|
— Да, я очень скоро оставлю вас, но я договорился, что ночь вы проведете здесь.
Он окинул помещение критическим взглядом. Небольшая пристройка к гостинице — ее использовали для хранения ненужного хлама и каких-то запасов. Была она холодная и темная, но все же здесь было намного лучше, чем в яме для воров.
Дверь в пристройку отворилась, и в ней появился силуэт хозяина гостиницы, который всматривался в темноту поверх бледного пламени свечи. Мистер Гоуэн поднялся уходить, но я взяла его за рукав. Я должна была узнать одну вещь.
— Мистер Гоуэн, это Колам послал вас помочь мне? Он помедлил с ответом, но в пределах границ своей профессии он был безукоризненно честным человеком.
— Нет, — сказал он прямо, и по его увядшему лицу скользнуло некое смущение. — Я пришел… по своей воле.
Он надел шляпу и исчез в свете и суете гостиницы, бросив на прощание: «Доброй ночи».
В моем убежище кое-что было приготовлено для меня: принесли кувшинчик вина и кусок хлеба — на сей раз чистого — и поместили все это на большой бочке, возле которой прямо на земле лежало свернутое одеяло.
Я завернулась в это старое одеяло и присела на один из маленьких бочонков, чтобы поесть; сидела, пережевывала скудную пищу и размышляла.
Итак, Колам не посылал юриста. Знал ли он, однако, что мистер Гоуэн собирается быть на суде? Вероятно, Колам запретил всем обитателям замка спускаться в деревню: любого из них могли схватить во время охоты на ведьм. Волны страха и истерии, затопившие деревню, были реально ощутимы, я просто чувствовала, как они бьются о стены моего непрочного убежища.
Шум из расположенной неподалеку пивной отвлек меня от моих размышлений. Возможно, там находится страж при обреченном на смерть плюс еще кто-то. Но на грани гибели даже один лишний час стоит благодарности. Я завернулась в одеяло, накинула его себе на голову, чтобы заглушить шум из гостиницы, и постаралась изо всех сил не испытывать ничего, кроме благодарности.
После тяжелой, совершенно без отдыха ночи меня подняли вскоре после рассвета и отвели обратно на площадь, хотя судьи не появлялись еще целый час.
Худой и толстый, оба только что от сытного завтрака, сразу принялись за работу. Джефф обратился к Джону Макри, занимавшему свое прежнее место позади обвиняемых:
— Мы сочли невозможным для себя определить вину только лишь на основании свидетельских показаний.
Взрыв негодования вновь собравшейся толпы, у которой были свои способы определения вины. Матт, однако, мигом утихомирил негодующих: его пронзительный взгляд подействовал на завывающих молодых батраков в первых рядах толпы, словно ушат ледяной воды на тявкающих псов. Порядок был восстановлен, и Матт обратил костлявую физиономию к стражнику.
— Пожалуйста, отведите заключенных на берег озера.
Радостные возгласы одобрения, раздавшиеся в этот раз, пробудили во мне самые худшие подозрения. Джон Макри взял меня одной рукой, а Джейли — другой и повел нас, но у него при этом нашлось много помощников. У какого-то идиота оказался в руках барабан, и он выбивал на нем бешеную дробь. Меня злобно дергали за платье, щипали и толкали. Толпа запела под стук барабана, я не понимала, что такое они поют, из-за множества беспорядочных выкриков, которые я и вовсе не хотела понимать.
Процессия спустилась по лугу на берег озера, где маленькая деревянная пристань нависла над водой. Нас препроводили на самый ее край; на пристани находились и оба судьи, по одному на каждом конце. Джефф обратился к толпе, оставшейся ждать на берегу:
— Принесите веревки!
Начались общие переговоры и переглядывания, пока кто-то не прибежал с мотком тонкой веревки. Макри взял веревку и неуверенно двинулся ко мне. Взгляд, брошенный на судей, однако, укрепил его решимость.
— Будьте так добры, снимите обувь, мадам, — распорядился он.
— Какого дья… то есть зачем? — спросила я, скрестив руки.
Он заморгал, явно не подготовленный к сопротивлению, но один из судей предвосхитил его ответ:
— Это предварительная процедура для суда водой. Большой палец правой руки привязывают пеньковой веревкой к большому пальцу левой ноги женщины, подозреваемой в колдовстве. Точно таким же образом большой палец левой руки привязывают к большому пальцу правой ноги. А затем… — Тут он бросил красноречивый взгляд на воды озера.
Два рыбака стояли босиком в прибрежной грязи, штаны закатаны выше колен и подвязаны бечевкой. Один из них, нагло ухмыляясь, поднял небольшой камешек и пустил его по серо-стальной поверхности озера. Камешек подпрыгнул один раз и утонул.
— Попав в воду, — нудным голосом бубнил малорослый судья, — виновная в колдовстве будет плыть, ибо чистая вода не приемлет нечистое существо. Невинная женщина утонет.
— Стало быть, передо мной выбор: либо меня осудят как ведьму, либо оправдают, но утопят? — с негодованием спросила я. — Нет, благодарю вас!
Я как можно крепче обхватила ладонями локти, чтобы унять дрожь, которая, кажется, становилась перманентным состоянием моей плоти.
Низенький судья надулся, словно разгневанная жаба.
— Не обращайся к суду без должного уважения, женщина. Ты смеешь отказываться от предписанного законом испытания?
— Смею ли я отказываться от того, чтобы меня утопили? Само собой разумеется, что я отказываюсь!
Я слишком поздно заметила, что Джейли неистово качает головой, светлые волосы вихрем метались по лицу.
Судья, повернулся к Макри:
— Обнажите ее и бичуйте.
Потрясенная этими словами, я услыхала общий вздох. Ужаса? Нет, предвкушения удовольствия. И тут я поняла, что такое настоящая ненависть. Не их. Моя.
Они даже не повели меня обратно на деревенскую площадь. Теперь я была обречена, терять мне было нечего, и я сопротивлялась яростно. Грубые руки тянули меня вперед, хватали за одежду.
— Руки прочь, вонючая деревенщина! — взревела я и пнула какого-то мужика в самое чувствительное место.
Он скрючился со стоном, но его сложенное пополам туловище исчезло в кипящем водовороте орущих, плюющихся, злобных рож. В меня вцепились мертвой хваткой и толкали куда-то вперед, волоком волокли через тех, кто в толчее свалился на землю, пробивали моим телом дорогу сквозь тесно сбившуюся толпу.
Кто-то ударил меня под ложечку, и я задохнулась. Лиф мой и блуза к этому времени были сильно изорваны, так что не составило труда сорвать с меня оставшиеся лохмотья. Я никогда не отличалась преувеличенной стыдливостью, но, оказавшись полуголой перед глумливой толпой, ощущая прикосновение потных лап к обнаженной груди, я преисполнилась такой ненавистью и таким унижением, каких и вообразить себе прежде не могла.
Джон Макри связал мне руки впереди, захлестнув веревку петлей вокруг запястий, оставив свободный конец длиной в несколько футов. Проделывая все это, он выглядел пристыженным, но глаз на меня не поднимал, и было ясно, что ожидать от него помощи и снисходительности нечего: он находился во власти той же толпы, что и я.
Джейли была тут же, и с ней, конечно, обращались подобным образом. Я заметила, как взметнулись на ветру ее платиновые волосы. Руки мои поднялись над головой, когда конец веревки перекинули через сук большого дуба и подтянули его. Я скрежетала зубами, дав волю своей ярости: только так я могла бороться со страхом. Толпа замерла в ожидании; изредка раздавались возбужденные возгласы и выкрики.
— Задай ей, Джон! — проорал кто-то. — Принимайся за дело!
Джон Макри, чувствительный к чисто театральной стороне своего занятия, поднял плеть на уровень пояса и окинул взглядом толпу. Потом подошел ко мне и осторожным движением повернул меня лицом к стволу дерева, так что я почти касалась грубой коры. Отступил шага на два, размахнулся — и опустил плеть.
Потрясение оказалось сильнее боли. Только после нескольких ударов я поняла, что стражник по мере возможности старался щадить меня. Один или два удара были настолько сильными, что содрали кожу; эти места очень жгло.
Я крепко зажмурилась и прижалась щекой к дереву, стараясь всем напряжением сил отвлечься от происходящего — быть где-то еще… И вдруг я услышала нечто, немедленно вернувшее меня в реальность.
— Клэр!
Веревка, которой были обмотаны мои запястья, имела достаточную слабину, чтобы я могла повернуться лицом к толпе. Мой неожиданный рывок привел к тому, что стражник полоснул плетью по воздуху, потерял равновесие и ударился головой о сук. Это произвело сильное воздействие на толпу, которая разразилась руганью и насмешками по адресу Джона.
Волосы упали мне на глаза и прилипли к лицу, мокрому от пота и слез. Я замотала головой, и в конце концов, хоть и глядя искоса, глаза мои подтвердили то, что услыхали уши.
Джейми пробивал себе дорогу сквозь плотно сбитую толпу, безудержно используя преимущество своего роста и силы.
Я почувствовала себя как генерал Макалиф в Бастони при виде третьей армии Паттона. Несмотря на страшную опасность, угрожавшую Джейли, мне и самому Джейми, я никогда не была еще так счастлива при виде кого-либо.
— Это муж ведьмы! Это ее муж! Вонючий Фрэзер! Преступник! — Эти и им подобные возгласы раздавались в толпе вместе с проклятиями и оскорблениями, относившимися ко мне и Джейли. — Хватайте его тоже! Сжечь их! Сжечь их всех!
Массовая истерия, на время ослабленная происшествием со стражником, вспыхнула с новой силой.
Помощники стражника кинулись к Джейми, стараясь удержать его, и он вынужден был остановиться. На каждой руке у него повисло по человеку, но он все же тянулся одной рукой к поясу. Полагая, видимо, что он тянется за ножом, один из стражей закона сильно ударил его в живот.
Джейми слегка пригнулся, потом выпрямился и въехал локтем в нос тому, кто его ударил. Временно освободив одну конечность, он не обращал внимания на то, что в другую вцепился второй противник. Джейми сунул руку в спорран, потом поднял ее и что-то бросил, но, прежде чем это что-то взлетело в воздух, до меня донесся крик:
— Клэр! Стой неподвижно!
Не слишком у меня много возможностей двигаться, успела в изумлении подумать я. Темный предмет летел прямо мне в лицо, и я чуть было не попятилась, но вовремя остановилась. Предмет ударился о мою голову — и темные бусины четок упали мне на плечи, аккуратно обмотавшись вокруг шеи, словно болас. [3]Впрочем, не совсем аккуратно: нитка зацепилась за правое ухо. Глаза у меня заслезились от резкого удара, я встряхнула головой, и четки легли на место, а распятие повисло между обнаженными грудями.
На лицах тех, кто стоял в первом ряду, выразилось испуганное удивление. Их внезапное молчание подействовало на остальных, и возбужденный рев прекратился. Голос Джейми, обычно мягкий даже в гневе, зазвенел в тишине, на этот раз в нем мягкости не осталось и следа:
— Разрежьте веревку!
Помощники стражника уже слиняли, и толпа расступилась перед Джейми, когда он двинулся вперед. Макри, разинув рот, глядел, как он приближается.
— Я сказал, разрежь веревку! Ну!
Стражник, выведенный из оцепенения надвигающимся на него апокалиптическим видением огненно-волосой смерти, задвигался и поспешно извлек свой кинжал. Перерезанная веревка, дернувшись, упала, и руки мои повисли, словно две палки, и заныли от боли. Я пошатнулась и упала бы, но крепкая и такая знакомая рука подхватила меня под локоть и помогла выпрямиться. Я прижалась лицом к груди Джейми, и теперь мне ничего не было страшно.
Должно быть, я на несколько мгновений потеряла сознание или так мне показалось от переполнившего меня чувства вызволения. Когда я опомнилась, Джейми держал меня, обняв за талию, а его плед был наброшен мне на плечи, укрывая от таращившихся глаз жителей деревни. Кругом по-прежнему гудели голоса, но в них уже не слышалось буйной и радостной жажды крови.
Голос Матта — а может, то был Джефф? — прорезался сквозь общий гул:
— Кто вы такой? Как вы посмели вмешаться в расследование суда?
Я скорее почувствовала, чем увидела, как толпа подалась вперед.
Джейми был большой и сильный, он был вооружен, но тем не менее он был один. Я теснее прильнула к нему, он прижал меня крепче правой рукой, но левая скользнула к ножнам на бедре. Серебристо-голубоватое лезвие со зловещим присвистом наполовину показалось из ножен, и передняя линия толпы замерла.
Однако судьи были сделаны из более стойкого материала. Выглянув из своего укрытия, я увидела, что Джефф уставился на Джейми. Матт казался скорее ошеломленным, нежели возмущенным.
— Вы осмеливаетесь восставать против Божьего суда? — провещал во гневе толстый маленький судья.
Джейми выхватил палаш полностью из ножен и воткнул его в землю, так что рукоятка задрожала от силы удара.
— Я восстал на защиту этой женщины и на защиту правды, — ответил Джейми. — Если кто-либо здесь выступает против них обеих, пусть ответит мне, а потом уже Богу.
Судья заморгал, словно бы не в состоянии поверить в возможность подобного поведения, затем снова перешел в нападение:
— Вы не имеете права нарушать работу этого суда, сэр! Я требую, чтобы вы немедленно отпустили обвиняемую. А ваш поступок будет рассмотрен немедленно.
Джейми смотрел на судей с величайшим спокойствием. Я слышала тяжелое биение его сердца, но его руки были тверды, словно камень, одна оставалась на рукоятке палаша, вторая — на кинжале у пояса.
— Что касается этого, сэр, то я принес обет у алтаря Господа защищать эту женщину. И если вы утверждаете, что ваша власть превыше власти Всемогущего Бога, то я должен сообщить вам, что не разделяю подобное мнение.
Последовавшее за его словами молчание было прервано негромким смешком, который эхом повторился там и сям в толпе. Если симпатии собравшихся и не перешли, на нашу сторону, то все же та сила, которая несла нас к гибели, была сломлена.
Джейми взял меня за плечо и повернул. Было невыносимо тяжело повернуться лицом к толпе, но я знала, что должна это сделать. Я подняла голову как можно выше и видела теперь не лица людей, а то, что находилось далеко за ними, — маленькую лодку на самой середине озера. И я смотрела на нее, пока у меня не заслезились глаза.
Джейми, придерживая плед, в который я была закутана, приспустил его так, чтобы открылись мои плечи и шея. Он взялся за темные четки и подвигал их из стороны в сторону.
— Янтарь обжигает кожу ведьмы, не так ли? — обратился он к судьям. — И, как мне думается, еще сильнее обжигает ее крест Господа Нашего. Но смотрите. — Он поддел пальцем четки и приподнял распятие. Кожа моя была совершенно белой, без отметин, если не считать той грязи, которая попала на нее в тюремной норе. Толпа отозвалась общим вздохом и невнятным ропотом.
Смелость, холодное присутствие духа и врожденное умение произвести эффект. Колам Макензи по-своему не зря опасался честолюбивых притязаний Джейми. Боялся он, разумеется, и того, что я могу разоблачить происхождение Хэмиша, и его поступок со мной был вполне объясним в этом свете. Объясним, но непростителен.
Настроение толпы колебалось то в одну, то в другую сторону. Жажда крови, которая владела ею раньше, теперь вроде бы улетучилась, но она могла и вернуться новой, еще более высокой волной и сокрушить нас. Матт и Джефф переглядывались в нерешительности; застигнутые врасплох неожиданным поворотом событий, они явно потеряли контроль над ситуацией.
И Джейлис Дункан воспользовалась замешательством. Не знаю, был ли какой-то обнадеживающий смысл в этом для нее самой. Во всяком случае, она вызывающе перекинула через плечо свои сияющие волосы и ринулась в прорыв очертя голову.
— Эта женщина — не колдунья, — заявила она напрямик. — А я колдунья.
Представление, которое устроил Джейми, померкло по сравнению с этим выпадом. В реве толпы потонули голоса судей, вопросы и восклицания.
Нельзя было найти объяснение тому, что она думала и чувствовала — не более, чем всегда. Ее высокий белый лоб был чист, большие зеленые глаза горели своего рода весельем. Она стояла, выпрямившись, в своем изорванном платье, перемазанная грязью, и смотрела на своих обвинителей сверху вниз. Едва суета немного улеглась, она заговорила, не снизойдя до того, чтобы возвысить голос, но заставив всех прислушаться к себе:
— Я, Джейлис Дункан, признаю, что я ведьма и возлюбленная Сатаны…
Это признание вызвало новую бурю выкриков, и она сполнейшим терпением дожидалась, пока наступит тишина.
— Я признаю, что, повинуясь своему господину, я умертвила своего мужа Артура Дункана посредством колдовства. — При этих словах она искоса взглянула на меня и, поймав мой взгляд, еле заметно улыбнулась. Ее глаза остановились на женщине в желтой шали, но не смягчились. — По злому умыслу я произнесла заклинание над ребенком-оборотнем, и он умер, а похищенное человеческое дитя осталось у эльфов. — Она повернулась и указала на меня. — Я воспользовалась неведением Клэр Фрэзер в своих целях. Но она не принимала участия в моих делах и не разбиралась в них, и она не служит моему хозяину и господину.
Толпа снова загудела, люди толкались, чтобы лучше видеть, и старались подойти поближе. Она протянула вперед обе руки ладонями вперед.
— Остановитесь! — Ясный голос прозвучал резко, как удар бича, и имел такое же действие. Она откинула голову к небесам и застыла, будто бы прислушиваясь. — Слушайте! — произнесла она. — Слушайте ветер его явления. Берегись, народ Крэйнсмуира! Мой Господин прилетает на крыльях ветра!
Она опустила голову и издала высокий, нечеловеческой силы вопль торжества. Огромные зеленые глаза застыли, словно в трансе.
А ветер поднимался. Я видела, как клубятся штормовые облака на противоположном берегу озера. Люди оглядывались в тревоге; кое-кто предпочел из передних рядов ретироваться назад.
Джейли начала кружиться, волосы ее развевались на ветру, одна рука грациозно поднята вверх, как у тех, кто танцует вокруг майского шеста. Я наблюдала за ней в оцепенении.
Она все кружилась, и волосы скрывали ее лицо. Но вот при очередном повороте она резким движением головы отбросила в сторону светлую гриву, и я увидела ее лицо, обращенное ко мне. Маска одержимости мгновенно исчезла, и губы произнесли одно-единственное слово. В ту же секунду Джейли снова повернулась к толпе и закричала тем же нечеловеческим криком.
Слово, произнесенное ею, было: «Бегите!»
Внезапно она перестала кружиться и с выражением безумного торжества ухватилась обеими руками за остатки лифа своего платья и разорвала его так, что всей толпе сделалась явной тайна, которую я узнала, сидя рядом с Джейли в холодной грязи узилища для воров. Тайна, которую узнал Артур Дункан за час до своей смерти, — она и послужила причиной этой смерти. Лохмотья обвисли, обнажив округлившийся живот женщины, беременной не меньше шести месяцев.
Я все еще стояла, будто каменная, и смотрела. Но Джейми не терял времени. Схватив меня одной рукой, а свой палаш — другой, он ринулся в толпу, отталкивая людей локтями, коленями и рукояткой палаша и пробивая себе дорогу к озеру. Он испустил сквозь зубы пронзительный свист.
Завороженные сценой под дубом, люди не сразу сообразили, что происходит. Когда кое-кто из них, спохватившись, поднял крик и попытался нас удержать, послышался топот конских копыт по засохшей твердой грязи на берегу.
Донас по-прежнему не слишком жаловал людей и был полон желания показать это на деле. Он хватил зубами первую же руку, потянувшуюся к его поводьям, и обладатель руки отскочил, вопя и разбрызгивая кровь. Жеребец поднялся на дыбы, пронзительно заржал и забил передними копытами, рассекая воздух, после чего немногие храбрецы, намеревавшиеся его остановить, вдруг утратили к этому всякий интерес.
Джейми перекинул меня через седло, словно куль с мукой, и одним прыжком взлетел на спину коню. Расчищая дорогу мощными взмахами палаша, он направил Донаса прямо в гущу толпы. Люди отступали в страхе перед конскими зубами и копытами и перед взмахами стали, а мы набирали скорость, оставляя озеро, деревню и Леох позади. Дыхание вылетало у меня из груди толчками, я все пыталась заговорить с Джейми, докричаться до него.
Я, разумеется, отнюдь не была на этот раз потрясена беременностью Джейли. Было нечто другое, отчего меня пробрало холодом до мозга костей. Когда Джейли кружилась, раскинув белые руки, я увидела то, что должна была заметить и она, когда с меня сорвали одежду: метку на одной руке, такую же, как у меня. Здесь, в этом времени, то был признак чар и волшебства. Маленькое, скромное пятнышко от прививки оспы.
Дождь падал на воду, охлаждая мое распухшее лицо и натертые веревкой запястья. Я зачерпнула ладонью воды из ручья и медленными глотками выпила ее, с благодарностью чувствуя, как холодная жидкость смачивает пересохшую гортань.
Джейми куда-то исчез на несколько минут. Вернулся он с полной горстью темно-зеленых округлых листьев и при этом что-то жевал. Потом он выплюнул комок пережеванной зелени на ладонь, отправил новую партию листьев в рот и повернул меня спиной к себе. Налепил пережеванные листья осторожно мне на спину, и жжение сразу же уменьшилось.
— Что это такое? — спросила я, всячески стараясь овладеть собой — я еще дрожала и всхлипывала, но безудержный поток слез начал ослабевать.
— Водяной кресс, — ответил Джейми приглушенным голосом — он продолжал пережевывать листья. — Не только ты знаешь кое-что о лечении травами, Саксоночка.
— А какой он на вкус? — глотая слезы, снова спросила я.
— Весьма противный, — лаконично сообщил он, приложив к моей спине еще одну порцию жвачки и накрывая мне плечи пледом. — Они не… — начал он и запнулся. — Я хочу сказать, что рубцы неглубокие, и я думаю, у тебя не останется отметин.
Говорил он с нарочитой грубоватостью, но прикасался ко мне так ласково, что у меня это вызвало новый поток слез.
— Извини, — забормотала я, уткнувшись носом в конец пледа, — я просто не могу понять, что это со мной. Не знаю, почему я все время плачу.
Джейми пожал плечами.
— Не думаю, чтобы до сих пор кто-то старался намеренно причинить тебе боль, Саксоночка, — сказал он. — И это потрясло тебя не меньше, чем боль. — Он помолчал и поправил конец пледа. — Я испытал примерно то же самое, — продолжал он буднично. — Меня тошнило, потом я плакал, когда мне промывали рубцы, а потом меня начало трясти.
Он вытер мне пледом лицо и приподнял за подбородок.
— А когда я перестал дрожать, Саксоночка, — негромко продолжал он, — я возблагодарил Бога за боль, ведь она означала, что я жив. Когда ты дойдешь до такого состояния, милая, скажи мне об этом, потому что мне надо кое о чем с тобой поговорить.
Он встал и спустился к ручью, чтобы выстирать испачканный кровью платок.
— Что заставило тебя возвратиться? — спросила я, когда он снова подошел ко мне.
Слезы мои унялись, но я еще дрожала и куталась поплотнее в плед.
— Это все Алек Макмагон, — улыбаясь, ответил он. — Я попросил его присматривать за тобой, пока буду в отъезде. Когда деревенские схватили тебя и мистрисс Дункан, Алек скакал всю ночь и весь следующий день, разыскивая меня. А потом я и сам несся как дьявол, только бы успеть. Бог мой, какой же это великолепный конь! — Он с одобрением поглядел на Донаса, который был привязан к дереву на самом верху спуска к ручью; влажная шерсть коня отливала медью. — Надо бы его увести отсюда, — раздумчиво произнес Джейми. — Вряд ли кто-то будет нас преследовать, но все-таки Крэйнсмуир недалеко. Ты можешь идти?
Я не без труда последовала за ним по крутому склону, мелкие камешки катились из-под ног, папоротник и колючая ежевика цеплялись за подол. Поблизости от вершины склона росли молодые ольховые деревья; они стояли так тесно одно к другому, что их нижние ветви смыкались, образуя зеленую крышу над зарослями папоротника под ними. Джейми приподнял ветки так, чтобы я могла пролезть в узкий промежуток, потом старательно расправил примятые папоротники у входа. Отступил и окинул убежище критическим взглядом. Удовлетворенно кивнул.
— Все отлично. Никто тебя здесь не найдет. — Он собрался уходить, но тотчас вернулся. — Постарайся уснуть, если можешь, и не беспокойся, если я не очень скоро вернусь. У нас нет с собой еды, а я не хочу привлекать внимание, останавливаясь на ферме. Придется поохотиться. Натяни тартан на голову и посмотри, чтобы он закрывал твою юбку: белое видно издалека.
Еда казалась чем-то несущественным; я считала, что больше никогда не захочу есть. Сон — другое дело. Спина и руки у меня еще ныли, болели и совсем свежие ссадины от веревок на запястьях, и вообще все тело у меня болело, однако, измученная страхом, болью и общим истощением, я уснула почти мгновенно, и острый запах папоротников поднимался вокруг меня, как фимиам.
Я проснулась оттого, что меня схватили за ногу. Испуганная, я села и выпрямилась, наткнувшись на пружинистые ветки над головой. Листья и тоненькие прутики посыпались на меня дождем, и я нелепо замахала руками, стряхивая мусор с волос. Исцарапанная, взъерошенная и обеспокоенная, выбралась я из своего убежища и обнаружила Джейми, который сидел неподалеку на корточках и весело наблюдал за моим появлением. Время близилось к закату, солнце освещало верхнюю часть обрыва, но расщелина, по дну которой бежал ручей, была уже в тени. Запах жареного мяса поднимался от небольшого костра, разведенного среди камней у ручья, — два кролика поджаривались на импровизированных вертелах из очищенных от коры веток.
Джейми подал мне руку — помочь спуститься по склону. Я гордо отказалась и сошла сама, споткнувшись только раз, когда наступила на свисающий конец пледа. Отвращение к пище исчезло, и я жадно набросилась на мясо.
— После ужина мы поднимемся в лес, Саксоночка, — сказал Джейми, отламывая кроличью ногу. — Не хотелось бы ночевать у ручья, из-за шума воды не услышишь, если кто подойдет.
За едой мы почти не разговаривали. Ужас минувшего утра, мысли о том, чту мы оставили позади, угнетали нас обоих. Ау меня была и еще одна причина для глубокой печали. Я не только утратила возможность узнать побольше о том, как и почему я оказалась здесь, но потеряла друга. Единственного. Нередко я сомневалась в мотивах поступков Джейли, но никакого сомнения не могло быть в том, что утром она спасла мне жизнь. Зная, что приговорена, Джейли сделала все от нее зависящее, чтобы дать мне возможность бежать… Огонь костра, почти невидимый при дневном свете, делался все ярче с наступлением сумерек. Я смотрела на языки пламени, на поджаристое мясо и коричневатые косточки кроликов на вертелах. Капля крови из сломанной косточки капнула в огонь и, зашипев, испарилась. Мясо застряло у меня в горле. Я поспешно бросила недоеденный кусок и отвернулась: меня тошнило.
По-прежнему неразговорчивые, мы покинули берег ручья и нашли удобное местечко у края прогалины в лесу. Плавные волны холмов окружали нас, но Джейми выбрал место повыше, откуда видна была дорога из деревни. Сумерки ненадолго усилили все краски пейзажа, и кругом засверкали драгоценные камни; мерцающий изумруд в ложбинах, чудесно затуманенный аметист в зарослях вереска и пылающий рубин на усыпанных красными ягодами деревьях рябины на вершине холма. Ягоды рябины — средство против колдовства. Вдали еще виднелись очертания Леоха у подножия Бен Адена, но они все больше расплывались по мере того, как сгущался сумрак.
Джейми развел костер в укрытии и уселся возле огня. Дождь превратился в мельчайшую изморось, и капли влаги, повисшие у меня на ресницах, сияли радугой, когда я смотрела на пламя.
Джейми долго сидел, уставившись в костер. Наконец он повернулся ко мне, обхватив руками колени.
— Я говорил тебе раньше, что не стану спрашивать тебя о том, чего ты не захочешь мне сказать. Я не спрашиваю и теперь, но я должен знать — ради безопасности твоей и моей. — Он немного помолчал. — Клэр, если ты не была со мной честной до сих пор, будь хотя бы сейчас, потому что я должен знать правду. Клэр, ты колдунья?
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |