Главная редколлегия Р.Б.Рыбаков (председатель), 39 страница

Несмотря на разновременность ветхозаветных пророческих книг, в них можно выделить общий для всего пророческого движения круг идей. В отличие от жрецов остального древнего мира, чаще всего «пророчествовавших» в ответ на конкретный запрос, ветхозаветные пророки, как правило, выступали по собственной инициативе, без подобных запросов, что придавало их речениям большую всеобщность, сделало их глашатаями судьбы всего народа, всего государства. Пророки рассматривали себя, и слушатели их признавали, выразителями Божьей воли, что отчетливо выражено в формулах, которыми открываются пророческие книги: «Слово Яхве, которое было к Осии» и т.д. Таковыми пророки были в силу своей 365

«избранности» Богом Яхве, что, однако, не избавляло их от общих для всех людей страданий и невзгод, признававшихся даже необходимостью для истинного пророка Яхве. Для ветхозаветных пророков особенно показательна острая критика социальной несправедливости. Резкое осуждение неправедного богатства и роскоши, насилия и произвола, угнетения и бесправия звучит, например, в речении пророка Амоса: «Выслушайте это, алчущие поглотить бедных и погубить нищих... Клялся Яхве:...поистине вовеки не забуду ни одного из дел их» (8, 4—7) и др. Поскольку средоточием богатства и роскоши, местом обитания людей могущественных и несправедливых был в основном город, то для ветхозаветных пророков характерна отчетливая антигородская установка. Пророки противопоставляли «городу-блуднице» идеализированный и опоэтизированный родо-племенной уклад селян, что повлияло также на их отношение к царям и царской власти. В древневосточной литературе мало столь непримиримо резких высказываний о царях, как гневные проповеди ветхозаветных пророков против некоторых правителей обоих царств. Однако ошибочно считать пророков отрицателями государственности и царской власти как таковой, ибо, осуждая произвол и преступления отдельных царей, пророки всегда отстаивали необходимость основанной на справедливости и верности Яхве государственности, особенно царства Давидидов, многие из которых активно содействовали тому, что было главным во всех ветхозаветных пророчествах, — утверждению единобожия. Древнееврейский пантеон на рубеже II—I тысячелетий до х.э. был весьма густо населен различными божествами: древние «боги отцов», явившиеся божествами-защитниками отдельных агнатических союзов, сосуществовали с ханаанейскими богами Элом, Баалом, Ашторет и др., ло­кальные божества, типа «бог Бейт-эл», соседствовали с грозным богом южной пустыни Яхве. Культ этого бога был особенно популярен у «колена» Иуда, и, когда представители этого племени, Давид и Соломон, создали государство, их племенной бог Яхве стал главенствовать в пантеоне, вбирая в себя черты и атрибуты других божеств. В целях усиления царской власти и авторитета Иерусалимского храма Давидиды и столичное жречество стремились сделать Яхве единственным Богом, исключающим все другие божества и культы. Однако эта монотеистическая тенденция наталкивалась на упорное противодействие периферийного жречества, нередко поддерживаемого местной знатью и «народом земли».

В этой напряженной борьбе за и против единобожия огромную роль сыграл страстный призыв пророков к признанию Яхве единственным Богом, к полному отказу от поклонения другим богам. Монотеизм пророков носил, как правило, локально и этнически ограниченный характер, ибо Яхве признавался единственным Богом только одной страны и одного народа. Но иногда пророческая мысль поднималась до признания универсальности Бога, до признания его не только творцом всего существующего, но также защитником всех народов и всех стран. Поэтому в пророческих речениях Яхве предстает и демиургом одноразового и единовременного сотворения мира и людей,

и в качестве такового Богом «далеким», и демиургом многоразового и постоянного воздействия на мир и людей, и в качестве такового Богом «близким». Пророки отрицали примитивный антропоморфизм, идольность Яхве, отстаивали более отвлеченное восприятие Бога, что, однако, не мешало им упоминать о руках, глазах, ушах и т.д. Яхве. Утверждая всемогущество Яхве и незначительность сотворенного им человека, установление Богом двух «путей» для человека — праведного, бла- 366

того «пути Яхве» и неправедного, неблагого «пути сердца своего», пророки тем не менее подчеркивали необходимость для человека и способность человека сделать выбор между обоими «путями», между добром и злом: «Ищите добра, а не зла... возненавидьте зло и возлюбите добро» (Ам. 5, 14—15). Поэтому в пророческих речениях так часто ставился вопрос о значении выполнения религиозных обрядов и соблюдения этических норм в отношениях между человеком и Богом. «Ненавижу, отвергаю праздники ваши и не обоняю жертв во время торжественных собраний ваших», — восклицал Амос (5, 21), а в речениях Исайи сказано: «Научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного... тогда придите, и рассудим, говорит Яхве» (1, 17— 18). Пророки отнюдь не отвергали важность выполнения религиозных обрядов, но считали, что только гармоническое сочетание обрядности с соблюдением этических норм является залогом «праведной жизни».

Провозглашение единобожия и признание относительной «автономности» человека, подчеркивание значимости этических норм и резкий протест против социальной несправедливости, антигородская установка и идеализация родо-племенного уклада, а также жесткая непримиримость и суровая нетерпимость пророков к инаковерующим оказывали огромное влияние на становление Ветхого завета. Но пророческое движение не было единственной социально-идеологической средой словесного творчества в Палестине первой половины I тысячелетия до х.э.

Другая весьма активная среда словесного творчества — жречество Иерусалимского храма и периферийных святилищ, которое помимо раздиравших его противоречий обладало такими важными общими свойствами, как корпоративность и замкнутость, преобладающий традиционализм, обращенность к вопросам культа и др., что сказывалось в создаваемых жречеством сочинениях. В этой среде созданы весьма древняя «Книга Завета» (Исх. 20—23), в которой особое внимание уделено праву собственности, узаконено бесправие «вечных рабов», подчеркнуты права мужа и отца в семье и т.д., обнаруживающие близость к законам царя Хаммурапи, ранний вариант «Десяти заповедей» (Исх. 20, 2—7) и «Кодекс святости» (Лев. 17— 26), включающий главным образом предписания ритуально-этического содержания и созданный, видимо, в условиях вавилонского пленения VI в. до х.э. Тогда же был составлен так называемый «Жреческий кодекс», содержащий как сохранившиеся устно, так и уже ранее записанные древние мифы, легенды и песни, равно как и тексты более позднего времени, объединенные в обширное «историческое» повествование от сотворения мира до Исхода из Египта, характеризующееся особым вниманием к генеалогии и «хронологии», к «объяснению» и «обоснованию» важных обря­дов (обрезания, субботнего дня и др.) и т.д. К этой среде восходит также значительная часть гимнов — псалмов, связанных с храмовыми обрядами, созданных и исполняемых левитами (храмовыми певцами). Названные выше произведения вошли в Ветхий завет и таким образом сохранились, но они, видимо, составляли лишь малую долю созданного жрецами в первой половине I тысячелетия до х.э.

Еще одной важной средой создания ряда вошедших потом в Ветхий завет сочинений были царские писцы, которых, как определенную социально-идеологическую среду, характеризуют теснейшая привязанность к царской администрации и царскому двору, непосредственное участие во внутри- и внешнеполитической деятельности, профессиональная школьная подготовка, включающая владение чужим языком или даже несколькими чу­жими языками — древнеегипетским, аккадским, финикийским, арамейским или другими, и тем самым большая, чем у пророков и жрецов, открытость внешнему культурному воздействию, особый интерес к истории, к прошлому и настоящему своего народа, своего государства, живое внимание к человеку и другие свойства. Они проявляются в созданном, видимо, этой средой в VII в. до х.э. «Второзаконии» (включая второй, более поздний вариант «Десяти заповедей») — обширном своде религиозного и светского законодательства, пронизанном категорическим осуждением многобожия, признанием Яхве единственным Богом, а Иерусалимского храма — единственным местом поклонения Ему, содержащем многочисленные требования проявления

заботы, оказания помощи обездоленным и угнетенным и т.д. Особенно показателен для этой среды жанр исторических сочинений: в X—IX вв. до х.э. в Иудее на основании мифов и легенд, племенных и храмовых преданий и т.д. создается обширное повествование о судьбе своего народа от сотворения мира до прихода древнееврейских «колен» в страну Ханаан, обозначаемое термином «яхвистское сочинение или слой» из-за преобладающего там названия бога Яхве; в IX в. до х.э. в Израильском царстве создается однотипное по своим источникам и параллельное по содержанию, но отличающееся в деталях повествование, называемое «элохистским сочинением или слоем» из-за преобладающего там названия бога Элохим. Но самое значительное творение писцов — это обширный цикл прозаических исторических сочинений, включающий книги «Иисуса Навина», «Судей» и I—IV книги «Царств» и излагающий историю древних евреев от прихода в Палестину в XIII—XII вв. до х.э. до гибели Иудейского государства в 587 г. до х.э. Все эти сочинения многослойны: в их основе лежат древние устные сказания о военных походах «колен» и их предводителях, о сооружении разных святилищ, отрывки из героического эпоса (древняя «Песнь Деборы» XII в. до х.э.) и др., а также летописи — «Слова — деяния царей Иудеи» и «Слова — деяния царей Израиля», списки должностных лиц и описи административно- территориального деления государства и проч., которые составлялись дворцовыми и храмовыми писцами. Весь этот огромный и разнородный материал был объединен сквозной концепцией, отчетливо выраженной в формулах, открывающих повествования об отдельных царях: «...[царь] Аса делал угодное (праведное) в очах Яхве» или «...[царь] Иоахаз... делал неугодное (неправедное) в очах Яхве». Если царь «делал угодное (праведное)», искореняя «высоты» и всех богов, признавал Яхве единственным Богом, то государство и народ процветали, но если царь «делал неугодное (неправедное)», пренебрегал Яхве и поклонялся чужим богам, то это оборачивалось несчастьем для государства и народа. Очевидная близость этой концепции к учению пророков и содержанию «Второзакония» позволяет предположить, что данный цикл исторических произведений был создан в VII — первой половине VI в. до х.э. в среде, близкой к создателям «Второзакония» (отсюда принятое общее название цикла — девтерономический, от греческого обозначения «Второзакония»). К среде писцов восходит также жанр так называемой литературы мудрости, в которой главный герой — человек, а главная задача — учить человека трудному умению праведно жить. К первой половине I тысячелетия до х.э. относимы два собрания, вошедшие позже в состав «Притчей Соломоновых», главы 22, 17 — 24, 22, может быть созданные при дворе царя Соломона, и главы 25—29, «которые собрали мужи Езекии, царя Иудеи» (Пр. 25, 1) и датируемые соответственно около 700 г. до х.э. 368

Можно говорить еще об одной среде словесного творчества — о «мужах», селянах и горожанах, земледельцах и ремесленниках, которые сохраняли и передавали древние мифы и легенды, сказания и предания. Ими же создавались, причем не только в устной форме, но, учитывая широкое распространение грамотности в Палестине первой половины I тысячелетия до х.э., также в письменной, различные притчи, трудовые и любовные, похоронные, свадебные и другие песни, например такая: «И вот веселье и радость, забивают волов и режут овец, едят мясо и пьют вино и [говорят]: „Будем есть и пить, ибо завтра умрем"» (Ис. 22, 13).

Названные сочинения, очевидно, составляли лишь небольшую часть обширного древнееврейского словесного творчества первой половины I тысячелетия до х.э., которое являлось весьма весомой составной частью литературы древнего Ближнего Востока. Поэтому вполне оправданна по­становка вопроса о соотношении словесного творчества древних евреев со всей древнеближневосточной литературой.

На протяжении многих веков господствовала точка зрения об абсолютной уникальности и неповторимости ветхозаветных сочинений. Однако огромные успехи ближневосточной археологии в XIX—XX вв., открытие и прочтение клинописных и иероглифических текстов, в том числе касающихся тех же событий, о которых сообщается в Ветхом завете, или содержащих мифы и сказания, гимны, законы и поучения, близкие по содержанию к ветхозаветным, развеяли прежние взгляды и породили диаметрально противоположную точку зрения — признание Ветхого завета, древнееврейской литературы плодом сплошного подражания и заимствования из окружавших литератур.

Нет сомнения в том, что в ветхозаветных сочинениях встречаются многочисленные элементы сходства и близости с другими ближневосточными литературами — древнеегипетской, шумеро- вавилонской, ханаанейско-уга-ритской и др. Иногда, как, например, в случае с собранным в книге «Притчей Соломоновых», имело место прямое заимствование, однако чаще всего близость и сходство между ветхозаветным и шумеро-вавилонским мифом о потопе, между ветхозаветными и хеттскими представлениями о «завете» и т.д. обусловлены общностью социально-политического развития создававших их народов, принадлежностью к одному культурному кругу и укоре­ненностью в одном общем источнике — фольклоре народов древнего Ближнего Востока. Но именно в сопоставлении с литературами древнего Ближнего Востока зримее проявляются своеобразные черты литератры древнееврейской. Одно из проявлений этого своеобразия — начавшийся уже в первой половине I тысячелетия до х.э. под влиянием пророческого движения и борьбы за единобожие процесс отбора из многочисленных произведений древнееврейского словесного творчества лишь немногих, соответствовавших идеологическим, религиозным и политическим установкам и запросам времени, и собирание отобранных сочинений в циклы, с последующим признанием последних «священными», а остальных произведений — «несвя­щенными». Это было начало процесса циклизации и канонизации, который уже в первой половине I тысячелетия до х.э. привел к составлению девтерономичского цикла, некоторых пророческих книг, собраний псалмов и т.д., открыв тем самым длительный процесс образования Ветхого завета.

Иное проявление своеобразия древнееврейской литературы состоит в

том, что именно она доминировала в духовной жизни древних евреев, хотя им были знакомы также другие формы духовного творчества — изобразительное искусство, музыка и т.д., — и это ее преобладание станет еще более подавляющим во второй половине I тысячелетия до х.э., когда и завершится оформление канона Ветхого завета.

Глава XXI

НОВОЕ ЦАРСТВО В ЕГИПТЕ И ПОЗДНИЙ ЕГИПЕТ

1. ОБЩИЕ ЧЕРТЫ ПЕРИОДА

Эпоха Нового царства, освещаемая наибольшим числом древнеегипетских памятников, совпадает с правлением трех манефоновских династий — XVIII, XIX и XX (с XVI по XI в. до х.э.). Уже в самом начале ее произошли значительные сдвиги во всех отраслях египетского хозяйства. С XVIII династии повсеместно отмечено широкое применение бронзы наряду с продолжающимся использованием орудий труда из чистой меди, камня и дерева. После изобретения ножных мехов в металлургии было покончено с тяжелым и опасным трудом — раздуванием горна легкими через длинные трубки; появляется более удобный и производительный ткацкий станок; усовершенствованный плуг с отвесной рукояткой, еще редкий в Среднем царстве, окончательно вытесняет старый, известный с глубокой древности. Использование водоподъемных сооружений — шадуфов, напоминающих всем известные колодезные «журавли», не могло не привести к резкому увеличению производительности труда в садоводстве и огородничестве, где до этого применялся только малопроизводительный ручной полив. Интенсивно развивается новая для страны отрасль ремесленного производства — стеклоделие. Именно от эпохи Нового царства дошли до нас разнообразные сосуды и многочисленные мелкие изделия из непрозрачного цветного стекла. Появление его свидетельствует об успехах прикладной химии, добившейся также особенно ощутимых достижений в области мумификации — недаром так хорошо сохранились мумии большинства фараонов Нового царства, однажды в смутные времена поздней египетской истории спрятанные от грабителей в укромном тайнике возле фиванского некрополя и обнаруженные только в самом конце XIX в. х.э.

В Новом царстве произошли качественные и количественные изменения в животноводстве, связанные с небывалым возрастанием притока в Египет многотысячных и разнопородных стад крупного рогатого скота, овец и других домашних животных из завоеванных Египтом стран. Впервые на памятниках Нового царства мы видим верблюда с кладью на спине. Начиная с гиксосского времени в Египте развивается коневодство, обеспечивающее новый вид египетского войска — боевые колесницы, имевшие большое значение в связи с завоевательными походами египетских царей в Переднюю Азию. В египетском хозяйстве лошадь не нашла применения; но колесные повозки, запряженные волами, постепенно начинают употребляться для перевозки тяжестей. Такие повозки использовались во время экспедиций в каменоломни. Но все же основным видом сухопутного транспорта для перевозки тяжестей были сани-волокуши. Вся экономика эпохи Нового царства теснейшим образом связана с завоевательной политикой фараонов XVIII—XIX династий, с ограблением за­хваченных территорий и стран: достаточно сказать, что не синайские рудники теперь являются основными поставщиками меди в Египет — она в огромном количестве ввозится из Палестины и Сирии, прибывает в виде даров с Кипра; золото, так расточительно потребляемое египетским двором и храмами, служит основным видом дани покоренной Эфиопии, а также поступает в Египет и из завоеванных стран Передней Азии; оттуда же и, возможно, путем обмена из Малой Азии — из страны хеттов — получают египтяне серебро. Строевой лес по-прежнему рубят в горах Ливана и частично в Нубии. Шлют могущественным царям Египта дары и независимые правители Нижней Месопотамии. Крепнут связи с далеким Пунтом, сообщение с которым было облегчено сооружением канала, соединяющего восточный рукав Нила с Красным морем. Пунт для Египта — это по-прежнему мирра и ладан, золото и редкие породы деревьев, экзотические растения и животные. В большом количестве поставлялись в Египет награбленные во время войн или же полученные в виде постоянной дани зерно, скот, многие продовольственные припасы. Некоторые культурные растения, не встречавшиеся ранее в Египте, стали культивировать в нем в эпоху Нового царства.

Наряду с иноземными поставками интенсивно использовались и местные, уже и ранее широко разрабатывавшиеся источники сырья, причем здесь необходимо особо отметить небывалое увеличение добычи песчаника в соседних с Египтом пустынных каменоломнях — камня, требовавшегося для грандиозной строительной деятельности фараонов.

Не только полезные ископаемые, но и сырье, зерно и скот хлынули в Египет с начала Нового царства. Возвращаясь из иноземных походов, египтяне приводили с собой небывалое доселе количество военнопленных — охота за людьми стала одной из основных забот египетского войска во время его почти ежегодных рейдов за пределы страны. Несомненно, что погоня за пленными была вызвана возросшей потребностью египетского хозяйства периода Нового царства в дополнительной рабочей силе. До нас дошли многочисленные сведения о том, что цари дарили тысячи пленных египетским храмам после успешных иноземных походов; особенно большая добыча доставалась фиванскому богу Амону, ставшему главным божеством страны. Известно также об использовании этих людей в храмовом хозяйстве — там они работали в ремесленных и ткацких мастерских, привлекались на строительные работы, образовывали целые отряды пастухов. В отличие от эпохи Среднего царства многие иноземцы становились и храмовыми земледельцами. Широко применялся труд пленных в частных хозяйствах должностных лиц, и прежде всего в небольших хозяйствах жрецов, мелких храмовых служителей, чиновников, воинов. С самого начала завоевательных походов египетские цари вместе с наделами земли дарили отличившимся в битвах воинам и пленных. Неудивительно, что воины, надеясь получить такое вознаграждение, шли в бой «как львы» и «с радостным сердцем».

Интересно, что в качестве дополнительной рабочей силы использовались далеко не все пленные, а почти исключительно азиаты, как и во времена Среднего царства. Пленные морские пираты— шерданы — возможно, выходцы из далекой Сардинии — часто становились царскими телохрани­телями. Ливийцы и эфиопы привлекались в египетское войско, вероятно, сначала лишь во вспомогательные отряды.

Естественно, что главными производителями всех материальных благ по-прежнему оставались египетские труженики — люди, принудительно

распределявшиеся, пребывавшие в основном в той же форме зависимости от своих владельцев и работавшие в разных отраслях египетского хозяйства на тех же условиях, что и в Среднем царстве.

2. ЕГИПЕТСКАЯ ВОЕННАЯ ДЕРЖАВА ВРЕМЕНИ XVIII ДИНАСТИИ

Памятники Нового царства — летописи египетских царей, выбитые на стенах воздвигнутых ими храмов, биографии воинов, сохранившиеся на поминальных плитах, более поздние литературные тексты, в поэтической форме отразившие воспоминания о минувших днях, — запечатлели яркие эпизоды бесчисленных военных походов, столь характерных особенно для начального периода этой эпохи.

Каковы же были предпосылки завоевательной политики царей Нового царства, начало которой положили первые фараоны XVIII династии, политики, оказавшей огромное влияние на все стороны жизни страны? Чтобы понять это, необходимо возвратиться ко времени освободительной борьбы египтян против иноземных завоевателей — гиксосов. Борьба с сильным противником потребовала прежде всего создания небывалой ранее по численности и мощи армии. У нас нет сведений о ее численном составе, но известно, что в лучшие времена Нового царства из каждой сотни юношей, достигших совершеннолетия, десять становились воинами, в то время как в эпоху

Среднего царства в войско вступал только один из ста. Начало резкому увеличению состава

египетского войска, несомненно, было положено в период освободительной борьбы. Обстановка

настоятельно требовала также упрочения подорванного единства страны, всемерного укрепления

центральной власти, концентрации всех материальных и людских ресурсов страны на отпор врагу,

и ко времени правления последнего фараона XVII династии, Камеса, в этом отношении были

достигнуты определенные успехи. Однако оказалось, что в решающий момент борьбы фиванского

царя с гиксосами влиятельные слои египетской знати не поддержали его стремления изгнать

иноземцев и добиться объединения всей страны. Высшие сановники государства вдруг заявили

своему царю на созванном им совете, что они вовсе не желают исполнить его волю «покарать

азиатов», поскольку им и так неплохо в Египте, ибо они владеют лучшими пашнями, их скот

беспрепятственно пасется на обширных пастбищах Дельты и, по мнению вельмож, власть

гиксосов призрачна, так как не гиксосские правители владеют Египтом, а они, вельможи, —

гиксосы же правят лишь «страной азиатов». Вельможи сказали царю, что выступят против

гиксосов только в том случае, если те будут ущемлять их интересы. Разгневанный фараон вступил

в борьбу с гиксосами вопреки желанию своих сановников и без их поддержки. Все это можно

понять, если учесть, что тогдашняя придворная знать, вельможи только еще нарождавшегося

Новоегипетского государства, теснейшим образом была связана с номами, многие из которых

лишь совсем недавно подчинились новым фиванским царям. Потомки номархов Среднего царства,

которые весьма вольготно чувствовали себя в своих номах до крутого царствования Аменемхета

III, были не слишком заинтересованы в чрезмерном усилении центральной власти. Велика была

еще и сила самой местной номовой администрации, укрепившей свои позиции в предшествующий

смутный период. Как о том свидетельствуют памятники конца XVII и начала XVIII династии,

местная 373

знать не только не помогала фиванским царям осуществить изгнание гиксосов и объединить страну под властью Фив, но и активно препятствовала им, поднимая мятежи то на юге, то на севере Египта. В этих условиях главной опорой египетских царей все более становится крепнущее в боях войско, большая часть которого состоит из новобранцев — выходцев из трудящегося слоя египетского общества. Наблюдается также стремление новых египетских царей укрепить свою власть в стране путем привлечения в различные сферы государственного управления преданных им людей незнатного происхождения в противовес оппозиционно настроенным представителям старой знати.

Таким образом, фиванские цари конца XVII — начала XVIII династии в проведении политики централизации опираются на обширный круг новых людей — воинов и администраторов, которые, естественно, должны были получать соответствующее их положению должностное обеспечение. Неизбежно происходит постепенное принудительное перераспределение материальных и людских ресурсов страны в пользу этих новых людей, в том числе и за счет местной и старой столичной знати. Не случайно владения новоегипетских вельмож не столь велики, как владения вельмож Древнего царства, и номархи Нового царства не располагают уже в своих номах той полнотой власти, что их среднеегипетские предшественники. Но внутреннего перераспределения земли, людей и имущества в условиях Нового царства оказалось недостаточно: оно не могло быть слишком радикальным, а богатства страны не были неисчерпаемыми, поэтому Египет стал нуждаться в постоянном притоке материальных и людских резервов извне в небывалых до тех пор размерах. Интересы упрочивших свое внутреннее положение египетских царей совпали с интересами нового слоя служилых людей, являвшихся их опорой, — с самого начала XVIII династии освободительные войны фиванских царей против иноземных захватчиков, завершившиеся изгнанием гиксосов из Египта, перерастают в захватнические. На протяжении долгих десятилетий они ведутся как на территории Передней Азии, так и глубоко на юге, в Нубии, и целью этих походов становится ограбление завоеванных стран.

В начальном периоде Нового царства следует искать и истоки упорной борьбы между новой служилой знатью, выдвинувшейся при поддержке египетских царей из многочисленного слоя людей, ставшего в то время опорой царской власти, и значительно потесненной, но все еще сохранившей сильные экономические и политические позиции старой местной и столичной знатью. Борьба эта в разных формах будет проявляться на протяжении всей истории Нового царства.

В связи с этим необходимо остановиться на позиции жречества. Еще эллинизированный

египетский жрец Манефон в IV—III вв. до х.э. клеймил гиксосов за то, что, ворвавшись в страну, они осквернили многие египетские храмы. Естественно, что, начиная борьбу с гиксосами, фиванские цари могли рассчитывать на поддержку египетского жречества. Но его высший слой был нерасторжимо связан и со столичной, и с местной провинциальной знатью родственными узами. Высшие жреческие должности традиционно замещались выходцами из семей сановников и номархов, титул начальника жрецов местного культа был обычным для главы местной ад­министрации. Естественно поэтому, что союз между фиванскими царями и многочисленным и влиятельным египетским жречеством, вероятно, был довольно прочным лишь в период освободительной борьбы с гиксосами. С нарастанием напряженности между потомственной

знатью и новой служилой

прослойкой администрации он стал ослабевать. Цари XVIII династии пытались, очевидно, поддержать этот союз: возвращаясь из иноземных походов, значительную часть награбленной добычи и пленных они дарили египетским храмам. Прежде всего одарялось жречество главного фиванского бога — Амона, отождествленного со старым гелиопольским богом Ра и ставшего в образе Амона-Ра главным богом Египта эпохи Нового царства; но именно жрецы Амона-Ра в конце XVIII династии становятся основными противниками новой служилой знати в ее открытой борьбе со старой потомственной знатью за места у кормила власти.

Сейчас же, в самом начале XVI в. до х.э_м Египет, возглавляемый новой фиванской династией, находился на подъеме. Яхмес (Амасис) I, первый царь Нового царства, успешно завершает начатую его предшественниками войну с гиксосами. Египетский военный флот по каналам подступил к самым стенам Авариса, и после нескольких сражений на суше и воде столица гиксосов пала. Преследуя отступающего противника, египтяне вторгаются в Южную Палестину, где в течение трех лет осаждают укрепленный город Шарухен, ставший, вероятно, последним оплотом гиксосов вблизи границ Египта. Наконец, взят и Шарухен, отбиты набеги соседних переднеазиат-ских племен. Затем через всю страну вверх по Нилу плывет Яхмес на юг, в Северную Эфиопию (Нубию), и там наносит поражение непокорным племенам Куша. Борется он и в самом Египте то против какого-то безымянного южноегипетского мятежника, то против некоего Тетиана с шайкой злоумышленников. Вероятно, это отголоски внутреннего сопротивления отдельных местных правителей, не желавших подчиниться центральной власти. Преемник Яхмеса, Аменхетеп (Аменофис) продолжает борьбу с упорно сопротивляющимися жителями Северной Эфиопии.

В результате военных походов первых двух царей Нового царства Египет достиг рубежей периода расцвета Среднего царства — от Синайского полуострова на севере до II нильского порога на юге. Начало широких завоевательных походов далеко за пределы страны связано с именем Тутмосиса I¹. Как и его предшественники, Тутмосис I вновь отправляется в неспокойную Эфиопию, чтобы «покарать мятежников в чужеземных странах и отразить вторжение из области пустыни». Добив­шись успеха, царь продвигается дальше на юг, и египетские войска впервые достигают района III нильского порога, где на о-ве Томбос воздвигается крепость и размещается сильный военный гарнизон. После южной экспедиции египетские войска устремляются на север, в Переднюю Азию, разоряя мелкие княжества в оазисах Палестины и Сирии, захватывая большие военные трофеи и уводя многочисленных пленных в Египет. Войска Тутмосиса I достигают Нахрайны (Митанни) на Евфрате, впервые увидев большую реку, текущую не в обычном для египтян направлении с юга на север, как Нил, а с севера на юг, что привело их в большое изумление и нашло отражение в египетском названии Евфрата — «Перевернутая вода».

Дата добавления: 2015-08-28