У войны не женское лицо. Документальная проза

Пояснение: Книга С. Алексиевич "У войны не женское лицо..." широко известна. Приведенные отрывки - рассказы женщин о военном опыте.

Всем героиням книги пришлось не просто пережить войну, но участвовать в боевых действиях. Одни были военными, другие - вольнонаемными, партизанками. Рассказы и тех и других казалось бы об одном и том же, но все же немного о разном.

Война считается мужским занятием практически в любой культуре. Становясь военными, женщины принимают на себя мужскую роль. Одна из рассказчиц замечает, что желание мстить врагу - не мужское дело, но человеческое. Переход из одной роли к другой выражается переменой женской одежды на мужскую. В приведенных рассказах множество деталей, касающихся приспособления женского тела к мужской одежде. Но главное, женщина добровольно подчиняется системе мужских правил. Она живет и действует в пространстве, которое считается мужским. Женщина становилась родом андрогина (существом, объединяющим мужское и женское начало). Рассказчицы чувствуют, что необходимость сочетать мужскую и женскую роли - это проблема. Они решают ее как могут Например, мечтают, чтобы и в смерти их женственность и красота сохранилась. Воительница-командир саперного взвода пытается вечером в землянке вышивать. Они счастливы, если им удается воспользоваться услугами парикмахера почти что на передовой (рассказ 6). Переход к мирной жизни, который воспринимался как возврат к женской) роли, также непрост. Например, участнице войны, даже тогда, когда война закончилась, при встрече с высшим по званию так и хочется взять под козырек.

Обратим внимание на то, как в одном из рассказов повествуется о женском белье, сшитом из парашюта (рассказ 3). Женщина-рассказчица хранила это белье 40 лет. Оно - символ ее военного опыта. Когда она приносит его в музей, данный экспонат отвергают, ссылаясь на то, что экспонат не повествует о "героическом".

Отчего так происходит? Вероятно оттого, что героическая сторона войны - честная борьба, победа или смерть на поле брани числится за мужчиной. Вероятно, именно поэтому мало женщин-героев, им редко присуждают наивысшие награды. Женщине чаще достается не орден, а медаль.

На долю женщины приходится негероическое. Женские свидетельства позволяют увидеть, сколь огромна была в годы войны роль "негероических" родов деятельности, которые все мы так легко обозначаем как "женское дело". Речь идет не только о том, что происходило в тылу, где на женщину легла вся тяжесть поддержания жизни страны.

Общество только теперь, да и то с трудом, приписывает качества героизма выполнению "обычных женских работ" под огнем противника. Мужчины сражаются на передовой. Женщины выхаживает раненых. Они пекут хлеб, готовят еду, стирают солдатское белье, ведут борьбу с насекомыми, доставляя письма на передовую (рассказ 5). Их ранят и убивают. Они кормят раненых героев и защитников Отечества, сами тяжко страдая от голода. В военных госпиталях выражение "кровное родство" стало буквальным. Падающие от усталости и голода женщины отдавали раненым героям свою кровь, сами себя героями не считая (рассказ 4).

Следует обратить внимание на то, что рассказчицы снижают "степень героичности" собственного образа. Например, признаются, что не смотря на пройденный военный путь, на героизм, подтвержденный полученными орденами, они по-прежнему боятся мышей или темноты, "как это свойственно женщинам" (рассказ 1).

Благодаря гендерному маркированию практик именно женщины рассказывают нам о той стороне войны, которую крайне редко затрагивают рассказчики-мужчины. Предлагаем читательницам внимательно прочесть приводимый С.Алексиевич женский рассказ о рукопашном бое и сравнить его с тем, как рукопашный бой описывается, допустим, в военных мемуарах, авторы которых, как правило, мужчины (рассказ 4).

В результате пройденного пути женщины меняются не только внутренне, но и внешне, они не могут быть прежними (недаром одну из них не узнает родная мать). Возврат к женской роли крайне тяжел и протекает подобно болезни.

Одни желают забыть свой опыт, другие жаждут рассказать о нем людям. Часто оказывается уже поздно, ибо жизнь кончается. Читая записанное С.Алексиевич, обратим внимание на следующее. Та сторона истории войны, о которой они повествуют, неизвестна, не потому, что ее замалчивают как то специально, а потому, что образ героического ассоциируется в культуре с мужчиной и мужским миром. Одна из рассказчиц замечает, что фронтовые операторы чаще снимали потоки техники, нежели женщину на войне. Они, как правило, уделяли внимание женщине, только если она сидела за штурвалом самолета или стреляла из зенитки.

Рассказ 1

"А что вам еще расскажу... Ну, демобилизовали меня, приехала я в Москву. А от Москвы к нам еще ехать и несколько километров пешком идти. Это сейчас там метро, а тогда были вишневые сады, глубокие овраги. Один овраг очень большой, мне через него надо перейти. А уж: стемнело, пока я приехала, добралась. Конечно, я через этот овраг боялась идти. Стою и не знаю, что делать: то ли мне возвращаться и ждать дня, то ли набраться храбрости и пойти. Сейчас подумать, так смешно - фронт прошла, чего только не повидала: и смертей, и разного,-а тут овраг перейти страшно. Оказывается, война ничего в нас не изменила. В вагоне, когда ехали, когда возвращались уже из Германии домой, мышь у кого-то из рюкзака выскочила, так все наши девчонки как повскакивают, те, что были на верхних полках, кубарем оттуда, пищат. А ехал с нами капитан, тот удивлялся: "У каждой орден, а мышей боитесь".

"Вернулась, и все надо было начинать сначала. В туфлях училась ходить, на фронте же три года в сапогах. Мы привыкли к ремням, подтянутые, казалось, что теперь одежда на нас мешком висит, неловко как-то себя чувствуешь. Мы юбок не признавали, все в брюках, вечером их постираешь, под себя положишь, ляжешь, считай, выутюженные. Правда, не совсем сухие. Выйдешь на мороз, коркой покроются. А тут идешь в гражданском платье, в туфлях, встретишь офицера, невольно рука тянется, чтобы честь отдать. Привыкли: паек, на всем государственном, и приходишь в хлебный магазин, берешь хлеб, сколько тебе нужно, и забываешь расплатиться. Продавщица, она уже тебя знает, понимает, в чем дело, и стесняется напомнить, а ты не заплатила, взяла и пошла. Потом тебе уже совестно, на другой день идешь, извиняешься, берешь что-то другое и расплачиваешься за все сразу. Продавцы не обижались на нас, они уже знали..."

Рассказ 2 (К.Я.Осадчева)

"A вот только пара страничек из большого, на целую ученическую тетрадку, письма, которое пришло из города Саки от Ксении Сергеевны Осадчевой

"...Девятого июня сорок первого года мне исполнилось восемнадцать лет, а меньше чем через две недели началась эта проклятая война. Со школьной скамьи мы пошли на строительство железной дороги Гагра - Сухуми. Я запомнила, какой мы ели хлеб. Он был словно ежик. В остюки и полову добавляли муки, чтобы слиплось, и, как пчелиные соты, наполняли водой. Полежит этот хлеб на столе, и возле него лужица водицы, мы слизывали ее языком.

В сорок втором году добровольно пошла в эвакосортировочный госпиталь три тысячи двести первый. Это был очень большой фронтовой госпиталь, который входил в состав Закавказского и Северо-Кавказского фронтов и отдельной Приморской армии. Бои шли очень жестокие, раненых было много. Меня поставили на раздачу питания - эта должность круглосуточная, уже утро и надо подавать завтрак, а мы еще раздаем ужин. Через несколько месяцев ранило в левую ногу - скакала на правой, но работала. Потом еще дали должность сестры-хозяйки, это тоже надо быть на месте круглосуточно.

Тридцатого мая сорок третьего года ровно в час дня был массированный налет на Краснодар. Я выскочила из здания посмотреть, как успели отправить раненых с железнодорожного вокзала. Две бомбы угодили в сарай, где хранились боеприпасы. На моих глазах ящики взлетали выше шестиэтажного здания и рвались. Меня ураганной волной отбросило к кирпичной стенке. Потеряла сознание...

Когда пришла в себя, было шесть часов вечера. Пошевелила головой, руками - вроде двигаются, еле-еле продрала левый глаз и пошла в отделение, вся в крови. В коридоре встретила меня старшая сестра, она не узнала меня, спросила: "Кто вы? Откуда?" Подошла ближе, узнала и говорит: "Где тебя так долго носило, Ксеня? Раненые голодные, а тебя нет".

Завязали голову, левую руку выше локтя, и я пошла получать ужин. В глазах темнело, пот лился градом. Стала раздавать ужин, упала. Привели в сознание, и только слышится: "Скорей!.. Быстрей!.." Я еще давала тяжелораненым кровь.

Двадцать месяцев никто не подменял, ни сменял меня. Левая нога, опухшая до колена, забинтована, руку прооперировали, тоже перебинтована, голова забинтована. В школьные годы я сдавала нормы на БГТО и ГТО, но нет еще спортсмена в мире, который бы в таком состоянии проскакал двадцать месяцев круглосуточно. Я проскакала и перенесла все.

...Все у нас сейчас восстановлено, все утопает в цветах, а я изнываю от болей, у меня и сейчас не женское лицо. Я не могу улыбаться, я ежедневно в стоне. За войну я так изменилась, что когда приехала домой, мама меня не узнала. Мне показали, где она жила, я подошла к двери, постучала. Ответили:

- Да-да...

Я вошла, поздоровалась и говорю:

- Пустите переночевать.

Мама растапливала печь, а два моих младших братика сидели на полу на куче соломы, голые, нечего было надеть. Мама меня не узнала и отвечает:

- Пройдите дальше.

Я еще прошусь: да как-нибудь. Мама говорит:

- Вы видите, гражданочка, как мы живем? У нас и так сколько солдаты спали. Пока не стемнело, пройдите дальше.

Подхожу ближе к маме, она опять:

- Гражданочка, пройдите дальше, пока не стемнело.

Я; наклоняюсь, обнимаю ее и произношу:

-•- Мама-мамочка!

Тогда они все на меня как набросятся, как заревут...,

Я прошла очень тяжелый путь. На сегодняшний день нет еще книг и фильмов, чтобы сравнить с тем, что я пережила".

Рассказ 3 (В.С.Романова)

Повторов нет, у каждой начиналось по-своему: свой первый бой, свой первый раненый, свой первый убитый... И хочется оставить все, как Вере Сергеевне Романовской хочется сохранить в музее любую мелочь из партизанского быта: деревянную кружку, коптилку из гильзы, женское белье, сшитое из парашютов. "Недавно одна партизанка,-рассказывала она,-принесла: в музей блузку из парашюта, бюстгальтер из парашюта, какие мы шили в отрядах. Она хранила все это сорок лет, а когда тяжело заболела, испугалась, что вдруг умрет, принесла к нам в музей. А в музее посмеялись: зачем, кому это нужно? Что тут героического?.."

Я смотрю на стопку писем и гору магнитофонных кассет на моем столе. Они свидетели, что у героического тысяча лиц."

Дата добавления: 2015-11-04