Глава ХХII
ОРФЕЙ, ПИФАГОР И НОВАЯ ЭСХАТОЛОГИЯ
§ 180. Легенды об Орфее: певец и "основоположник посвящений"
Вряд ли возможно писать об Орфее и орфизме, не вызывая раздражения у тех или иных ученых: у скептиков и «рационалистов», которые преуменьшают значение орфизма в истории греческих верований, или у почитателей и «энтузиастов», которые видят везде отголоски этого движения.[361 - Даже сама оценка источников разбивается надвое: скептики подчеркивают скудость документов и их позднюю датировку; энтузиасты полагают, что не следует путать датировку документа с его возрастом; что, следовательно, при строгом критическом подходе к использованию всех правдоподобных свидетельств можно докопаться до сути того, что принято называть орфизмом. В этом противостоянии двух методологий чувствуются отголоски еще более сильного философского противостояния, возникшего в Греции в VI в. И ощутимого даже в наши дни. Орфей и орфизм — из того разряда вещей, которые сами по себе разжигают полемические страсти.]
Анализ источников позволяет нам разделить реалии на две группы: 1) сказочные мифы и предания, связанные с Орфеем; 2) понятия, верования и обычаи, считающиеся «орфическими». Впервые он был упомянут в VI веке до н. э. поэтом Ивиком из Регии, который говорит "о славном имени Орфея". Для Пиндара Орфей, "играющий на лире, — отец мелодичных песен" ("Пифийские оды", IV, 177). Эсхил упоминает о нем как о том, "кто завораживает всю природу своими чарами" ("Агамемнон", 1830). Имя Орфея с определенностью названо на метопе IV в. из сокровищницы сикионцев в Дельфах: он изображен на борту судна с лирой в руках. Начиная с V в. иконография Орфея постоянно обогащается: он играет на лире в окружении птиц, диких зверей или в обществе верных фракийцев; он растерзан менадами; он — в Аиде рядом с другими божествами. пятым веком неизменно датируются первые упоминания о его схождении в ад за своей женой Эвридикой ("Alceste", 357 и сл.). Он терпит крах — либо по той причине, что слишком рано оборачивается,[362 - Источники проанализированы в ки.: W.К.С. Guthrie. Orpheus and Greek Rеligiоn, р. 29 sq.; Ivan М. Linforth. Тhe Arts of Orpheus.] либо потому, что ему противостоят силы ада.[363 - "Он не осмеливался умереть от любви, как Алкеста; он был намерен отправиться в Аид. Вот почему они (боги) покарали его и сделали так, чтобы он погиб от рук женщин (Платон. Пир, 179d).] Согласно легенде, Орфей живет во Фракии и принадлежит к догомеровскому поколению. Однако на керамике V в. он всегда изображен в греческой одежде: он завораживает своей игрой диких зверей или варваров.[364 - Ср.: Guthrie. Orpheus, р. 40 sq., р. 66 et fig. 9, ср.: р. 6.] Именно во Фракии он нашел свою смерть. Согласно утерянной пьесе Эсхила «Bassarides», Орфей каждое утро поднимался на гору Пангеос, чтобы поклониться солнцу, отождествляемому с Аполлоном. Разгневавшись, Дионис натравил на него менад, которые разорвали кифариста, а останки его разбросали.[365 - О. Kern. Orphicorum Fгаgmеnta, по 113, р. 33. Музы собрали воедино останки и захоронили их в Leibethria на горе Олимп.] Голова Орфея, брошенная в Гебр, продолжала петь и доплыла до Лесбоса, где была встречена с почестями и затем стала оракулом.
Нам еще представится случай поговорить о других ссылках на Орфея в литературе VI–V вв. до н. э. Отметим, кстати, что слава Орфея и наиболее значимые эпизоды его жизни удивительно близки к шаманству. Как и шаманы, он одновременно целитель и музыкант; он завораживает и укрощает диких зверей; он спускается в преисподнюю, чтобы вызволить Эвридику; его отсеченная голова становится оракулом совсем как черепа юкагирских шаманов даже в XIX в.[366 - Eliade. Le Сhamаnismе et les tесhniquеs archaiques de l'extase (1968), р. 307–308.] Все эти моменты архаичны и резко контрастируют с греческой духовностью VI–V вв. Мы не знаем их предыстории, т. е. мифо-религиозного значения в Древней Греции, до интеграции их в легенду об Орфее. кроме того, Орфей стоит в одном ряду с другими мифическими персонажами, такими, как Абарид, Аристей и пр., которым также свойствен экстатический опыт шаманического или парашаманического типа.
Всего этого было бы достаточно, чтобы датировать годы жизни легендарного певца «догомеровским» временем — как явствует из предания и как многократно повторяется в упоминаниях об Орфее. Не столь важно, была ли эта мифология с претензией на архаичность отчасти результатом каких-то негативных притязаний (в сущности, можно угадать за мифологией желание поместить Орфея в волшебное изначальное время и, следовательно, говорить о нем, как о "предке Гомера", а значит, о персонаже более древнем, более почитаемом, нежели представитель, или даже символ, официальной религии). Для нас важен тот факт, что отбирались древнейшие детали, к которым в VI в. могли иметь доступ греки.[367 - К этому времени уже лучше было известно «варварское» население Фракии и даже скифы, которые кочевали к северу от Черного моря.] Настойчивость, с какой говорится о пребывании, проповеди и трагической смерти Орфея во Фракии,[368 - Ср. список мест поклонения Орфею во Фракии, приведенный в кн.: R. Pettazzoni. La religion dаns lа Greсе аntiquе, р. 114, n. 16.] подтверждает его «изначальность». Равным образом, примечательно и то, что среди редких сошествий в ад, засвидетельствованных в греческом предании, сошествие Орфея стало наиболее популярным.[369 - Katabasis eis Hadou (Kern. Orph. Fr., fr. 239 sq., р. 304 sq.). Катабасис из «Одиссеи» (особ. стихи 566–631), по-видимому, предполагает «орфическую» интерполяцию.] Катабасис имеет общую основу с посвятительными обрядами. А наш Певец приобрел репутацию "основоположника посвящений и мистерий". Согласно Еврипиду, "он явил светочи сокровенных мистерий" ("Rhesos", 943). Автор книги "Contre Aristigiton А" (§ 11) утверждал, что "Орфей явил нам наисвятейшие Таинства", имея в виду, по всей вероятности, элевсинские мистерии.
Наконец, отношения Орфея с Дионисом и Аполлоном подтверждают его репутацию "родоначальника мистерий", так как речь идет единственно о тех греческих богах, поклонение которым предполагало посвящения и «экстаз» (включая разные его виды, в том числе и несовместимые). С античных времен эти соотношения дают повод для полемики. В том, что Дионис уводит из Аида свою мать, Семелу, Диодор (IV, 25, 4) усматривает аналогию с Орфеем, который спустился в преисподнюю в поисках Эвридики. Эпизод с менадами равным образом может быть истолкован как дионисийский ритуал — sparagmos [растерзание] бога в облике животного (ср. § 124). Однако Орфей был известен преимущественно как поклонник Аполлона. По одной из легенд, он даже был сыном этого бога и нимфы Каллиопы. Его ужасная смерть стала результатом преданности Аполлону. Музыкальным инструментом Орфея была аполлонова лира.[370 - Guthrie ссылается на отрывок из «Alceste», стих 578, в котором Аполлон изображен среди рысей и львов, а лань танцует перед ним под звук его кифары; The Greeks and their Gods, р. 315.] Наконец, будучи "основателем инициаций", Орфей придавал огромное значение очищениям, а техника катарсиса была ничьей иной, как аполлоновой.[371 - Аполлон заставляет смолкнуть пророчества, произнесенные Орфеем на Лесбосе (Филострат. Жизнь Аполлония Тианского, 4, 14) — зависть бога или несовместимость двух пророческих техник, «шаманской» и пифийской?]
Нужно иметь в виду следующие моменты: 1) хотя его имя и некоторые детали его мифа подтверждаются лишь с VI в., Орфей — религиозный персонаж архаического типа. Нетрудно представить, что он жил "до Гомера", если понимать это выражение с точки зрения либо хронологии, либо географии (т. е. что он жил в варварской области, где еще не были знакомы с духовными ценностями, свойственными цивилизации Гомера); 2) нам неизвестны происхождение и предыстория Орфея; однако он, бесспорно, не принадлежит ни гомеровской традиции, ни средиземноморскому наследию. Связь Орфея с фракийцами довольно загадочна, потому что, с одной стороны, он ведет себя среди варваров как грек, а с другой стороны, обладает доэллинистическими магико-религиозными способностями (укрощение зверей, шаманский катабасис). По своему облику Орфей близок к Залмоксису (§ 179) — также родоначальнику мистерий (через катабасис) и культурному герою гетов — тех фракийцев, "что считали себя бессмертными". 3) Орфей представлен преимущественно как основатель инициаций. Если о нем говорят, как о "предке Гомера", то только для того, чтобы подчеркнуть значение его религиозной миссии. Она в корне отличается от олимпийской религии. Нам не известна суть посвящения, «основателем» которого считается Орфей. У нас есть лишь сведения о процедуре подготовки к нему: вегетарианство, аскеза, очищение, религиозное обучение (hieroi logoi — священные книги). Известны также его богословские предпосылки: переселение и, следовательно, бессмертие души.
Посмертная жизнь души являлась, как мы видели (§ 97), целью элевсинских посвящений, но культы Диониса и Аполлона также преследовали эту цель. Поэтому вполне допустимо, что в VI–V вв. в мифической фигуре Орфея видели основателя мистерий, который, хотя и взял за образец традиционные установления, предложил более приемлемую посвятительную дисциплину, поскольку в ней учитывалось переселение и бессмертие души.
С самого начала фигура Орфея возникла под двойным знаком Аполлона и Диониса. Орфизм будет развиваться в том же направлении. Это подтверждается множеством примеров. Мелампус, пилосский прорицатель, хотя и был любимцем Аполлона, в то же время "объяснил грекам имя Диониса, жертвоприношение в его честь и шествие с фаллосом" (Геродот, 11, 49). К тому же, как мы видели (§ 90), Аполлон имел некую связь с Аидом. Да и кончилось все тем, что Аполлон заключил мир с Дионисом, и того приняли в общество Олимпийцев. Это сближение двух богов-антагонистов не лишено смысла. Может быть, греческая духовность выражала тем самым надежду найти в их сосуществовании выход из тупика, к которому привело крушение религиозных ценностей эпохи Гомepa?[372 - Сравните историческую концепцию А.Ф. Лосева в книге: Античная мифология в ее историческом развитии. М., 1957 (с. 155 и сл. — "орфическая интерпретация" культа Диониса-Загрея).]
§ 181. Орфические теогония и антропология: переселение и бессмертие души
В VI в. до н. э. религиозную и философскую мысль занимало осмысление единства и множества. Религиозные мыслители того времени задавались вопросом: "Какова связь между индивидом и божеством, с которым он чувствует свое родство? Как достичь имплицитной целостности человека и бога?".[373 - Guthrie. The Greeks and their Gods. р. 316 sq. Ионийцы, не отличавшиеся религиозностью, задавались философским вопросом: "Как соотносятся разнообразие мира, в котором мы живем, и первичная единая субстанция, из которой все родилось?". См.: Idem. А Нistory of Greek Philosophy, 1, р. 132.] Некое единение человека с богом происходило во время дионисийских оргий, но оно было временным и достигалось через помутнение рассудка. Переняв в целом вакхический опыт, т. е. идею причастности человека к божественному, «орфики» пришли к логическому заключению: душа бессмертна и, следовательно, божественна. Отсюда — замена оргии катарсисом, техникой очищения, данной Аполлоном.
Орфей стал символом и покровителем целого движения, сколь «тайного», столь и «популярного», известного под названием орфизм. Это религиозное движение отличает прежде всего важность, придаваемая письменным текстам, — «книгам». Платон ссылается на некоторое число книг, приписываемых Орфею и Мусею (который был либо сыном, либо учеником Орфея) и трактующих очистительные обряды и загробную жизнь. Он цитирует также некоторые гекзаметры теогонического характера, якобы написанные Орфеем. Еврипид, равным образом, говорит об орфических писаниях, а Аристотелю, который не верил в историчность Орфея, были известны теории о душе, содержащиеся в "так называемых орфических стихах".[374 - Платон. Государство, 364е, Кратил, 402в, Филеб, 66с; Еврипид. Ипполит, 954; Аристотель. О душе, 410 в 28; Свида приводит длинный список произведений, приписываемых Орфею (Керн, Orph. Fr. N223); ср. критический анализ в: Moulinier. Orphee et l'Orphisme а l'epoque classique, р. 74 sq.] Вполне допустимо, что и Платон знал некоторые из этих текстов (их можно было купить в книжных лавках).
Вторая характерная черта — большое разнообразие так называемых «орфиков». Наряду с авторами теогоний — аскетами и визионерами, и теми, кого позднее, в классическую эпоху, Теофраст называл Orpheothelestes ("те, кто посвящал в культ Орфея"), сюда входят и чудотворцы-шарлатаны, занимавшиеся очистительными обрядами, и гадальщики, о которых Платон пишет в знаменитом пассаже из "Государства".[375 - "Нищенствующие прорицатели, которые околачиваются у дверей богачей, уверяют их, будто получили от богов, с помощью жертвоприношений и заклинаний способность загладить тяготеющий на ком-либо или на его предках проступок […]. у жрецов под рукой куча книг Мусея и Орфея, потомков, как говорят, Селены и Муз, и по этим книгам они совершают свои обряды, уверяя не только отдельных лип, но даже правителей государства, будто и для живых, и для мертвых есть способы оправдания и очищения […]; и эти посвящения, как они их называют, избавляют нас от загробных мучений…" (Платон. Государство, 364b-365а).] Этот феномен достаточно известен в истории религий: всякое аскетическое, гностическое или сотериологическое учение чревато массой искажений и порождает порой фарсовые посвятительные обряды. Взять хотя бы лжеаскетов, которыми изобиловала Индия со времен упанишад, или грубых подражателей йогам и тантрикам. Пародии наиболее часто встречаются там, где делается упор на откровение и мистику спасительного знания. Вспомним, к примеру, бесчисленные «инициации» и "тайные общества", возникшие в Западной Европе после появления франкмасонства или в связи с "тайной Розенкрейцеров". Было бы наивно поэтому принимать всерьез орфеотелестов и чудотворцев и сомневаться в реальности идей и ритуалов орфиков. С одной стороны, экстатики; гадальщики и целители-шарлатаны известны с древнейших времен: это — одна из отличительных черт "популярных религий". С другой стороны, тот факт, что начиная с VI в. многие из этих чудотворцев, гадальщиков и знахарей ссылаются на Орфея, подтверждает существование неких гностических учений и сотериологических техник, которые, по-видимому, были выше, эффективнее и престижнее, а также то, что им старались подражать или, по меньшей мере стремились приобщиться к славе, связанной с именем мифической личности.
Некоторые указания Платона позволяют наметить контекст орфической концепции бессмертия. В наказание за первородный грех душа была заключена в тело (soma), как в могилу (sema).[376 - Кратил. 400с; ср.: Федон, 62b, о «темнице» души. эти отрывки стали предметом нескончаемых] Таким образом, существование во плоти похоже скорее на смерть, а та, в свою очередь, подразумевает начало истинной жизни. Тем не менее, "истинная жизнь" не дается сама собой; на суде взвешиваются проступки и заслуги души, и спустя некоторое время она снова реинкарнируется. Как и в Индии после эпохи упанишад, речь идет о вере в неразрушимость души, обреченной на перевоплощения вплоть до своего окончательного освобождения. Еще для Эмпедокла, который следовал «орфическому» пути; душа была узницей тела, отосланной от Блаженных, облеченной "чужеродной туникой плоти" (fr. В. 115 и 126). Кроме того, для Эмпедокла бессмертие означало метемпсихоз; это, кстати, служило объяснением его вегетарианства (у животного, которое убивают, может быть душа кого-то из наших близких родственников).
Однако религиозное основание вегетарианской практики было сложнее и глубже. Отказываясь от животной пищи, орфики (и пифагорейцы) воздерживались от кровавых жертвоприношений, обязательных в официальном культе. Такой отказ с определенностью выражал решение отделиться от своих сограждан и, в конечном счете, "отрешиться от мира"; тем же отказом выражалось неприятие в целом греческой религиозной системы, в основании которой лежит первое жертвоприношение, совершенное Прометеем (§ 86). Оставляя для людей мясо и принося богам в жертву кости, Прометей вызвал гнев Зевса; это, в свою очередь, привело к концу «райской» эпохи, когда люди жили в ладу с богами.[377 - Гесиод. Труды и дни, 90 sq., 110 sq. О мистических и эсхатологических ценностях вегетарианства см. тексты с комментарием: Guthrie. Orpheus, р. 197 sq.; особ. толкование: Sabbatucci. Saggio sul misticismo greco, р. 69 sq. Ср. также: Detienne. La cuisine de Pythagore, р. 148 sq.] Возврат к вегетарианской практике означал как желание искупить грех предков, так и надежду восстановить, хотя бы отчасти, первозданное блаженство.
То, что называлось "орфической жизнью" ("Законы", VI, 782с), включало в себя очищение, аскезу и соблюдение множества специфических правил; однако спасение достигалось, в первую очередь, через «инициацию», т. е. через откровения космологического и теософского порядка. Сопоставляя немногие свидетельства и аллюзии античных авторов (Эсхила, Эмпедокла, Пиндара, Платона, Аристофана и других), равно как и более поздние документы, можно восстановить в общих чертах то, что, за неимением лучшего, называется "орфическим учением". Здесь выделяют теогонию, находящую продолжение в космогонии, и достаточно своеобразную антропологию. Собственно, в основе орфической эсхатологии, контрастирующей как с гомеровской, так и с элевсинской, лежит антропогонический миф.
В теогонии, называемой "Рапсодии",[378 - Дамаский в V в. н. э. ещё читал произведение, озаглавленное "Рапсодии Орфея". Некоторые фрагменты, безусловно, древние (VI в. до н. э.); ср.: Guthrie. Orpheus, р. 77 sq., 137–142.] содержатся лишь некоторые детали генеалогии, заимствованной у Гесиода. Время (Крон) откладывает в Эфире первичное яйцо, из которого вылупился первый из богов, Эрос, именуемый также Phanes. Эрос — порождающее начало — создает других богов и мир. Но Зевс поглощает Phanes и все творение и создает новый мир. Мифический сюжет поглощения божества Зевсом был хорошо известен. Гесиод повествует о том, как Олимпиец проглотил свою супругу Метиду перед чудесным рождением Афины (§ 84). Но в орфической теогонии больше нюансировки: здесь угадывается стремление сделать из бога-миродержителя творца мира, которым он правит. Кроме того, в эпизоде отражено философское наблюдение относительно создания из единого целого многообразной Вселенной.[379 - Guthrie. The Greeks and their Gods, р. 319.] Несмотря на переработки, миф сохраняет архаическую структуру. Небезосновательно проводились аналогии с египетской и финикийской космогонией.
В других традициях началом считается Никте (Ночь), от которой произошли Уран и Гея; или Океан, из которого появилось Время (Крон), произведшее, в свою очередь, Эфир и Хаос; или Единство, породившее Раздор, по мановению которого Земля отделилась от Вод и Неба. Недавно в Деревенском папирусе[380 - Найден в 1962 году недалеко от города Дервени, в Фессалониках, и датируется IV в. до н. э. Речь идет о комментарии орфического текста, что подтверждает древность и высокий философский уровень подобных писаний] была найдена новая орфическая теогония, центрирующаяся вокруг Зевса. В одном стихе, приписываемом Орфею, возвещается о том, что "Зевс есть начало, сердцевина и венец всего" (соl. 13, 12). Орфей называет Мойру (судьбу) мыслью Зевса. "Когда люди говорят: "Мойра соткала", — они подразумевают мысль Зевса, которая определила, что есть, чему быть и чему надлежит прекратить существование" (соl. 15,5–7). Океан — не что иное, как ипостась Зевса, равно как Гея (Деметра), Мать, Рея и Гера — только различные имена одной и той же богини (соl. 18, 7-11). Характер космогонии — и сексуальный, и монистичный одновременно: Зевс совершил акт любви "в воздухе" (или "в вышних") и таким образом сотворил мир, однако в тексте нет упоминаний о его партнерше.[381 - Этот вид космогонии напоминает мемфисское богословие (§ 26), систему Ферекида самосотворение Праджапати (§ 76).] Автор провозглашает единство бытия, утверждая: логос мира — то же, что логос Зевса (col. 15, 1–3). Отсюда следует, что слово, обозначающее" мир", и есть «Зевс» (ср.: Гераклит, fr. В 1, В 32). Текст Деревенского папируса важен во многих отношениях; с одной стороны, он подтверждает существование уже в глубокой древности самых настоящих тайных орфических сходбищ; с другой стороны, высвечивает монистическую, даже «монотеистическую» тенденцию некоей орфической теогонии.
Что касается мифа о происхождении человека из праха титанов, то он в ясном виде проступает лишь у более поздних авторов. (I–II вв. н. э.).[382 - Плутарх. De esu саm. I, гл. VII (Kern. Or. Fr. n. 210); Dion Chrysostoтe, ХХ: Х, 55. Наиболее полная версия содержится у Климента Александрийского. Протрептик, II, 17,2;8,2.] Но, как мы попытались показать в связи с мифо-ритуальной темой Диониса-Загрея (§ 125), соответствующие упоминания содержатся уже в древних источниках. Несмотря на скептицизм некоторых ученых, ссылки на титаническую природу человека позволительно различить в формуле Пиндара: "Искупление древнего беззакония" (fr. 133 Schr.), а также в отрывке из «Законов» (701с) — о тех, в ком "проявляется древняя природа титанов". Согласно сведениям Олимпиодора, можно предположить, что Ксенократ, ученик Платона, связывал понятие тела как «темницы» с Дионисом и титанами.[383 - Олимпиодор, in Phaed. 84, 22.]
При любой интерпретации этих расплывчатых сведений, верно одно: в древности миф о титанах рассматривался как «орфический». Судя по мифу, человек был наделен и титанической, и божественной природой одновременно, поскольку останки титанов содержали равным образом и тело Диониса-ребенка. Тем не менее, посредством обрядов очищений (katharmoi) и посвящения (teletai), а также ведя «орфический» образ жизни, можно было избавиться от титанического элемента и стать bakhos; иными словами, отделить божественное — дионисийское — начало и причаститься ему.
Нет необходимости подчеркивать новизну и оригинальность этой концепции. Вспомним месопотамскую параллель: сотворение человека Мардуком из земли (т. е. из тела древнего чудовища Тиамат) и из крови архидемона Кингу (ср. § 21). Но орфическая антропология, будучи не менее мрачной и трагической, парадоксальным образом содержит в себе элемент надежды, отсутствующий не только в месопотамской картине мира, но также и в гомеровской концепции. Ибо, несмотря на свое происхождение от титанов, человек, свойственным ему образом, причастен божественному. Он способен даже освободиться от «демонического» элемента, проявляющегося в мирском существовании как таковом (невежество, мясоедение и т. п.). С одной стороны, в этом можно усмотреть дуализм (дух-тело), весьма близкий к Платоновскому; с другой стороны — совокупность мифов, верований, правил поведения и посвящений, которые обеспечивают обособленность «орфика» от себе подобных и, в конечном счете, отделенность души от Космоса. Все это напоминает многочисленные индийские сотериологические учения и техники (§ 195) и предвосхищает возникновение различных гностических систем (§ 229 и сл.).
§ 182. Новая эсхатология
Что касается «орфической» эсхатологии, то ее можно восстановить в общих чертах по некоторым отрывкам из Платона, Эмпедокла и Пиндара. После смерти душа направляется в Аид. Согласно «Федону» (108а) и «Горгию» (524а), дорога в Аид "не прямая и не торная — на ней много препон и распутий". В «Государстве» (614c-d) уточняется, что праведному позволено держаться правого пути, в то время как нечестивому приходится сворачивать на левый. Аналогичные указания встречаются в стихах на золотых пластинах, найденных в могильниках Южной Италии и на Крите и датируемых, по меньшей мере, пятым веком. "Приветствие тебе, шагающему правым путем к священным лугам и роще Персефоны". Текст содержит точные указания: "По левую сторону от жилища Аида ты найдешь источник, над которым раскинулся белый кипарис; не приближайся к этому источнику. Ты найдешь другой: свежая вода устремляется из озера Памяти (Мнемосины), и стражи ее охраняют. Скажи им: "Я дитя Земли и Звездного Неба, вы знаете это; но я высох от жажды и я умираю. Дайте мне скорее свежей Воды, что течет из озера Памяти". И стражи дадут тебе испить из священного источника, и после этого ты будешь царствовать среди других героев".[384 - Пластины из Летелии и Элеферны. Ср.: Orpheus, р. 171 sq., а также новую интерпретацию: Zuntz. Persephone, р. 364 sq.]
В мифе про Эра Платон сообщает, что все души, жребий коих — перевоплощение, должны пить из Петы, чтобы забыть о своем пребывании в загробном мире. Но души «орфиков», считалось, не могли воплотиться вновь; вот причина, по которой они должны были избегать вод Петы. "Я вырвался из круга тяжких страданий и скорби и быстрым шагом устремился к вожделенному венцу. Я нашел прибежище в объятьях Жены, царицы преисподней". Богиня отвечает: "О счастливец, о блаженный! Из человека, которым ты был, ты стал богом".[385 - Начало текста заслуживает особого внимания. Посвященный обращается к инфернальным божествам: "Я вышел из общества чистых, о пречистая владычица преисподней, Евкл, Эвболей, и вы, другие бессмертные боги. Могу похвалиться, что принадлежу к вашему блаженному роду. Но я поражен судьбой, как и другие бессмертные боги…" (ср.: Zuntz. Ор. cit., р. 318). В другой табличке содержатся важные подробности: "Я претерпел кару, которой заслуживали мои неправедные деяния… Ныне я, молясь, предстаю пред ослепительной Персефоной, чтобы ее благоволением сподобиться селений святых". Богиня милостиво принимает его: "Приветствую тебя, претерпевшего муку, какой ты никогда прежде не испытывал: Привет, привет, привет тебе, идущему правым путем к священным лугам и к рощам Персефоны".]
"Круг тяжких страданий" предполагает определенное число перевоплощений. После смерти душа подвергается суду, отправляется в место наказания или блаженства и возвращается на землю через тысячу лет. Прежде чем выйти из этого круга, простой смертный должен пройти по нему десять раз. Орфики подробно расписывали мучения грешников, "нескончаемые муки, уготованные проклятым".[386 - "Погруженные в трясину, они понесут кару за свою нравственную скверну (Государство, 363d; Федон, 69с), как свиньи, любящие валяться в грязи (ср.: Плотин, 1, 6, 6), или же будут напрасно тщиться, наполняя продырявленную бочку или нося воду решетом" (Горгий, 493b; Государство 369е). Образ безумных, которые, по Платону, с ненасытностью предаются неутолимым страстям, в действительности может оказаться карой для тех, которые не прошли очистительных омовений и должны в Аиде постоянно, но тщетно, носить воду для очистительной бани (Р. Cumont. Lux perpetua, р. 245).] Керн утверждал даже, что орфизм первым создал преисподюю. Катабасис Певца в поисках Эвридики и впрямь подтверждает разного рода описания инфернального мира.[387 - Pauly-Wissova. Realencyclopadie, s. V. «Mysterien», col. 1287. Кюмон склонен видеть в орфической литературе источник для всей "литературы галлюцинаций", начиная с Плутарха и Апокалипсиса Петра до Данте: ор. cit., р. 246.] Нам снова встретится «шаманический» элемент — преобладающая черта в мифе об Орфее: известно, что во всей Центральной и Северной Азии именно шаманы подробнейшим описанием своих экстатических схождений в преисподнюю разработали и ввели в обиход обширную и живописную картину инфернальной географии.[388 - Ср:. Eliade. Le Chamanisme, р. 395 sq.]
Пейзаж и путь, изображенные на золотых пластинах: источник и кипарис, путь направо, — как, впрочем, и "жажда умершего", имеют параллели во многих мифологиях и погребальной географии. Не следует исключать и определенное влияние Востока. Но скорее всего, речь, идет все-таки об общем старинном наследии — результате тысячелетнего осмысления экстазов, видений и экзальтации, сновидческих похождений и воображаемых путешествий — наследии, безусловно, по-разному оцениваемом в разных традициях. Как правило, дерево у источника или у родника — характерный образ «Рая»; в Месопотамии этой картине соответствует сад, в котором есть священное дерево и источник, охраняемые Царем-Садовником, наместником Бога (§ 22). На орфических пластинах, таким образом, отражена иная концепция загробной жизни, нежели та, что засвидетельствована в гомеровской традиции, и в этом — их религиозная значимость. Возможно, речь идет о восточных архаических верованиях и мифах Средиземноморья, хранившихся в народных и маргинальных кругах и имевших некоторый вес среди орфиков, пифагорейцев и всех увлеченных эсхатологической тайной.
Но еще важнее — новое толкование "жажды души". Погребальные возлияния с целью утолить жажду умерших засвидетельствованы в многочисленных культурных традициях.[389 - См.: Eliade. "Locum refrigerii…".] Вера в то, что "Вода Жизни" обеспечивает герою воскресение, распространена равным образом в мифах и фольклоре. Греки приравнивали смерть к забвению: мертвые — люди, которые потеряли память. Лишь избранные, такие как Тиресий или Амфиарай, сохраняют память после кончины. Дабы сделать своего сына Ефалида бессмертным, Гермес наделил его "незыблемой Памятью".[390 - "Даже когда он переправится через Ахерон, забвение не овладеет его душой; и где бы он ни пребывал — в царстве теней или в обители солцца — он всегда сохранит в пaмяти увиденное" (Аполлоний Родосский. Аргонавтика, 1, 463).] Однако на фоне учения о переселении душ мифология памяти и забвения меняется. Назначение Леты становится прямо противоположным: ее воды больше не принимают душу, покинувшую тело, дабы заставить ее забыть о земном существовании. Напротив, Лета стирает в душе воспоминания о небесном мире, и та возвращается на землю для перевоплощения. «Забвение» символизирует уже не смерть, а возврат к жизни. Душа, имевшая неосторожность испить из Леты (по выражению Платона, " глоток забвения и зла", «Федр», 248с), реинкарнируется и вновь попадает в круг перемен. Пифагор, Эмпедокл и им подобные мыслители, разделявшие учение о метемпсихозе, утверждали, что они помнят о своих прежних жизнях; иными словами, им каждый раз удалось сохранять память.[391 - Ср.: Eliade. Aspects du mythe, р. 150 sq. Тренировка и культура памяти занимала важное место в пифагорейских братствах (Диодор, Х, 5; Ямвлиx. Жизнь Пифагора, 78 sq.). Тема «забвения» и припоминания, первые свидетельства о которой связаны с легендарными греческими персонажами VI в., сыграла важную роль в индийских созерцательных и умозрительных техниках; в гностицизме она получит дальнейшее развитие (§ 130).]
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |