Я очень люблю Катрин. Аллах мне судья — я выбрал в жену неверную. Но ее вера, как и твоя, нам ближе, чем тех же католиков! И я не оставлю мою прекрасную жену, даже если это закроет мне все двери к любой работе!
Поэтому ночью я как бы в шутку затеял драку с новобранцами и в казарме якобы случайно упал лицом в окно, крепко зажмурившись. Да, врачи долго потом вынимали осколки из моего лица и сказали, что швы останутся на всю жизнь — красные и белые на моем смуглом лице.
Такой я им уже не нужен. И меня переводят в спецотряд на Синае, где среди гор, засыпанных мелким снегом, я в окружении шакалов проверял тайные ходы террористов из Израиля и Палестины. Но бедуинская шайка выкрала меня и теперь я — их заложник. Сначала они хотели выменять меня у отца, но он свалился с инфарктом и ты знаешь, как мы бедны. Я здесь почти месяц — заложник или пленник — и что меня ждет? Они дали мне возможность написать тебе, как авторитетному человеку во всем Мисре, и говорят, что отпустят меня в обмен на ценные вещи, ракетные установки, русские Бэтээры или на обычные деньги.
Прости мой друг и прощай.
Ваэль»
Я поцеловала мятые листки, исписанные изящной арабской вязью, и убрала их в лифчик. Мне стало ясно, чем я займусь в ближайшие недели — буду выполнять указания Маркуса, чтоб было на что выменять у бедуинов самое большое сокровище на свете — жизнь любимого… А теперь, на пыльной улочке, зажатой лапами Сфинкса, меня ждет новая встреча. Встреча с детством.
Глава 18. Тайна Иисуса
Я курила кальян на веранде пыльного и пустого отеля улицы Пирамид. По Гизе бродили толпы озирающихся потных туристов, частенько щелкающих меня своими Никонами — белая баба в чалме и галабее, забравшись с ногами на канапе, воскуривает кальян, а мальчонка обмахивает ее веером — экзотика, блин! Знали бы они, что сижу я как на пороховой бочке, ожидая встречи с евреем — нет худшего в арабской стране поступка, не считая скакания перед мечетью нагишом. В общем, ждали меня презрение и гонение, узнай владелец отеля и его соседи, с кем я собираюсь нынче общаться. А человек тот был интересный, даже загадочный. Айдарчик слыл татарином, сидел со мной всю школьную пору за одной партой, а в момент разрухи и голода 90-х неожиданно стал евреем — говорят, и среди татар такие бывают. Кличка его была «Айда», что по-татарски означает «Идем», и сокращенное от имени Айдар. Встретиться вновь нам помогли пресловутые соцсети, пересекались мы отрывками и в Москве, и в Каире, и в Израиловке. Что было нужно еврею в бурлящем и притихшем перед скорой революцией Каире, я не задумывалась. Я просто пыталась его вызвонить в этот свободный вечер перед трудным путешествием. Спасибо скайпу, и через столько лет тихий заикающийся говорок Айды лился в мой Ай-фон! Айдар совершенно не изменился за годы, счастливо избежав экспериментов на выживание над людьми, проводимых последние тридцать лет в моем Отечестве. Свеженький, тихий заика смотрел на меня своими раскосыми татарскими глазами и мне казалось, что время вернулось вспять и мы опять бросаем друг другу записки и смеемся на уроке. Айдар рассказал, что в отличие от нашего культурного класса, бросил не искусство, а бизнес, так как на Священной земле глубоко почитали творческих людей и их поддерживали. Это мы — актеры, музыканты и художники — подрабатывали в России, чем придется, у Айдара была своя студия и запланированные на год концерты. Между прочим, выяснилось, что один из покровителей моего еврейского татарина живет в Калифорнии, где имеет гигантский музей с артефактами, большинство из которых — гностические и ессейские рукописи, запрещенные во втором-четвертом веках церковью. Апокрифы собирались за баснословные деньги по всем закоулкам мира и Айда тогда еще закинул удочку — чего найдешь, дай знать!
Распрощавшись с Маркусом, я первым делом нашла телефон одноклассника и сообщила ему новость о найденных свитках, на который якобы есть истинные записи христианского учения, сделанные самим Учителем — Иисусом. Айдарчик аж вспотел по телефону — трубка моего мобильного раскалилась от его настойчивых вопросов с растянутыми гласными, характерных для заики. Парень вырос в клубах кальянного дыма и засверкал своими хитрыми татарскими глазками.
— Айда, говорят, евреи плакали, когда татарин родился, — ты же, наверное, особенно умеешь проворачивать все эти делишки! Помоги разобраться, во что меня втянули!
Айдар долго и внимательно меня слушал, выпивая один стакан ледяной воды за другим. История Маркуса не произвела на него того впечатления, которым бы я гордилась. Похоже, одноклассник не только играл гаммы, но и втихую занимался тайными сектами и сокровищами древних. Он бегло рассказал мне о найденных лет 60 назад уникальных свитках в Наг Хаммади в Египте и в Кумране, о том, что церковь пыталась многие годы скрыть факт найденных первоисточников, не подверженных цензуре. О том, что давно идет тайная охота за посланниками Александрийской библиотеки, второе тысячелетие скрывающийся в тайных городах пустыни Сахары. Я смотрела на него, так широко открыв рот, что мальчишка с веером испугался и убежал, подумав, что я сошла с ума.
Поменяв уголь, я попыталась сообразить главное — получается, что Иисус-то и не умирал, что сняли с креста нашего Спасителя раненным, что он очнулся в погребении и, забинтованный пытался выйти наружу, что ессейская еврейская секта, очень похожая по учению на христианскую, тайно оберегала Иисуса и вылечила его, но, чтобы уберечь и Великого Учителя, и молодую истинную веру, потребовали у Иисуса отказ от публичной жизни. Что многие годы после Распятия Иисус тайно встречался со множетсвом своих последователей и передавал им свои знания о Высшем, что все свои мысли он разделил на несколько рукописей и главное учение о Небе он передал своей возлюбленной и ученице — Марии Магдалине. Именно ее Евангелие с такой яростью отрицалось церковью — ведь в нем говорилось о слишком возвышенных и духовных понятиях, недоступных для простого неграмотного человека вроде рыбака или плотника!
Забравшись в Интернет, я нашла, что часть текстов с удовольствием опубликовала советская пропаганда еще в 70-е, опередив многие страны. Но главные свитки Иисуса так и не нашли.
— Ты п-получишь столько денег, сколько запросишь. Один свиток — один миллион долларов. Два свитка — дд-ва миллиона, — пропевал слова мой музыкальный друг детства. Глаза его стали хмурыми и ледяными. Я почувствовала мурашки по спине и пожалела, что так доверчиво разболтала обо всем татарчонку. Или еврею? Или американскому шпиону — охотнику за сокровищами и тайнами древних?
Айдарка, словно услышав мои вопросы, усмехнулся и, безжалостно заикаясь, пропел:
— Даа, а я и не ск-к-крск-скрывваю, что рработаю на Моссад! Или ты думаешь, каждый еврейский музыкант свободно говорит по-арабски, английски и арамейски? Или что я так быстро и легко могу-гу-гу п-п-риехать к а-аар-рабам?
— Ну, татары, вы всех сделаете! — рассмеялась я. — Не факт, что ты не продаешь эти сведения и татарским покровителям в Турции! Айда, мне жаль, что я тебя приняла за обычного человека, но, тем не менее, наш уговор в силе?
С презрением он поднялся, бросил мятую гинею — плату за стакан воды — в пепельницу и проскрипел по-татарски:
— Айе, кызыл!
То есть «Да, деваха». Меня уже ничто не держало в этом миллионном муравейнике, и прохлада шикарного автовокзала с автобусами Круппа приветливо встретила тишиной и безмятежностью. Уткнувшись носом в стекло двухэтажной громадины, я дремала всю долгую дорогу в еще один древний город.
Глава 19. Навстречу несчастьям!
Наг Хаммади (вспоминили Нага из Киплинга?) — один из древнейших городков Африки, причем, оплот коптов. Если раньше коптами называли практически всех египтян, то сегодня лишь христиан. На ослике, везущем подвядший салат и бананы, я с мальчиком лет шести, которого родители отправили из деревни на заработок, еду с вокзала на окраину. Малыш в полосатом платьице-галабее, с надежой смотрит на меня — я хоть и закутана в палантин и в длинном платье, но многовековое чутье египтян, переживших не одно нашествие, подсказывает ему, что рядом чужак. Поэтому пытается он с меня взять сумасшедшую сумму в три фунта — стоимость всей тележки его товара, а я, как ни странно, не отказываю несчастному, а даю еще больше: купи себе колы и чипсов, сынок!
Спрыгнув возле утонувшей в песках часовни, я медленно хожу среди холмиков и наступающих на кладбище новеньких домов, весело раскрашенных в желто-розорвые оттенки. Кладбищу около двух тысяч лет и оно видело многое. В том числе, именно здесь якобы пара коптов выкопала несколько знаменитых свитков — оригинальные, не подвергшиеся ошибкам переписчиков, свитки с Евангелиями. Я не знала бы куда мне двигаться, если бы не назойливый запах фуля — фасолевой похлебки с перцем, чесноком и тоаматами. По ней безошибочно можно обнаружить жилье на Ближнем Востоке, в Египте так же. Идя на одуряюще пряный запах, почти провалилась в огромную яму, огороженную парой засохших кустов. В сложенной из мусора и досок хижине сидел толстенный дядька в очках и костюме, мешая на походной плитке похлебку.
— Здравствуй, учитель, не скажешь ли, где мне найти уважаемого и драгоценного Наима?
— Проходи, сестра, отдохни. — Он протянул мне ложку с дымящейся фасолью, с которой ел сам, и мне пришлось с содроганием и внешней благодарностью проглотить угощенье. Расстелив газету и отдав мне ложку, толстяк макал в варево лепешки и, чавкая, высасывал подливу, а потом с восторгом зажевывал фасольками. Я вяло осмотрелась по сторонам — внутри хижинка выглядела мило, если б не вековая грязь: коврики, покрывала, вездесущие аляповатые сувенирчики made in China, тряпичные цветочки и пластиковые картинки с арабской вязью делали жилье достойным костюма дядьки. Вытерев рот отрывком Аль Ахрама, главной газеты страны, толстяк снял очки и признался:
— Наим — это я, Маркус давно сообщил мне по скайпу о тебе. И, открыв покрывало, показал заляпанный ноутбук с прикрученнными на соплях проводками и антикварной розеткой. — Про рукопись знаю, но получить тебе ее надо в доме Мины, а он мусульманин. И головорез. Я туда ни ногой. Пойдешь сама. И просить будешь сама. И все муки перенесешь сама — твоя Судьба и твой выбор.
Я разделась догола в его каморке за камышевой перегородкой, шелковым платком от Hermes, как бы в насмешку изображавшему пески и верблюдов, вытерлась вся, макая драгоценный тысячедолларовый шелк в грязный огромный тазик, и истерично смеясь, повторяла надпись на платке класса лакшери «только химическая чистка». Затем натерлась смесью масел бергамота, пачули, магнолии и сосны, натерла шелком и цветами жасмина волосы и переоделась в свою нормальную одежду.
Как невероятно давно это было! Серебряные в стразах сандалии от Джимми Чу, легкое шелковое платьице от Анны Молинари, полное отсутствие нижнего белья за его ненужностью, почти высохший лакшери платок в верблюдах и арабах и очуменный рюкзак с сумкой почтальона от Кэд Кидстон, в котором были мои лохмотья и ноутбук. Наим вяло поприставал ко мне, увидев доступную белую. Я почтенно отнекивалась и отталкивала его пропотевшее в костюме тело. Толстяк в огромных очках снял с мизинца серебряный перстень и с поклоном передал мне:
— Папский перестень, внутри несколько секций. Отвали у башенки крышу — высыпется яд. Нажми на пружинку слева — выйдет печать. Покрути против стрелки часов — выпадет отравленная игла. Теперь ты готова.
Не запомнив ничего, я уже садилась в чью-то Хонду, подъехавшую незаметно из-за могильных оград. Мужик по обыкновению не поздоровался — признаком хорошего тона у арабов считается вообще не замечать женщину и не отвечать на ее слова и движения. Ялла! Мы рванули навстречу несчастьям.
Глава 20. Во имя любви
Дом Мины оказался огромным отелем с кучей грязных комнат, лифтом без двери, но зато летающим по всем пяти этажам быстрее лани, кучей пластмассовых растений и массой прихлебал-мужиков, грызших арбузные семечки при дверях, на полу, в коридоре. Все они абсолютно не реагировали на белую бабу, одетую как для прогулки по Елисейским полям, а просто позволяли мне перешагивать через их вытянутые ноги и заглядывать мне под юбку. Теперь будет скачок рождаемости — только лишь из-за того, что они увидели у бесстыжей русской, не носившей нижнего белья. Их многочисленные жены с благодарностью будут чувствовать всю накопившуюся за день мужскую силу. Толкнув золоченую пластиковую дверь, я вошла в гостиную. Сидевшая за столом компания замерла — они меня явно не ждали. Мина — лысый, вертлявый коротышка — ковырял зубочисткой во рту и так и замер с ней. Его подхалимы заорали на меня на плохом английском, требуя объяснений. Я спокойно ответила, что приехала в качестве подарка из Хургады от Мохамада, его друга — владельца сети популярных у немцев отелей. Мина, счастливо и, громко рыгнув, с зубочисткой и напрягшимся дружком, повел меня в свою спальню. Кровать оказалась огромной, коротышка — большим фантазером, кончавшим сразу же после понимания того, какое белокожее счастье ему сегодня привалило. Я зажмурила глаза, чтобы не видеть этого подонка и молча терпела его прихоти. Погоди, я еще отыграюсь на тебе, сволочь! Как индейцы срезали скальп белокожим, я буду брать от вас, ублюдков, по трофею и потом вас же ими доводить до судорог!
А через крохотное окошечко сверху в туалете пялились десятки черных масляных глаз прихлебателей, которые разжигали своими фантазиями увиденные части моего тела. Рядом тупил глаза в персидский ковер мальчишка, приносивший нам к кровати фрукты и колу, жадно впитывал все фрагменты обстановки и мое непокрытое тело, чтобы запомнить это на всю свою мужскую жизнь и впредь отталкиваться в своих сексуальных мечтах от увиденного.
Коротышка никак не хотел сдаваться и, лишь услышав мои уверения на английском, что я останусь у него — у супергероя и лучшего любовника в мире — еще на пару дней, провел меня по всему дому, дав передышку. Как он сказал — ожидание придает будущему сексу такой невероятный аромат счастья, что он намеренно говорил о всякой ернуде и даже показал мне свою гордость — коллекцию древностей в мактабе — офисе или кабинете. Меня поразило, что великолепные исторические ценности просто валялись в подсвеченной витрине — в таких продают местные торговцы мобильниками свой дешевый товар. Тут была пара великолепных ожерелий с эмалями и золотой фольгой, чей-то венок из прелестных полевых цветов и листьев лавра (Серапиус?), две фигурки из лазурита, большой папирус с нарисованным на нем процессом рождения человека из чрева матери. Рядом лежал перстень главы ордена тамплиеров, чуть поодаль — масонская чаша, увитая странными существами с двумя рыбьими хвостами. Мина, громко рыгая и почесывая свои биды, стал говорить, что если я останусь у него — он мне подарит неплохие камушки, я буду довольна. В фарфоровой чашке лежали большие необработанные алмазы, испускавшие невероятное сияние, хотя на вид — не будь тут игры света — их можно было бы признать за крупные куски соли и только. Мина показал мне, как определить чистоту камня — он налил воды в чашку и алмазы просто растворились, будто и впрямь были солью! Потом, слив воду, бандит почти по-детски радовался моему изумлению, когда алмазы проявились опять, лишь вода с них сошла. Вожделенные свитки были в вазе, но о них он решил не упоминать.
Мы остались наедине, когда вышли из кабинета и он, цыкнув на приспешников, схватил меня за нос и быстро и сильно нагнул вниз, я начала визжать и царапаться, подонок только хохотал и прижимал ко мне свое грязное тело. Потом резко поднял и, наотмашь ударив, поволок за волосы к кровати. Очнулась я от привкуса крови во рту — своей, горячей, бешеной от злости. Я увидела рядом мирно храпящего ублюдка, и первой моей мыслью было просто прибить его высоченной фигурой цапли, державшей тяжелую пепельницу и стоящей прямо возле кровати. Пепельницей можно было убить и слона, но приблизит ли это меня к цели? Я почувствовала, как больно мне двигаться и поняла, что главарь вслать надругался надо мной — вся простыня подо мной тоже была в крови. Я потихоньку попыталась присесть и долго держала гудящую голову, боясь ее уронить. Схватив шелковый пояс от огромного халата хозяина, я цепко привязала его к цапле, зажгла пару сигарет и положила на край пепельницы, второй же конец привязала к руке подонка. Он только радостно хмыкнул во сне. На пепельницу сверху я подсыпала содержимого моего папского перстня. Хранитель обещал мне, что это сильный яд — вот и проверим на подонке! Ну, подожди, гад, я отомщу за свои муки!
Завернувшись в заляпанную его спермой простыню, я вышла в коридор. Надо было во что бы то ни стало доползти, добраться до мактаб — кабинета, в котором хранились находки из сокровищницы Наг Хаммади! Я повторяла про себя рассказ Маркуса, чтобы просто не сойти с ума от ужаса, который я испытала, и который окружал меня в этом логове подонков.
Свитки хранили истинные слова и проповеди Иисуса, которые делала Мария Магдалина — лучшая его ученица и возлюбленная. Вот за этим я здесь. Дойдя до середины, я оказалась в волосатых лапах огромного чернокожего, похожего на Кин-Конга. Его алые от злости глазки шарили по женскому телу белой и тут же, прислонив меня к стене и крепко держа за спутанные длинные волосы, всунул мне в рот длинный горячий член, заставляя меня, то его глотать, то с рвотой вытаскивать. Я с огромной злостью укусила подлеца за зубр и, выплюнув окровавленную плоть, повязала ее себе на прядь и процедила сквозт зубы: «А так будет с каждым, кто ко мне прикоснется, сволочи!». На секунду замершие два подельника бандита ринулись на меня и начали избивать. Теряя сознание от боли, пересохшей до трещин кожи внтури и ссадин с синяками снаружи, я покрутила верхушку на моем перстне и ткнула высунувшуюся иглу поочередно во все тянувшиеся и входившие в меня разгоряченные тела. Я вырвала зубами у каждого по клоку волос, и, зажав их в руке, машинально продолжала наносить им раны своим секретным оружием — перстнем. Они даже не могли орать от боли, а просто скорчились, изумленно наблюдая на струйками крови. Я на четвереньках вползла в кабинет.
Рукописи стояли в кувшине — потеменевшие, потрескавшиеся куски толстенной кожи, некоторые разрезанные на полоски, другие перевязанные капроновыми ленточками от подарков. Мина читать их не мог, зато с гордостью выставил в кривоватом стеклянном шкафу, из которого я их вынула, обвязав сокровище теми же ленточками вокруг талии. Внутрь засунула клочки волос покалеченных изуверов и кусок окровавленной плоти, выпила чашку с водой из витрины, в которой бандиты хранили алмазы и, с такой странной для образованной москвички добычей, выглянула в окошко. Обнаружив, что подо мною находится соседний балкон с ковриками и лентами-полотнищами стиранного белья, осторожно вылезла, укуталась в мокрые майки и штаны и так, никому не нужная, выбралась из этого ада в час полуденной молитвы. Алмазы за щекой не мешали мне, напротив, холодные и равнодушные, камни отрезвляли. Я пересыпала их в тряпочку, в которой был окровавленый кусок кожи черного верзилы, клочки волос его подельников и засунула опять внутрь свитков. Дойдя до аптеки, я попросила бутыль йода и, прямо на глазах у аптекаря, вылила ее себе на самые важные места. И внутрь тоже. Я потеряла сознание, но слышала, как на чистом кафельном прохладном полу спорят мухи — какой из них первой достанутся мои окровавленные сладкие ранки…
Глава 21. Мой спаситель
Я проснулась от пристального взгляда — кучерявый малыш с длинны ми ресницами пытливо, с придыханием рассматривал мои длинные белокурые волосы. Он никак не мог понять: почему они такого цвета и почему совсем не вьются — может это и не волосы вовсе? Он, зажмурясь, дернул меня за прядь, но я так громко ойкнула, что малыш от ужаса громко пукнул и выбежал вон с воплем: «Хия умм! Умм! Хия умм!». В доме, хранившем вековую тишину и лень, вдруг что-то звякнуло и зашаталось, и вокруг меня в теплой желтой безысходности обрисовалась реальность в виде пары чернооких девиц в хиджабах, обвешанных младенцами, словно бусами. Они приветливо улыбнулись, умело пощупали пульс и всадили укол в вену на кисти руки так, словно занимались этим ежедневно. Мне стало горячо — вводят хлористый. Встать я не могла — мое тело было до невозможности измолото предыдущим днем его властителями.
Зашедший мужчина, не глядя на меня, а обращаясь из вежливости к стене, сообщил, что он аптекарь и я могу оставаться в его доме сколько надо. На мою робкую благодарность я в который раз на Востоке услышала: «Это я должен благодарить Бога за то, что Всевышний позволил мне проявить лучшие качества доброты и гостеприимства…».
Проведенные несколько дней блаженного безделья в постели мне дали главное — силы и возможность разобраться в происшедшем. Итак, рукопись у меня, ее надо передать Маркусу, а уж потом бандиты вернут мне моего мальчика. Правда, предложения Айдарчика о подмене рукописей не оставляли меня ни днем, ни ночью. И впрямь, меня били, насиловали, унижали и издевались над моим телом так, что я с удивлением смотрелась в зеркало и не верила, что еще жива. Неужели я не заслужила награду? Но с другой стороны — рисковать жизнью любимого? А вдруг заметят подмену?
И мне пришла в голову мысль просто перемешать свитки — половина уйдет Айде как копии, половина — оригиналы. А так же я поступлю и с Маркусом, и с требующими выкуп; пусть сами там голову себе морочат, я устала и хочу домой, в теплую постельку и тишину своей московской квартирки! Готова отдаться в руки самой Карелии Эрнестовны!
Аптекарь оказался из той породы мусульман, что с уважением чтут другие традиции и верования, так что я чувствовала себя спокойно и уединенно. Мази столетней рецептуры, а то и более древние, вперемежку с современными инъекциями, делали чудо и я уже ловко управлялась с длинными косами и одеждой… Вот и наступило время прощаться и в один прекрасный фиолетово-алый вечер, захлебнувшийся в поцелуях умирающего страстного солнца, я, обвязав рукописи вокруг тела, продолжила свой путь. Правда, не одна, а в компании дервишей.
Конечно же, мерзавцы Мины меня активно искали. Не было ожесточенней споров вокруг неизвестной белой, которая наказала парочку негодяев — за кальяном и чаем мужики обсуждали вполголоса подробности и не могли без смеха смотреть в сторону дома Мины. Говорят, сам главарь во сне наделал себе столько увечий, что поклялся до самой смерти искать бабу, так его изуродовавшую. Потянувшись, он спросони опрокинул на себя пепельницу с горящими сигаретами и арома-палочками, а сверху на обожженное тело высыпался какой-то ядовитый порошок. Взвывший Мина крутился, не понимая, что привязан, и сам себя ударял и царапал бронзовой цаплей, так и норовившей наносить удары тяжелым клювом по самым важным органам! Со следами ожогов, покрытый язвами, с поврежденным членом и окосевший, этот ублюдок все же остался жив. Правда, теперь он не мог вступить ни в какую связь, и урологи получали от него огромные гонорары за лечение. Ура, я отомстила за себя! Знай русских баб! Но месть подонков могла настичь меня в любой момент, и я это понимала так же, как и спасший меня аптекарь, как и приютившие меня бродяги — суфиийские дервиши. Мои следы терялись якобы на станции автобуса и такси, правда, ни один водитель не признался Мине, что отвозил меня. Главарь решил, что я просто слишком хорошо заплатила за их молчание, и перенес поиски наглой русской и украденныхсокровищ в более крупные поселки и города. Правда, и там было мало новостей, — в основном, попадались в руки отчаявшихся гангстеров русские жены местных арабов, принявшие ислам и одетые в хиджаб. Девушки в прикиде от Кидстон и Джимми Чу в соседних деревнях не наблюдали… Аптекарь в первую очередь заботился о своей безопасности, поэтому он без тени сомнения надел на меня чалму, научив ее быстро заматывать, накинул на мальчиковскую галабею массу жилеток и теплых шарфов и я вполне походила на юного ботана, попавшего в руки странствующих гуру.
Мы брели по пыльной дороге с чахлым пальмовым леском на краю горизонта и, при встрече с любой движущейся платежеспособной тварью Божьей дервиши останавливались с восхвалениями, кланялись, а я и еще один мальчонка зажигали огромные кадила и крутили ими вокруг платежеспособных, надеясь первыми схватить брошенную мелочь. Так продолжалось три дня: ночлеги прямо под огромными звездами и неприлично толстой, разбухшей от лени откромленной двухрогой луной. Прохладные уютные переходы от рыночка к деревушке с прокруткой благовоний надо всеми, включая животных и кур с индюками… Чистый огонь и ладан очищали так, что мне и самой показалось, что карма начала исправляться, и вообще жизнь налаживается… В один момент нас обогнала на коллекционных американских кадиллаках конца пятидесятых свора миновских бандюгов, но, так ничего и не поняв, они лишь бросили нам в пыль пару гиней и уехали прочь. А меня в Каире ждал Маркус. Великий и необъяснимый привратник…
Глава 22. Нет никакой любви
Дервиши уснули. А я вспоминала Москву и свою дорогую подругу.
— Дорогая, не будь наивной, нет никакой любви! Какая такая любовь? — растягивая слова и почти мурлыкая, поучала меня Люська. Она была неотразимо хороша в персиковом шелковом неглиже на своем круглом диванчике, с любимым котом Люсиком вместо подушки под ножкой. Я смотрела на ее белоснежную ухоженную кожу, рыжие волосы, состриженные в короткое каре, удивительные раскосые глаза и понимала: татаро-монголы оставили нам самое лучшее, что имели.
Люська была так необыкновенно хороша, что еще в СССР, будучи моделью, имела все самое дорогое и престижное, о чем могла мечтать любая советская баба. Странно, но за эти годы она никак не изменилась — лишь расцвела и стала чуточку жаднее, откладывала на старость. Мужики млели от Люськи, как ее Люсик — от валерьянки. Она была доброй бабой и старалась сделать счастливыми наибольшее количество богатых мужиков, но шлюхой себя не считала — скорее, содержанкой с несколькими тайными привязанностями, о которых помалкивала главному любовнику — олигарху Феде. Содержанкой она была по инерции — зарплата в Конторе помогала сводить концы с концами, а вот шиковать хотелось всем женщинам! Федя — обычный уральский крепыш из захолустья — оказался ничуть не глупее советских евреев, и хоть и не стал Березовским, зато реальным производством заработал кучу денег. Что помогало ему содержать трех бывших жен, нынешнюю супругу-истеричку, кучу своих и чужих отпрысков, а так же Люську — его музу уже целых пятнадцать лет. Люська периодически названивала его женам и сообщала, что новое колье с сапфирами от Тиффани Феденька подарил ей не к 8 марта или на Рождество, как им, дурам, а после фантастической ночи в бассейне с шампанским. Бывшие бросались к калькуляторам и тихо выли на луну, нынешняя жена глотала антидепрессанты, а Люська поучала меня жизни без любви:
— Любовь придумали мужики, чтоб держать нас — баб — в узде. Мол, любишь — ухаживай за мной, гладь, готовь, стирай, убирай. А мыслить тебе, курица, не надо — люби, вот твое предназначение! А вот у тибетских женщин бывает до восьми законных мужей — знаешь ли ты об этом? И у всех — любовь? Ни черта подобного — закон жизни! Чтоб не ушло на сторону добро из семьи. Фрейд ни хрена в этом не разбирался — трахал сестру своей жены и заглядывался на ее мать, а чтоб оправдать свое растление семьи и напридумывал всю эту хрень. Ну а другие козлики рады подхватить! Все дело, оказывается, в подсознании!
А знаешь ли ты, что наши прабабки — сарматки с Урала и волжских степей — мужиков имели только на предмет производства потомства? Потом мужики сидели по избам и сопли деткам подтирали, да полы мыли, а бабы наши на конях по степям скакали, охотились, дрались, воровали — вообщем, семью защищали и едой снабжали. А некоторые и вообще мужиков кашей особой травили — родят ребеночка и раз мужику кашки с ядом, вот и горькая каша в наших поговорках и сказках… Оттуда пошло!
Я вначале хотела удивиться Люськиным познаниям, ну завотделом, но не более, простите! А потом вспомнила, сколько мужиков через нее прошло — академики, модные писатели, философы, банкиры. Все начитанные, разговор после постели или до нее надо уметь поддержать, плюс чисто деловые встречи (неизменно преващавшиеся затем в личные) — вот Люська и читала. Увидев однажды в ванной комнате у джакузи книжку «Анализ финансовых мировых систем», я подумала, что один из любовничков забыл — оказывается, подруга моя изучает, хочет стать умнее. Люськина вера в бабью силу и полное презрение к мужикам никакого отношения к феминисткам заграничным не имела. Это была древняя могучая сила русской бабы, привыкшей всю жизнь тянуть лямку без мужа, — его то на войне убивали, то на каторгу ссылали, то просто забирали на четверть века в солдаты. Вот и пришлось русским бабам уметь все, а мужики наши больше были приятным декоративным растеньицем. Волюшка-воля была ее призванием, а мужики шли по обочине бабьей жизни. Используя бабью силу и умение выживать. Слабаки!
Да, в какой-то момент мне показалось, что меня просто используют: арабы, евреи, дервиши плюс эти сектанты-копты. Может, и муженек мой? Кто его видел? Я просто узнаю отрывочную информацию, что надо мне, дурехе сделать, чтоб увидеть его. А если парень в это время смеется с друзьями, попивая ледяной лимонад в прохладе отеля? Возможно ли, что эта пыльная, убогая снаружи Восточная Африка ведет такую сложную жизнь — где и мусульманские фанатики, и суфии с шиитами, и копты с их почти православными канонами, и евреи, и америкосы (а как без них?!), каждый разыгрывает свою карту. Евреям надобно, чтобы египтяне их поддерживали и закрыли лазы для палестинцев, фанатикам надо открыть для ХАМАС границу, суфии требуют навести порядок в Сирии, а шииты в Ираке (или наоборот?), а американцы ловят рыбку в мутной воде, то ссоря, то примиряя всех. Толстые куски почти окаменевшей кожи, которые я таскала столько дней по пыльным закоулкам Нижнего и Верхнего Египта, ни на йоту не приблизили меня к любимому. Я посмотрела на такие яркие и большие звезды — чем ближе к экватору, тем небо ночью прекраснее, а луна становится пугающе-огромной. Алый ее рог почти распорол угольное брюхо небесной королевы и из него высыпаются на небо их детишки — звездочки, то быстро сгорая от людских нескромных желаний, то замирая в надежде их исполнить. Вспомнилось, как любимый гладил мои длинные светлые волосы и тайком целовал их, играя моими прядями и лунными отблесками на них. Как я забиралась под его теплую и пахнущую детством подмышку и там уже спала, ничего на свете не боясь, как мечтала о сыночке и доченьке, похожих и на моего мужа, и на меня. Еще суть-чуть — и начну реветь и жалеть себя. Нет, не права моя Люська — любовь есть, и она нас спасает! Я встала, и, поклонившись Луне, стала молиться. Без канонов, просто молила Высшие силы дать мне возможность родить ребенка и увидеть здоровым своего мужа. И быть всегда вместе. Вот оно, простое бабье счастье. А остальное — все заработаем. Сами. На то мы и русские бабы.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 48 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |