Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Сергей алексеев - Аз бога ведаю! 11 страница



— Восстань! Восстань! Восстань!

Детина потянулся и встал, но очи были закрыты. Княгиня онемела, не зная, радоваться ли сему или, напротив, бить тревогу: на глазах возросший сын показался ей зловещим и свирепым, словно разъяренный медведь.

— Кто разбудил меня? — гром голоса всколыхнул покои. — Кто сон нарушил?

— Я! — крикнул чародей и дунул ему в очи. Святослав открыл глаза, удивленно огляделся.

— Как долго спал! Тело залежалось!

И со звериным рыком вдруг набросился на Аббая, в единый миг сломал его, придавил к полу. Чародей сопротивлялся, брызгал искрами, и его обезьяна, прыгая по детине, пыталась удержать его руки. Птица-попугай летала под потолком и картаво возвещала:

— Пробудили! Пробудили! Пробудили!

А Святослав занес над головой Аббая свой огромный кулак и наверняка бы разбил ему череп, однако княгиня крикнула от испуга, и материнский крик остановил десницу.

Он признал мать, и буйство его вмиг улеглось.

— Мать? Мне грезилось во сне, ты умерла.

Она сорвала завесу с окна — на улице была ночь… — Жива я, сын…

В глазах богатыря таился ум младенца… — Довольная ли, княгиня? — оправившись, спросил Аббай. — Какое диво я пробудил тебе! Уснул дитем, встал детиной!

— Великий ты чародей! — робея, проговорила княгиня. — Но сдается мне, ты плоть пробудил, силу немереную. А душа спит и разум дремлет… Эвон, стоит без порток перед матерью и не стыдится.

— Каков был уговор? — напомнил чародей. — Желала ты, чтобы я согнал сон — и я его согнал. Теперь же твой черед — исполни мою первую волю.

— Но спит душа! В очах я вижу безмудрие и буйство… — Пробудить душу и разум — иное дело, — воспротивился Аббай. — Давай сперва сочтемся.

— Коли дала слово — исполню, — согласилась она. — Что ты желаешь?

Аббай обошел покои князя, меч — дар Валдая — огладил, примерился к булаве, однако взял рубаху, что принесла Дара.

— Хочу эту рубаху!

— Всего-то рубаху? — изумилась княгиня.

— С тебя довольно!

— Рубаха твоя, — решила она, поскольку обережная рубаха сейчас была бы мала детине. — Но ты, чародей, должен послужить мне еще. Пробуди душу! Воспитай разум. Кормильца чудесней тебя мне не найти!

Детина-князь вдруг к матери припал и заговорил жалобно:

— Мне есть хочется! Во сне я видел, ты кормила меня грудью. И я был сыт… Дай же я приложусь к сосцу твоему!

— Теперь я тебя стану вскармливать! — Аббай властной рукой одернул князя, а матери сказал: — А ты ступай. Да помни уговор: исполню второе желание — настанет черед платить вдругорядь. В третий же раз мне сам князь заплатит.



— Я помню, — подтвердила княгиня. — Не много ты берешь… — Ну так ступай! К полнолунию детина твой станет мудрейшим из мудрейших, — пообещал Аббай. — Слышал я, бог Род избрал твое чрево, чтобы родить светоносного князя Руси. Ты родила, а далее уж моя забота. Душа и разум твоего сына — божий промысел. А бог избрал меня воспитывать из чада великого мужа. Не проявила бы ты упорства, зазывая меня в Терем, не видеть бы Руси светлейшего князя! Ступай и помни: ты всего лишь чрево.

Княгиня покорилась и пошла было прочь, но Святослав потянулся за mei:

— Матушка! Не оставляй меня. С тобой мне любо… Во сне ты холила, лелеяла, кормила… — Теперь ты не младенец, а богатырь, — утешила его княгиня. — Посмотри на себя. А чародей Аббай — твой кормилец. Он тебя выкормит.

И затворивши руками уши, тотчас ушла.

Много дней не находила она места: все грезились перед очами глаза сына, его взгляд буйный и свирепый — знобкая тоска охватывала душу!

А. кормилец, исполненный самодовольства, лишь убеждал, что так и быть должно, что радетель блага для Руси не может слабым быть и мягким, покуда враг силен, хитер и коварен.

Вот-вот уж луна нальется спелым яблоком, а ума ничуть не прибыло у детины. Малый летами богатырь то с гиком в табуне коней косился по полям, то свистом молодецким и дубиной распугивал киевский люд, а то в безумной лихости начинал трясти дерева, иные с корнем вырывал да расшвыривал. Однажды на теремном дворе устроил поединок, созвав со всей Руси богатырей. С каждым бился на кулачках, тягался на кушаках и всех одолел! Иных поборол и успокоился, иных же до смерти задавил, ровно медведь. Не найдя равного себе, велел из клетки космача выпустить, и не с рогатиной вышел супротив него, не с копьем или засапожником — с голой рукой! И битый час, сойдясь со зверем, бился. Сам многажды ранен от него был и когтем, и зубом, однако заломал медведя! Задавил его до смерти руками и возвестил криком победу. От клика его в окнах терема слюда осыпалась, словно песок, в ушах же долго звон стоял… А наутро покатилась по Киеву глухая молва, сбила народ в толпу великую; стянула к терему, и ропот, словно шалый ветер, ворвался в гридницу. Тут вбежал к матери Святослав, развеселился, как дитя.

— Что там за шум? И по какому праву народ собрался?

— По праву, мать! Се киевляне поднялись! Меня пытать идут!

Прибежал тиун, в очах пожар мечется.

— Беда, княгиня! Народ возмущен, тебя кличет! Бояре в голове!

— В сей час я их смирю! — закричал Святослав и потряс кулаками. — А киевлян велю в кнуты! Я — Великий князь!

Выступил он на гульбище — не волна морская внизу плещется — людская зыбь-пучина, и лица белы, как пена, вскипающая на волнах.

— Ты нам не князь! — кричали киевляне, посмотрев на Святослава. — Наш князь был чадом! Ратуйте, люди! Князя подменили!

— Я — князь! — гаркнул Святослав. — Вот ужо вас! Ступайте по домам, покуда не погнал.

— Пусть княгиня выйдет! Пусть она укажет! Мы чтим Ольгу, а тебя не знаем!

Княгиня вышла на гульбище и встала рядом с сыном. Мятежный гул разом оборвался, и пенный гребень на волне людской пропал — то киевляне поклонились. Пучина всколыхнулась и вынесла на берег речивого боярина — подручного Претича.

— Я первый присягнул малому князю! Мне и спрос держать! Ответь нам, княгиня, где твой сын Святослав — наш Великий князь?

— Святослав на такую речь зубами заскрипел и, пожалуй бы, на народ бросился, да мать положила руку на голову его.

— Это мой сын! Клянусь вам: сей муж — сын Игоря!

— Помилуй, матушка-княгиня! — вскричал Претич. — От рода нашему князю пятый год идет. Он суть дитя еще. А ныне нам не сон ли снится — детина перед нами! В усах и бороде! Вся Русь в великом смущении, молва идет — князя подменили!

— Напрасная молва, — урезонила княгиня. — Покуда спал князь — был чадом, а пробудился и на глазах возрос! Подмены не было!

Народ еще больше смешался, загудела толпа, всколыхнулась.

— Верить ли чуду? Верить-то верить, а вот бы проверить, испытать!

— Руками бы пощупать!

— Испытай! — велела княгиня подручному боярину. — Взойди сюда и посмотри! Да погаси молву и возмущение. Смысленному мужу не трудно постичь, кто перед ним: дитя на пятом году или взрослый муж.

— Позри! Позри! — взревела толпа. — Желаем знать!

Боярин поднялся на гульбище и подступил к Святославу. Угрюмый князь блеснул очами, но пересилил гнев.

— Ты мне присягал…

— Прости, князь, — повинился Претич. — Чудес на свете полно, я-то верю. Но должно мне рукой пощупать, кто ты есть. Ведь очи отвести можно, а руку не обманешь.

Подручный боярин свои пальцы всунул князю в рот, и стал щупать, как если бы на торгу возраст коня испытывал. Князь не сдержался и стиснул зубы на пальцах Претича — чуть только не откусил! Однако когда отпустил — Претич засмеялся.

— Ликуйте, люди! — показал уязвленные пальцы. — Зубы у нашего князя еще молочные! Знать, перед нами истинный князь! Это ему я присягал и мечом клялся.

И тут же поклонился князьям. Народ возликовал.

— Ужель и ты усомнился? — спросила княгиня Претича. — Слову моему не поверил?

— Не обессудь, княгиня! Не ради обиды — во имя истины. Ведь и пчелы свою матку стерегут да испытывают. Не поблюди, так самый лепый рок изрочится и извратится.

Ликующая зыбь всколыхнулась и, испуская радостные брызги, откатилась. Иная молва по рекам растеклась, на ручьи разбилась, и к исходу дня вся Русская земля твердила:

— Князь истинно великий! Молочный зуб не съел, а экий богатырь! И, сказывают, еще вырастет! Будет кому постоять за Русь!

Княгиня же по-прежнему пребывала в сомнениях. Вот уж полнолуние, чародей-кормилец не зовет, чтобы показать, какую душу вскормил, какой разум у сына выпестовал. Решилась она уж было идти к Аббаю и спрос учинить, да в самый последний день полнолуния явился тиун и поведал, что Великий князь в гриднице сейчас и просит княгиню к нему пожаловать на боярский совет.

Не веря своим ушам, княгиня спустилась в гридницу и здесь увидела сына: спокойный и мудрый муж восседал на золотом престоле, а слева и право от него — думные бояре. Неведомо для чего созвал совет Святослав, но, судя по озадаченным глазам и лицам печальным, думу здесь думали великоважную. Увидев мать, сын встал, поклонился ей, и бояре, как один, склонили головы. Не успела княгиня и слово молвить, как Святослав проводил ее к престолу, усадил и такую речь завел:

— Выслушай меня, матушка, неразумного. Одному мне сидеть на престоле и править покуда невозможно. Князья удельные твердят, что годами еще мал, почтенные старцы-бояре не ропщут, но опасаются еще, управлюсь ли без тебя, матушка. След нам с тобой править вместе, как ранее было замыслено. А как обвыкнуться вельможи и позрят — не отрок на престоле, не детина, но светлейший князь, — тогда уж волей твоей приму власть. Тебе ведь не свычно страной владеть, мир ладить между князьями, строптивых бояр укрощать. Слушаться-то будут, но до конца не примут, чтоб жена ими правила. И им не свычно. Да и послы из разных стран опричь престола кружат, и всяк норовит обмануть, урвать от Руси поболе, помене дать. Не уступишь, так грозиться примутся, оружием бряцать. Известное дело. Мне жаль тебя, матушка, да что же делать, коль рок такой! Потерпи уж. И батюшку жаль. Ведь сгинул от древлян, престол на твои плечи оставил. А престол и власть — не лавка с товаром.

— Добро, сын мой, — послушав его, радостно сказала княгиня. — Вместе так вместе.

— Коль ты согласна, так под свою десницу возьми, что тебе любо да что полегче, — предложил Великий князь. — А я, коль ты не против, приму заботу о делах ратных — на честь Руси довольно покушений. След бы показать нам, матушка, что есть кому за отчину постоять, что стольный град Киев, а на престоле светлейший род Руса. Почуют сильную десницу — со всех спесь слетит.

— Да уж возьми на себя, сын! — взволновалась от радости княгиня. — Где мне с воинством управиться? Не жене ведь рати водить и ратище чинить.

— Верно, матушка, и дань собирать тоже придется мне, — продолжал Qbrnqk»b. — Иные земли по нескольку лет не платили. Мол, князя в Киеве нет, жене самой не поспеть, а можно и вовсе не давать. Казна поопустела, а надобно бы свою дружину укрепить. На Свенальда надежда плохая. Но принимать послов заморских и чинить договора нам хорошо бы вместе. Где ум мужа незряч, там женское сердце увидит.

— Добро, Великий князь! Добро!

— Ну, коли так, матушка, я рядом с тобою сяду, — князю принесли скамью. — А бояр я собрал, чтобы совет держать. Уж минул год, как дерзкие древляне убили отца моего. Ты им изрядно отомстила, да темные лесные племена не уразумели наказания. Князь их, Мал, по Русским землям молву пустил, что возжелал тебя, и будучи мужем твоим, Русью станет править. Неужто отдадим ему отчий престол?

— Не отдадим, Великий князь! — подхватила княгиня вдохновенно. — Не быть Малу в Киеве! Не быть ему моим мужем!

— Этот Мал нынче заговор чинит, — сообщил князь. — Сбил с толку северян, радимичей теперь прельщает. Простим древлян, они и нас убьют, поскольку беззаконные и творят беззаконие. Обо мне Мал так сказывал: «Покуда княжич мал и глуп, что захочу, то сотворю с ним». Ужели простим, матушка? Обида эта не только мне, и не тебе обида — вся русская земля оскорблена!

Услышала княгиня в речах боль за отчую землю. Каждое слово, как било медное, будило страсть, уже притухшую, и поднимало ярость во вдовьем сердце. И благодарность к сыну! Не дитя, не отрок — зрелый муж, заступник-сокол на крыло поднялся, и теперь уж воронье не станет более кружить над головою и склевывать зерна на русских нивах. Святослав, видя радость матери, вдохновился.

— Послушай, матушка! Послушайте, бояре! Мне ведомо, кто наустил древлян! Кто их подвиг обезглавить Русь, кто посулил древлянам наш золотой престол! И кто Мала надоумил взять тебя в жены!

— И нам ведомо! — вразнобой заговорили сивобородые советники. — Тайные послы не единожды челом били еще отцу твоему, Игорю. Хазары! Они чинят беззаконие в наших землях. Они ищут у нас ходы и броды.

— Уймитесь, досточтимые! — оборвал тревожное гудение Великий князь. — Ищите супостата не за тридевять земель, а в хоромах своих. Изменники подле вас давно гнездо свили.

— Кто же они? Кто? — вскинулась княгиня, хотя знала, догадывалась, кого назовет князь.

— От кого не ждали вероломства! — с таящимся гневом сказал Святослав. — Тот, кто служил трем князьям. И всем уже тризну справил. Сам же здравствует поныне.

— Свенальд и сын его, Лют! — провозгласил боярин Претич.

— Давно я узрела этот сговор, — призналась княгиня. — Хоть Свенальд и клялся своим мечом — не верила ему. И опасаясь, что захватит Киев, пока мы на тризне, я услала его искать Люта с дружиной.

— А где же Лют? — заговорили бояре. — Почему уж год как о нем ничего не ведомо?

— Лют был мною отправлен на остов Ар в студеное море, — сообщила княгиня. — Поискать сокровища… Должно быть, сгинул, коли доселе не вернулся.

— Мне мудрости, матушка, у тебя учиться надобно, — поклонился Великий князь. — Свенальдич не вернулся покуда, однако Свенальд пришел и стоит под Киевом. В город войти не решается. То ли гнева нашего боится, то ли задумал новое коварство. Нам следует наказать обоих, отца и сына, если тот вернется. Наемник этот давно двух маток сосет. От него менее пользы, чем вреда. Это он мыслил Мала посадить на киевский престол. И кто бы тогда Русью правил? Нет, не Мал, а сам Свенальд, да сын его. Кто сажает на престол, тот и правит… Но ныне я не трону сего изменника. Запущу в Киев, пусть пока сидит на глазах. А воровского сына Люта, когда он вернется, к себе приближу.

— Отец твой изменников казнил немедля, — заметила княгиня. — Чтобы, целуя, не ударили в спину.

Святослав посмотрел на притихших, изумленных его речами бояр, склонился к матери.

— Поступлю иначе, матушка. Срублю я голову змея, а хвостом она ударит. Не избивать же дружину… К сему же, неведомо, нашел ли Свенальд Люта? А ну как нашел да сговорился? Знать не будем, откуда беды ждать… Я оставлю Свенальда под своей властью, пускай он и через свою волю послужит Руси. Его замыслы его же руками в пыль обращу.

Растрогавшись, княгиня к рукам сыновьим припала. И вдруг отпрянула — студены были руки… Сын не изведал ее чувств и продолжал излагать свои замыслы:

— Я теперь молву пущу поперед себя, будто иду к древлянам дань брать. Древляне не поверят, исполчатся. Помнят, спесивые, как ты им отомстила, матушка. Будут ждать подвоха, а то и сами попытаются напасть первыми, устроив засады на лесных дорогах. А я же Свенальда супротив них пошлю. Пусть он сразится с тем, кого подзуживал, кого замыслил на престол посадить. И будет моя месть древлянам и Све-нальду.

Княгиня тоже желала бы отомстить и Малу, и Све-нальду; она хотела бы натравить их друг на друга, но только не знала, как это сделать, ибо что князь древлянский, что старый наемник были недоверчивы и осторожны. Сын же опередил ее! И хитрость изобрел, достойную изменников. Пусть же они изобьют друг друга! Пусть два злодея схлеснутся в битве, ввяжутся в борьбу, и если даже опомнятся, узнают друг друга — будет поздно. Кровь, пролитая на поле брани, даже случайная кровь, не даст обратного пути, заставит их биться до смерти.

— Добро, Великий князь, — только и сказала мать. — Отец твой в сей миг гордится сыном!

— Одобрите ли вы, достопочтимые? — обратился Святослав к боярам.

Старейшина, на посох опираясь, поднялся со скамьи.

— Довольно я пожил на свете. И князей довольно видывал, младых и старых… Речей их послушал довольно… А тебе, ретивый юноша, так скажу. Верно ты все замыслил. Жестокой будет твоя месть, надолго запомнят беззаконные князья твою карающую десницу. Родичу твоему, Олегу, людская молва прозвище дала Вещий, ибо он Весту познал и был мудрым. Не ведаю я, какую ты науку познал, но звать тебя станут на Руси — князь Зловещий.

Поклонился и, стуча посохом, пошел вон из гридницы. Думное бояре один по одному кланялись и молча уходили за своим предводителем. Святослав спокойно взирал на их спины, и показалось княгине, зловещая улыбка скользила по его лицу. Когда же тиун закрыл дверь, пропустив последнего боярина — Претича, Великий князь легко вскочил со скамьи и в распущенной белой рубахе прошелся по гриднице.

Князь Зловещий!.. Дурную славу мне пророчат бояре! А кого из князей они не хулили при жизни, матушка? С кем не вступали в спор?

И не было у княгини желания ни радоваться сыну своему, ни судить его… Но едва покинула она гридницу и уединилась в своих покоях, как отлегло на душе. Что же дурного в том, что Святослав возжелал со страстью за Русь постоять? За отца своего отомстить и наказать того, кто из дерзости овдовил ее, горе принес да еще и на киевский престол покусился? А старый наемник Свенальд не достоин ли лютого наказания за двурушничество, за двоедушие? Прежние князья норовили ладить с ним, ублажали дарами, жертвовали вотчины — не из страха ли? И вот явился в Руси светоносный князь, в один миг узрел изменника, и не стерпела горячая, отважная душа. Решился он извести измену в государстве, да так, чтобы другим, мыслящим вероломство, не повадно было. Сдержать ли натиск многочисленных врагов, будучи князем покладистым, властителем мягким, правителем осторожным и нерешительным? Не пришла ли пора волею бога Рода воссесть на престол князю жестокому, зловещему?

Ведь рока не минуешь! Что ни сотворится — во всем его воля!

И едва княгиня, утешив себя, воспряла душой, как явился к ней чародей Аббай. Она же подспудно поджидала его и гадала, какую плату на сей раз испросит кормилец Святослава?

— Ты доброго вскормил вождя, — сказал ему княгиня. — Ублажил материнское сердце.

— Теперь и ты ублажи, — ответил чародей. — Исполни свой зарок.

— Брал бы ты златом — осыпала бы тебя! — она засмеялась. — Тебе же, pnbmn птице, и малой толики довольно. За то, что пробудил — рубахой взял. А чем возьмешь за эту свою службу?

— Не многим, княгиня, — ответствовал Аббай. — Желаю окрестить тебя. В этом суть моей воли..

— Окрестить меня? Вот так чудо! Какая же тебе выгода, чародей? Рубахой можно наготу прикрыть, но много ль проку от моего крещения?

— Святым крестом прикрою твою душу, — промолвил чародей. — И приобщу ее к Христу, а значит, к истинному свету.

— Что ж, приобщай, — позволила она. — Позрела я на свет Владыки Рода, позрю и на Христов. Сие мне любопытно!

Аббай в сей час же обрядился в золоченые одежды, надел крест на шею и велел вместе с ним идти к реке Днепру. Что было делать? Коли дала слово — пути назад нет. Весенняя же вода бурная, студеная и мутная — не то что погрузиться с головой, а и у берега-то ступить боязно. Прежде чем приступить к обряду, бывший епископ долго молитвы читал, крест свой в Днепр погружал, затем велел княгине скинуть одежды и обрядиться в рубище. С великой неохотой и стыдом она исполнила прихоть Аббая; у него же новый урок готов.

— Прежде чем окрестить тебя, должна ты отринуть всех своих поганых богов, коим поклонялась доныне, — потребовал чародей.

— Богов отринуть? — подивилась княгиня. — А разве твой Христос с иными богами не может жить в мире?

— Не может, ибо он — истинный!

— Ужели и старого Рода отринуть?

— Прежде всего Рода!

— И Световида? И Перуна?

— Всех до единого. Теперь будет у тебя один бог — Вседержитель, и сын его, Христос.

— Спесивы твои боги, — задумалась княгиня. — Хотят они только править. Возможно ли это, возможно ль, чтоб два бога всей жизнью управляли?

— Есть и третий, — объяснил чародей. — Именем Святой Дух.

— Все одно мало. Чудная вера у тебя, Аббай… — Когда окрещу тебя, молиться научу, — пообещал он. — И увидишь, как сильны они в триединстве.

— Почему же вера называется христианством, коль их трое?

— Христос — сын божий, — учил Аббай. — Пришел на землю, чтобы спасти людей, и посему зовут его — Спаситель.

— Кто же из богов его отец?

— Всевышний Яхве. Это он послал Христа на землю.

— Так главный все же Яхве? — княгиня опешила. — Мне ведомо, что ему хазары поклоняются! А в Христа не веруют, ибо зовутся иудеи. Кому же мне поклоняться? Хазарскому богу или Христу?

— Первая молитва — Отцу, вторая — Сыну, а третья — Духу Святому. — терпеливо разъяснил Аббай.

— Ведь и Дух Святой — хазарский бог! — окончательно смутилась княгиня. — Чей же Христос, коль он сын Яхве? Мудреная вера — христианство.

— Наша вера — не христианство! — вдруг заявил чародей. — Я окрещу тебя по обряду арианства. Мы истинные проповедники Христа-пророка. Все христиане скверны и поганы, поскольку Спасителя ставят в единую суть со Вседержителем. Помысли же сама: отец и сын могут ли быть единосущными?

Княгиня уже не внимала слову Аббая, поскольку ощутила тревогу и щемящую тоску.

— Мыслю я о другом, Аббай… На сей раз дорого берешь с меня. Великая цена — богов отринуть и чужих принять.

— И получила ты немало! — заметил чародей. — Вскормленный мною князь принесет тебе честь и славу.

— Да я бы отринула, чужих приняла… Но ведь хазары — заклятые враги Руси! Ежели богов принять, то как же воевать хазар?

— Но ты дала зарок! — напомнил строго Аббай. — Сдержи слово!

— Великая цена! — заговорила она. — И вера чужая… — Окрещу — твоя будет, — заверил бывший епископ. — Оставь сомнения h ступай смело. Ты хочешь в один час изведать то, на что жизни не хватит. Не терзай же разум. Вера наша глубокая, бездонная. Ты славь Христа, молись ему, и тогда Спаситель замолвит слово перед своим Отцом. Тебе следует смириться во всех делах земных, положиться на волю божью, на его правый суд. Ступай за мной! Уж время!

В убогом с виду чародее таилась незримая сила. Он неотступен был, неотвратим, как рок.

— Не избегнуть мне сей чаши, — проговорила княгиня и ступила к воде. Бездонная, темная река плескалась у босых ног… Шагнула она вперед и с головой погрузилась в эту купель. Тем часом чародей прочел молитву и еще дважды своей твердой рукой погрузил княгиню в холодную воду. Она с трудом выбралась на берег и угодила в веревочную петлю нательного креста, ловко наброшенную на шею.

— Но где же свет Христов? — отдышавшись, спросила княгиня. — В очах темно… — Молись и прозришь, — ответствовал креститель. — Теперь ты раба божья, и коли возжелает Спаситель — явит свет. Первая молитва к Отцу. Ну, повторяй за мной: «Отче наш! Иже еси на небеси. Да святится имя Твое… «Княгиня взглянула в небо и замерла: померкло солнце над головой!

* * *

Настал час платить!

Не ведал старый наемник княжеского обмана за все сто лет службы русскому престолу. Иное дело, сам хитрил и выгадывал, а вот чтобы его провели, ровно неразумного отрока, такого еще не бывало. Замыслы владетельных князей он разгадывал, будто орехи щелкал, и прежде чем повиноваться их воле, — обдумывал всякий свой шаг и прикидывал, будет ли ему прок и что дружине достанется. Он привык служить мужам и совершенно не знал хитростей женских. За свою долгую жизнь он отправил в Последний Путь трех князей и шесть своих жен. Князья становились над ним по воле божьей, а жен он брал сам как добычу после удачной войны. Они были рабынями и, безмолвные, никогда не показывали ему ни нрав свой, ни душу, а иные попросту говорили на неведомых Свенальду языках, потому он даже и гадать не хотел — что сокрыто под потупленным взором жены-полонянки?

Возможно, почуял бы воевода скрытый подвох, отправляясь искать сына Люта, если бы не был повязан с ним тайным сговором: отпустить его после тризны и сватовства княгини к Русскому морю, где Лют под видом разбойных варягов зорил городки, брал полон и уводил в Хазарию, чтобы продать там в рабство. Услышав о том, что Лют бросил Киев и тайно отправился в неизвестном направлении, Свенальд гневом объялся. Как мог ослушаться? Не исполнить воли отца? Поступиться выгодным замыслом — посадить на престол потешного древлянского князя?

Потому и поверил княгине, не узрев хитрости ее. С Уж-реки двинулся он прямым ходом к берегам Русского моря, мыслил в пути настигнуть сына и потому не жалел коней. Дружинники брали по три-четыре подводных, но у берегов Азова многие спешились и вынужден был Свенальд сам пуститься в разбой, угоняя табуны у кочевых племен. Тут же отыскал и след Люта: встречные путники указывали, будто прошлым днем видели некую варяжскую ватагу, следующую к Русскому морю. Будто шла она не дорогой, а окольным путем, дабы не тревожить купеческие караваны — знать, не их грабить намерены… Встал Свенальд на Лютов след и пошел в догон. Но к вечеру пристали лошади, а сыновья ватага уж вот, в пяти поприщах, не более. Конский помет не остыл, степная пыль не осела. Видно, почуял Лют погоню, и не ведая, кто за спиной, пустился наутек. Старый наемник велел дружине встать на ночлег, а по следу выслал дозор из трех витязей на свежих конях, чтобы остановили сына. Умчался стремительный разъезд в темную степь, Свенальд же со дружиной спать повалился. Долгая погоня и короткие ночевки притомили войско, дружинники поснимали латы и кольчуги и заснули крепко, так что не услышали ни топота копыт, ни ржания встревоженных коней, пасущихся подле стана. А очнулись уж под чужими мечами! В полной темноте бились с неведомым супостатом, четверть часа незримая смерть носилась по стану и разила разоблаченных витязей. Сам же Свенальд, dsl», что это напал ночью Лют, не познав своих, метался между порубленными вежами и громыхал на всю степь:

— Ты был любимый сын! А ныне отродок ромейский! И все одно — постой! Отец перед тобой! На кого руку поднял! С кем сечу учинил? Ужо вот я тебя!

Пришли в себя витязи, кое-как дали отпор, и нападавшие исчезли в темной степи точно так же, как появились. А с собою угнали часть коней, отбив от табуна. Покуда не рассвело, Свенальд все думал, что Лют брань учинил, однако среди павших дружинников нашли трех чужаков, сраженных в сече — все долгобородые, и обряжены не в доспехи воинские, а в сыромятину с железными наклепками. Не иначе как разбойные варяги.

Свенальд же в этой ночной схватке до тридцати воинов потерял — треть всей дружины, которую с собой взял. Но делать нечего, к восходу оправились, сели на коней и налегке поскакали по следам ватаги, ибо не могли сдержать обиды, вытерпеть срам. Два дня рыскали по степи, распутывая разбойничьи уловки, и к концу третьего настигли ватагу в балке, охватили с трех сторон и порубили, хотя можно было и в полон некоторых взять. Однако куда идти с таким полоном? Разбойных варягов ни хазары, ни другие купцы не покупали, поскольку не годились они для рабства. Потому живыми взяли лишь одного, чтобы спрос учинить. Плененный ватажник поведал, что кроме них нет никого ни на пути из варяг в греки, ни на берегах Русского моря.

Не поверил Свенальд, зная нрав сына, долгих три месяца рыскал с дружиной по торговым путям, ибо иных не ведал, ездил от Корсуня до Хазарии, от городка к городку — не нашел и следа Лютова. Не мог уразуметь старый наемник, что обманут, поскольку сам отправился в этот поход, чтобы возвратить сына. Не мог он разгадать хитрости княгини, потому и поплатился. Так бы и далее бродил он вдоль морских берегов, да прилетела сюда молва о том, как княгиня на тризном пиру отомстила древлянам. Три дня после этого известия лежал Свенальд в своей походной веже, не рану залечивал — обиду стискивал в своих старых съеденных зубах. Огонь мщения разгорался в душе старого наемника и не терпелось ему в сей же час сговориться с булгарами или вовсе с дикими гузами да повести их на Киев. И спросить с княгини, куда услала сына, какой хитростью обворожила, коль он нарушил отцовский наказ и ушел из стольного града. Однако подобный шаг был впору лишь безрассудной юности: если княгиня от наемной дружины избавилась, узрев сговор Свенальда с древлянами, если она не побоялась отомстить им, то уж Киев-то отстоит не силой, так хитростью… Поразмыслив так, старый наемник впадал в тоску, и хотелось ему прямо с берегов Русского моря уйти из пределов Руси, податься к ромеям — они примут известного на весь мир воеводу и одарят щедро, а то поклониться хазарскому каган-беку, чтоб взял на службу и послал воевать персидского царя, или напротив, уйти к храбрым персам и воевать хазар.

Было много царств на земле, которые бесконечно воевали либо защищались, и всякому послужил бы Свенальдов меч, да не уйти было старому наемнику из Киева. И держала его не клятва, данная князю русскому — иной корень связывал воеводу с этой землей: все его состояние, все золото, полученное за службу князьям Руси, хранилось за киевскими крепостными стенами, на своем дворе. Иные наемники возили за собой сокровища, куда бы ни поехали — всюду у седла переметные сумы. Однако Свенальд слишком долго служил и много воевал, не был обижен удачей и хозяевами, так что и пять подводных коней не поднимут драгоценной поклажи. Еще Рурик позволил ему поставить в Киеве свой двор и обнести высоким заплотом, и воевода всю жизнь доволен был, что нет нужды таскать за собою золото, что не достанется оно супостату, коль доведется сложить голову на ратном поле. И вот теперь впервые опечалился Свенальд: не то чтобы горевал об оставленных сокровищах, но больно уж не хотел отдать их хитрой княгине. Не желал, чтобы труд всей его жизни стал ее добычей!


Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 92 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.023 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>