Она посмотрела на меня как на убогого:
– Сатанаил. Всяк, кто Матушку-Богородицу предал, Сатанаилом становится.
– А с чего это ты решила, что я Богородицу предал?
– А с того. Не девка ты. Не у всякой девки душа светла, грешны некие, но всяк, кто не девка, до рождения проклят за предательство Отца и Сына.
– За какое еще такое предательство?
– Да за такое. Когда они Ее одну бросили. А Она их прокляла, да за нас, девок, молиться стала, Заступница. И грудь свою прокляла, что вскормила Сына Ее…
Я бросил недокуренную сигарету и обхватил голову руками. Мучительно болели виски.
– Слушай. Твою Матушку, часом, не Тамарой зовут?
Она посмотрела на меня и испуганно вжалась в плиту:
– Тамарой. А ты откель знаешь?!
Я не ответил.
Мне было больно.
Бог ты мой, как же мне тогда было больно…
…Мы тогда стояли на старой Военно-Грузинской дороге. Как всегда – последним рубежом между взбесившейся Кабардино-Балкарией и никогда не замирявшейся Чечней.
У нас была простая работа: мы должны были умереть.
Это понимали все, даже зачем-то оставшиеся с нами осетинские ополченцы и отряд аварской милиции.
Аллах ведает, как оказавшийся здесь, вдалеке от все-таки относительно благополучного Дагестана.
В принципе, мы могли уйти.
Но были две вещи, которые нас держали там крепче любого приказа: беженцы и наши братья из Русского экспедиционного корпуса, с боями пробивавшиеся к нам после того, как турки все-таки захватили Тбилиси.
…Они пришли на наш блокпост утром.
Трое.
Мужчина, женщина и мертвый ребенок.
Она несла его на руках, и глаза ее были сухими.
Когда Гурам аккуратно отобрал у нее сверток с окоченевшим тельцем, она не сопротивлялась.
Она знала, что ее сын мертв, и даже нашла в себе силы присутствовать на похоронах, по военному времени быстрых и суетливых.
Зурику, ее мужу, казалось, было значительно хуже, чем ей. Он постоянно повторял, что его сыну было два года и девять месяцев, что всего составляет тридцать три месяца.
Видите, говорил он, даже Христу повезло больше, чем моему Давиду. Спаситель прожил целых тридцать три года, говорил он, а мой сын – всего тридцать три месяца.
Она молчала.
Потом Зурик куда-то ушел.
Как он сам говорил: искать правду.
Мы видели, что он был сумасшедшим, это обычное явление среди беженцев. Безумие на войне – вполне себе обыденное явление, это вообще штука, не сильно совместимая с нормальной, повседневной человеческой психикой.
Казалось бы, аксиома.
Кое-кто говорил, что он прибился к Тройке, но мы не верили: Тройки не были сумасшедшими, напротив – они были странно, пугающе разумны.
Каким-то уже не вполне человеческим разумом.
А Тамара осталась.
Ей хотелось убивать убийц своего сына.
Куда податься женщине на войне?
В шлюхи, санитарки, связистки.
В обслугу, обстирывающую наше завшивленное обмундирование.
Ничего этого она не хотела.
Она хотела убивать.
Мы ее понимали.
Андрюша Шпак часами учил ее стрелять из СВД. Из некоторых молодых женщин получались очень неплохие снайперы.
Помогали недоступные мужикам терпение, методичность и какая-то пугающая отстраненность.
Они словно не понимали, что после их выстрела человек, секунду назад бывший живым, будет мертв.
Я тогда понял, что ничего не понимаю в женщинах, в их логике и образе мышления.
А Андрей – объяснял, показывал.
Терпел ее злые слезы.
Он даже спал с ней – она была бы довольно красива, если б не пустые мешочки грудей, тряпочки, как она сама их называла.
Давид выпил мою грудь, говорила она, а она была у меня очень красивая.
Как оказалось, все усилия Андрюши были бессмысленны изначально.
Ненависти, желания и терпения у нее было хоть отбавляй.
А вот глазомер подвел.
Снайпер – это прежде всего талант.
И уж только потом – ремесло.
Она этого не понимала и каждый вечер плакала жаркими злыми слезами.
Нам почему-то казалось, что глаза ее при этом оставались сухими.
Как-то она сказала мне, что очень хочет забеременеть. Родить еще одного ребенка, причем обязательно девочку.
У нее не получалось.
Я посоветовал ей обратиться к Мефодьичу, вечно пьяному майору медслужбы, который до того как стать нашим полковым коновалом был – в какой-то чудовищно далекой от нас мирной жизни – врачом-гинекологом.
Мефодьич осмотрел ее и вынес однозначный приговор: детей у Тамары больше не будет никогда. Что-то там она застудила, когда пробиралась к нам по горам из своего родного Телави.
Андрей потом набил ему морду, но было уже поздно.
Тогда-то она и рассказала нам эту страшную сказку о том, как Бог-Отец и Бог-Сын предали Пресвятую Богородицу.
И потом рассказывала ее снова и снова, и сказка эта обрастала все новыми и новыми подробностями.
После она куда-то пропала, причем тела мы так и не нашли.
Андрей пытался ее искать, напрягал в том числе и местную агентуру, но тут подошли пробившиеся с боями части РЭК, голодные, злые, грязные, и мы вместе с ними начали пробиваться через мятежную Кабарду на Ставрополье.
Черт знает как, но нам это все-таки удалось.
Мы выжили.
А про Тамару решили, что погибла.
Черт.
Лучше б так оно и произошло.
Но, выходит, она все-таки выжила.
На нашу беду.
В этом я уже и не сомневался…
…Я отлепил руки от висков и медленно потянулся за очередной сигаретой.
Пальцы мелко, противно дрожали.
– Значит так, милочка. Сейчас мы вместе встаем и идем смотреть твоих боевых подруг. Ты выбираешь из них одну, которая поумней, и мы ее отправляем к твоей Матушке. Она должна будет передать ей только одну фразу: с ней хочет говорить Гор. Остальное – на ее усмотрение. Мы будем ждать здесь. Поняла?
Настена кивнула.
В ее большущих зеленых глазах диковатой новгородской ведьмочки плескался страх.
Тяжелый такой страх.
Неподдельный.
Кажется, она что-то поняла.
Поздно, девочка.
Я уже просто не умею останавливаться…
…Я приказал отряду разбивать полевой лагерь, используя укрепления блокпоста, и приготовился ждать, отдав кое-какие распоряжения Веточке и Гураму.
Ждать пришлось долго, целый вечер и целую ночь.
Под утро у лагеря стояла целая бригада амазонок.
Я прикинул – эдак человек триста.
Судя по всему, Тамара меня запомнила.
И неплохо.
Нас вежливо разоружили и под конвоем доставили в Иверский монастырь.
Я на секунду представил, как хреново придется ребятам из подразделений Иветты и Абхаза: Тамара никогда не была дурой, и сейчас ее амазонки перебирают окрестные леса кустик за кустиком.
Фигня.
Все равно не найдут.
Эти девчонки не воевали в чужих горах, где для того, чтоб тебя не заметили, нужно стать камнем или бугорком земли.
А в родных-то лесах…
Разберутся.
Не маленькие.
В монастыре нас разделили: отряд устроили на заднем дворе, в одном из флигелей, а нас троих – меня, Пупыря и Ивана – развели по отдельным кельям. Обед и ужин нам тоже принесли, что называется, по месту жительства, так что пообщаться не удалось.
К этому я в принципе был готов.
А вот к запрету на курение – нет.
Пришлось скандалить.
К счастью, помогло.
Матушка, видимо, решила не злить меня по мелочам.
И это правильно.
Но расслабиться все равно не удалось. Слишком хорошо я знал, что это такое – фанатики.
Доводилось встречаться.
Я весь день и всю ночь провалялся на узкой монастырской койке, ожидая какой-нибудь гадости.
Причем в абсолютно голом виде.
Одежду взяли – якобы постирать.
Господи, бред какой.
Они нас что, совсем за идиотов держат?
Интересно, что я такого опасного мог в подштанниках-то пронести?
…Тем не менее с утра я был в форме.
Привычка.
Мне даже побриться разрешили перед завтраком…
Когда меня отконвоировали в келью к Матушке, Иван и Пупырь были там.
Разговор с ними, по всей вероятности, уже состоялся.
Мне было плевать.
Это действительно была она.
Тамара.
Почти не постаревшая, она сидела за старинным письменным столом на стуле с высокой спинкой, гордо держа свою маленькую рыжеволосую головку с острыми, точеными, хищными чертами лица, и смотрела на меня пронзительными черными глазами.
Восхитил антураж: на ней были ослепительно белое полумонашеское одеяние, капюшон небрежно откинут назад, рыжие волосы уложены короной. Мне говорили, что когда она выходит из монастыря, переодевается в черное.
Черная Мать.
Так ее вроде по деревням окрестным зовут.
А за спиной, на белой стене, на длинном черном кожаном ремешке висели мужские фаллосы разной степени засушенности.
Один был совсем свежий.
Ну и что.
И не такое видали.
По обе стороны неистовой Матушки застыли две амазонки в белой униформе с тяжелыми «Стеблиными» в предусмотрительно расстегнутых белых кожаных кобурах.
Н-да.
Я прошел в глубь просторной кельи и небрежно рухнул в единственное свободное кресло.
Мучительно хотелось курить, но это было бы уже явно слишком.
И так мое поведение можно было расценить как верх наглости.
Пупырь, по крайней мере, зашипел.
Насрать.
Я поглядел Тамаре в глаза.
Ее взгляд было нелегко выдержать даже мне.
– Ну, здравствуй, Тамара…
– Здравствуй, Гор, – голос ее был ровен и бесстрастен. Я подобрал ноги под сиденье кресла и наклонился вперед, слегка смещая центр тяжести. Со стороны это должно было выглядеть вполне естественно. – Уж и не думала, что удастся свидеться…
Я пожал плечами:
– Знаешь, я тоже. Мы искали тебя тогда…
– Я знаю, – едва уловимым движением она поправила рыжий локон. – Я не хотела, чтобы вы меня нашли. А раз я не хотела, вы и не могли найти. Никогда.
…Я бы на ее месте не был так самоуверен.
Если б тогда к нам тогда не пробились полуразбитые части РЭК, если б там не было такого количества раненых…
Но это – так.
Детали.
По большому счету, никому не интересные.
Я промолчал.
– Ты из прошлого, Гор. Ты не виноват, и все же такие как ты должны уйти. Чем раньше, тем лучше. Но пока вас много, я вынуждена мириться с этим. Он, – она кивнула в сторону Пупыря, – рассказал мне о вашей беде. Что ж. Я могу помочь. Но за каждый воз продовольствия вы мне будете привозить десять мужчин. Молодых. Здоровых. Не наркоманов и не отребье. Закованных в наручники и с отрезанными языками. Это не условие для переговоров. Это ультиматум. Вам нужна еда, мне – инструменты для размножения. Первых я возьму уже сейчас. Это те, кто пришли с вами. Вас троих я отпускаю. Вам дадут образцы продовольствия и проводят до безопасной дороги. Это все.
Я отвлекся от созерцания фаллосов за ее спиной и снова посмотрел ей в глаза.
Размял кисти рук.
– Тамар. Там, во флигеле, в числе прочих – Андрюша Шпак. Ты должна его помнить по Осетии. Он…
Она хмыкнула, и ее взгляд наполнился презрением.
Изящно проведя точеной кистью руки по рыжей гриве волос, она повернулась вполоборота и небрежно кивнула в сторону свежеотрезанного фаллоса:
– Это – его. Он имел наглость познать меня когда-то давно. И не оплодотворил. Это карается смертью…
Стоявшая слева от стола амазонка что-то заподозрила, и поэтому нож для резки бумаг выбрал именно ее горло.
В Тамариных глазах плеснулся испуг.
Что ж, я еще никому не ломал шею с таким неподдельным удовольствием.
Единственное, чего я боялся, так это того, что не успею, и вторая охранница убьет меня раньше, чем я услышу этот восхитительный хруст.
Но и она не смогла мне помешать, правда, по другой причине.
Тяжелая эмблема Крыла с петлицы Ивана перебила ее горло еще в тот момент, когда я только тянулся – в броске – к великолепной, точеной шее Тамары, к этим черным, до смерти испуганным глазам, в которых так и застыло недоумение.
Навсегда.
Хм-м…
А я и не знал, что эмблемы с петлиц «крылатых» можно использовать как сюрикены.
Надо учесть.
На будущее…
В углу попытался завизжать Пупырь, и мне пришлось его слегка придушить.
Иван уже вынул «Стеблины» у мертвых амазонок и, когда я чуть приотпустил депутата, протянул один мне.
– В-вы-ы… – снова попытался завизжать этот недоумок, но я решительно двинул его по зубам тяжелой, затянутой в удобную резину рукоятью лучшего в мире оружия.
– Мы – уходим. Сейчас же. А ты – можешь оставаться.
Надо отдать ему должное – соображал мерзавец достаточно быстро.
Мы переглянулись.
Иван прижал палец к губам и кивнул в сторону двери.
Я тут же взял ее под прицел, а он начал быстро и методично обыскивать ящики письменного стола.
Через некоторое время я услышал его удовлетворенное хмыканье.
Там был еще один пистолет.
Подарочный экземпляр, в коробке темного вишневого дерева.
Но не это главное.
Помимо самого ствола в обитых темно-синим бархатом углублениях лежали два длинных вороненых цилиндра.
Это была не просто удача. Видимо, Бог в то утро тоже почувствовал себя немного десантником…
Мы навинтили глушители, и я решительно распахнул дверь в приемную…
…Не буду рассказывать, как мы добирались в Москву.
Во многом нас спасло то, что часть отряда по моему приказу не пошла в монастырь, а отсиживалась по окрестным лесам.
Вместе с техникой и оружием.
И тем не менее, от личного состава того отряда осталась в лучшем случае треть.
Амазонкам было далеко до настоящих солдат, но их было много, и их вела ненависть.
Джипаки мы потеряли.
Все.
Пропала и так необходимая нам навигационная система с картами.
От Торжка мы шли уже только на байках, причем, шли – это мягко сказано.
Удирали.
Судя по всему, нас спасло спонтанное решение идти на Кимры – там был мощный Каэр Крыльев.
Преследовательницы нас, похоже, просто потеряли.
Дальнейшая их судьба мне, к счастью, неизвестна.
А на подходе к Москве нас арестовали.
Сопротивляться было бесполезно.
Измученный отряд сдался на милость властей, а судя по тому, что Пупырю несмотря ни на что удалось выжить, – милости этой ждать особо не приходилось.
Лично меня сразу же заперли в подвал на Петровке.
Я многое повидал в этой жизни, но вот именно про это вспоминать не хочется.
Совсем.
Могу только сказать, что первые трое суток меня били. Без всяких там хитромудрых допросов. И, соответственно, без перерыва на сон и отдых.
Им не нужна была информация, и поэтому меня даже не пытали.
Просто мучили.
И все.
А на четвертые сутки бросили в камеру, где меня вскорости и навестил Вожак.
Я очень хорошо помню, как он вошел в эту клетку: стройный, подтянутый, высокий, в долгополом кожаном плаще, пахнущий дорогим одеколоном.
Аккуратно расстелил носовой платок на засаленной табуретке.
И только после этого сел.
Сука.
– Ну что, герой, отвоевался?
Я молчал.
Во-первых, говорить было элементарно больно.
Корн закурил.
Я знал, что если попрошу у него сигаретку, он не откажет. Но просить не хотелось.
– Тебя приговорили к расстрелу, знаешь?
Я пожал плечами:
– Догадываюсь…
Он долго, вкусно, со смаком затянулся и покачал головой:
– Ты понимаешь, за что? Городу грозит голод, а ты решил там в войну поиграть…
Я рассмеялся.
Это было очень больно.
Мне отбили все, что только можно было отбить.
Но смеяться хотелось еще больше.
Господи, Бог ты мой, какие они все-таки идиоты…
– Не смешите меня, Андрей Ильич, – кривлюсь. – Мне от смеха больно становится. В Иверской общине – от силы четыре, может, четыре с половиной тысячи женщин. Большинство из которых не занимаются ничем, кроме отлова по окрестностям заросших дерьмом аборигенов. И они должны были накормить столицу?! Да им самим хорошо если на весь год еды хватает. Вы же умный человек, право слово…
Он неожиданно зло посмотрел в мою сторону:
– Я-то умный. А вот ты, – мотает головой, – кому ты там что хотел доказать, идиот?!
Мне неожиданно стало скучно.
Я подтянул свое избитое тело к холодной стене и оперся на нее спиной.
– Да уж не вам, – вздыхаю. – Папаша, когда я был маленький, любил повторять одну древнюю поговорку, что-то типа: «Жизнь – Родине, честь – никому». Впрочем, вам, Андрей Ильич, все равно не понять, так что шли бы вы на хер. Дайте хоть умереть, что ли, спокойно…
И сплюнул кровью прямо на зеркальное голенище его черных офицерских сапог.
Корн вскочил:
– М-м-мудак!!!
И выскочил из камеры.
А меня снова избили.
До полусмерти.
Когда через пару дней меня неожиданно освободили, я не мог стоять самостоятельно.
Если б не Веточка, Абхаз, Заика и Чарли, я бы вообще вряд ли выжил. Довольно сказать, что в течение довольно долгого времени я питался только тщательно протертой пищей, а на медикаменты ушли почти все наши сбережения.
А в следующую экспедицию, на следующий маршрут отряд вышел только через восемь месяцев.
Я, разумеется, догадывался, что своим освобождением обязан именно Вожаку.
Но никакой благодарности не испытывал.
Просто это был мой единственный шанс разозлить его как следует, оскорбить, а потом напомнить об отце.
Чем я, собственно говоря, и воспользовался.
Элементарная человеческая психология.
Или уже не очень человеческая?!
Вопросы…
…Я поднялся.
Время воспоминаний о том, старом, походе, – закончилось. Как и вообще время воспоминаний. Здесь не было ничего, включая ту, давнюю несправедливость. Только немного поумневший я и немного постаревший Корн.
Я хмыкнул.
Забрал со стола сигареты и зажигалку.
Молча прошел к двери.
И только оттуда, не оборачиваясь, бросил:
– Я подумаю.
Через три дня отряд с тремя «пассажирами на борту» уверенно взял курс на Ростов…
Глава 7. На Ростов
…Проблемы возникли сразу.
Еще тогда, когда мы начали прокладывать маршрут по карте.
То, что раньше называлось Каширой, уже давно превратилось в настоящий рассадник криминального беспредела.
Просто феерический, можно сказать.
Правил бал там некий Паша Валет, и договариваться с ним, в силу полного отсутствия интеллекта у этой скотины, было совершенно бессмысленно.
Между тем, единственный пригодный для переправы на тот берег мост через Оку был именно там.
И он слишком хорошо простреливался.
Андрей Ильич предложил вызвать бригаду Крыльев.
Федорыч, поворчав, решил идти с нами сам, лично.
Естественно, со своими ребятами в количестве приблизительно полубатальона.
И тот и другой вариант я вынужден был, скажем так, отклонить.
Нам лишнее внимание ни к чему, а у криминалов весьма устойчивые системы связи.
И солидарность покруче даже, чем у легендарных большевиков-ленинцев.
Скорее всего, нас встретили бы уже где-нибудь возле Воронежа.
Передвигаться следовало по возможности скрытно.
Поэтому нужно было либо просачиваться, либо прорываться своими силами, маскируясь под не желающих платить дань контрабандистов.
Либо искать обходной маршрут.
Из трех зол я, немного подумав, выбрал второе.
Байкерские «фирмы» платить «подорожное» не любят, так что, по идее, Валет уже должен был бы и привыкнуть.
А ловить байкера на трассе – занятие для любителей носить воду дырявым ведром.
Дорога – его дом, а свой собственный дом любой недоумок лучше любого вора знает.
Даже и не смешите…
…Пошли внаглую, в двенадцать часов утра, когда все нормальные люди, включая самых отъявленных беспредельщиков, видели сладкие предутренние сны.
Я искренне надеялся, что у криминального караула тоже как раз в это время была подростковая утренняя поллюция.
У всех поголовно.
Так, или почти так оно, впрочем, и вышло.
Веточка и Гурам взяли караул в ножи, после чего аккуратно вытащили жмуриков из сторожек, расположенных по обе стороны моста.
Чтобы проезжающая пятнадцатью минутами позже колонна из шести бронированных джипаков, грузовичка с продовольствием и тридцати «Харлеев» могла спокойно расстрелять покойничков из автоматического оружия.
Пусть Валет думает, байкеры набедокурили.
Ловить байкеров на трассе – дело, как я уже говорил выше, глухое до безнадежности, это даже каширский пахан понимает.
Несмотря на всю свою природную тупость…
…Проскочили.
До чего же они все-таки тупые, эти криминалы.
Не бревнами надо мост перегораживать, а делать нормальный бетонированный блокпост.
Река в этом месте широкая, мост – длинный и отлично простреливается.
Если установить разумную сумму «подорожного сбора», любой заплатит, даже самый жадный жадюга.
Такой блокпост уже просто так не объедешь, а мост, повторюсь, в этих местах – тупо единственный, других просто нет.
Впрочем, это уже созидательная работа.
А на нее в последнее время не только криминалы, но и стандартные обыватели уже, кажется, не способны.
Что, кстати, вполне способствует внешнему и внутреннему слиянию этих двух, таких, казалось бы, различных слоев населения – вплоть до полной гармонии и решительной невозможности найти хотя бы пару принципиальных отличий.
…Впрочем, рассуждать было уже некогда.
Мост закончился, стрелять было больше не в кого.
А вместе с мостом закончилась и привычная цивилизация.
Если до окрестностей Каширы иногда еще дотягивались слабеющие руки столичной городской власти, то дальше начиналась самая настоящая «терра инкогнита».
Я, по крайней мере, в эту сторону даже и не ездил никогда.
И другим не советовал.
Ага.
Девятнадцать лет назад где-то неподалеку отсюда рванули законсервированные реакторы Тульской АЭС.
Годом позже – Новомосковский химкомбинат.
Коктейль получился – просто вырви глаз какой-то.
Немногочисленные добравшиеся до столицы беженцы рассказывали такие страсти о местной флоре и фауне, что нехорошо становилось даже от одного описания самых с их, беженской, точки зрения невинных мутантов.
Словом, благоразумные контрабандисты – а себя я, понятное дело, относил именно к таковым, – в эти места не совались.
Совсем.
Гурам и Заика, оседлав снятые с грузовичка «Харлеи», привычно ушли на пару километров вперед, изображая беспечных отморозков из нерушимого братства байкеров.
Следом шла основная колонна.
Ну, а замыкали движение Веточка со своей «девичьей» пятеркой.
За тылы, соответственно, можно было вообще не беспокоиться. Эти отморозки привыкли стрелять в любой шевелящийся предмет уже просто из развлечения.
Уроды, конечно, – если непредвзято посмотреть.
Но я привык…
…«Уоки-токи» хотя и хрипели, реагируя на повышенную радиацию, но пока что работали.
Поэтому, несмотря на порушенное полотно шоссе, шли ходко.
Через три часа, сделав порядка восьмидесяти километров, остановились перекусить.
Еще через пару часов наткнулись на брошенную и полуразрушенную бензозаправку, один из резервуаров которой оказался на удивление полон дизельного топлива.
Это был просто праздник какой-то!
Залили все что можно, включая пластиковые бутыли из-под питьевой воды.
И, благословляя собственную удачу, не спеша двинулись дальше.
Словом, день прошел без особых приключений, за что каждый из нас объявил судьбе отдельную благодарность с занесением в ее, судьбы, личное дело.
Отдельным приказом, так сказать.
День прошел – и слава Богу.
Древняя солдатская мудрость.
И кто здесь с этим не согласен?!
Нет желающих?!
Странно…
…По дороге довольно часто попадались заброшенные поселки, в одном из которых я и объявил ночевку, разумеется, предварительно выставив посты. Мужики поворчали и пошли кидать жребий, кому какая смена.
За сон на посту в отряде наказание полагалось только одно – смерть с разного рода вариациями.
Этот приговор обжалованию не подлежал никогда.
Еще со времен Крымской, когда создавался костяк будущего отряда и молодой симпатичный парень Лёва Климов задремал на посту, а УНСОвцы вырезали добрую половину батальона.
Расстреливал тогда чудом выжившего и неплохо себя показавшего в мясорубке Лёву я сам.
Лично.
И мне было очень больно, потому что Лёва, так получилось, был отличным парнем и моим другом детства еще с третьего класса.
Мы вместе сбегали с уроков, вместе играли в футбол.
Он был жуткий хохмач и остроумнейший хулиган, но отлично учился.
Его очень любили девчонки: если надо было с кем-то познакомиться, Лёву выдвигали на передние рубежи.
Он, как правило, не жадничал.
И еще я был влюблен в Лёвину сестру.
Мы собирались пожениться.
Не вышло…
Что ж, бывает.
…Отряд разошелся по избам.
Чарли, прихватив пару ребят, отправился распаковывать продукты для ужина.
Я разжег небольшой, но сугубо, извините, – индивидуальный костерок.
Старая привычка.
Еще в Крыму ребята за это стремление время от времени побыть в одиночестве даже, было дело, прилепили мне кличку Шерхан, которая лишь много после была прочно забыта.
Теперь я – капитан.
Или Гор.
Производная от Егора, по имени меня в последнее время редко кто называет.
А фамилия моя мне, если честно, никогда не нравилась.
Поэтому пресекал.
И точка.
Я выломал длинную ветку с ближайшей березы, закурил и стал задумчиво ворошить угли.
Смотреть на огонь – мое любимое занятие.
Да и подумать, честно говоря, было о чем.
К примеру, об игре, которую вел Корн.
Андрей Ильич был, повторюсь, человеком далеко не простым.
На этот раз я ему был совершенно точно нужен, можно сказать, необходим.
Но отнюдь не в роли проводника.
Нет, я, оно конечно, был неплохим солдатом.
А отряд – отличной боевой единицей, идеально приспособленной как раз именно для таких операций.
Но…
Но в Крыльях таких, как мы, – пятачок за пучок.
Там отнюдь не юные романтики собираются и не бойскауты, хотя и этих придурков тоже, разумеется, хватает.
Но костяк любого Крыла составляют ветераны, Орден во многом – исключительно ветеранская организация.
Человек, хотя бы несколько лет проведший на войне, слишком плохо вписывается в мирную реальность.
Зато отлично смотрится в строю каких-либо черномундирников.
Это аксиома…
…Что же у них с отцом, интересно, такое вышло, что они, не разлей, считай, вода, в разные стороны разбежались?!
Не сошлись характерами?!
Ага.
Не смешите…
Или, что более вероятно, что-то такое важное не поделили?!
Уже теплее.
Да так не поделили, что на переговорах понадобился я.
Гор.
Егор Дмитриевич.
Похоже, кстати…
Только вот в какой роли?
Уж не заложника ли?!
У Корна – ума хватит.
Да нет, вряд ли…
Папаша никогда не был особенно чадолюбив.
По крайней мере, его принципы, его ценности, его свобода и его деньги были для него всегда важнее так называемых «семейных ценностей».
Причем всех, вместе взятых.
Где-то так…
…Мои размышления прервала Красотуля.
Подошла, помялась в предвечернем воздухе, потом устроилась на бревнышке напротив меня.
Ну да, она же не из отряда.
В отряде понимают, что когда я развожу индивидуальный костерок, меня беспокоить нельзя.
Себе, извините, дороже может получиться.
А ей-то это откуда знать, бедолаге?!
Впрочем, ее присутствие меня почему-то не беспокоило.
– Дай сигарету!
А вот это, девочка, лишнее.
Тебя молчаливую я бы еще как-то стерпел, но чтоб разговоры разговаривать…
…Я неожиданно с удивлением понял, что моя рука, помимо воли, протягивает ей заботливо открытую пачку.
Обалдеть можно.
Ага.
Красотуля вытащила сигарету, неумело прикурила от протянутой мною веточки из костра.
И тоже замолчала.
Я взглянул на небо.
Было ясно, но первые звезды еще даже не прорисовывались.
Вообще-то я люблю это время суток.
Нет, не в городе, разумеется.
Вот так, в походе.
Ветра почти что нет.
Пред-ночь.
Пред-осень.
Листья шумят.
Слегка-слегка.
Ветра-то, я уже говорил, – нет.
Где-то поодаль клацают затворы – ребята чистят оружие.
Заика с одним из механиков вяло и привычно переругиваются, осматривая уставшую за день маршрута технику.
Матюгается на добровольных (и не очень добровольных) помощников незаменимый кашевар Чарли.
У меня нет дома.
Такого, чтобы с большой буквы.
И никогда не было.
Мама предпочитала гордиться мной, а не любить, – какой уж там дом.
Ну, а про папашу я уже, было дело, рассказывал.
Сейчас мой дом – отряд.
Он же – моя семья.
Мы идем по этой жизни вместе, вместе вписываемся в повороты и поэтому просто вынуждены любить друг друга.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 36 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |