Сергей алексеев - Аз бога ведаю! 17 страница

— Ты исполнила свой рок, — промолвил сокол.

— Рок? Ты ведал, что кормильцем Святославу я избрала Аббая?

— Ведал… Все, что случилось со Святославом, предначертано ему. И то, что было с тобою — все от Рода.

Княгиня на миг потеряла дар речи, но силой воли отмела оцепенение, — И месть моя? И кровь древлян?.. Все предначертано?!

— Все… Но только не боярский суд!

— Но сын изрочен! Неужто и это по воле Рода?

— Ничего на земле не свершается без его воли, — сокол оправил перья и, закатив глаза, помедлил, переждал боль. — Не познавши изрока, оценить ли радость своей судьбы? А то, что ему рок готовит, не исполнить, коль не испытать суть силы тьмы. Возможно ли на свет позреть, сказав при сем: «Се есть Свет», ежели очам не ведома ночь?..

— Неужто и кормилец именем Аббай явился по воле Рода?

— Кормилец сей явился по воле черных сил. Однако же бог ведал о замыслах чародеев и допустил Аббай. Да токмо путь твой, суть разум жены, и Род понять не в силах. Не ведал он, как ты поступишь, и посему верни сына! Отними у бояр! Отдав его, ты переступила закон неписанный, нарушила материнский завет — не отдавать дитя даже под самый правый суд. Уж лучше бы ты прокляла свой рок!

Он взлетел на подоконник, поскольку за дверью послышался топот ног.

— Постой! Что же делать мне?...

— Не допусти суда над божьим сыном! — крикнул сокол и улетел в окно.

— Ужель свершится суд неправый?! — она бросилась к окну, однако за спиной стукнула дверь.

— Суд правый, княгиня! — воскликнул Претич, ворвавшись в гридницу. — Я ныне черный вестник, но не по жребию — по воле своей. И принес тебе весть: твой сын, от рода бывший Святослав, приговорен на кол!

И околело сердце. Спеклись уста!

Подручный боярин снял с шеи воеводский знак, вынул меч из ножен и положил все, к ногам княгини. Стоял покорный, но смотрел с честью.

— Я первым присягнул князю, когда он был светлейшим. А ныне первым крикнул: «Смерть!», ибо твой сын утратил свет и стал князем тьмы.

Сквозь сердечный холод в княгине пробудилась ледяная ярость.

— Ты крикнул — смерть?.. И с этой вестью пришел?.. Будешь на кол посажен сам!

— Позорная мне смерть… Ну да сажай, княгиня!

— Весь род твой изведу.

— Что мой род? — боярин потупился. — Признаться, жаль рода, но таких родов довольно в Руси. Княжий род ваш — един! А мы его не уберегли. Теперь лучше смерть черному князю, чем смерть земле русской.

— Когда свершится приговор ваш? — спросила княгиня.

— Обычай знаешь, в ближайший полдень… Надежда тронула заледеневшее сердце: поскольку полдень уже миновал, Святославу оставалось жить почти целые сутки. Правда с восходом солнца завтра его выведут из сруба на лобное место.

— Погибнет без князя Русь, — простонала княгиня. — Коль нет матки в борти — пропадут пчелки… — Дай слово молвить?

— Что ты скажешь мне, если уж сказал — «смерть»?

— А то скажу, что более не услышишь, — проговорил Претич. — Услышь меня, княгиня! Нет теперь светоча русского. Даже если вернешь ему Знак Рода — вернешь ли светоносность? Где теперь тот младенец, который, родившись, возжег зарю на Севере? Ты его родила, но ты же и сгубила! А я всего лишь крикнул — смерть… Ты принесла беду, пресекся род князей светлейших.

— И меня ты судишь?

— Нет, говорю от боли, ибо давно уже на кол посажен. И вся Русь страдает на колу… Что делать нам, княгиня? — Претич поднял блестящие, больные глаза. — Варягов вновь призвать? Но есть ли среди славянских племен досточтимые? Кто сохранил Изначальный Свет, дарованный Родом?.. Ты же знаешь, нет таких племен, и князей таких нет. Последним племенем была русь… А кто ныне Русью овладел? Твой сын, воплощение тьмы. Ужели мы позволим, чтобы от него весь княжий род пошел? На все грядущие поколения?.. Потому я и крикнул — смерть.

— Ты говоришь, нам не возжечь Света? — угасла холодная ярость княгини. — А ведаешь ли ты, что все в мире движется по воле рока? Что Святославу Родом предначертано пройти сквозь тьму, дабы позреть ее?

— Не ведаю…

— А что же крикнул «смерть»?

— Судил по совести… Но что ж творить нам ныне? Суд свершился! И хода нет назад!

— Я знаю, что делать! Вернуть Святославу Знак Рода, а весной, вслед за лебединой стаей, я уведу его в Чертоги Рода. И там воскресится Свет!

— На кого же ты оставишь Русь? — спросил боярин. — В Чертоги хода нет. Даждьбожьи внуки притомили бога, испрашивая Свет. Сколько же тревожить Рода, сколько же просить его огня, коль мы не в силах его уберечь? Останется ли нашим потомкам огонь божий?.. Род не гневлив на нас и поделится плотью своей. Но мы же так и божий Свет потушим! А сгубим Рода — кто станем мы? Чьи внуки? Кто станет двигать Время? Увы, княгиня, в Чертоги пути нет нам более.

— Где же еще есть на земле священный огонь? Кто еще хранит Истинный Свет?

— Не ведомо, мне, княгиня, — признался подручный боярин. — Мой род не просвещен, поскольку не княжий. Деды мои — боярые мужи, мечом служили Руси. Спроси, кто знает, кто позрел на Истинный Свет.

— Теперь не спросить, — княгиня подошла к растворенному окну. — Улетел мой сокол… А он все ведает! Он летал к звездам. Почему же я не спросила?!,. — она взяла себя в руки, отмела приступ отчаяния. — Что мне говорить с тобой, предавшим моего сына смерти? Ступай, жить тебе осталось до завтрашнего полудня. Не стану сажать тебя в сруб. На лобное место придешь сам.

— Последний мой совет тебе, княгиня, — от порога сказал Претич. — Не тщись избавить Святослава от того, что вынес ему суд. Что, ежели спасешь сына, а свет в нем не возгорится более? Тогда погубишь русскую землю.

— Я повинуюсь своему року! — заявила она. — Никому рока не избегнуть. Ступай!

В смятении чувств и помыслов она встретила вечернюю зарю, но вместе с приходом ночи укрепилась духом, покликала Свенальда. Тот был разгневан на княгиню, но встал перед нею молча и лишь метал молнии суровым взором.

— Выкради Святослава из сруба, — велела княгиня. — Приведи его ко мне.

— А что далее? — спросил старый наемник. — Бояре отнимут князя. Никто не волен препятствовать суду.

— Полагаюсь на рок, — смиренно промолвила она. — Я отдала его на суд, я и вызволить должна.

— Взбунтуются бояре! Народ поднимут против тебя!

— Исполни мою волю! — отрезала княгиня. — Будь что будет.

— Добро, — помедлив, выдавил Свенальд. — Послужу еще… — Я знаю, Святослав посмеялся над тобой, — добавила она. — Но ты мудрый муж, прости неразумного детину. Смертельный час настает.

Отправив воеводу, княгиня усомнилась, что выполнит он волю княжью. Не забудет никогда старый наемник обиды, напротив, может еще и отомстить ему. Должно быть, ныне злорадствует! Но нет иного доверенного человека под руками!..

К полуночи, не теряя холодного рассудка, она решила проститься с сыном, чтобы завтра, при свете дня, не баловать бояр своими слезами. Смерть на колу — великий позор, поскольку приговоренный пригвождался к земле и тем самым лишался Последнего Пути. Не строить для него корабля, не бить последний час и не воздувать огненных ветрил. Казненный навечно оставался в земле, чтобы плоть его пожрали черви.. И тризны по нему не справить.

Суров боярский суд, неотвратим и скор! Был бы обережный Знак — Знак Рода, — детина был бы спасен. Не смел бы крикнуть Претич — смерть! — ибо не князю бы крикнул, а богу Роду. Утративший свой род становится уязвимым и беззащитным… Скоро уже заря! Надо поспеть, пока не встанет солнце и пока Святослава не вывели из сруба на лобное место! Тайным ходом княгиня покинула терем и направилась было к реке Лыбеди, где на берегу стояли срубы для приговоренных, но тут на пути восстал чернец Григорий, что от императора послание принес и обещал молиться за Святослава.

— Не тужись, княгиня. Ступай в свои покои и почивать ложись, — тихо промолвил он.

— Боюсь за сына… Хочу проститься с ним. Кто его спасет?!

— Святыми молитвами спасен будет, — сказал чернец. — Я молюсь денно и нощно. Услышит господь Иисус Христос, и отрок твой вернется целым и невредимым.

— Как же ты освободишь его от казни? Он к смерти приговорен боярским судом!

— Но есть Божий суд, — спокойно проговорил он. — Он истинный и верный. Вот тебе крест. Утверди его в своем доме, помолись и ложись спать, — Я не умею молиться твоему богу!

— Попроси его, что ты хочешь, — посоветовал старец. — Материнская молитва услышана будет. На утро же узнаешь, что есть Господня воля и его промысел.

Уж во второй раз этот странник Григорий вселял надежду в ее сердце! И крест настенный дал… — Прочла ли ты послание, великая печальница? — спросил инок.

В смуте этой и в великой суете ей недосуг было учить язык и письмо греческое, и царский пергамент лежал немой под подушкой ложа… — Хлопот иных было не счесть. — промолвила она. — И при дворе моем нет мужа, кто б научил читать греческое письмо.

— Добро, боголюбимая, — чернец ей поклонился. — Христовыми молитвами спасется сын — приду к тебе и научу. Тогда и прочтешь… Да токмо смотри, сей крест святой не прячь, как послание. С Господом говорить — годится всяк язык, поелику Христос никого не делит по наречиям. Сам понимает всех, без толмачей, и коль изронит слово — без толмача поймешь. Ну, так ступай с Богом!

Послушав чернеца, она вернулась в терем и повесила распятие в своих покоях. И долго смотрела на него, стараясь привыкнуть к образу мертвого бога. Христос был осужден и. пригвожден к кресту, знать, и его смерть была позорной, знать, и он был лишен Пути. Но по воле бога-отца казненный воскрес и получил небесный Путь. Неужто хазарский бог Яхве сильнее Рода? Не отдал сыновью плоть земле и мерзким трупным червям, хотя и от суда не сумел уберечь… Но глаз княгини так и не мог свыкнуться с распятым на кресте, и мысль воспротивилась — неужто молиться к навьям?

— Не могу просить тебя ни о чем, — сказала она Христу. — Был бы ты жив, или явился бы ко мне воскрешенным… Ты ныне в покоях моих, как образ смерти, так как же просить у тебя жизнь для моего сына? Боюсь накликать смерть, молясь к тебе. Не обессудь, Христос. Может, ты и сильный бог, а я темная. Не вижу силы твоей, но все равно ты не поможешь сыну Рода. Мыто ведь все родичи бога, внуки его, а кто мы тебе? Чужие… Не могу же я назваться рабыней твоей. А в покоях моих побудь. Пользы я не жду от тебя, но и вреда ты не принесешь. Мне лучше повиноваться року, чём молиться к тебе.

Ее вдруг поклонило в сон, хотя разум оставался чистым и душа противилась покою: мысль о сыне стучалась в виски с каждым ударом сердца. Помимо воли она прилегла на лавку, прикрытую ковром, и тотчас заснула. И сразу же явился к ней Вещий Олег в образе путника — с посохом и сумой. Княгиня возрадовалась и поспешила сказать ему о сыне, однако князь поднял руку, тем самым запрещая говорить ей.

— Ты спрашивала, где есть еще на земле священный огонь? Кто хранит Изначальный Свет? — Да, Вещий князь… — Я укажу тебе.

— Мне нет Пути в Чертоги Рода, — промолвила княгиня. — Боюсь разгневать бога… — Не проси огня у бога; проси его у людей.

— А есть ли люди, что сохранили Свет?

— Есть. В стране Полуденной. — Он подал свой посох, истертый рукой, побитый о дороги.

— В сей же час отправлюсь! — воскликнула она, принимая тяжелый, железный посох. — И сына уведу с собой!

— Оставь Святослава в Киеве, ему не одолеть Пути. И сама не ходи.

— Но как же мне достать огня?

— Пошли верного человека, — сказал Вещий князь. — Когда он достигнет реки Ганга, пусть поклонится волхвам Полудня, принесет богатые жертвы богам и поведает о беде, которая нависла над Русью. Они дадут огня.

— Как же он принесет Свет? Ведь это не уголек, чтобы его можно было принести в сосуде!

— Пусть верный человек будет твоим сватом. И пусть просит волхвов дать тебе в мужья Раджу.

— Мне свата послать?.. Помилуй, князь! Ведь солнце встает над землей, а не земля над солнцем… — Нарушив ход вещей и суть обычая, ты избегнешь зловещих чар. Сделай, как я говорю.

— Добро, князь… И что же, Русью станет править Раджа?

— Нет, не Раджа. Твое замужество должно остаться в тайне. Пусть суть народов стран Полунощной и Полуденной соединятся в твоем чреве.

— А как же сын мой, Святослав? — чуть ли не крикнула княгиня. — Завтра в полдень его казнят! На кол посадят, пригвоздят к земле… — Его не казнят…

— Кто же остановит казнь? Или по воле Рода… — Нет, по твоей воле, княгиня.

— Ах, если бы могла я пойти против боярского суда!..

— Против не ходи, — посоветовал Вещий князь. — Пойдешь ты, и за тобой все остальные. Вот и погублена будет русская Правда. Но.ты можешь спасти сына для себя и Великого князя для Руси.

— Скорее же, научи, что мне сделать!

— Когда возведут Святослава на лобное место — отринь свой рок, прокляни материнство.

Княгиня закричала, дабы отпугнуть созревающую в голове мысль. И пробудилась от своего крика. Над нею склонилась боярыня-служанка.

— Воды, — опамятовавшись, попросила княгиня. — ан, нет, вина… В, тот час же перед нею был полный кубок. Она сделала несколько глотков и перевела дух. За слюдою окон синел расплывчатый рассвет… Сейчас взойдет солнце, и Святослава поведут из сруба на лобное место. А там прикуют цепью к судному древу — тысячелетнему дубу с кроной, разбитой молнией Перуна.

Княгиня велела немедля разыскать Претича: тяжелый железный посох стоял в изголовье ложа-Подручный боярин явился в белом рубище — приготовился к смерти. Княгиня посмотрела в его глаза — ни тени страха, ни мути отчаяния, разве что на высоком лбу его остались следы от пальцев — знать, долго сидел, уронив голову.

Княгиня подала ему посох, но Претич отступил на шаг:

— Сажай на кол, княгиня. Был Гоем и умру. А изгоем мне не бывать.

— Я отпустила с миром убийцу мужа, — сказала княгиня. — И тебя прощаю, крикнувшему «смерть!» сыну моему… Но ты сослужишь мне службу. В сей же час отправляйся в страну Полуденную, на реку Ганга. Без меча, с посохом этим… Там поклонись волхвам и проси у них Раджу мне в мужья. Теперь не воевода ты, а мой сват.

— Ты милостива стала, княгиня, — промолвил Претич. — Только не сослужить мне службы твоей, не найти дороги на реку Ганга. Я не знаю земных Путей. Жизнь дорога, но обнадеживать тебя не стану. Уж лучше мне на кол… — Изведай Путь! — приказала княгиня. — Сыщи его! Найди путниковволхвов, калик перехожих! Пройди торги, где продают рабов, сыщи невольника из страны Полуденной! Попытай сведомых мореходов!.. Путь изведай! Ты клялся послужить Руси, так послужи ей. На кол всегда поспеешь… — Верно говорят: пока жив — не изведать рока, — промолвил боярин. — Я князю кол пророчил, но сам был обречен на него; весть черную принес, а послан изыскать благую… Он принял посох, взвесил в руке, примерился к нему и неуклюже пошел к двери. На пороге обернулся, глянул через плечо.

— Добро, княгиня… А посох-то — тяжелее меча.

Ушел подручный боярин в дальнее странствие — исполнила княгиня волю Вещего князя, но стало ей еще горше, ибо следовало исполнить вторую его волю. Рассвет уж голубил небо, на востоке, словно далекий пожар, назревала утренняя заря. Брызнет солнечный поток из-за холмов — поведут Святослава… А ей придется изронить слово, о котором она и думать страшилась!

— Повинуюсь року, — шептала она, чтобы не потерять дара речи в нужный миг. — Повинуюсь року, повинуюсь… Но что это? Над спящим Киевом послышался шум, глухая молва и звон оружия. Копыта лошадей стряхнули предутренний сон с города, заклубился рой светочей.

Ужели ведут Святослава?!

Княгиня выбежала на гульбище. Сквозь томный травяной дух пахнуло конским потом, гарью, кровью… Не печенеги ли в город ворвались?..

— Эй, стража! — крикнула она с гульбища. — Что это за шум? Пошлите гонцов! Немедля разузнать!

А гонцов слать было поздно — застучали в теремные ворота:

— Отпирай! Это я иду, Свенальд!

Чуть отлегло… Но зоревое небо грозило объять пожаром весь Киев!

Княгиня велела отпереть и спустилась во двор. Свенальд оставил дружинников за воротами и вошел один, с мешком на плече.

— Исполнил волю твою, княгиня… Добычу принес.

— Где Святослав?

— В надежном месте утаил, — признался воевода. — Бояре не достанут.

Не сдержалась княгиня, бросилась к Свенальду и, обняв его, облобызала.

— Ты спас мой рок! Мою честь материнскую! Вовеки твоей службы не забуду!

Но что это? От старого наемника пахнуло свежей кровью! Щемящий разум сладковатый дух… Она отшатнулась и заметила, что мешок на плече воеводы весь в алых пятнах и разводьях.

— Что ты принес мне…

Свенальд молча вытряхнул мешок к ногам княгини — три сивобородых головы раскатились по траве. Смерть исказила лики, однако признала она своих вельмож — судных бояр.

— Одной головы недостает, — проговорил старый наемник. — Утек тот, что верховодил и склонил к измене, Претич именем. Но дай срок, и его достану.

— Переусердствовал ты, воевода… Бояре не простят. Быть смуте великой!

— Я спас от смерти сына твоего, хотя он надо мной смеялся… — Князьям не след вставать против своих бояр! — воскликнули княгиня. — Ты сына спас, но ныне погубишь меня! Казнь судных бояр — се смерть моя! Все скажут, по моей воле… — А ты не вставай против, — посоветовал старый наемник. — Спрос учинят — на меня сошлись, мол-де, Свенальд лишил жизни бояр по своей воле. Кто же более всего заедать тебя станет — мне поведай. Я укрощу сивобородых.

— Ты храбрый муж, Свенальд, — княгиня огляделась — не слышит ли кто. — За эти головы бояре потребуют твою.

— Потребуют — отдай… Но скажи при этом: «Подите и возьмите сами Свенальдову голову. Я жена, и не рубить мне его головы». — Он помедлил, воззрившись на княгиню, и вдруг предложил: — Давай сговоримся, княгиня? — Отдай под меч всех бояр! В отместку за сына! И некому будет смуты чинить… Княгиня склонилась над головами бояр, несмелой рукой закрыла им очи. Они судили сына… Но жаль смысленных бояр! К добру или худу казнил Свенальд судных? Иным неповадно будет руку поднимать на княжеское семя, возмущать народ… А у кого совета спросить в трудный час? На кого опереться, когда земля уходит из-под ног?.. Три головы — жертва за сына… Но сколько Святослав потребует жертв? Сколько прольет крови, порушит древнейших родов, прядущих свою нить из глубины веков? Сын — продолжение рода, правая рука — десница… А ежели она отсохла, очужела и стала неразумной? И след ли отдавать за нее под Свенальдов меч мужей боярых, из коих состоит живая плоть народа и разум отчины?

— Бояр не отдам! — сказала княгиня. — Довольно и трех… Претича же встретишь — не смей и волоса коснуться! Уразумел, воевода?

Свенальд взлохматил брови, промолчал. Княгиня встала.

— Ты спас мне сына, когда уж никто не мог спасти… Но впредь самовольства твоего не потерплю! Служи покорно мне!

— Я не тебе служу, — вдруг мрачно сказал старый наемник. — И не себе, а Руси и молодому князю.

Глянув на воеводу, княгиня отступила: сквозь мрачность голоса почудилось ей, будто этот древний витязь, искушенный службой и притомившийся от нее, в сей час, словно отрок, пылает усердием и любовью.

— Скажи мне, Свенальд… Отчего прыть твоя? Ведь прежде ты иной был, не служил, а время коротал. Ужели возлюбил князя? Того, кто посмеялся над тобой?

— Верно, он смеялся… Но я возлюбил его, — сказал воевода и поднял взгляд — явил прежде незримые глаза свои. — Князь Святослав — великий муж. Из всех князей, коим служил, этот молодой князь достоин, чтоб не за мзду служить ему, а за веру.

— Чудно мне это слышать… Ты же варяг наемный, и Русь — не твоя отчина, чтобы служить за веру. И князь — не родич тебе.

— Ты хоть и княгиня, но жена, — не смутясь ответил Свенальд. — Тебе мужского чувства не изведать… Я стар телом, но дух мой всегда жаждал обрести не золото, а воеводской славы… Князь покуда молод, но придет срок, он станет править миром! Какой бы витязь не утешился радостью послужить такому князю? Я поклялся себе: умру за Святослава. Этого князя мне уже не пережить. Не я, а он смеялся надо мной!

Приблизившись к Свенальду, княгиня взяла его за бороду, запрокинула голову седую — шлем свалился и, ударившись о землю, скатился к мертвым головам… — Что замыслил, воевода?.. Князь изрочен, слаб разумением. Но ты — мудрый муж! Или у тебя от старости рассудок помутился, коль вторишь за детиной: «Он миром станет править?» — Он миром станет править, а я — служить ему, — проговорил наемник. — Ибо поверил в Святослава! Я, старый мздоимец, утверждаю: этому князю достойно служить за веру!

Сказав это, он не моргнул и глазом. Княгиня отпустила воеводу, смущенная душа не утешилась его словом.

— Коль вознамерился служить за веру — служи… Да только помни мой наказ; не потакай детине! Не восхваляй, не славь его действий, покуда разум слаб! Покуда лежит на нем печать изрока!

— Исполню твой наказ… — скрипя костями, вымолвил Свенальд. — Но вижу я: твой сын велик и в веках прославится. Ужели ты не дозволишь мне потакать сыновней чести и славе?.. Годи, княгиня, придет час — ты возгордишься Святославом! Не ведал бы этого — не спасал бы ему жизнь. Не чинил бы с тобой сговора супротив судных бояр.

Поправ ногой мертвые головы, он вышел за ворота: сам себе князь и сам себе владыка… А за воротами возликовала наемная дружина, ожидающая своего воеводу. В тот же миг над Русью взошло солнце и лучи пронизали пространство над Киевом, исполненное уже шумом молвы.

Возмущенный Киев ждал утра, чтобы позреть, как поведут разбойного князя к лобному месту; изготовились горожане встретить его на позорном пути тухлыми яйцами да гневным словом. Но встало солнце, а не ведут Святослава! Бросились к срубу на берег Лыбеди. Там же лишь тела бояр, изрубленные и обезглавленные… Кто мог сотворить это? Она, мать-княгиня! Кто же отважится рубить судных бояр? Бросилась толпа к терему, обступила заплот, застучали в ворота, требуя выдать сына: коли в рощенье сказали ему — «смерть!» — правый суд свершиться должен! А думные бояре, взвалив на телегу судных, подвезли к.воротам и требовали, чтобы княгиня вышла либо их впустила в терем: след было учинить спрос за безвинно погубленных.

Тем часом княгиня стояла перед крестом — Христом распятым — и, взирая на мертвеца, думала о жизни. В изнывшем материнском сердце, словно трава под камнем, прорастала надежда. Не волею ли Христа спасен был сын? Не молитвами ли старца-чернеца? Ведь как сказал он, так и вышло! С чего бы вдруг старый наемник Свенальд о благородных делах начал мыслить, о службе за веру? Кто подтолкнул его к поиску не золота, но чести?.. И если этот бог Христос, слыша молитву, вступился за Святослава, знать, мертвый бог сильнее богов живых… Не потому ли именуют его — Спаситель?

А коли так, то это мертвый Христос достоин быть с живыми, и след приобщить его к сонмищу богов народов Ара. Ему ведь одиноко, вися в покоях; не с кем и словом перемолвиться… Сняв со стены распятие, княгиня отнесла его в гридницу и утвердила среди кумиров — между громогласным Перуном и тихим Волосом.

Занятая этими мыслями и делами, она не слышала ни шума людского, ни стука в ворота, и лишь когда разъяренная толпа, сминая стражу, ворвалась m» княжеский двор, княгиня словно пробудилась от сна. Бояре несли на руках убиенных Свенальдом и требовали правды; их скорбные родичи грозили местью, а народ требовал выдать Святослава.

И не у кого было спросить совета… Княгиня затаилась у окна, призвав тиуна, велела ему выйти во двор и сказать киевлянам, кто сотворил злодейство и кто выхватил из сруба приговоренного князя. Бледный молодой тиун оставил оружие и вышел на красное крыльцо. На какой-то миг за стенами терема стало тихо, однако ор и крик взметнулся с новой силой и задрожала в окнах мутная слюда.

— Возьмем Свенальда! — кричали в толпе, и над головами уж заблистали мечи. — Где Свенальд?! Аида к его хоромам!

— И княгиню возьмем! — продолжали настаивать бояре. — Она напустила варяжскую дружину! Будет в. наших руках мать — возьмем и сына ее, и воеводу-злодея!

— Княгиня оправдалась, выдав Свенальда! — протестовали им. — След взять Свенальда и поднять на встряску!

— На дыбу! На дыбу его!.. Не виновна княгиня! Сама отдала сына суду!

— Пусть выйдет княгиня! Хотим ее послушать!

— Ара-ра-ра-ра!..

Единодушие толпы раскололось: одни тянули к хоромам воеводы, другие намеревались идти на приступ терема и уж таран готовили, чтобы выломать окованные двери. Княгиня решилась выйти на гульбище и предстать перед киевлянами, но шум вдруг оборвался. Обманчивая тишь повисла над двором, переполненным народом: зазвенело в ушах! Она, словно напуганная птица, ударяясь о стены галерей, взлетела на гульбище… И тут позрела, как во двор вступает тот, о ком забыли уж в Киеве — Лют Свенальдич! Кольчуга поржавела, шлем мечами поскопан, вместо левого глаза — черный провал… В сопровождении подручных дружинников он шествовал к красному крыльцу, и оцепеневший народ расступался перед ним, словно перед навьей. Уж и забыли о княгине, воззрившись на Люта. Да недолгим было ошеломление, и Свенальдич одолел княжий двор лишь до середины. Над скуфьями бояр прозвенел медью суровый, гневный голос:

— Свенальдов отпрыск! Ату его! Возьмем волчонка — волк прибежит на зов!:

И дюжие молодцы, сыны боярские, в единый дух скрутили Люта и подручных его, поставили на колени. Лют же не противился, ибо увидел княгиню на гульбище.

— Княгиня-матушка! Я вернулся!..

Рой тяжких кулаков взметнулся и доскепал шлем, Свенальдич взбугнул, ровно бык, и, обмякнув, расстелился по земле. Молодцы же лихие, забывши правду боя, взялись молотить лежащего, и, верно, забили бы насмерть, но тут затворились ворота и над заплотом округ терема встали ратники с обнаженными мечами — дружина Лютова — застучали о щиты, грозя свалиться на головы толпе.

Все предусмотрел Свенальдич!

Подхватывая шапки, боярские сыны отпустили Люта, и сами бояре, сплевывая гнев и ярость, примолкли. Свенальдич утер кровь с лица и попытался встать на ноги, да не удержался, вновь упал на колени. Содрал с головы измятый шлем.

— Вернулся я, матушка-княгиня!..

И тут воззрился народ туда, куда Лют смотрел — княгиня на гульбище стоит, в белых одеждах и сама белая, словно полотно. Среди вельмож промчался шепот, ровно ветер-низовик.

— Испугалась княгиня-то…

— Должно быть, виновата…

— Дайте витязю слово молвить! — звенящим голосом сказала княгиня.

Лют отплевал кровь, утер бороду и, скрипя кольчугой и опираясь на ножны меча, поднял себя с земли.

— Благодарствую, матушка, добром встречаешь… Что псов-то своих натравила?

— Не я натравила, — сдержанно ответила она. — Твой отец против себя h против меня бояр поставил, народ возмутил, Сам утек, а киевляне пришли учинить с меня спрос.

Толпа окончательно умолкла. Бояре положили на землю обезглавленные тела, рукава опустили.

— Устал с дороги, день и ночь скакал, — проговорил Лют. — Ты бы хоть чарку поднесла, как водится. Не по своей нужде ходил — твою волю исполнял.

Княгиня махнула отрокам, и те проворно вынесли Свенальдичу двуручный ковш с хмельным медом.

— Испей, витязь, да.сказывай, с какой вестью явился.

— Могла бы и сама поднести, — дерзил Лют. — Любо было бы из твоих рук принять.

— Честь воздам по чести, — отрезала княгиня. — Хочу на сокровища позреть.

Свенальдич отпил меда, не тая злобы, уставился на бояр.

— Опять измену замыслили, сивобородые? Затеяли князей судить? На колы сажать?.. Вам, племя воронье, хоть Рода призови править — все не по нраву!

— Нишкни, Лют! — прикрикнула она. Не смей порочить бояр! За ними правда!.. Показывай, что добыл за морями.

— Спустись же ко мне, матушка. Или дозволь к тебе подняться.

Помедлив, княгиня не спеша спустилась во двор, к народу. Толпа расступилась… — Где сундуки с золотом? Где камни-самоцветы?

— А здесь все поместилось, — Свенальдич огладил свою грудь. — Поболее принес, чем ожидала.

— Показывай!

Два тиуна по обе руки княгини замерли, готовые в любой миг сразить Люта, а тот распустил кольчугу на груди и неторопливой рукой достал нательный крест.

— Позри, матушка… Довольно ли здесь золота?

Помудрел Свенальдич, блуждая по Северу и по студеному морю. Или кто надоумил? Эвон как все ловко обернул! И посмел ко двору явиться… — Это золото ты себе добыл. А что же мне принес?

— И тебе достанет, — проговорил Лют. — И всей Руси будет довольно золота… Словно чародей-потешник, он вдруг извлек из-под кольчуги серьгу — Знак Рода! Воздел ее над головой.

— Добра ли серьга нашему князю? Княгиня просияла и уста сами возопили:

— Ликуйте! Ликуйте, люди!

Она приняла из рук Свенальдича священный Знак, прижала его к устам. Бояре сгрудились, взирая на радость княгини, затаили дух: знать, сговорились варяги — отец и сын. Один умыкнул князя из сруба, другой принес ему утраченный Знак Рода… Но видится в этом промысел божий!

Княгиня взяла за руку Люта, возвела его на красное крыльцо.

— Здесь стоять тебе! — обернулась к боярам. — Что призадумались, вельможи? Срядили скорый суд, а ныне срядите славу Люту! Долой скуфей! Поклонитесь витязю!

И сама отступила, поклонилась ему земным поклоном. Оторопелые бояре мяли шапки… — Не свычно кланяться? Спины не гнутся?

Опомнились мужи, поклонились Свенальдичу, воздавая честь. Однако мудрый Лют не закичился славой, напротив, будто бы сробел.

— Не мне и честь, не мне и слава. Сего я не достоин. Христа восславьте! Ему кланяйтесь. Бог-Спаситель князя спас от смерти и род ему вернул. Христос — суть господин, а мы рабы его.

Дата добавления: 2015-08-27