, белое платье, радостные лица родных и друзей. Он защитит нас и никому не даст в обиду. Никому!

- Интересно, что он скажет, когда услышит такую новость?

Влюбленной девушке представлялись радужные картинки из будущей совместной жизни. Вот они с Сергушей идут гулять с голубой коляской, вот сидят на берегу реки, вот катаются втроем на лодке…

Мечты! Но не случайно, видимо, слово «мечтать» состоит из двух частей. «Меч» и «Тать».

Сергей сдавал «хвосты» по математике и поэтому задерживался. Ириска ждала его дома, заранее накупив любимых эклеров в соседней «Шоколаднице».

Как только хлопнула входная дверь, она радостно выбежала в прихожую и выпалила:

- Давай поженимся, торопилась она, боясь, что Сергей ее прервет и не дослушает, - я все придумала, мы уедем, и будем жить в домике на Реке…

Сергей не дал договорить. Будто споткнувшись о внезапно возникшее препятствие, с раздражением возразил:

- Ты, что, надо же сначала институт закончить, на работу устроиться. Посмотри, сколько наших знакомых живут не расписываясь и счастливы, разве печать в паспорте что то решает? Главное – это доверие, понимание, сама же говорила.

- А если…, - попыталась вставить слово Ириска.

- Мы же разумные люди и никаких «если» не должно быть, - отрезал Сергей.

На самом деле он испугался, потому что не был еще готов к семейной жизни. Да и Ириска никогда раньше не говорила о свадьбе. Его и так все устраивало. Зачем создавать трудности? Нет, главой семейства он стать пока не собирался.

- Нет, это просто глупо и совсем не ко времени, - подвел он черту под разговором, отводя глаза в сторону.

В воздухе повисла неловкая тишина.

Едва сдерживая слезы, впервые почувствовав обиду отверженной женщины, вспыхнув, как от пощечины, Ириска неумело соврала:

- Я пошутила, хотела тебя проверить. Мне самой свобода дороже всего.

- Знаешь, - начал успокаиваться Сергей, принимая, ее игру, - наш курс в каникулы едет на Днепрогэс, хочешь с нами?

- Нет,- еще раз соврала Ириска, - я обещала со своими поехать на Кавказ. Знаешь, поговорим потом, - она даже не смогла назвать его по имени, - сейчас очень домой спешу. Мне пора!

Выскочив из подъезда, она горько разрыдалась от жгучей обиды. Захлебываясь от слез, Ириска упрямо твердила: «Ну и пусть, ну и пусть он ничего не узнает!».

Но все же ждала, что Сергей побежит за ней, догонит, расспросит, вернет. Посадит в кресло и успокоит.

Не догнал.

Она стояла одна на темной улице среди качающихся на ветру фонарей и спешащих по своим делам прохожих, совершенно безразличных к ее беде.

Зимний вечер холодным снежным дыханием заносил Ирискины следы на асфальте, превращая слезы на щеках в маленькие ледышки.

Поведение подруги показалось Сергею странным, и он насторожился.

- Что-то с ней происходит в последнее время, - думал он,- нервная какая- то стала, раздражительная. Учеба так на нее действует, или новые подруги взбаламутили?

Ему не хотелось вникать в ситуацию и разбираться в возникших проблемах. Мысли быстро переключились на институт и предстоящую поездку, в которую, кстати, собиралась ехать и его новая знакомая девушка с четвертого курса - веселая, черноглазая Натали.

А как же Ириска?- мелькнуло на мгновение в голове, - может правду говорят, что первая любовь остается только воспоминанием? – с грустью вздохнул Сергей. И неприятный, липкий холодок проник в его сердце.

- Нет, ну как можно без Ириски, она всегда будет рядом, - поправил он себя. Верно, говорят: «утро вечера мудренее». Позвоню ей через пару недель, глядишь, настроение изменится. А дальше видно будет.

Ириска не находила себе места, металась, ища ответ на один и тот же мучительный вопрос: «Почему, почему все так получилось?». Она винила то себя, то Сергушу, то весь мир. Обида затмила все. Заново и заново возвращалась она мысленно в тот зимний вечер, пытаясь по-новому выстроить разговор. Но срывалась в плач, переходящий в стон и хрип.

Как жил вчера любимый Мастер без меня?

Нет, я совсем не злая Маргарита,

Скорей Офелия безумная твоя,

Больной любовью вся душа разбита.

Как страшно, первая накатная волна,

Нам столько боли причинила,

Не устояли мы, послушались врага,

Чужая воля мигом разум помрачила.

А помнишь, как-то в детстве у Реки,

Мы крест в развалинах нашли железный,

И долго спорили, кому его нести,

Ты уступил мне место – значит, первой.

Сергей Есенин посылает стаю журавлей,

Печально пролетающих над домом,
Встречаю их, как дорогих гостей,

Но птицы отвечают долгим стоном.

Через некоторое время, поборов в себе обиду, Ириска решила еще раз поговорить с Сергушей. Она не могла дождаться вечера и побежала встречать его после занятий у института.

Но, что это?

Из здания он вышел не один. Сбегая по лестнице, Сергей обнимал высокую черноволосую девушку, легко приподнимая и перенося ее через несколько ступенек. Заглядывая друг другу в глаза, оба беззаботно смеялись, игриво толкая друг друга.

Ириска чуть не выдала своего присутствия, успев спрятаться за толстую колонну.

Внутри все похолодело, по спине пробежала дрожь. Взгляд остановился на противоположной стене с надписью: «Сережа плюс…». Дальше текст обрывался, отвалившийся кусок штукатурки валялся на земле.

- Плюс кто? Кто же здесь лишний?– подумала она.

И со страхом вдруг почувствовала, что лишняя здесь, она и есть.

Пропустив счастливую парочку вперед, Ириска медленно побрела домой.

Первой, обо всем, что происходит с внучкой, догадалась, конечно, бабушка.

К безсонным ночам присоединился сильнейший токсикоз. Бывали дни, когда молодая женщина из-за слабости не могла подняться. Сережа не появлялся и не звонил. А самой позвонить, не позволяла гордость.

И какие только жуткие мысли не приходили в голову Ириске?

- Жалкая, ты моя, выбрось из головы глупости, не торопись рубить сплеча. Жизнь мудрее нас. Сходи в церковь, Господь не оставит, поможет, - говорила бабушка, видя страдания внучки.

- Никто мне не поможет, - плакала Ириска, зарываясь лицом в подушку, впадая не то в сон, не то в оцепенение. И так продолжалось день за днем.

Но как-то вечером она вдруг решительно поднялась и направилась по знакомому скверу в сторону Собора.

Служба закончилась, немногочисленные прихожане расходились по домам, свечи с подсвечников еще не успели снять, поэтому внутри Собора было торжественно светло. Ириска опустилась на колени у Креста и, припав щекой к ногам Спасителя, со слезами прошептала:

- Господи, милости Твоей прошу. Мне больно и стыдно. Я везде и перед всеми грешна. Укрой меня с ребеночком, не дай потерять его! Помоги! Я очень виновата, но Ты не оставь меня без помощи! Все, что я сделала – плохо! Я буду стараться, я изменюсь, только помилуй! Не отойди, не оставь! Мне одиноко и страшно! Прости …

В голове пронеслась отчаянная мысль:

- Он меня не слышит, не любит. Да и за что любить? Нет ее, этой любви.

Ириска подняла заплаканные глаза к Лицу распятого Христа.

И в какое-то мгновение вдруг почувствовала, что она не одна.

- Господи, ты со мной? – неуверенно спросила заплаканная девушка.

И в наступившей тишине, как вздох, глубоко внутри, в самом сердце, прозвучали слова: «Если ты со мной, Я всегда с тобой».

Прикосновение к плечу было неожиданным, Ириска вздрогнула и обернулась. Перед ней стоял священник.

- Что у вас случилось, сестра? Завтра праздник большой - Сретение Господне, а вы плачете. Давайте, я помогу вам подняться, и мы спокойно поговорим в сторонке.

В этом обращении «сестра» Ириска вдруг почувствовала искреннее участие и неподдельную любовь родного человека. И ей захотелось обо всем рассказать этому человеку, обо всем, что тяжелым камнем лежало на душе.

С отцом Игнатием, так звали священника, Ириска проговорила больше двух часов. Она впервые без утайки, не боясь, поведела даже о том, в чем и себе то боялась сознаться. Батюшка изредка задавал вопросы, ободряя ее и не давая сбиться.

Первая исповедь. Разве возможно забыть чувство облегчения, свободы, радости от благодатного прикосновения милующей, очищающей, прощающей Руки Господа?

Всю ночь Ириска готовилась к Святому Причастию Христовых Тайн, прочитывая молитвы из подаренного батюшкой старенького молитвослова.

- Ну, что за странные и прекрасные слова, - думала она, - «…умастил еси елеом главу мою, и чаша Твоя упоявающи мя, яко державна». Слова молитвы казались похожими на старинную красивую песню и вызывали плач души. И кто только мог написать такое? Ангел или человек?

Голодная душа понемногу наполнялась смыслом, радостью, красотой новой жизни. Жизни под сенью Христовой церкви.

Ириска купила в храме маленький железный крестик. Он низко висел на веревочке под рубашкой, и теперь она могла, приклонив голову, крестить им свой живот, в котором росла жизнь.

Все только начиналось для нее и в ней.

И первое Причастие не случайно совпало со Сретением. Такое навсегда остается в памяти! Действительно, чудо встречи человека с Богом состоялось не только в истории человечества, но и в жизни маленького человека, Ириски. Она была теперь сестрой всем православным христианам. И батюшке, и даже седому старому деду в роговых очках. Да, да, она осознавала себя маленькой частью безконечно большой Церкви, кирпичиком в нерушимой стене Христовой веры. От сознания этого - внутри все ликовало.

К Чаше Премудрости и Любви Ириска шла, едва касаясь пола, смиренно сложив крестообразно на груди руки. Трепет охватывал душу. Вот сейчас Сам Бог войдет в нее. И что увидит? Что найдет? Страшно.

На празднике в храме было всего двенадцать человек. Из молодежи, только двое, она и девушка в инвалидной коляске.

Начало 70-х, верующих отслеживали и преследовали. На этот раз проверяющих у входа в Собор не было. Господь отвел.

А так, входящих и выходящих останавливали и «брали на карандаш», потом сообщали на работу или по месту учебы. И у людей начинались неприятности. Могли из института исключить, или с работы выгнать.

Да разве об этом думаешь после Причащения Христовых Тайн?

Выйдя из храма, счастливая молодая женщина медленно шла по Сиреневому скверу, радуясь теплому февралю, в котором фиолетовыми длинными тенями по снегу уже гуляла ранняя московская весна.

= = = =

Сходка продолжалась. Многие уже догадались, куда клонит Горыныч. Из угла избы кто-то тихо сказал: «И до нас беда докатилась».

- Кто сказал? – заорал уполномоченный, - вам партия поверила, а вы «контрой» занимаетесь? Я, таких, добреньких, в 17-м году к стенке ставил!

Народ закашлял, зашумел, задвигался. Тетки в красных платках засуетились, руками машут, кричат, будто собаки гавкают: «Власть народу, власть народу!».

Детворе сначала весело стало, смешно слушать, как взрослые непонятные слова выкрикивают.

А вечером стало не до смеха.

= = = =

Сергей запутался в отношениях с Натали, и все чаще вспоминал Ириску, такую непохожую на его новую подругу. Ему не нравилась напористость и даже злость, с которой Натали на него наступала, принуждая исполнять ее капризы и желания. Он сопротивлялся, но, все же уступал черноволосой «львице», первой красавице курса.

Сергей устал, ему очень хотелось вернуть Ириску, наладить порушенные с ней отношения. Для этого он решил воспользоваться, так во время подвернувшимся Денем 8-го Марта. Купив разноцветных тюльпанов и большую шоколадку, Сергей решительно направился в знакомый двор.

Еще издали он увидел любимую девушку и готов был броситься ей навстречу. Но резко остановившись, свернул за подъездную дверь. Рядом с его Ириской вышагивал Вовка Васильев. Да не просто, а обнимая за плечи.

От негодования у Сергея перехватило дыхание.

- Ну, гад, я сейчас тебе врежу, будешь знать! – решил он.

Но замер на месте, потому что сквозь щель в разбитых досках он увидел, как Ириска, далеко не по-дружески прижимаясь, явно отвечала Васильеву взаимностью.

- Не может быть! Не может быть! - твердил он, не веря своим глазам. И как она могла так поступить, предательница? И с кем? С Володькой! Не зря он всегда увивался рядом, все цыплят собирался считать по осени…

У Сергея на глаза наворачивались слезы, внутри все кипело от ярости, он едва сдерживался. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Бросив смятые цветы, он со злостью втоптал их в грязный асфальт.

- Ненавижу, ненавижу! – повторял он.

Вечером Сергей все же не выдержал, и позвонил Ириске:

- Я все знаю, все видел, - прокричал он в трубку, - не прощу тебя! Слышишь? Никогда!

Ириска не успела ответить, частые, монотонные гудки повисли в тишине.

Сергей повесил трубку. Казалось, навсегда.

Володька Васильев, верный школьный друг, сделал Ириске предложение, выйти за него замуж.

И к его большому удивлению она согласилась. Трусость и малодушие были в этот момент ее советчиками. Девушка испугалась осуждения родителей, сокурсников, знакомых. «Мать – одиночка», звучало тогда, как приговор. Незамужняя женщина с ребенком на руках считалась отверженной, не достойной уважения, хорошей работы, будущего. Нет мужа – ты и твой ребенок сразу относились к «третьему сорту» людей.

О том, как она будет жить с Владимиром, Ириска старалась не думать. «Стерпится – слюбится», говорила бабушка.

Свадьбы не было. Даже из друзей мало кто знал, что они стали мужем и женой. О венчании не могло быть и речи. Секретарь комсомольской организации курса, и член КПСС не должны были даже смотреть в сторону церкви. Для Ириски наступили трудные времена, «мутные».

В храм она ходила редко, украдкой. Скорее сказать не ходила, а забегала поставить свечку, стыдливо поднимая глаза к святым образам. О том, что творилось у нее в душе, не знал никто. Даже батюшке она боялась признаться, в каком кошмаре пребывает каждый день. Дома, ночью, достав, из бабушкиного комода маленькую иконочку Николая Чедотворца, Ириска со слезами поверяла ему свои сердечные тайны.

Она постоянно искала оправдания своим поступкам, и находила их, успокаиваясь на время. Но мир в душе не появлялся. Ложь, обман, притворство разрывали ее сердце.

Летом Ириска родила девочку, недоношенную, маленькую и слабенькую. Но такую хорошенькую, светлую, с большими, синими, как луговые фиалки, глазами.

- Какая «масенькая», - ласково глядя на малышку, - говорила бабушка.

Это слово так всем понравилось, что скоро стало именем для малютки.

- Масенька! - ласково звала Ириска дочку. И та улыбалась в ответ знакомыми и, такими родными глазами.

Владимир во всем помогал жене, надеясь, что со временем она оценит его старания и в доме воцарится покой и любовь.

Время шло, а «стерпеться и слюбиться» не получалось. И когда ему предложили работу в Ленинграде, Володя с радостью согласился, думая, что наконец увезет любимую женщину подальше от прошлых воспоминаний.

Но Ириска находила тысячу причин остаться в Москве – работа, родители, дочка. Так ли было это на самом деле? Конечно, нет. И Володя это чувствовал. Что он мог поделать? Оставалось терпеть и ждать. А это он умел.

Сначала Ириска часто приезжала к мужу в город на Неве. Помпезный, всегда праздничный Ленинград с прямыми, ветреными, продуваемыми со всех концов улицами представлялся ей слишком холодным, львы на мосту – печальными. Белые ночи тревожили, не давая заснуть, а дорога казалась долгой и унылой.

Она любила теплые «кривоколенные» улочки старой Москвы, Красную площадь, Елоховский Собор с сиреневым сквериком, скрипучий трамвай, долго ползущий в Сокольники. И, конечно, их с Сергушей Реку, которая преданно и верно хранила тайну их любви.

= = = =

Татьяна навсегда запомнила, как на закате солнца толпа односельчан, возглавляемая Гаврилычем-Горынычем, двинулась вдоль реки к дому священника, отца Иоанна.

И произошло, ужасное, страшное: батюшку, пиная ногами, выволокли во двор. В сером стареньком подряснике, без креста, сильно побитого затолкали на старую телегу.

Он смотрел на свой приход с жалостью и любовью, благословляя всех взглядом и прощаясь, как потом оказалось, навсегда.

Многие ревели в голос, бабки причитали.

Уполномоченный, с искаженным злобой лицом, никому не дозволял подойти ближе, размахивая револьвером.

У батюшки осталось четверо ребятишек и больная жена. Люди еще не до конца поняли, что осиротели.

Над деревней повисло напряженное, душное затишье, словно перед грозой.

В одних избах всю ночь молились, со страхом ожидая утра. В других – пили самогон и веселились..

Так начиналась «новая» жизнь в деревне, затерявшейся недалеко от Москвы, среди дивных перелесков, на берегу тихой реки.

Танюшка выглянула в окно и посмотрела на темную воду. В лунном свете было видно, как река вспыхивает маленькими огоньками света, будто плачет.

= = = =

Москва 70-х - шумная столичная круговерть. «Театр на Таганке» и «Современник» будоражили новыми веяниями со своих подмостков. Из магнитофонов хрипел голос Владимира Высоцкого и от руки переписывались его песни.

Кремлевский Дворец Съездов принимал очередных гостей компартий зарубежных стран, показывая «умирающего лебедя» на сцене, угощая в антракте партийцев шампанским и бутербродами с черной икрой. Простой народ жил куда скромнее, как тогда говорили, на «сто целковых в месяц».

Широкие проспекты и центральные улицы были залиты светом витрин и фонарей, но стоило сделать шаг в сторону, как человек попадал в непроглядную темень старых дворов и подворотен. Хулиганья хватало, ходить вечерами было не безопасно.

В помощь опорным пунктам милиции на предприятиях и в институтах создавались ДНД – добровольные народные дружины. За дежурства в них, предоставлялись отгулы или дополнительные дни отдыха к отпуску.

Сергей возглавлял такую дружину и следил за порядком недалеко от метро у Чистых прудов. Группа из трех - пяти человек, с красными повязками на рукавах, по кругу обходила, хорошо освещенный сквер, разглядывая пассажиров, в звенящих на поворотах, трамваях.

Тот вечер выдался колючим, холодным и неприветливым. Сергею приходилось забегать в соседний двор, немного погреться в подъезде старого дома.

В очередной раз, подходя к дверям, он услышал крики о помощи и шум. Двое пьяных подонков избивали под лестницей женщину, пытаясь снять с нее шубу. Сергей ринулся вперед, отбросив сильным ударом здоровенного верзилу к стене, но второй, зайдя сзади, успел выхватить нож.

Удар в спину опрокинул его на стоящие в углу детские коляски и санки. Резкая боль пронзила бок, в глазах потемнело. Краем уходящего сознания он еще пытался ухватиться то за звуки подъезжающей Скорой, то за далекие голоса врачей, то за чьи-то холодные руки, расстегивающие тяжелую, намокшую от крови куртку…

Сергей с ускорением, стремительно кружась, уносился в неведомые дали, пытаясь остановиться. Но никак не мог этого сделать.

Движение прекратилось неожиданно. Он увидел себя, стоящим по колено в реке. Теплая вода ласково касалась ног, принося облегчение. Большие, красивые рыбы, переливаясь на солнце разноцветными спинами, играли на мелководье. На дне можно было разглядеть каждый камушек.

Он осмотрелся. Нет, это была не их с Ириской Река. Место вокруг было незнакомым. Ярко зеленая трава начиналась у самой кромки воды и живыми волнами убегала к чистому синему горизонту. Не было привычных цветов, птиц, звуков. Тишина и покой. И ощущение близкой радости, ожидающей его в самом конце прекрасного летнего поля. Неудержимо хотелось идти вперед и даже лететь.

Сергей ступил одной ногой на берег, готовясь взлететь, но вдруг отчетливо услышал пронзительно зовущий голос: «Сергуша, Сергуша, вернись!».

Оглянувшись назад, он отозвался: «Ириска, ты где?».

Голова закружилась, и он быстро начал подниматься все выше и выше, оставляя далеко внизу сказочную, зеленую страну.

С трудом, приоткрыв тяжелые веки, Сергей еще раз тихо позвал: «Ириска!».

- Это я, Наталья, - громко ответила девушка, сидевшая, у его изголовья, в накинутом на плечи, белом халате, - здравствуй, наконец-то ты вернулся! Теперь мы всегда будем вместе. Да, да, молчи, тебе надо набираться сил.

Он и молчал, снова закрывая глаза, пытаясь восстановить в памяти последние события.

- При чем здесь Натали? – думал Сергей, с трудом приходя в сознание.

Он ее совсем не помнил. Другая должна была сидеть рядом.

О том, что Сергуша тяжело ранен, Ириске утром сообщила бабушка.

В «Склифе», центральной больнице, дежурный врач, почти старик, сказал:

- Большая потеря крови, задето легкое, - и с сочувствием посмотрев на заплаканную девушку, добавил, - медицина свое дело сделала, теперь, молись.

И Ириска молилась.

Уже не прячась за колоннами и кустами, она открыто шла в церковь, уверенная в том, что только здесь она найдет помощь.

Стоя в храме у ног Христа, она просила, неистово взывая к небесам:

- Господи, милости Твоей прошу, это я виновата во всем, я живу неправдой, я притворяюсь, прости. И, помилуй, Сергушу! Господи, это я по гордости своей предала любовь и живу во лжи, прости! И, помилуй, Сергушу! Господи, Иисусе Христе, мой единственный Бог, накажи меня! Прости и спаси Сергушу!

Богородица, Заступница, Пречистая, - плача, взывала Ириска, - припадая к образу Божьей Матери. Приди в больницу к нему, укрой, исцели, утеши! Подай надежду!

У целителя Пантелеимона она с трепетом просила лекарства из чудесной коробочки для тяжело больного, которую святой держал в руках.

И своего ангела хранителя Ириска молила отлететь к Сергуше, чтобы укрыть его благодатными крылами от боли и страха.

В молитве за него, ей открывалась глубина любви и веры в безконечное милосердие Бога. Впервые она почувствовала благодатную силу молитвы, впервые ощутила спасительную помощь небесных заступников и покровителей. Чудо веры коснулось ее сердца.

Прося у Христа исцелить, очистить, защитить, спасти, исправить, Ириска однажды вдруг всем существом своим поняла, что Бог есть везде и во всем. И о чем бы не попросил – все это Милость Его к нам, грешным и немощным. И этот прекрасный цветущий мир, и родители, и дети. Любовь, радость, скорбь – все дар Милосердного Создателя.

Милости надо просить! Просить, как последний, грешный раб, как больной перед последним вздохом, как мать с умирающим на руках ребенком.

И не надо многословия. Ведь, подумать только, какая сила заключена всего в восьми словах:

«Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного».

Кого и о чем нужно еще просить?

Все здесь. И Жизнь. И Смерть. И Спасение.

Эта молитва представлялась Ириске в виде огромных Вселенских песочных Часов Творца. Их нижняя часть вонзалась прямо в глубину молящейся души, а верхняя – уходила в высоту Божественной благодати и милости. Сама же она была маленькой песчинкой в этих молитвенных Часах.

По словам святителя Димитрия Ростовского молитва имеет невероятную силу: «Молитва не только побеждает законы природы, не только является непреоборимым щитом против видимых и невидимых врагов, но удерживает даже и руку Самого всесильного Бога, поднятую для поражения грешников».

Слава Богу, Сергей быстро шел на поправку, а икону Богородицы, неизвестно откуда появившуюся на тумбочке у кровати, он вернул санитарке, думая, что это она ее там оставила из жалости. О приходе Ириски в больницу Сергей так и не узнал.

После выписки он ушел с головой в работу, получив новую должность начальника отдела. И выполнил свое обещание, данное в больнице. Женился на красавице Натали, переехав к ней жить на окраину Москвы.

В сиреневом скверике у Елоховского Собора все чаще можно было встретить молодую, светловолосую женщину с маленькой девочкой. Гуляя вечером по любимым улочкам, они обязательно заходили в храм.

- Мама, это царский дворец? - спрашивала дочка, - а где царь?

Женщина указывала на большую фреску Бога Отца Вседержителя на Троне. А сама переводила взгляд к распятому на Кресте Христу и, вытирая слезы, шептала:

- Скорей бы Пасха, Господи Распятый и Воскрешающий Царь, скорей воскресни! – и сердце наполнялось теплом и радостью.

Пока Ириска молилась, Масенька усаживалась на ступеньках под большой иконой Архистратига Михаила. Со стороны это выглядело очень умилительно. Сильный воин с мечом в руке укрывал огромными крылами маленькую девочку, с золотыми кудряшками, приютившуюся у его ног.

- Мам, дай мне аленький цветочек, - просила дочка в конце службы.

Женщина снимала с подсвечника свечку и передавала ее в девочке, потом они крестились и, не торопясь, шли домой, крепко держась за руки.

= = = =

Мутное, бледное солнце только начинало подниматься из-за дальнего лесочка, а по дворам, барабаня по окнам палкой, шли приезжие «активисты» во главе с Горынычем.

Всем было приказано собраться у церкви на митинг. Каждого под протокол записывали в книгу. Откажешься, значит, враг народа.

Храм встретил прихожан темными окнами, двери уже были кем-то сняты с петель и лежали рядом, придавив кусты сирени. У ступенек в землю был воткнут красный флаг.

У крыльца в куче мусора горой валялись безжалостно быброшенные иконы.

Казалось, что Богородица еще крепче прижимает к себе Сына, стараясь укрыть его от рук преступников.

Предвидя беду, батюшка успел спрятать часть икон. Над остальными святынями грязно надругались.

- Сейчас мы, наконец, покончим с Богом! Сотрем с лица земли последний оплот… - грозно кричал уполномоченный Гаврилыч.

Напряжение в толпе нарастало, в людях поднималась злоба. Слышались ругательства и матерщина. Многие были пьяны и еле держались на ногах.

Над святым местом разносился сатанинский хохот!

Дети со страхом жались к матерям и плакали.

Горыныч и черные гости в кровавых платках источали ненависть. Казалось, ядовитая слюна вытекала у них изо рта.

- Срывай кресты! Жги иконы!

Танюшка в ужасе икала и дергая мать за подол, жалобно звала: «Пойдем отсюда, пойдем скорее!».

- Неужели у них рука поднимется? – прошептала стоявшая рядом соседка.

Рука поднялась.

= = = =

Кто написал на Ириску в редакцию донос о том, что она ходит в церковь, так и осталось тайной. Набросились на нее, дружно, с волчьей жадностью. Ну, как же, молодая, подающая надежды журналистка московской известной газеты, комсомолка, кандидат в члены партии и, вдруг, верующая?

Преступление!

Да, в России никогда не было легких времен. Страна жила двойными стандартами. С лицевой стороны – досрочное завершение «пятилетки» и рапорт к очередному Съезду партии. Никому не нужное перевыполнение трудовых планов и освоение рек, с поворотом их вспять…

«Человек – это звучит гордо», написано было во всех учебниках. А чего стоил лозунг на мосту - «Течет вода Кубань-реки, куда велят большевики»? И вообще, «Партия – наш рулевой!», красовалось на каждом шагу.

С другой стороны, жизнь и политика страны обсуждались тайно на коммунальных кухнях при плотно закрытых дверях и окнах. Люди включали приемники и ловили радиостанцию «Свобода», слушая «голос Америки», узнавая правду и удивляясь тому, что на самом деле происходило в великой Стране Советов.

Но даже здесь, где звучала передовая мысль интеллигенции, не был слышан голос Бога, о Нем забыли. Его изгнали из государства, из домов, из души.

Суд над Ириской решили сделать показательным. В актовом зале собрался весь коллектив редакции. За столом, покрытым красным сукном, восседал, так называемый, актив – члены комитета партии и комсомола. Председатель, доложив о успешной борьбе с «поповщиной» и мракобесием на страницах родной газеты, заклеймил Ириску позором и обвинил в отступничестве от линии КПСС в строительстве коммунизма. А затем обратился в зал:

- Давайте теперь послушаем, что скажет нам, в свое оправдание «комсомолка-богомолка»?

Присутствующие дружно засмеялись. В глазах собравшихся было видно, что угодно: ожидание интересного шоу, затаенный страх, безразличие, но не сочувствие, не жалость, не милосердие.

Ириске сделалось страшно, близкие друзья сидели с опущенными головами. А председательствующий продолжал призывать:

- Таким не место в наших рядах, она позорит честное имя комсомола! Порочит имя Ленина и Партии!

- Уволить по статье, чтобы знала свое место! – выкрикивали из рядов.

Местком, профком и другие «комы» поддержали выступающих:

- Мы ей с дочкой путевку в дом отдыха предоставили, а она дочку в церковь таскает. Чему там можно научить? Лишить ее материнства! Отобрать ребенка.

Зал затих, ожидая, как будет выкручиваться эта, некогда веселая, красивая, острая на язык девушка.

- И это еще не все, - неожиданно выступил из тени кулисы, никем ранее незамеченный человек в черном.

- Нами найден документ, свидетельствующий о подрыве основ нашего государства, идет следствие. Есть мнение, что именно она к этому причастна, - указал пальцем на Ириску черный человек. И жестом фокусника достал из кармана смятую бумажку.

Сильно побледневшая Ириска молчала, тяжелые ноги, будто вросли в пол. Вокруг образовалась страшная, давящая пустота. А сердце, предательски мелко дрожа, казалось, готово было упасть на сцену и разбиться на мелкие кусочки.

Он держал в руке черновик ее стихотворения, выброшенный несколько дней назад в мусорную корзину.

- Не ваше ли, случайно? – ехидно спросил странный незнакомец, - и начал читать:

Мне хочется открытое письмо в газету написать:

Генсек, по Целине своей, бредущий,

За что ты слова Богу не даешь сказать,

Толпе у ног твоих приветствия орущей…

Почти теряя сознание, еле держась на ногах, Ириска из последних сил мысленно позвала:

- Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешную! Помоги! Убивают!

- Господи, мой Господи, Ты здесь?

И тут же услышала спасительное:

- Если ты со мной, Я всегда с тобой!

Медленно подняв голову, глядя в искаженные ненавистью лица, Ириска тихо, но уверенно сказала:

- Верю в Бога.

Что тут началось?!

Злоба черным помелом носилась в душном, потном пространстве, заставляя людей подпрыгивать и вскакивать со стульев. Кто-то с пеной у рта кричал:

- «Сослать ее подальше на Соловки!».

Длинная блондинка из машбюро безудержно орала - «В психушку, вызвать психушку!». Казалось даже портреты вождей, висевшие на стене, полезли из рамок от возмущения.

Черный уполномоченный исчез также внезапно, как и появился.

Ириска наблюдала за происходящим как будто со стороны, отделенная невидимой, прозрачной стеной. Сознание воспринимало действительность в замедленном темпе.

. – Завтра же зайди в отдел кадров, - прорычал голос начальника над головой девушки.

Судилище закончилось голосованием. Воздержавшихся не было. Собрание вынесло «справедливое» решение: заклеймить, осудить, посадить.

Отобедав в местной «столовке» народ потихоньку угомонился и, не дождавшись окончания рабочего дня, начал расходиться по домам.

Ближе к вечеру Ириску начало знобить, а к ночи поднялась высокая температура. Боясь преследования, она отказалась от госпитализации, уповая на Господа.

«Утешайся Господом, и Он исполнит желания сердца твоего. Предай Господу путь твой и уповай на Него, и Он совершит и выведет, как свет, правду твою и справедливость твою, как полдень» (Пс.,36, 6), сказано Царственным псалмопевцем.

Какие слова могут больше утешить?

Болезнь крепко вцепилась в Ириску. Температура не спадала, слабость не давала подняться.

Масеньку забрала к себе бабушка, а с больной женой сидел верный Владимир, вызванный срочно из Ленинграда.

Подключив все свои связи, он попытался отвести от Ириски удар. К мнению молодого ученого прислушивались. Владимир считался одним из ведущих специалистов в области атомной энергетики.

Через десять лет, он будет среди первых ликвидаторов на Чернобыльской АЭС.

С работы Ириску уволили в ее отсутствие по сокращению штатов, не став раздувать большую шумиху, постаравшись скорее забыть «опасную» для репутации газеты, сотрудницу. Из комсомола исключили с формулировкой «постоянного надзора за политически не надежной гражданкой».

Сил побороть болезнь не хватало. Лекарства, назначенные участковым врачом, не помогали. Ириска таяла на глазах, все чаще впадая в забытье. Владимир не знал чем еще помочь жене.

- Скажи, что для тебя сделать, только скажи, не молчи, - твердил он.

- Позови батюшку из нашего Собора, отца Игнатия, - попросила слабеющая Ириска.

- Кого? – удивленно переспросил супруг.

- Священника, батюшку, - последовал тихий ответ.

Ради любимой жены Владимир был готов на все. Даже покреститься. Что он вскоре и исполнил.

Отец Игнатий попросил домашних оставить их с Ириской наедине. Что происходило за закрытой дверью, о чем спрашивал священник болящую, и что она тихо отвечала, никто не слышал. Но после ухода батюшки Ириска спокойно заснула.

Во сне она увидела себя в безконечно длинном коридоре среди огромного скопления людей. Ее удивило то, что все вокруг было серым и унылым – свет, стены, одежда, лица. Оттенки присутствовали, но только серого цвета. Как же хотелось увидеть, хоть что ни будь цветное, оранжевое.

Толпа чего-то ждала, сильное нетерпение передавалось каждому из стоявших. Заглянуть вперед было трудно, серые люди стояли очень плотно. Подпрыгнуть не хватало сил и приходилось сливаться с движением неравномерно колышущейся темной массы.

Далеко впереди угадывался проход, к которому все и стремились. Но протиснуться к нему не представлялось никакой возможности. Странным казалось и то, что каждый пытался сильно кричать, а звук отсутствовал. Ириска тоже попыталась крикнуть, но все усилия оставались тщетны. Вынужденное, противоестественное молчание вызывало страх. Чья-то воля не позволяла нарушить тишину.

Вдруг над головами справа появилось свечение, а потом вспыхнул яркий белый свет. Толпа замерла.

В проходе появилась высокая, статная женщина в черном монашеском облачении. Над Ее головой стояло сияние, меняющее окружающий серый цвет на голубой. Разливаясь дальше синими и белыми всполохами, свет молниями ударял в стены..

Величественная Женщина царственной поступью медленно шла сквозь волнующуюся, беззвучно взывающую толпу. Те, над кем Она простирала руку, держащую свернутый в трубочку серебряный листок бумаги, начинали светиться и через мгновение исчезали.

- Что же в этом листке? – мучительно думала Ириска, - наверное, в нем и заключена вся сила?

В следующий момент она с отчаянием поняла, что удивительная Монахиня пройдет слишком далеко, и ей придется навеки остаться в этом мрачном месте. И на сон это было уже не похоже. Безсилие и страх сковали тело.

Между тем, Царственная особа приближалась, но разглядеть лица не удавалось. Оно казалось неуловимо подвижным, очень светлым, меняющимся и будто прикрытым полупрозрачной дымкой.

Невероятно!

Но, уже почти пройдя мимо стоящей в толпе Ириски, Прекрасная Женщина приостановилась. Ее рука непонятным образом, пронзая ряды людей, пронеслась над головой страждущей больной, подобно легкому дуновению ветра.

Ириска вся осветилась, затрепетала и глубоко вздохнув, открыла глаза:

- Володя, - бледными губами позвала она мужа, - хочу апельсинов, больших и сладких.

Владимир плакал от счастья:

- - Ну что же ты нас так напугала? Проспала двенадцать часов, никак не могли тебя добудиться. Хотели уже снова батюшку вызывать.

По прошествии многих лет Ириска встретила странную Монахиню из своего сна в далекой сельской Никольской церкви под Егорьевском. Она узнала Ее Светлый лик на иконе Божией Матери «Игуменья Горы Афонской», Бог весть какими путями, оказавшейся в этом храме.

Величественная, Преблагословенная Богородица в простой монашеской одежде воспаряла над Святой Горой, едва касаясь вершины. Над ее головой разливался дивный благодатный свет. Взгляд излучал неизреченное тепло и милосердие. В руке Она держала развернутый свиток:

- «Сей жребий данный Мне от Сына Моего», - было написано в нем

Воистину, неисповедимы пути Господни.

К лету Ириска совсем окрепла. Редакция с бывшими «верными» друзьями отошла в прошлое. Обиды и враждебных чувств не было. Скорее наоборот, она жалела людей, живущих без веры. И была благодарна Богу за то, что Он уберег ее от большой беды и лживых статей, которые пришлось бы написать ей в будущем. Да и жизненный путь Ирискин оказался совсем не журналистским.

«Как воду жизни пей поругание от всякого человека», - советует святой Иоанн Лествичник. Не просто это, ох, как не просто.

Однажды, много лет спустя, стоя у Храма Христа Спасителя, чтобы приложиться к деснице Иоанна Предтечи, Ириска встретила своего бывшего начальника. Глубокий старик, сидящий в инвалидном кресле ее не узнал. Он с трудом крестился трясущейся рукой и часто прикладывал платок к слеповатым, слезящимся глазам.

- Господи, как же велика милость Твоя, если этот человек здесь, - подумала она.

Пообещав Владимиру переехать к нему на жительство в Ленинград, Ириска решила провести с Масенькой последнее московское лето в бабушкином домике.

- Попрощаюсь с Рекой, - вздохнула она с грустью. А там, как Бог на душу положит.

А сердце, будто иглой, пронзила мысль: «Где же ты, где, мой Сергуша?».

= = = =

Два пришлых мужика с ломом и топором в руках полезли на высокий купол храма, пытаясь дотянуться до креста. Ноги в сапогах соскальзывали с покатой поверхности. Но они упорно продолжали цепляться за края железа, раздирая пальцы. Со стороны казалось, будто кровавые убийцы пытаются задушить свою жертву на кресте.

А внизу у стен церкви творилось безумие. Кто-то лез в порушенные окна; кто-то заталкивал палкой в огонь святые иконы; кто-то плакал и крестился.

Танюша, зажав рукой беззвучно кричащий рот, неотрывно смотрела на разодранный купол храма. Страх, словно тисками, сковал девочку.

Еще мгновение, тяжелый крест начал клониться и со скрежетом, будто со стоном, нехотя опрокинулся вниз.

Храм ахнул болезненным колокольным стоном.

- Ура! – безумствовал черный уполномоченный. Губы его посинели, глаза вылезли из орбит.

- Да здравствует власть...! - надрывался черный человек.

Танюшка зажмурилась.

Дата добавления: 2015-08-28