Джудит Крэнц Любовники 14 страница

Что может заставить женщину так долго сопротивляться соблазну? Бен был недоволен собой. Он спланировал это путешествие тщательнее, чем любую из своих сделок. Несколько месяцев успешно работал с Джиджи рука об руку, пытаясь заставить ее забыть о совершенной им ошибке – поспешном поцелуе, от которого Джиджи содрогнулась всем телом, уязвив его гордость.

Весть о том, что ее обманом увезли в Венецию, Джиджи восприняла весьма спокойно. Но разве есть на свете женщина, способная не ответить на вызов, который бросает ее чарам кажущаяся невозмутимость спутника?

Если бы Джиджи была изощренной кокеткой, Бен восхитился бы совершенством, с которым она вела интригу. Но он готов был держать пари, что Джиджи нисколько не лицемерит. Такой опытный мужчина, как он, тут же разоблачил бы любую попытку притворства. Ее чувства были искренними и тут же выходили наружу. Но разве женщина может не сознавать или не ощущать того, какие чувства она вызывает у мужчины? Разве она может не стремиться нарушить его покой, вывести из равновесия, пробить броню? «Не ждет ли она, чтобы я сделал первый шаг? – гадал он. – Ни одна из расставленных мной ловушек не сработала. Джиджи просто не замечает их, жадно впитывая в себя удовольствия, припасенные мной на этот день. Наживка оказалась такой заманчивой, что рыбка не видит ничего другого…»

И тут после нескольких дней благословенного молчания внезапно заработал телекс.

– Только этого мне и не хватало! – раздраженно воскликнул Бен и с такой силой выдернул из машины листок бумаги, что тот порвался.

«А разве ты хотела чего-то другого? – спрашивала себя Джиджи, хрустя вторым гренком. – Ты хотела свободы и получила ее с избытком; ненавидела зависимость, а тут никто не предъявляет на тебя никаких прав; не желала, чтобы тебя ревновали, и получила в спутники кавалера, который ведет себя как Гек Финн. Так чего же тебе еще, капризная дура? Тебя привезли в Венецию, не требуя ничего взамен. Кому из женщин могло такое присниться? Но Венеция без небольшого… флирта – это не Венеция. Сама природа этого города требует романтических отношений так же, как требует прилива и отлива, не дающих застаиваться каналам…»

Джиджи сознавала, что флирт у нее в крови, но не позволяла себе флиртовать с Беном Уинтропом. Нет, ни в коем случае! Флиртовать с ним может только тот, кто ищет неприятностей на свою голову. Первое правило Бена гласило одно, а ее первое правило – другое: «Не флиртовать с Беном Уинтропом».

И все же, все же… когда во время долгой экскурсии вверх и вниз по извилистому Большому каналу пароходик слегка ударялся об одну из бесчисленных плавучих пристаней и Бен поддерживал ее, помогая сохранить равновесие, Джиджи неудержимо хотелось прислониться к нему, повернуть голову, прильнуть к его груди и замереть, а не отстраняться, едва он смягчит удар. Когда Бен пил капуччино, ей неизменно хотелось держать его за руку; когда внезапный короткий ливень загонял их под портик церкви, она боролась с желанием спрятаться под его просторной курткой. Но она внушала себе, что это не флирт, а естественное желание вступить в осязательный контакт с существом противоположного пола, которое любая женщина ощутила бы в этом прекрасном романтичном городе, где любовью пропитан сам воздух.

Единственными мужчинами, с которыми Джиджи флиртовала (и получала ответ), были официанты в ресторанах, капитан Джузеппе, гондольер Гввдо и Арриго Чиприани. Последний флирт оказался самым удачным из всех.

Вчера они с Беном внезапно соскучились по американским гамбургерам и зашли в бар «Гарри» – единственное место в Европе, где их умели готовить как следует. Там она познакомилась с владельцем, приятелем Бена, и между ними завязался чудесный, тонкий, едва уловимый флирт. Джиджи поняла это сразу, хотя вид у Арриго был весьма достойный. Когда с ленчем было покончено, Арриго подарил ей красную «бабочку» – свой фирменный знак, галстук, без которого его никто не видел. Красный галстук как нельзя лучше подходил к ее блейзеру цвета морской волны и белой блузке, заправленной в джинсы. Сегодня утром она снова нацепила эту веселую «бабочку» на небесно-голубую рубашку, поверх которой был надет купленный вчера свитер с разноцветными ромбиками.

«Слава богу, что я захватила с собой кредитные карточки», – подумала Джиджи, расправляясь с завтраком. Искушений здесь было не меньше, чем в Беверли-Хиллз, курс доллара по отношению к лире оставался высоким, а большинство бутиков торговали семь дней в неделю. Два дня назад она неосторожно остановилась у витрины «Нарди», самого знаменитого ювелирного магазина Венеции, и Бен затащил ее внутрь, заставив примерить привлекшие ее взгляд изумрудные серьги, оправленные бриллиантами.

Когда Джиджи объяснила, что не может принять такой подарок и что даже самое замечательное похищение на свете не предполагает осыпание жертвы драгоценностями, Бен ужасно расстроился. Но когда позже Джиджи позволила ему купить маленький швейцарский маникюрный набор, радость Уинтропа с лихвой компенсировала огорчение от невозможности потратить целое состояние на изумрудные серьги. Этой суммы хватило бы, чтобы целый век платить жалованье десяти штатным гондольерам. Неужели Бен действительно не знает цены деньгам?

– Проклятие! – В столовую вошел Бен и сел рядом. – Вчера вечером пришел телекс. Мне следовало разбить эту машину о стену!

– Мы должны вернуться?

– Ничего подобного. Этого не случилось бы, даже если бы кто-нибудь взорвал один из моих комплексов. Я оставил инструкции на все случаи жизни. Нет, здесь другое. Я занимаюсь торговым флотом, а тут появилась возможность приобрести сразу три грузовых судна. Но для этого нужно сегодня же съездить в Местре. Владелец сильно переоценил свои возможности и теперь вынужден срочно продать их по цене металлолома. Если я не куплю их утром, днем это сделает кто-нибудь другой.

«Нет, Бен не забыл цены денег; просто у него другое представление о них», – подумала Джиджи. Металлолом… Неужели это причина, чтобы прерывать прогулку по Венеции?

– Я оставлю вас на попечение Гвидо, а сам вернусь через пару часов, – продолжил Бен.

– А далеко до Местре?

– Получаса хватит с лихвой. Этот город расположен на материке. Я доберусь на катере до железнодорожной станции, а там меня встретит шофер с машиной. Я взгляну на суда, вернусь, и мы еще успеем выпить по коктейлю перед ленчем.

– А можно мне с вами?

– В Местре? Это мерзкий городишко. Серый, мрачный, промышленный. На него незачем тратить время.

– Я серьезно, – заупрямилась Джиджи. – Мне хочется увидеть что-нибудь серое и мрачное. Хотя бы для контраста.

– Что ж, я буду только рад. Но потом не жалуйтесь.

У ворот Джиджи и Бена встретил служащий верфи. Прежде чем пропустить их на территорию, он вручил обоим по велосипеду с номером, каске и паре защитной обуви, представлявшей собой что-то вроде сабо с металлическими ушками и резиновой подошвой, надевавшихся поверх туфель. Суда стояли в сухом доке, находившемся в полутора километрах отсюда, и для передвижения по огромной территории, где строились суда всевозможных видов, люди пользовались велосипедами.

Добравшись до сухого дока, они остановились на площадке и далеко внизу увидели три одинаковых серых судна. «Печальное зрелище, – подумала Джиджи. – Дело не в том, что они вынуты из воды, так что видна часть корпуса ниже ватерлинии. Невозможно смириться с тем, что скоро их разрежут и продадут на металлолом». Даже на взгляд непрофессионала в очертаниях их носа и кормы было что-то грациозное. Сильные, изящные обводы были приятны глазу. При мысли о судьбе, ждавшей этих красавцев, сжималось сердце.

– Где их владелец, Северини? – нетерпеливо спросил Бен. – Я хочу поскорее завершить сделку и вернуться еще до полудня.

Через несколько минут подкатили двое мужчин и спрыгнули с велосипедов. Судя по внешности, это были отец с сыном, оба хорошо одетые и мрачные.

– Прошу прощения, мистер Уинтроп, что заставил вас ждать. Меня задержал междугородний разговор. Позвольте представить вам моего сына Фабио. Он инженер.

– Рад познакомиться с вами обоими, – ответил Бен. – А это мисс Орсини, ужасно любопытная туристка.

– Должно быть, так, если ей захотелось посетить Местре, – ответил Северини-старший.

Джиджи и Фабио отошли немного в сторону, чтобы не мешать деловому разговору.

– Инженер? – спросила Джиджи. – Иными словами, вы проектируете суда?

– Да, – ответил Фабио Северини. – Эти три сухогруза были моим первым детищем.

Он перегнулся через поручни и продолжал говорить, не сводя глаз с корпусов обреченных судов:

– Я посвятил жизнь единственному делу, которое любил. Некоторые считают, что нет более высокой судьбы, чем судьба судовладельца вроде моего отца. Наша семья владела судами сотни лет. Некоторые из них были гордостью Венеции. Но я считаю, что проектировать суда не менее почетно.

– Конечно, – пробормотала Джиджи, не зная, что ответить.

– Я спроектировал новый сухогруз и провел десять месяцев, наблюдая за людьми, которые пластина за пластиной сваривали эти корпуса в доке, следя за тем, как поднимаются их палубы, и что из этого получилось? Три плавучие коробки. Три коробки чудесной формы, достойные того, чтобы ходить по морю, которые не только не будут плавать, но скоро превратятся в груду металла. Мы молим господа, чтобы на них нашелся покупатель. Если этого не случится, нашему семейному бизнесу придет конец.

– Коробки? Не понимаю. Они что, пустые внутри? – Ответ Джиджи не интересовал. Просто она не могла вынести молчания этого невероятно грустного молодого человека.

– Да, интерьеры всегда оформляют последними. Эти суда почти закончены. Тем не менее они бесполезны. День рождения корабля празднуют дважды. Один раз – когда сваривают две первые плиты, а второй – когда строители передают судно владельцу. Второго дня рождения у них не будет… Пойдемте, отец машет нам.

Когда Джиджи и Фабио присоединились к мужчинам, те пожимали друг другу руки. Похоже, сделка была заключена. Севе-рини-старший посмотрел на Джиджи и улыбнулся ей. В этой улыбке чувствовались облегчение и печаль одновременно.

– До свиданья, мистер Северини и мистер Северини, – сказал Бен. – Нам пора возвращаться.

Джиджи, старательно объезжавшая многочисленные ямы и кабели, рискнула обернуться и увидела, что отец и сын перегнулись через перила и молча смотрят на три сухогруза. Отец обнимал сына за плечи. «Бен был прав, – подумала она. – Мне не стоило приезжать сюда».

К вечеру Джиджи с Беном вернулись из Местре, и их встретил такой фантастический, даже по венецианским меркам, закат, что Бен велел Гвидо вывести гондолу на удобное место посреди лагуны и по возможности дольше держать лодку на одном месте.

– Это его коронный номер, – с улыбкой пояснил он. – От более крупных катеров расходятся волны, в движении уклоняться от них сравнительно легко, зато на одном месте это требует большого искусства: ведь гондолу на якорь не поставишь. А вечером, как видишь, движение здесь весьма оживленное. Если бы в гондоле были ремни безопасности, мы могли бы вписать новую скандальную страницу в венецианскую историю.

– Про себя он, наверное, называет нас «сумасшедшими американцами»?

– Про себя? Подозреваю, что гораздо хуже и намного выразительнее. Держись!

В этот момент о борт гондолы ударилась волна от рейсового катера, курсирующего между Венецией и Лидо, и Джиджи с Беном кинуло в сторону.

– Ох, Бен, – вздохнула Джиджи, – я понимаю, что тебя не проймешь какими-то там аналогиями с прошлыми временами, но скажи, ведь лучше было бы, если бы и сейчас в Венеции не было моторных лодок! Одни только гондолы! Ну, хоть на один день? – В ее голосе слышалось столько мечтательной тоски, столько несбыточного желания, что Бен Уинтроп разом ухватился за представившуюся ему возможность, которой давно уже ждал; ему показалось, что сейчас Джиджи готова, пусть неосознанно, ответить ему.

– Я бы лучше перенесся в другой день, – отозвался он. – А точнее – вечер и конкретный его миг.

– Какой же? – рассеянно спросила Джиджи. Она смотрела на бледно-лиловые, с легкими розовыми и золотистыми бликами облака и мысленно пыталась дать определение цвету этого фантастического заката, если он вообще имеет название.

Осторожно взяв за подбородок, Бен повернул ее лицом к себе.

– Тот вечер, когда я впервые тебя поцеловал, – ответил он и, наклонившись, одарил Джиджи ласковым поцелуем. – Тот вечер, когда я поторопился тебя поцеловать, – повторил Бен и снова запечатлел на ее устах поцелуй, еще нежнее прежнего. – Тот вечер, когда я тебя огорчил, – добавил он и поцеловал ее в третий раз – так легко, что губы его лишь коснулись ее рта. – Вкус твоих губ – как эти облака, – сказал он, мысленно удивляясь нахлынувшим на него чувствам и словам. – С того самого вечера я все пытался вспомнить, какие у тебя губы на вкус, и вот теперь знаю – как прекрасный апрельский закат.

– В Венеции? – неуверенно пробормотала Джиджи, боясь, что любые слова могут сейчас показаться кокетством.

– В любом месте земного шара. А ты не хочешь меня поцеловать?

Джиджи собралась наградить его таким же нежным поцелуем, но тут в борт гондолы ударилась волна и она качнулась вперед всем телом. Бен подхватил ее, а она ткнулась носом ему в мочку уха. Они услышали извинения и проклятия Гвидо.

Джиджи расхохоталась. Слегка отстранившись, но оставаясь в объятиях Бена, она прошептала:

– У меня были самые лучшие намерения, но гондола оказалась слишком… шаткая. – Опять кокетство, подумалось ей.

– Гвидо, домой и побыстрее! – прокричал Бен.

Наверное, ни одна гондола в мире еще не совершала столь стремительного и столь бесконечно долгого пути. Гвидо действовал веслом со всем проворством, на какое был способен. Бен не выпускал Джиджи из крепких объятий, зарывшись лицом ей в волосы. Она пребывала в полном смятении и едва ли смогла бы облечь свои мысли и эмоции в слова; она вся обратилась в чуткий инструмент, трепетно ожидающий, когда к нему прикоснутся руки маэстро. Под недоумевающим взором Гвидо они чинно прошествовали в палаццо. В холле Джиджи остановилась и повернулась к Бену. Она заглянула ему в глаза – они светились нежностью и желанием.

– Что-то не так? – спросил Бен, и голос выдал его напряжение, – Я… я не знаю, – ответила Джиджи, отчаянно жалея, что женщины разучились падать в обмороки, что избавило бы ее от необходимости отвечать на вопрос.

– Джиджи, если я тебе не нравлюсь… я отдаю себе отчет…

– Придется тебе рискнуть, – пробормотала Джиджи, не в силах отвести глаз от его лица. – Я ничего не могу тебе обещать…

– Ты уже нарушил свой собственный принцип, – тихо сказала она, задержавшись на пороге спальни Бена. – Правило первое – в один день только…

– В моих правилах ничего не говорится о поцелуях, – возразил Бен, – ни намека на это. – Бен подвел ее к среднему окну и развернул Джиджи спиной к Гранд-каналу, а сам отступил на полшага назад. – Я мечтал поцеловать тебя вот здесь, да еще не закрывая глаз, чтобы получить двойное удовольствие – от тебя и красивого вида одновременно.

– Промашка вышла, – насмешливо отозвалась Джиджи. – Нельзя одновременно услаждать осязание и зрение – если ты, конечно, целуешься не со статуей… – Она придвинулась к нему, поднялась на цыпочки и осыпала его губы мимолетными легкими поцелуями. – Выбирай что-то одно! – приказала она, и он, не открывая век, с жадностью приник к ее губам, которые стали похожи на нечто, сотканное из неведомого доселе материала – как розы, объятые пламенем.

– О Бен… – выдохнула она. – Мне не следовало тебя так дразнить.

– Это точно, – согласился он дрожащим от нетерпения голосом и потянул ее к кровати. – Это слишком много и все равно мало… Давай не будем сейчас флиртовать. Еще успеется. Потом…

– Потом? – изумилась Джиджи. – Когда потом?

– Опять ты за свое, – пробурчал он и принялся стягивать с нее одежду. – Господи, какая ты красивая… потрясающе… гораздо красивее, чем я себе представлял…

– Ты себе представлял? – с упреком переспросила она. – Так вот чем ты занимался – представлял себе меня в голом виде?

– А ты как думаешь? С того момента, как мы прилетели, я ничего вокруг не замечал – я мог бы с таким же успехом находиться не в Венеции, а где угодно. Джиджи… – Его губы отыскали ее грудь и приникли к ней – с той же настойчивостью, с какой до этого прижимались к губам, а через несколько мгновений он осыпал поцелуями все ее тело, вызывая в ней такое же сильное ответное желание. Оба были настолько поглощены нахлынувшими на них чувствами, что, казалось, не заметили бы и урагана; от вожделения они будто парили в воздухе, готовые вот-вот выпорхнуть в готическое окно, подхваченные порывом ветра; желание близости было настолько сильным, что они до боли прижимались друг к другу, и все же это было еще только первое знакомство, и каждое новое па этого древнейшего танца мужчины и женщины заставляло их трепетать.

Прошел час, солнце уже давно село, когда Джиджи наконец заговорила:

– Ну вот, теперь ты знаешь, что значит заниматься со мной любовью… Не жалеешь, что рискнул?

– Я пока не уверен, что достаточно распробовал, чтобы делать выводы, – задумчиво отозвался Бен Уинтроп. – Придется рискнуть еще разок… чтобы уж знать наверняка.

– Может, начнем опять с гондолы? Как в тот раз?

– Как скажешь… – И он поцеловал ее с той же нежностью, которая так поразила ее в лодке. – Мы можем сделать вид, что мы в гондоле. – «Да, рыбка клюнула, – подумал Бен. – И сама поймала рыбака».

– Зачем делать вид? – Джиджи задохнулась от восторга, когда он снова проник в нее. – Бен, ведь это все происходит по правде, да?

Несколько часов спустя они сидели в полукруглой кабинке ресторана самого элегантного отеля в Италии – «Киприани» – и заказывали ужин. Ресторанчик «Киприани» обладает очарованием, какого вы не найдете ни в одном другом гостиничном ресторане мира; вокруг вас простирается водная гладь и свод небес, а классический вид собора и башни Сен-Джорджо Маджоре кажется особенно торжественным на фоне уходящей вдаль лагуны.

– Здесь чувствуешь себя, как на корабле, – промолвила Джиджи, нарушая молчание, счастливыми пленниками которого они были, – то молчание, которое наступает, когда людям слишком многое хочется друг другу сказать и они не знают, с чего начать.

– Угу, – согласился Бен, не сводя с нее глаз и не поворачивая головы к застекленной стене, от которой их отделяли несколько столиков.

– Да нет же, ты только посмотри, ведь я правду говорю!

– Я знаю, это одно из моих любимых мест, – кивнул он, внимательно разглядывая Джиджи. Неужели это произошло? Неужели он влюблен? «Никогда прежде такого со мной не бывало», – подумал он, охваченный в равной степени восторгом и тревогой. Обычно скупой на проявления чувств, он чувствовал себя не в своей тарелке.

Бен порылся в кармане пиджака и извлек оттуда черную бархатную коробочку.

– Забыл, – сказал он и открыл крышку. В коробочке лежали изумрудные серьги с бриллиантами. – Я не мог удержаться. Раз уж ты не желаешь принять их в подарок, то хотя бы надень их для меня сегодня, хорошо?

– Это будет зависеть от некоторых обстоятельств, – задумчиво протянула Джиджи, но не взяла сережек из его рук, даже не взглянула на них, а только обвела взглядом зал, словно ища ответа на какой-то вопрос. «От чего же это будет зависеть?» – рассеянно подумала она, нарочно растягивая время. С той минуты, как Бен поцеловал ее в гондоле, она больше не могла полагаться на рассудок. Куда девалась та Джиджи, которая еще сегодня утром столь мудро рассуждала: флиртовать ли ей с Беном Уинтропом или нет? Как случилось, что она позволила поставить себя именно в ту ситуацию, которой стремилась избежать во что бы то ни стало? Ведь у нее был выбор – до самой последней минуты, пока она не вошла к нему в комнату! А может, это любовь? С Заком ей ни разу не приходилось задавать себе этот вопрос – это была любовь с первого взгляда. Ничего подобного не происходило у нее с Дэви. А сейчас, с Беном, она знала только, что ничего не может понять.

– От каких обстоятельств? – Бен выжидающе смотрел на нее.

Джиджи не опустила глаза, не отвела взгляд.

– Я надену серьги до конца этого вечера и то при условии, что ты без звука заберешь их назад.

– Какая же ты формалистка!

– Форма только отражает содержание.

– По-моему, ты хотела сказать: форма соответствует назначению, но это в данном случае не подходит.

– Я соглашусь надеть сегодня эти серьги, но только на несколько часов. Понятно?

– Абсолютно.

Бен протянул к ней открытую ладонь. Джиджи намеренно неторопливо сняла свои сережки, убрала их в сумочку, затем так же медленно вдела в уши тяжелые изумруды.

– О если звезды… – начал Бен и умолк, не в силах закончить цитату. – Не хочешь посмотреться в зеркало?

– Я помню, как они смотрелись на мне, когда я их примеряла в магазине, – возразила Джиджи, придвигаясь ближе к нему. – Я и без зеркала чувствую себя достаточно уверенно. А ты хочешь услышать, какая у меня родилась идея?

– Я весь обратился в слух.

– По дороге из Местре мне пришла в голову одна идея. Те три грузовые посудины, что ты сегодня приобрел, заслуживают большего, чем быть проданными как металлолом. Это очень красивые суда, с потрясающе элегантными линиями корпуса. Из них можно сделать туристские лайнеры совершенно нового типа.

– Что? Да кому это интересно – туристские лайнеры! – прервал ее Бен, пораженный и почти оскорбленный тем, что она говорит о каких-то судах в самый неподходящий момент.

– Тебе, Бен Уинтроп!

– Дорогая, у меня есть интерес к грузовым перевозкам, но никак не к туристскому бизнесу. Это две разные вещи. И вообще – зачем мы об этом говорим?

– Ты пока этим не интересуешься, – возразила она, – а надо бы! Представь себе пассажирский лайнер, атмосфера которого напоминала бы этот ресторанчик: элегантный, но не слишком большой, эксклюзивный, дико дорогой и весь – воплощенное совершенство, вплоть до последней мелочи. Лайнер, на борту которого ты чувствовал бы себя, как в этом ресторане. Вот во что можно превратить те три корабля, что мы сегодня смотрели. Пусть на них будут каюты только класса люкс. Супердорогой люкс для ограниченного числа туристов, со сногсшибательной обстановкой и по баснословной цене.

– Откуда ты знаешь, – спросил Бен, внезапно переключаясь на деловую волну и воспринимая слова Джиджи совсем по-иному, – что на такие лайнеры может быть какой-то спрос?

– От Коллинзов – владельцев «Индиго Сиз». Они обожают круизы, совершают их всей семьей по два раза в год. И тем не менее не перестают сетовать, что каюты первого класса недостаточно просторны и на больших судах всегда полно пассажиров третьего класса. Платят за круиз все по-разному, а фактически совершают тот же маршрут и на борту пользуются одними и теми же удобствами.

– Но владельцы лайнеров вынуждены делить пассажиров на три класса, иначе не будет прибыли, – возразил Бен.

– Да нет, по-моему, проблема в том, что они используют такие гигантские суда, что для того, чтобы покрыть все расходы на эксплуатацию, им приходится набивать туда слишком много туристов, – покачала головой Джиджи. – Я понимаю, Бен, что это недемократично, и не стану спорить на эту тему, я только хочу сказать, что сейчас – пожалуй, больше, чем когда-либо, – люди с большими деньгами, отправляясь в безумно дорогой круиз, хотят общаться там с ровней. В точности как в этом зале, где все окидывают друг друга придирчивым взглядом, дабы убедиться, что здесь только люди их круга.

– Предположим, ты права, – продолжал Бен. – Но ведь грузовой корабль – еще далеко не лайнер.

– Строго говоря, грузовыми эти корабли тоже назвать нельзя. Фабио Северини сказал мне, что это всего лишь «плавучие коробки», – не унималась Джиджи. – Из них легко можно сделать пассажирский лайнер. Он сказал мне, что если у вас есть корпус и машина, то на начинку уйдет в два раза меньше времени и денег.

– Ты уверена? – По мере того как Бен начинал переваривать ее информацию, голос его становился все более деловым.

– Абсолютно. В Триесте специально для этих судов изготовлены моторы. Если бы ты купил эти двигатели, Бен, тем более что корпуса ты уже приобрел, тогда ты смог бы превратить их в три настоящие жемчужины! Найми лучших корабельных дизайнеров! Всего один шаг – и ты владелец собственной туристической компании! Почему нет? Ну чем не блестящая идея! – Джиджи по-настоящему загорелась, и фантазия ее заработала на полную мощность.

– Ну-ну, дорогая, уймись. Владеть кораблями еще не значит иметь собственный туристический бизнес, – попытался охладить Бен ее пыл.

– А владеть участком земли еще не значит иметь крупный торговый центр!

– Зато я знаю, как это делается.

– И ты не хочешь попробовать что-то новое, Бен? – сделала она еще одну попытку, желая раззадорить его.

Ответа не последовало. Бен даже не слышал вопроса. Он обладал редким даром безошибочно угадывать подходящий момент и случай для реализации любой новой идеи, а это всегда залог успеха. Именно на такую идею сейчас набрела Джиджи, и про себя он уже это оценил.

Несмотря на совершенно отсутствующий вид, Бен Уинтроп уже перебирал в голове имена экспертов, которые подскажут ему, каких специалистов переманить из существующих турфирм; он просчитывал в уме всю выгоду, которую таила в себе предстоящая сделка; он мысленно брал на заметку новые для него аспекты бизнеса, связанные с морским туризмом, которые ему предстояло в срочном порядке освоить. Он знал, что в 1984 году богатые люди готовы сорить деньгами, а туристический бизнес еще не откликнулся в полной мере на это беззастенчивое расточительство.

– Бен! Ты меня совсем не слушаешь! – укоризненно воскликнула Джиджи. – Подумай, ведь как звучит – «Уинтроп-Лайн»!

– А первое судно ты назовешь «Эсмеральда Уинтропа»? Эсмеральда как раз значит «изумруд», – почти машинально отозвался он.

– Ну, это, пожалуй, несколько банально… Хотя стоит подумать. А тебе нравится? – Джиджи решила, что если заставить его придумать названия кораблям, то, может, он более серьезно отнесется и к самой идее организации такого бизнеса.

– Мне очень нравится, – ответил он. – Название легко запоминается, и оно будет напоминать мне о том, как ты сегодня выглядела. Когда ты будешь проводить официальную церемонию наречения корабля, то, может быть, опять согласишься надеть эти серьги.

– То есть… ты хочешь сказать, что согласен? Да! По глазам вижу! Ты меня не обманываешь?

– Конечно, нет. Я никогда не позволяю себе шутить на темы бизнеса. Джиджи, твоя идея грандиозна, только давай не будем вдаваться в подробности расходов на рекламу, пока я не разберусь в тонкостях морского туризма, который пока что для меня сплошная загадка.

Джиджи раскрыла рот. Она и не думала, что сможет получить новый контракт, ей это в голову не приходило. С другой стороны, это было бы справедливо. Идея-то принадлежит ей!

– Есть только одна проблема, – вздохнул Бен. – Ну что бы тебе не озариться своей идеей несколькими днями позже? А теперь придется завтра же отправляться домой – мне не терпится заняться этим делом.

– Мне все равно пора возвращаться, – горестно протянула Джиджи. – Мне не хотелось в этом признаваться – даже себе, но я не могу бесконечно торчать в Нью-Йорке. Во всяком случае, у меня нет тому разумных обоснований. Пока мы тут сидим, Арчи, должно быть, уже бьется в истерике.

– Если вылетим завтра, то еще наверстаем шесть часов разницы с Нью-Йорком. Выходные дни вы с Джеком Тейлором можете поработать над «Волшебным чердаком», а в воскресенье я отправлю тебя в Лос-Анджелес, так что у тебя хватит времени и выспаться, чтобы в понедельник прийти на работу в лучшем виде. Я сегодня же отправлю телекс секретарше, она все устроит.

– Бен, я прямо не знаю, смеяться или плакать. Я страшно взволнована идеей «Эсмеральды Уинтропа», и в то же время мне жаль покидать Венецию.

– Дорогая моя, ты разве не понимаешь, что мы сюда еще вернемся – и не один раз? Тебе не придется прощаться с Венецией навеки!

– От Джиджи что-нибудь слышно? – спросила Саша.

Они с Билли сидели в детской у двойняшек, где происходила первая совместная игра их малышей. Судя по всему, девятимесячным сыновьям Билли Хэлу и Максу очень понравилась малышка Нелли, которая была старше их всего на пару недель. И хотя мальчишек было двое, да к тому же каждый из них весил по меньшей мере на пять фунтов больше ее, было очевидно, что верховодит в манеже именно она – по святому праву женщины.

– Я позвонила в Нью-Йорк, телефонистка отеля сказала мне, что ее нет в номере, – отозвалась Билли, – а потом мне позвонила секретарша Бена Уинтропа и сообщила, что Джиджи будет мне дозваниваться на следующее утро в восемь часов.

– А сама она не звонила?

– Нет, она позвонила, но у нее практически не было времени говорить. – В голосе Билли слышалась досада. – Я-то думала, она будет без умолку трещать о своих успехах и достижениях, но она только сказала, что все это слишком сложно, чтобы обсуждать по телефону, и пообещала подробно рассказать обо всем по возвращении. Как будто мы никогда не обсуждали с ней по телефону никаких сложных проблем! У меня создалось впечатление, что ей не терпится закруглиться.

– У нас с ней был аналогичный разговор. Бессодержательный и скомканный. Либо она становится трудоголиком, либо прекрасно развлекается в Нью-Йорке и не хочет тратить драгоценное время на разговоры.

Дата добавления: 2015-11-04