Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Сергей алексеев - Аз бога ведаю! 25 страница



— Не будет мира и согласия в великокняжеском тереме — во всей Руси его не будет, — сказал Святослав. — Мне след теперь токмо по Правде жить, инно не исполнить рока. Хочу, чтоб вы домой вернулись.

И сыновья стали просить матерей, но те на своем стояли и корили еще князя:

— Мы ведаем — ты явился в Русь светлейшим князем. Ужель не зришь, что округ тебя сети плетут? Как округ матери твоей плели? Зри, княже, зри!

— Иное зрение открыто мне — Пути земные, которыми и след пройти. — ответил он. — Коль стану не зреть, а озираться — и очи затворятся, и Пути, и путеводная звезда Фарро померкнет на небосклоне.

— Тогда нам не по пути, — сказали последнее свое слово женыбоярышни, а ныне суть волхвицы, и остались в Родне.

Так Малуша и была одна в тереме, однако на глаза не показывалась, а князь ее не звал. И сын, ею рожденный, Владимир, при ней состоял и к отцу не шел, но братьям своим старшим твердил:

— Ужо придет мой час. Я сяду на коня! Не скажете более — рабичич, сын рабыни… И вот явилась ключница, опустилась у изголовья, воздела руки над ним, думая, что князь почивает, и приворотный заговор стала читать.

Не ведала того, что всякий заговор, даже волхвиц сведомых, не возымеет действия.

— Не тщись, Малуша, все напрасно, — сказал внезапно князь, и вздрогнула жена, хотела убежать, но он взял за руку.» Горячая была рука… — Томлюсь я, княже… — пролепетала. — Столько лет ждала… В холодном ложе мне не Спится, душа к тебе летит.

— А моя — к звездам…

— Поди ко мне, возьми меня… Ведь ты назвал женой?

— Сие случилось от черных чар. Покуда разум спал, страсть мною владела и буйство плоти.

— А под светлыми чарами я тебе не люба?

— Не спрашивай, Малуша, и не искушай. Ступай в свои покои.

В ее словах зазвучали ревность и обида:

— По роднинским женам твое сердце сохнет. Меня забыл… Но вспомни: боярышен ты силой взял. А я сама хотела, чтобы ты от матери меня похитил. И отдалась тебе, поелику ты люб мне был.

— Молчи, — он руку отпустил. — И прочь ступай.

— Знать, ныне стала не по достоинству тебе? Ты — Великий князь, я — суть рабыня… Святослав смотрел в небо, искал звезду свою, но взор земля тянула.

— Добро, скажу тебе. Был невоздержан я, и повинуясь чарам, утратил рок. А ныне волхву Валдаю дал обет воздержания. Растративши силу, мне не одолеть пути, отпущенного роком, и не исполнить предначертаний Рода.

— Да есть ли путь милей, чем к ложу жены? Позри, я же красна… Дай руку? Се мои перси, муж, а ниже — лоно… Горячий сок струится… Пути иного нет, токмо ко мне. Иди сюда, забудь предначертанья… Князь отдернул руку и сел, услышав лукавство сквозь шепот обольстительный; почудилось, змея ползет к нему… Она же не отстала, обвила плечи, шею.



— Твой рок со мною быть…

В сей миг на улице послышался кричащий скрип телег, в ворота застучали. Малуша подскочила и стремглав умчалась в терем. Вскочили сыновья, привратники, боясь будить князей, заговорили шепотом, однако изза ворот тележным скрипом доносился голос:

— Князь звал меня! И я пришел! Отворяйте!

— Стой до рассвета, покуда князь не встанет, — отвечала стража.

— Я на ногах уже, впустите воеводу! — велел Святослав.

Стража светочи запалила, открыла ворота и впустила две телеги. Остриженный Свенальд сдернул попоны с возов и меч выдернул из ножен, стал бить сосуды — наземь потекло золото, серебро и драгоценные каменья.

Ручьи струились, блистая под светочами… — Се моя жертва, — промолвил воевода. — Даю, чтоб ты позволил, князь, за веру послужить. Здесь все, что заработал, что сотню лет копил. Возьми себе. Я более не наемник.

Князь обошел возы, ногою поправ сокровища, посмотрел, прикинул.

— Не велика и жертва… Что есть суть злато? Тут токмо блеск один. Вот ежели бы дал придачу, иная речь… Свенальд неторопливо достал из воза голову с седой бородой, бросил к ногам Святослава.

— Довольно ли сего?

Мертвая голова смотрела черно и пристально, как ворон, если бы сидел над жертвой, распластав крыла… Волновалось в ту пору Русское море, и небо, укрытое тучами, весь путь было низким и непроглядным, а вкупе с сумерками туманы менялись дождями, дожди туманами. Метало корабль по гребням волн, стрибожьи ветры рвали паруса и плакала навзрыд наяда — в пору хоть назад возвращайся, да ведь в другой раз не отпустит Святослав. Потому сморенная зыбью княгиня на немой вопрос морехода махала платком в сторону Царьграда и лежала пластом, не пила и не ела — постилась по велению инока Григория, с коим и отправилась в путь. Неделю в устье Днестра стояли, ожидая погоды и попутного ветра, затем в одной из дунайских проток сушили весла. И еще несколько раз становились на якорь в бухтах у булгарских берегов, А перед Царьградом в Босфоре унялось море и солнце утром поднялось над водами — тотчас же Ольга истолковала это как добрый знак, и Григорий подтвердил, дескать, не легок путь твой к истинной вере, что страху натерпелась в плавании — суть проказы старых ее кумиров, кой не желают отпускать от себя княгиню. Да слава богу, все позади!

Бледной и измученной приплыла она к ромейским берегам, но от того была еще краше. Корабль встал в гавани Царьграда средь множества иных кораблей со всего света, купеческих и посольских: столь парусов и мачт me зрела сроду — будто лес стоит! Захотелось ей поскорее ступить на священную землю, велела княгиня подать сходни и на берег сошла. Да тут же и упала наземь! Не держала ее ромейская земля, от долгой качки на море и суша качалась под ногами. И не успел инок Григорий подхватить ее, поелику стар был и нерасторопен. Хотела Ольга встать — не может, плывет все, кружится, а в очах уж пестро стало. На миг токмо прикрыла она веки, дабы сил набраться, но открыла глаза и видит, над ней стражник стоит, толстый, жирный, будто кабан откормленный. Весь в кожаных латах, сверкающий шлем на голове, у пояса короткий меч и кинжал, но без порток!

В руке увесистая палка…

— Эй ты, шлюха! — на греческом крикнул он. — Напилась вина, не держат ноги? Убирайся вон!

Княгиня чуть не задохнулась от дерзости такой, но слова молвить нет сил. Тут инок Григорий наконец-то подоспел, руку подал:

— Вставай, матушка! Ой-ей-ей… — а стражнику сказал: — Не след ругаться — се суть Великая княгиня из Руси.

— Княгиня? — плюнул тот на землю. — Да много тут княгинь… Только и идут туда-сюда… Сведи ее на корабль, чернец! И пусть сидит.

Ольга поднялась и, утвердившись на ногах, нож засапожный выхватила, с коим никогда не расставалась по русскому обычаю. Еще бы миг, и сало с кишками полезли бы из брюха стражника, да упредил Григорий, повиснув на руке.

— Ой, уймись! Спрячь засапожник! Ей-ей спрячь! И на корабль повлек. А в спину хриплый лай летел, стегал, ровно плетью:

— Суть дикари и варвары! Медвежье племя! В лесах дремучих ваше место — не в Царьграде! С суконным рылом да в калашный ряд!

Будь она в Руси, в тот час бы стражник сей уж в железах сидел! Не на землю ромейскую она ступила, чей царь предлагал ей руку и сердце, а на чужбину, где власть и сила ее кончились. И испытав позор сей, княгиня крикнула мореходу, дабы немедля якорь поднимал и паруса — прочь отсюда! В Русь, домой!.. Однако чернец утешать стал, просить, молить, и снова сетовать на старых кумиров, кои чинят препятствия и на свет истинный не дают позреть. Признать же дьявола — суть искусителя, без духовного опыта невероятно трудно, явиться может во всяком образе, в том числе как городской стражник.

— Давно мы сюда с мечом не ходили, — ворчала княгиня. — Давно не баловали силой. Эх, был бы ныне Вещий князь, мой тезоимец!.. Ужо бы наказал! Ужо бы он спросил скичливых и лукавых за мой позор!

И наутро строжилась, грозила кулаком:

— Приеду вот домой — все сыну поведаю. Есть у меня заступник!..

Потом лежала много дней как мертвая, и сколь Григорий ни просил послов отправить к Константину — не слала, не отвечала. Пост длился уже более двух недель, и чернец боялся, чтоб не умерла. И мореход просил, дескать, нет проку здесь стоять без пользы. Или пойти к царю, взять, что надобно с него, иль якорь поднимать и. в обратный путь ложиться, поелику еще неделя-две, и вновь шторма пойдут по морю.

Царь знал, кто стоит под его градом! Лукавый ведал, чей корабль в гавани с ликом бога Ра на парусах, но не посылал за русской княгиней — суть за своей невестой: то ли забыл, то ли чего-то ждал., Так минул месяц целый — княгиня все постилась, лишь воду пила. И вот однажды ночью встала, кликнула чернеца, чтоб приказал мореходу сниматься с якоря, ан нет его! Все обыскала — будто в воду канул. Но тут один из гребцов шепнул ей на ухо — тайно на берег сошел поп! А воля ее была не ступать на ромейскую землю, покуда Константин не позовет. Ольга села у наяды и на рассвете врасплох застала инока, когда он, крадучись, лез на корабль.

Но лгать не стал, покаялся в сей час же:

— Ходил, ей-ей, ходил! Увидел, нет сил твоих последний шаг совершить к Христу навстречу! Ты не к царю пойдешь — суть к богу! Не он к тебе… Ведь ходила ж ты к поганым кумирам?

На восходе солнца к причалу повозки царские прикатили, округ их свита на колесницах, певцы и музыканты — все в золоте и серебре, в багряных красках — в очах рябит! Да се не царь приехал, а лишь его onqk»mv{, чтобы княгиню пригласить во дворец. Тут уж воздали чести, нечего сказать, и все винились за царя: мол, не ведал он, что Великая княгиня на корабле в гавани стоит целый месяц. Коль послала б послов или гонцов, или бы знак дала, так не сплошал бы Константин.

Конечно лгали: всякое судно, бросившее якорь у Царьграда, немедля, в тот же день, записывалось в книгу, и мытари дотошные выспрашивали все — кто прибыл, с каким товаром и откуда. И еще брали мзду!

А пышно встретили — и отошло сердце княгини. Но когда спросили, нет ли жалоб, не обижал ли кто, взыграл Ольгин норов. Древлян не пощадила — и стражнику на причале не спустила. В тот час же его привели уже с веревкой на шее и без меча, швырнули под ноги княгине:

— Делай с ним, что захочешь!

Народ ромейский кругом стоит, слуги царские, купцы, бояре — не ловко месть чинить, да и учинишь ли, ежели от голода теперь качает и земля плывет из-под ног? Оставила его на волю хозяев, а посол от Константина суров был, крут, по велению его машину привезли, вроде стенобитной, и стражника в нее головой, засунули.

— Что делают с ним? — спросила Ольга.

— Казнят! — ответствовал вельможа.

— Но где же у вас лобное место? Где палач, топор?

— У нас иной обычай, и казнь гуманная, без топора и крови.

Машина вздрогнула, блеснуло что-то, и вот уж голова стражника лежит отдельно, в корзинке из лозы, и впрямь ни капли крови!

После этого княгиню усадили в мягкий золоченый возок и повезли в царский дворец. О нем Ольга слышала еще от Вещего князя и от сведущих путешественников, а тут сама позрела. Палаты каменные, с подпорками из белого камня, кругом кумиры и истуканы, слепленные из белой глины или из мрамора точеные, и все в садах с чудными деревами, в цветах, откуда вода струится и сверкает. Оно и ведомо: где казнят машиной и без крови, там и живут в красе и лепости. Ступая по коврам, княгиня во дворец вошла, а там длинными рядами стоят попы в таких дорогих золоченых одеждах, что в глазах зарябило — будто цари! Иные с посохами, в высоких шапках и с бородами, иные же бритые, и все тучные, не то что чернец Григорий. За ними стоят вельможи безбородые, важные, верно, бояре или князья удельные, молодые девы на арфах играют, все, однако же, стоят и ждут царя. И вслух княгиню обсуждают, верно, полагая, что она их наречия не знает.

— Смотрите, как она прекрасна!

— Святая! Воистину, святая! Вся светится!

— И на челе благородная бледность!

— Над головою нимб сияет! Позрите!

— А будто варварка…

— Какая шея, руки…

— Кто же сказал, будто стара летами?

Тут вышел царь…

Все преклонились — княгиня вздрогнула, без воли распахнув уста, и чуть не пала на пол. Но лишь рукою заслонилась… Пред ней стоял старик глубокий, и древний воевода Свенальд был краше ромейского царя…

 

 

Он был посвящен во Второй Круг Великих Таинств, имел достоинство рохданита и мог беспрепятственно войти в подзвездное пространство. Но суть его иная — сакрального покровителя Хаза-рии — обязывала кагана воскладывать жертву, прежде чем явиться под купол. Приобщенный Шад исполнил его волю, и золото от продажи бунтарей лежало в тронном зале башни. Теперь богоподобному не с руки было суетиться, спешить, профанировать; он знал, чем отличаются рохданиты от смертных — вечным спокойствием. Опять восстала заря на Севере среди ночи? Ну и что? Будто она в первый раз встает… Он думал так, однако пока перетаскивал сумы с золотом и ссыпал его в объемный жертвенник, вспотел, так что голубой хитон прилипал к спине. Bundhr| в обитель знающих пути, имея вид такой, было не к лицу. И чтобы обсохнуть, каган подошел к бойнице и встал под легкий ветерок.

И увидел, как через гребень стены по лестницам во внутреннюю крепость (куда дозволено входить лишь земному царю и кундур-каганам после очищения огнем) спускаются простые хазары, белые и черные. И с любопытством озираются по сторонам, еще и толкуют меж собой. Зачарованный таким видением, Владыка Хазарии приник к бойнице, а граждане Саркела тем временем цепочкой бродили вдоль стен, пялились на звездную башню и трогали ее руками. Возглавлял этих людей один из кундуркаганов, на ходу что-то поясняя, и когда подвел к двери святыни каганата, стал собирать деньги. Кто-то давал, а кто-то нет, и по их жестам богоподобный понял, что берут плату за право войти и осмотреть башню изнутри!

Он ужаснулся и, стряхнув оцепенение, позвал каган-бека, который был внизу.

— Что это означает? Почему они проникли в крепость? Кто позволил? Кто?!

— Всевидящий, никто не позволял! — склонился тот. — Но в законе, что дан тобою, нет запрета! И там же начертано: «Что не запрещено, то можно».

— Останови их! — Великий каган затопал ногами, — Они сейчас войдут в башню! Земной царь пал на колени.

— Не казни, о премудрый! Если прогоню, начнется смута! Ибо сам нарушу закон! Эти свободные граждане заплатили за право посмотреть крепость и башню изнутри! Немало заплатили! Каждый пять тысяч золотых! Ровно столько ты приносишь жертвы!..

— Булгар презренный! Ты слышишь, что сказал?!

— О, превеликий! Они купили право войти на первый этаж. А в тронный зал или еще выше им не купить, не хватит денег… Внизу открылась дверь, послышались шаги, и богоносный, забыв о дерзости каган-бека и новом своем состоянии, взбежал по лестнице и ворвался в подзвездное пространство.

И что увидел там?!. За мраморным столом, скрючив босые ноги, сидел тот самый рохданит, что был здесь в первый раз, когда богоподобный поднялся под купол. Засаленный хитон, платок на голове, побитый молью до дыр, и мерзкое лицо.

Это ему он ноги мыл и воду пил…

Звезда у горла и миртовый посох, небрежно брошенный у входа — только что пришел… Знающий пути вкушал рыбца — вонь плыла вокруг, на бороде висели кости… — Что ныне скажешь мне? — не оставляя своей пищи, спросил подзвездный. — На Севере заря восстала? Столб света? Или что еще?

— Да, — великомудрый! — воскликнул каган. — Восстала!.. Но сейчас беда иная меня заботит!

— Беда? — он засмеялся и наконец взглянул. — Не чувствую беды, не вижу! Мне чудится, покойно в государстве как никогда… — Когда я приходил сюда в последний раз, здесь рохданит был… Он посвятил меня во Второй Круг Таинств… — А, да!.. Я слышал, — подзвездный языком нащупал кость и выщипнул изо рта. — Мне кто-то говорил… Одна из моих сутей, а кто, и не припомню… И что же, продолжай.

— Он замысел открыл, как править миром и откуда. Сказал, где находится земля обетованная… — Ну-ну, и это знаю. Скажи, отчего ты влетел сюда, как камень из пращи? Разве возможно, чтоб Великий каган, богоносный и посвященный в два Круга, бежал, ровно пожар горит?

— По его совету я даровал свободу Хазарии! Чтоб исторгнуть рабство! А мне стать царем царей!

— Все истинно, все так и есть, царем царей… И как тебе этот новый строй и порядок? Как тебе свобода?

— Мудрейший! Я ее вкусил!..

— Ну вот, а я вкусил рыбца, — подзвездный руки вытер о хитон и onbepmskq к кагану. — Свобода, богоподобный, самая высшая ценность на всем свете. Конечно, для раба. Для вольного зачем свобода?.. Надеюсь, твоя казна теперь полным полна?

— Казна полна. Рекою течет злато… — Вот и прекрасно! А злато, посвященный, тебе известно — есть смысл Высшей Власти.

— Все так! Все так, о, всесведущий! Но какова цена?! Народ смешался, впал в прелюбодейство и разврат. Нет ни порядка, ни святынь, ни правил и уставов! Плати и делай, что захочешь. Они стали курить траву и дым вдыхать! И мыслить, будто боги! Не истинный всевышний, а некий бог, Род именем, то бишь арийский! Они готовы ему и поклониться, чтоб получить травы!

— Какой травы? — тут рохданит насупился. — Как ей имя?

— Хазары говорят, трава Забвения, с тропы Траяна! Но лгут! Лгут, негодные! Такой травы не существует, а вместо нее торговцы хитрые иную продают, из черных обезьяньих стран! Подышут дымом и — свободны! Ничто им ни по чем! Виденья смотрят, утверждая, мол, дух божественный на них спустился. К Ра моление сие! И нет такой травы!..

— Нет, богоносный, ты не прав. Трава такая есть, и на тропе растет Траяна. И бог арийский, Род, вдохнув ее, суть Время коротает, и потому он вечен… Да купцы твои все лгут, воистину подделкою торгуют. Травы им не достать, поскольку никто из рохданитов даже не смог найти тропы… Да будет, не о том я ныне. Что ж еще творится в государстве?

— Со всех сторон, как саранча, лезут инородцы, сброд беззаконный и безбожный. Обряд посвящения в Таинство — содомский грех — уже на улицах творится! Доступно все, только дай монеты… В сей час уже и крепость, и эта башня открыты для профанов! За злато можно подняться и под звезду!!

— А ты сюда приходишь разве не за злато? — спросил рохданит, обескуражив кагана.

— Да, но я воздаю жертву!

— Почему же плата твоих граждан не жертва за свободу? Ведь это так! Не станешь спорить? Богоподобный растерялся.

— Нет, всемогущий, не стану… Но я же каган! Сакральный царь!

— Как же ты мыслил стать царем царей? Кто рабами правит, помнишь? Раб… Ну а царями?

— Неужели каждый гражданин должен возомнить о себе, как о царе? Что ему все позволено, если заплатить?

— Не заплатить — жертву принести. Воздал, и будь царем. А кто иначе будет править миром? Они, твои свободные граждане. Ты — ими.

— Помилуй, ясновидящий! — вскричал богоподобный. — На Севере опять заря восстала! А в Хазарии творится разброд и беспорядок! Хоть слава пошла, хоть теперь о нас известно всему миру и злато потекло в казну потоком, но творится ад! Если свобода продлится до конца года — нам и этой земли не видать! И думать следует сейчас не об исходе в Землю Сияющей Власти, а о спасении!

— Об этом и думаю, — проговорил рохданит и встал из-за стола. — Ради спасения ты даровал свободу своим подданным. Не развратить, но укрепить народ.

— Да как же укрепить?!

— Мне речь твоя приятна, каган. Скажи иное — не поверил бы… Свобода — ад. Ты верно сказал, ее вкусивши. — Вкусил!..

— И твой народ вкусил?

— Короткий срок, а допьяна напился, если уж покусился на сакральное!

— Так дай ему опохмелиться.

— Но как?!

— Не видел, как приводят в чувство пьяных и похмельных? Ушат воды холодной на голову и уши растереть… Ты же когда-то жил на самом дне, среди черных хазар, должно быть, видел, как.

— Это я видел…

— Ты ж белых похмелил, когда они примчались на озеро Вршан? Так и со всеми.

Великий каган вдруг ощутил себя не посвященным в Великие Таинства, «отроком безмудрым, поскольку разум бушевал, но помнил, с кем вступил в поединок. Спросил с надеждой:

— Зачем же рохданит смутил меня свободой? И всю Хазарию? Весь мой народ?

— А чтобы ты вкусил. И твой народ. Как я рыбца гнилого. Чтобы еще четыреста лет о ней никто не помышлял, и молва, передаваясь через поколения, устрашила всех, как память о Навуходоносоре.

— Божественный! Я видел… Я так ее вкусил, что теперь сомневаюсь: будет ли; так, как говорят твои мудрейшие уста? Что, если напротив, сохранится иная память о свободе? Как о глотке живой воды? А жажда — это же огонь, пылающий внутри!

— Верно, так и будет. Тлеть будет в памяти, как уголек зароненный, и это благо для Хазарии. Чем более огня останется в сознании твоих свободных граждан, тем ближе будет заветный час победы.

Богоносный поник и руки опустил.. — Казни меня, всемилостивый, не понимаю я… Подзвездный похромал туда-сюда, поусмехался своим мыслям и потрепал кагана по плечу.

— Уймись, небесный покровитель. Этого никто не понимает и никогда не поймет, ибо оно составляет суть Великих Таинств. Ты посвящен лишь в два Круга, не забывай и не мни себя рохданитом. Пока ты изведал путь только в одну сторону, а как вернуться назад — тебе еще откроется. Суть наша в том, что мы знаем, как возвращаться. Глупец, кто скажет: «Я дорогу знаю и сейчас пойду!» А мудрый говорит иначе: «Знаю, каким путем вернуться». Должно быть, ведомо тебе: одна из моих сутей именем Аббай сейчас лежит черным камнем на берегу реки Ра. Ему открылся путь к Чертогам Рода, и он побежал сломя голову. И вот результат… А слыл мудрейшим рохданитом! Так что печаль твоя естественна.

— Великий утешитель! Кудесник истин! Открой же мне, открой! — взмолился каган. — Посвяти, научи!

— За тем сюда и пришел, — Подзвездный владыка сам прикрыл дверь и усадил кагана. —, Свободы ты вкусил… И твои подданные испытали ее в полной мере. Не думал, что так скоро, и года не прошло… Так вот, сейчас ступай и скажи им — заря на Севере восстала!

— Она в полнеба! И видят ее все!

— Не все, не все, пламенный каган, поскольку на дворе свобода, а многие при ней далее носа ничего не видят и устремляют взгляд в себя… Об этом же потом! Сейчас им укажи на Север, пусть все увидят, чтобы потом не сказали: «Я не видел!» И объяви — пока сияет этот зловещий свет, свобода в мире невозможна. И подданные твои расшибутся в доску, чтобы погасить его. Не требуя ни платы, ни наград, будут служить тебе и Хазарии. Дабы потом, после победы, вновь опуститься в разврат и пьянство. И траву курить, богам арийским уподобясь! Сие для смертного приятно… Но и опять, богоподобный, не все. Не все! — рохданит ходил в пространстве и мел пол своим убогим тряпьем, свисающим с плеч. — Когда ты станешь похмелять свой народ, значительная часть, что допьяна хватила иль пила до дна, твоим указом возмутится и встанет против и в знак протеста разрушит символ твоей свободы — Митру. А также те, кто не успел вкусить, а только прикоснулся или же видел, как вкушают другие — суть добровольные рабы-инородцы, хлынувшие к тебе, как мухи на мед. Их просто изгони из пределов Хазарии, всех до одного. Народ тебе поможет их исторгнуть и в тот же час станет благодарным тебе. Восхвалит и поднимет еще выше!.. И лишь после этого займись своими гражданами, недовольными концом свободы. Еще раз окати их головы водой холодной, уши разотри, но не до смерти. Не казни их ни в коем случае! Ибо они суть злато твое, суть цари! И тоже изгони с позором. Всех до единого! Оставшиеся будут ликовать и превозносить тебя, и говорить о тебе с любовью — освободитель!

— Но все они, инородцы и граждане, станут врага-, ми моими и славу понесут худую!

— Но все они, инородцы и граждане, станут врага-, ми моими и славу понесут худую!

— Это так, Великий каган, понесут славу… Но их никто не станет qksx»r|, ибо иная слава о тебе и Хазарии забьет любую. Им не поверят! Но вместе с худой молвой они другое понесут по всему свету разойдясь — тот самый огонь, ту жажду о свободе. Поскольку же они — цари, то станут ее сеять повсюду. Где упадет их семя — там и ты будешь существовать незримо. Вот этому поверят в любой стороне и всякие народы. Бывалым верят, вкусивших слушать станут и вкушать. Пусть унесут они главный постулат закона — плати и потребляй. Желаешь испытать разврат — купи наложниц, желаешь снять одежды на площади — воздай монеты и снимай. А хочешь травы воскурить с тропы Траяна и дым вдохнуть — дым Вечности! — и стать арийским богом — плати и потребляй!.. Это твоя правая рука — цариизгнанники. А левая — суть сброд, отребье, исторгнутое вон. Испытав не свободу, а только вседозволенность, они разбредутся в станы твоих врагов и станут сеять то, что вкусили. — Подзвездный владыка снова рассмеялся. — Если не веришь мне, не веришь, что так и будет, как же ты мыслил править миром? Как глупый император, со своего престола? Нет!..

— Я верю! О, премудрый, верю! — загорелся каган. — Сброд этот страшней чумы! И левая рука зарю потушит скорее, чем правая… И тогда откроется дорога в Землю Сияющей Власти!

— Не зря я возложил венец Великих Таинств на голову твою, — умилился рохданит. — Не напрасно ты ноги мыл и воду пил… — Скажи мне, всесведущий! Это и есть Третий Круг?

— Нет, каган, все еще Второй — суть управление миром, — вдруг поскучнел знающий пути. — А Третий ты еще узнаешь.

— В чем смысл его? Хотя бы намекни!

— Да не спеши, богоподобный, всему свое время. — он потер живот под рубищем. — Лучше принеси-ка мне еще.рыбца. Я голоден сегодня! В Руси был долго, а там один невеглас… воевода славный, но стар и в детство впал!.. Мне голову срубил! И снес ее к тому, кто сейчас зарей восстал на Севере. Я на него позрел… Ну а поскольку голова моя долго на колу висела, страсть как проголодался! Давай, давай, неси рыбца!

И все исполнилось, что рохданит предрек!

Огонь свободы, взоженный от факела повергнутой Митры на берегу Дона, разбежался по всем странам, как пал степной, когда от случайной искры горит сухой ковыль. Лавина изгнанников, утратившая состояние и с проклятьями катящаяся по свету, несла его быстрее, чем ветер. Но проклинали не кагана — напротив, его прославляли! — а восставшую на Севере зарю, суть свет поганый и зловещий, при котором не видать свободы. И потрясенный мир стал озираться, но поскольку не ведал уже, где стороны света, бессмысленно вертел головой, внимая тем, кто вкусил мечту рабов.

Повсюду сыпались искры, как семена, и где нива для свободы была уже возделана, появлялись всходы. Цари, князья, вожди противились, ошеломленные, вытаптывали ростки, ломающие привычные устои мира, но вызывали только гнев, смуты и ответную жестокость. Правая рука кагана — цари свободы и ее рабы, исторгнутые из Хазарии, все больше на уши шептали народам и вельможам этих народов:

— Старый мир исчах, и законы его исчахли. Есть новый, где все равны, где нет рабов, где человек суть бог, для которого нет преград ни в чем. Захочешь уподобиться — купи травы Забвенья, брось на угли и вдохни! И ты суть бог, поелику впадешь в бессмертье, коротая Время. И надо-то всего — немного злата. Плати и потребляй. Плати и потребляй!

А левая рука — отрепье и изгои мира, как черная проказа, летела по ветру и рассыпала искры явно, крича на площадях совсем иное:

— Свободу всем! Рабы, объединяйтесь! Мы все равны по завещанию бога! Но поскольку неимущи, и злата нет у нас, платить не надо! Возьмите сами и потребляйте!

Мир разломился, ровно лед весной, два пламени метнулись навстречу друг другу! Да не схлеснулись, не сбились в поединке, а только страсти разогрели.

Ибо правая рука знала, что творит левая… Великий каган готов был ударить в ладоши, взирая, как враги вчерашние забыли о нем и занялись друг другом, но всякий раз, смотря на мир сквозь бойницу сакральной башни, зрел зарю на Севере и ждать устал, jncd» она погаснет. Соседние русские земли легко доставали обе руки кагана. Границы государства были открыты, и две волны одна за другой укатились на Русь, не встречая препятствий; напротив, там боготворили гонимых и обездоленных, встречали радушно, пригревали и речи слушали, согласно кивая головами. — Тайные и явные лазутчики, купцы, послы, вернувшись из Руси, каган-беку и кундур-каганам несли вести, — мол, семена упали в чернозем, пройдут дожди, и все взойдет, поднимется тучно и даст плоды. Безмудрый и простодушный народ внимает преданьям о новом законе открыв рот, все поголовно, от смердов и холопов до бояр и родовых князей, и живо отзывается, когда щекочет правая рука иль левая царапает ногтями. Траву из обезьяньих черных стран берут с охотой и курят всюду, где пожелают, и мыслят о себе — мы есть бог Род, Создатель, дедушка Даждьбог! Мы видим сны чудесные и веселимся без вина и меда!

Пожалуй, лишь Великий князь да горсточка бояр при нем изгнанников слушает и не внимает, но искусить их дело времени. Не гонят прочь — уже победа.

Каган выждал срок, однако семя проросло и принесло плоды только у данников хазарских — в земле вятичей. Да и те плоды горьки были, поскольку взращенные левой рукой, они не впитали в себя сладости от правой, возможно потому, что каганат давно уж тянул соки из этой земли, и княжество отличалось нищетой дремучей. Народ его, чтоб дани не давать, не стал трудиться ни на нивах, ни в скотоводстве, махнул на все рукой и в лес подался. Когда же до ушей его молва достигла о свободе и равенстве, — мол, возьми все сам и потребляй, вкупе с князем своим, — вятичи пошли брать, что еще в земле оставалось. Одно взяли и употребили, другое за ненадобностью сожгли иль утопили, чтоб никому не досталось, и бросились в загул, так что праздник не кончался.

Когда же каган-бек пришел к ним дани взять, увидел, что в подданной земле нет ничего! Остался лишь народ, и можно было бы рабами взять его, да что же станет, если голытьбу опять вернуть в Хазарию? Да и потом, в рабы их брать нет никакого прока: ни плетью, ни кнутом их не заставить, чтобы трудились.


Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 94 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.024 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>