Часть четвертая 26 страница. В том же году Кей адамс‑корлеоне родила второго ребенка

В том же году Кей Адамс‑Корлеоне родила второго ребенка. Роды прошли легко, и по возвращении на аллею она была принята, как королева. Конни Корлеоне подарила новорожденному очень дорогую и красивую кофточку ручной вязки.

— Это Карло разыскал ее, — сказала она Кей. — Он рыскал по всем магазинам Нью‑Йорка.

Кей благодарно улыбнулась и сразу поняла, что должна передать слова Конни Майклу. Она становилась сицилийкой.

В этом же году от кровоизлияния в мозг умер Нино Валенти. Сообщение о его смерти было помещено на первых полосах газет, так как за две недели до этого на экраны вышел фильм с Нино Валенти в главной роли, и он принес ему колоссальный успех и известность. Газеты отметили, что организацией похорон занимается Джонни Фонтена, что похороны будут скромными и в них примут участие лишь близкие родственники и друзья. Один из репортажей даже утверждал, что Джонни Фонтена обвиняет себя в смерти друга, говоря, что должен был заставить Нино лечь в больницу, но автор статьи считал это самообвинение естественной реакцией свидетеля трагедии. Джонни Фонтена превратил своего друга детства в кинозвезду, а что еще можно требовать от друга?

За исключением Фредо ни один из членов семейства Корлеоне не участвовал в похоронах в Калифорнии. Здесь были Люси и Джул Сегал. Дон хотел лично приехать на похороны, но с ним случился легкий припадок, который приковал его на месяц к постели. Вместо себя он послал огромный букет цветов. В качестве официального представителя семейства на Запад был отправлен Альберт Нери.

Через два дня после похорон Нино в доме своей любовницы‑кинозвезды в Голливуде был застрелен Му Грин; Альберт Нери вернулся в Нью‑Йорк только спустя месяц. Он побывал на Карибских островах и вернулся загорелый, почти черный. Майкл встретил его с улыбкой и сообщил, что с этого момента Нери будет получать дополнительную зарплату в виде части доходов от игорных домов Ист‑Сайда. Нери был доволен, доволен тем, что живет в мире, воздающим по заслугам человеку, выполняющему свой долг.

Майкл Корлеоне принял все необходимые меры предосторожности. В его планировании и мерах безопасности не было просчетов. Он был терпелив и собирался посвятить подготовке целый год. Но судьба распорядилась иначе.

Одним ясным воскресным утром, когда женщины были еще в церкви, дон Вито Корлеоне натянул на себя серые холщовые брюки, вылинявшую синюю рубашку и сморщенную фетровую шляпу, украшенную шелковой ленточкой. Дон сильно располнел в последнее время, и его часто можно было видеть на томатных грядках, где он работал, по его же словам, ради здоровья. Он никого не пытался этим обмануть.

Он любил копаться в своем огороде, любил смотреть на него по утрам. Это возвращало его к детству в Сицилии, которое он мог теперь вспоминать, не думая о смерти отца. Маленькими белыми цветками зацвел горох; прочные зеленые стебли чеснока служили живой изгородью. На краю огорода стояла ржавая бочка, наполненная коровьим пометом — лучшим удобрением для огорода. В этой части огорода находились изготовленные самим доном деревянные четырехугольники, перевязанные белыми нитками. По этим четырехугольникам ползли стебли томатов.

Дон торопился полить свой огород. Это должно быть сделано до того, как солнце наберет силы и превратит воду в огонь, способный сжечь листья салата, словно бумагу.

Проходя между грядками, дон искал муравьев. Муравьи — верный признак того, что в растениях завелись паразиты, и требуется дезинфекция.

Он полил огород вовремя. Солнце поднималось, грело все сильнее, и дон подумал: «Осторожней, осторожней». Но надо было поднять несколько растений и привязать их к колышкам, и он снова нагнулся. Он покончит с этим рядом и сразу пойдет домой.

Вдруг он почувствовал, что солнце опустилось где‑то рядом с его головой. Воздух замелькал множеством золотых точек. По грядкам к пригнувшемуся к земле дону бежал старший сын Майкла. Мальчик казался закутанным в ослепляюще желтый плащ. Но дона не проведешь, он многое повидал на своем веку. За желтым плащом скрывается смерть, готовая броситься на дона в любую минуту, и он движением руки отогнал от себя мальчика. Он сделал это вовремя. Словно кувалдой его ударило по груди, и он почувствовал недостаток воздуха. Дон упал на землю.

Мальчик побежал звать на помощь отца. Майкл Корлеоне и еще несколько мужчин, которые стояли возле ворот аллеи, побежали к огороду и застали дона, лежащим на грядке. Они подняли дона и отнесли его в тень. Майкл стал на колени рядом с отцом и взял его за руку, а остальные мужчины бросились к телефону вызывать скорую помощь. Невероятным усилием дон заставил себя открыть глаза и еще раз взглянуть на сына. Сердечный удар сделал его обычно багрово‑красное лицо почти синим. Это был смертельный удар. Дон попытался втянуть в себя огородный воздух, но желтый плащ снова застлал его глаза, и он прошептал: «Жизнь так прекрасна».

Женских слез ему не пришлось увидеть, так как умер он еще до возвращения женщин из церкви, до приезда скорой помощи и врача. Он умер, окруженный мужчинами и держась за руку сына, которого любил больше всех.

Похороны были королевскими. Пять семейств послали своих донов и капорегимес. Вечерние газеты отвели много места Джонни Фонтена, который, ослушавшись совета Майкла, приехал на похороны. Фонтена сказал журналистам, что Вито Корлеоне был его крестным и самым любимым в мире человеком, и он считает за честь отдать этому человеку последний долг.

Панихида была выдержана в духе старых обычаев. Америго Бонасера в жизни так не старался. Он погасил все долги, заботливо подготовив своего старого друга, крестного отца, к переходу в лучший мир. Все замечали, что даже смерть не способна лишить благородства лицо дона, и это наполняло сердце Америго Бонасера гордостью. Одному ему было известно, как беспощадно расправилась смерть с лицом дона.

Пришли все друзья и старые оруженосцы: Назорине с женой и детьми, прилетела из Лас‑Вегаса Люси Манчини вместе с Фредо, Том Хаген с женой и детьми, доны из Сан‑Франциско и Лос‑Анжелеса, Бостона и Кливленда. Рокко Лампоне и Альберт Нери несли гроб вместе с Клеменца и Тессио и, разумеется, сыновьями дона. Аллея и все дома были покрыты венками.

За воротами аллеи стояли толпы журналистов и фоторепортеров, среди которых затесался маленький грузовик с киносъемочной группой ФБР. Несколько журналистов пытались прорваться на аллею, но у ворот стояли стражники, которые просили предъявить удостоверение личности и пригласительный билет. С журналистами обращались вежливо, высылали им даже напитки и закуски, но на аллею не пустили. Их попытки заговорить с выходящими с аллеи тоже успехом не увенчались.

Майкл провел большую часть дня в угловой комнате‑библиотеке в обществе Кей, Тома Хагена и Фредо. Майкл принимал посетителей, заходивших к нему с соболезнованиями, он был с ними вежлив, но когда некоторые из них обращались к нему «дон Майкл» или «крестный отец», у него, как заметила Кей, недовольно сжимались губы.

Майкл сообщил всем своим, что аллея и все дома будут очень выгодно проданы строительной компании.

Все поняли, что империя перебирается на Запад, и семейство Корлеоне занялось ликвидацией своего имущества в Нью‑Йорке. Начало этому могли положить полный отход дона от дел или его смерть.

Кто— то заметил, что в последний раз такое количество людей собралось десять лет назад, во время свадьбы Констанцы Корлеоне и Карло Ричи. Майкл подошел к окну. Десять лет назад он сидел с Кей здесь, в саду, и даже не думал, что его ожидает подобная участь. Отец перед смертью сказал: «Жизнь так прекрасна». Майкл не мог припомнить, чтобы дон когда‑либо так говорил о смерти, ‑он ее, видимо, слишком уважал, чтобы философствовать о ней.

Пришло время отправляться на кладбище. Пришло время хоронить великого дона. За Майклом с Кей шли капорегимес и солдаты, а замыкал шествие разный люд, которым крестный отец никогда не отказывал в помощи. Пекарь Назорине, синьора Коломбо с сыновьями и бесчисленное множество других граждан его империи, в которой он властвовал сурово, но справедливо. Были здесь даже некоторые из его врагов, пришедшие отдать последний долг великому человеку.

Майкл смотрел на все это с натянутой вежливой улыбкой. «Если сумею умереть со словами „жизнь так прекрасна“, ничто другое не имеет значения», — подумал он. — Если сумею так верить в себя, ничто другое не имеет значения. "Он пойдет по стопам отца. Но дети его вырастут в ином мире. Они станут врачами, художниками, учеными, губернаторами, президентами. Он позаботится о том, чтобы они присоединились к роду человеческому, но сам он, будучи многосильным и осторожным отцом, будет их постоянно охранять.

На следующий после похорон день на аллее собрались все «кто‑есть‑кто» семейства Корлеоне. В полдень их ввели в пустой дом дона, где они были встречены Майклом Корлеоне.

Они почти заполнили собой угловую комнату‑библиотеку. Были там оба капорегимес — Клеменца и Тессио, Рокко Лампоне, Карло Ричи, тихий и знающий свое место Том Хаген, Альберт Нери.

Смерть дона была большим несчастьем для семейства. Казалось, с его смертью семейство потеряло половину своей мощи и не сумеет выстоять перед союзом Барзини‑Татаглия. Все присутствующие прекрасно понимали это и ждали слов Майкла. Они не считали его пока настоящим доном. Будь крестный отец жив, он мог бы поднять сына и усадить в свое кресло.

Майкл ждал, пока Нери кончит разносить напитки. Потом он тихо сказал:

— Хочу вас заверить, что мне понятны чувства здесь присутствующих. Я знаю, что вы все уважали моего отца, но теперь вы должны сами заботиться о себе и своих семьях. Некоторых из вас интересует, как отразятся происшедшие события на наших планах и данных обещаниях. Существует один ответ: никак не отразятся. Все идет по прежнему плану.

Клеменца вопросительно поднял голову. Лицо его было серым, а жир, заполнивший глубокие морщины, делал это лицо особенно неприятным.

— Барзини и Татаглия собираются пойти на нас большой силой, Майк, — сказал он. — Ты должен либо воевать, либо подчиниться им.

Все обратили внимание на неофициальный тон Клеменца и на отсутствие в его обращении слова «дон».

— Давайте подождем и посмотрим, что произойдет, — сказал Майкл. — Пусть они первыми нарушат мир.

— Они его уже нарушили, — мягко проговорил Тессио. — Сегодня утром они открыли в Бруклине две игорные конторы. Это мне известно со слов офицера полиции, который ведает списками получателей зарплаты. Через месяц мне негде будет в Бруклине повесить шляпу.

Майкл задумчиво посмотрел на него.

— Ты что‑нибудь предпринял по этому делу?

Тессио отрицательно покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Я не хотел вызывать осложнений.

— Хорошо, — сказал Майкл. — Сиди спокойно. То же я хочу сказать и всем вам. Сидите спокойно. Не реагируйте ни на одну провокацию. Дайте мне несколько недель, чтобы уладить все дела и посмотреть, в какую сторону дует ветер. И тогда я совершу сделку, которая будет выгодной для всех нас. Тогда мы сможем еще раз собраться и принять несколько окончательных решений.

— Том, останься на несколько минут, — резко сказал Майкл, когда все присутствующие двинулись к выходу.

Хаген подошел к окну, выходящему на аллею. Он выждал, пока у ворот показались капорегимес, Карло Ричи и Рокко Лампоне, потом повернулся к Майклу и спросил:

— Тебе удалось связаться со всеми, с кем нужно?

Майкл печально покачал головой.

— Не со всеми, — сказал он. — Мне нужно было еще примерно четыре месяца. Мы с доном работали над этим. Но у меня все судьи и несколько наиболее важных людей в конгрессе. Никаких проблем не было, разумеется, и с крупными партийными боссами здесь, в Нью‑Йорке. Семейство Корлеоне намного сильней, чем это принято считать. — Он улыбнулся Хагену. — А тебе, я полагаю, тем временем все стало известно.

Хаген кивнул головой.

— Это было несложно, — сказал он. — Долго не мог я понять, почему ты решил вывести меня из игры. Но я надел свою сицилийскую шляпу и понял, в конце концов, и это.

Майкл засмеялся.

— Старик сказал, что ты поймешь. Но это роскошь, которой я не могу себе позволить. Ты мне нужен здесь. По крайней мере, в ближайшие несколько недель. Позвони в Вегас и поговори с женой. Скажи, что речь идет о нескольких неделях.

— Как ты думаешь, они выступят против тебя? — задумчиво спросил Хаген.

Майкл вздохнул.

— Дон проинструктировал меня. Они воспользуются услугами близкого мне человека. Человека, которого я не могу подозревать.

Хаген улыбнулся.

— Вроде меня?

Майкл улыбнулся ему в ответ.

— Ты ирландец, они тебе не доверятся.

— Я американец немецкого происхождения, — сказал Хаген.

— Для них это то же, что ирландец, — сказал Майкл. — Они не пойдут к тебе и не пойдут к Нери, так как Нери был полицейским. Кроме того, вы оба слишком близки ко мне. Они не могут позволить себе такого риска. Рокко Лампоне не так близок. Нет, это будет Клеменца, Тессио или Карло Ричи.

— Бьюсь об заклад, что это будет Карло, — сказал Хаген.

— Поживем — увидим, — ответил Майкл. — Ждать долго не придется.

Это случилось назавтра, когда Хаген и Майкл сидели за столом вместе и завтракали. Майкла позвали к телефону в библиотеку и, вернувшись на кухню, он сказал Хагену:

— Все в порядке. Через неделю я встречаюсь с Барзини. Будем заключать новый мир.

Хаген засмеялся.

— Кто связался с Барзини? — спросил Хаген.

Оба они знали, что человек, связавшийся с Барзини — предатель.

Майкл печально улыбнулся Хагену.

— Тессио, — сказал он.

Завтрак они доели молча. За кофе Хаген закачал головой.

— Я готов был дать руку на отсечение, что это Карло, на худой конец — Клеменца, — сказал он. — Никогда не думал, что это будет Тессио. Он лучше их всех.

— Он умнее их всех, — сказал Майкл. — И он сделал то, что считал самым умным. Он подставляет меня под удар Барзини, а потом наследует управление семейством Корлеоне. Согласно его расчетам, я победить не могу. — Майкл пожал плечами. — Положение кажется безвыходным. Но мой отец был единственным человеком, который понимал, что связи и политическая сила стоят десяти отрядов. Кажется, большая часть политической силы отца у меня в руках, но я единственный, кому это до конца известно. — Он успокаивающе улыбнулся Хагену. — Я заставлю их называть себя доном. Но что касается Тессио, я чувствую себя неважно.

— Ты согласился встретиться с Барзини? — спросил Хаген.

— Да, — ответил Майкл. — Ровно через неделю, в Бруклине. На территории Тессио, там я буду в безопасности. — Майкл снова засмеялся.

— Будь осторожен и до этого, — сказал Хаген.

Впервые в это утро в голосе Майкла прозвучали холодные нотки.

— Я не нуждаюсь в советниках и советах подобного рода, — сказал он.

На протяжении недели, предшествовавшей встрече Барзини и Корлеоне, Майкл доказал Хагену, как он может быть осторожен. Он ни разу не вышел за пределы аллеи и не допускал к себе никого в отсутствие Нери. Было только одно неприятное осложнение. Старшему сыну Конни предстояло подвергнуться конфирмации и Майкла попросили быть крестным отцом. Майкл отказался.

— Не часто прошу я тебя об одолжении, — сказала ему Кей. — Сделай это, пожалуйста, для меня. Конни так этого хочет. Карло тоже. Это для них очень важно. Пожалуйста, Майкл.

Майкл рассердился на Кей за ее настырность, и она думала, что он откажет. Поэтому она удивилась, когда он кивнул головой и сказал:

— О'кэй, но выходить с аллеи я не могу. Пусть устроят все здесь. Я за все заплачу. Если будут проблемы с церковью, этим займется Хаген.

Итак, за день до встречи с Барзини Майкл стал крестным отцом сына Конни и Карло Ричи. Он подарил мальчику очень дорогие часы с золотой цепочкой. В доме Карло была устроена вечеринка, на которую пригласили капорегимес, Хагена, Лампоне и всех обитателей аллеи, в том числе, разумеется, и вдову дона. Конни была растрогана и весь вечер целовала брата и Кей. Даже Карло Ричи расчувствовался, пожимал Майклу руку и при каждой возможности называл его, по старому обычаю родины, крестным отцом. Сам Майкл никогда до этого не был так весел, так приветлив.

— Мне кажется, Карло и Майк будут теперь настоящими друзьями, — прошептала Конни Кей. — Такое всегда сближает людей.

Кей пожала руку золовки.

— Я так рада, — сказала она.

Альберт Нери сидел в своей квартире в Бронксе и осторожно чистил голубое сукно старого полицейского мундира. Он снял кокарду и положил ее на стол, чтобы позже начистить до блеска. Через спинку стула был переброшен ремень с кобурой и пистолетом. Это обычное занятие странным образом радовало его. Впервые за последние два года, после ухода жены, он чувствовал себя почти счастливым.

Он женился на Рите, когда она училась в последнем классе средней школы, а он сам был начинающим полицейским. Она была стыдливой черноволосой девушкой, из консервативной итальянской семьи, которая не позволяла ей задерживаться на улице после десяти часов вечера. Нери полюбил ее за наивность, порядочность и, разумеется, красоту.

Вначале Рита была в восторге от своего мужа. Он был очень силен, и она видела, что люди боятся его. Тактичным его трудно было назвать. Если он с кем‑нибудь не соглашался, он просто затыкал ему рот. У него был настоящий сицилийский темперамент и в гневе он мог нагнать на людей страху. Однако на свою жену он никогда не сердился.

За пять лет службы Нери превратился в одного из самых известных полицейских Нью‑Йорк‑Сити. У него были свои методы убеждения. Лютой ненавистью ненавидел он хулиганов и, завидев где‑нибудь на углу ночной улицы группу молодых людей, поднимающих шум и пристающих к прохожим, он быстро и решительно наводил порядок. При этом он пользовался своей исключительной физической силой.

Однажды ночью, находясь в Сентрал‑Парк‑Вест, он выскочил из патрульной машины и выставил в ряд шесть хулиганов в черных шелковых пиджаках. Его напарник остался в машине: он слишком хорошо знал Нери и не хотел попасть в неприятную историю. Шестеро парней, старшему из которых не было и двадцати лет, останавливали прохожих и угрожая, требовали у них сигареты.

Нери выстроил их напротив каменной стены, отделяющей Сентрал Парк от Восьмой авеню. Были еще ранние сумерки, но Нери носил при себе свое излюбленное оружие: огромный карманный фонарь. Он никогда не вытаскивал пистолет: в этом не было нужды. Когда он сердился, лицо его принимало такое зверское выражение, что бледнели даже отпетые хулиганы.

Нери спросил первого из парней:

— Как тебя зовут?

Парень назвал ирландское имя.

— Убирайся с этой улицы, — зарычал на него Нери. — Если увижу тебя еще раз, будешь распят.

Он замахнулся фонарем, и парень испарился. Ту же процедуру он проделал со следующими двумя парнями. Он позволил им безнаказанно убраться. Но четвертый парень назвал итальянское имя. Нери посмотрел на него и задал лишний вопрос:

— Ты итальянец?

Парень уверенно улыбнулся.

Нери ударил его фонарем по лбу. Кожа и мясо на голове потрескались, и по лицу ручьями потекла кровь.

— Сукин сын, — сказал Нери. — Ты позоришь всех итальянцев. Из‑за таких как ты, нас ненавидят. Ну‑ка поднимайся. — Он толкнул парня в бок, далеко не дружески но и не слишком сильно. — Беги домой и не смей выходить на улицу. И чтобы я тебя больше не видел в этом костюме. Я отправлю тебя в больницу. Теперь убирайся. Твое счастье, что я не твой отец.

Нери не стал тратить время на остальных парней. Он наградил их пинками в зад и погнал вниз по улице, предупредив, что этой ночью не хочет их видеть во второй раз.

В подобных случаях все делалось очень быстро, и у публики не было возможности собраться и протестовать против его действий. Нери садился в патрульную машину, и напарник гнал ее с места происшествия на максимальной скорости. Иногда встречались, конечно, хулиганы, готовые драться и даже вытащить нож. Их можно было только пожалеть. Нери избивал их до полусмерти, а потом швырял в патрульную машину. Их задерживали и обвиняли в нападении на полицейского. Но суд обычно откладывался в ожидании их выхода из больницы.

Нери не ладил с сержантом своего участка, и его перевели в район, где находилось здание организации объединенных наций. Работники ООН, пользующиеся дипломатическим иммунитетом, ставили свои автомобили, где попало, совершенно не считаясь с указаниями полиции. Нери пожаловался начальству, но ему предложили не шуметь и просто игнорировать эти нарушения. Но однажды вечером из‑за неудачно поставленного автомобиля, возникла пробка на одной из боковых улиц. Было уже после полуночи, и Нери, прихватив свой фонарь спустился вниз по улице, разбивая по пути стекла, неправильно поставленных автомобилей. Даже у дипломатов должно было уйти несколько дней, чтобы поставить новое стекло. В полицейский участок посыпались письма с требованием прекратить это варварство. После недели стеклобития кто‑то понял, в чем дело, и Альберта Нери перевели в Гарлем.

Некоторое время спустя, в воскресенье, Нери взял жену и отправился в Бруклин навестить сестру. Как и все сицилийцы, он дико любил сестру, и по меньшей мере, раз в два месяца навещал ее, чтобы выяснить все ли у нее в порядке. Она была намного старше его и успела овдоветь, оставшись одна с сыном. Из‑за сына, Томаса, у нее в последнее время были неприятности. Он участвовал в нескольких мелких драках и часто буйствовал. Нери даже пришлось как‑то воспользоваться своими связями в полиции, чтобы предупредить арест парня по обвинению в краже со взломом. Тогда ему удалось справиться с собой, и он только сказал:

— Томи, ты заставляешь мою сестру плакать, и я выпрямлю тебя.

Это было пока родственное предупреждение, а не настоящая угроза.

На этот раз оказалось, что Томи вернулся в субботу очень поздно и до сих пор спал в своей комнате. Мать разбудила его и сказала, чтобы он быстрее одевался и шел завтракать с дядей и тетей. Из‑за полуоткрытой двери послышался грубый голос мальчика:

— Чихать я хотел на них, дай мне спать.

Мать вернулась на кухню с улыбкой, которая должна была означать просьбу простить ее сына. Пришлось садиться за стол без Томи. Нери спросил сестру, много ли у нее бед с Томи, и она отрицательно покачала головой.

Когда Томи решил наконец встать, Нери с женой собирались уже уходить. Войдя на кухню, он с трудом пробормотал «хелло».

— Эй, мать, собираешься ты меня накормить или нет? — крикнул он.

Это была не просьба. Это было недовольство избалованного парня.

— Ты вставай вовремя и тогда будешь получать еду, — завизжала мать. — Я не стану теперь снова варить.

Это была одна из частых безобразных сцен, но Томи, который не успел еще до конца прийти в себя после долгого сна, совершил ошибку.

— А, чихал я на тебя и на все твои претензии, — сказал он. — Пойду на улицу и там поем.

Произнеся эти слова, он тут же раскаялся. Дядя набросился на него, как кот на мышь. Ясно было, что парень часто разговаривает так с матерью. В присутствии Нери Томи обычно сдерживался, но в этот раз проявил неосторожность.

Нери жестоко избил парня на глазах у перепуганных женщин. Вначале Томи пытался защищаться, но вскоре понял, что это бесполезно и попросил пощады. Нери хлестал его по лицу, пока губы не распухли и из них не полилась кровь. Он бил парня головой об стену. Он ударил его кулаком в живот и швырнул на ковер. Потом велел женщинам ждать и повел Томи к машине. Там он ему пригрозил:

— Если сестра мне еще раз скажет, что ты с ней так разговариваешь, эти удары покажутся тебе поцелуем красотки, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты выпрямился. Теперь поднимись домой и скажи моей жене, что я ее жду.

Через два месяца после этого Нери, вернувшись из ночной смены, обнаружил, что жена оставила его. Она забрала свою одежду и вернулась к родителям. Ее отец сказал Нери, что Рита боится его, боится жить с ним из‑за его буйного темперамента. Аль был ошарашен. Он никогда не бил жену, никогда не угрожал ей и никогда не испытывал ничего к ней, кроме любви. Он был страшно поражен таким коварством. И все‑таки решил поговорить с ней через несколько дней.

Но на следующий день он попал в ужасную переделку. Его патрульная машина оказалась однажды в Гарлеме. Как обычно, он на ходу выскочил из автомобиля, держа в руках свой огромный фонарь. Определить место происшествия оказалось нетрудно. Толпа зевак собралась у двери одного из домов. Одна из негритянок обратилась к Нери:

— Там внутри человек режет маленькую девочку.

Нери вошел в коридор. Дверь напротив вела в освещенную комнату, из которой доносились стоны. Держа в руке фонарь, Нери толкнул открытую дверь.

Он едва не споткнулся о два тела, лежавших на полу. Это была женщина‑негритянка лет двадцати пяти и девочка не старше двенадцати лет. На теле и на лице каждой было множество ран, нанесенных бритвой. В соседней комнате Нери увидел убийцу. Он его хорошо знал.

Это был Вакс Бэйнс, известный сутенер, торговец наркотиками и шантажист. Он смотрел на Нери выпученными пьяными глазами, держа нож в дрожащих руках. За две недели до этого Нери арестовал его за избиение одной из его проституток. Бэйнс сказал ему тогда:

— Эй, человек, не твое дело.

Напарник Нери пробормотал, что пусть черные режут друг друга сколько им угодно, но Нери потащил Бэйнса в участок. Назавтра Бэйнса освободили под залог.

Нери никогда не любил негров, и работа в Гарлеме не изменила его отношения к ним. Все они наркоманы, алкоголики, и заставляют своих женщин работать и торговать своим телом. Вид порезанной бритвой девочки вызвал у него тошноту. Нери решил не вести на этот раз Бэйнса в полицию.

Но в комнате были уже свидетели: соседи Бэйнса и напарник Нери по патрулю.

— Брось нож, ты арестован! — крикнул Нери Бэйнсу.

Бэйнс засмеялся.

— Человек, без пистолета ты меня не арестуешь, — сказал он и приподнял нож. — А может быть, ты хочешь отведать это?

Нери рванулся к нему с такой быстротой, что его напарник не успел даже вытащить пистолет. Негр размахнулся ножом, но удивительно быстрая реакция позволила Нери схватить его за руку. Фонарь, проделав в воздухе дугу, ударил Бэйнса по темени, и тот, смешно подкосив ноги, рухнул на пол. Теперь он был совершенно беспомощен. Нож валялся в дальнем углу комнаты. Поэтому второй удар, как было доказано экспертизой и показаниями свидетелей, был неоправдан. Нери с такой силой ударил Бэйнса по макушке, что стекло фонаря разлетелось на мелкие кусочки, а корпус и лампочка оказались в противоположных углах комнаты. Перепуганный сосед Бэйнса, который впоследствии дал показания против Нери, сказал:

— Эй, человек, у этого черного железная голова.

Но голова Бэйнса оказалась не такой уж прочной. У него был раздроблен череп и спустя два часа, Бэйнс умер в гарлемской больнице.

Альберт Нери был единственным, кого удивило предъявленное ему обвинение в превышении полномочий. Его сняли с работы и передали дело в суд, где признали виновным и приговорили к десяти годам тюрьмы. Он возмущался обществом, которому на все наплевать. Он смеют судить его как преступника! Они посылают его в тюрьму за убийство какого‑то животного! А зарезанные женщина и девочка их совсем не волнуют? Тюрьмы он не боялся. Он полагал, что, учитывая его работу в полиции и характер совершенного им преступления, относится к нему будут хорошо. Несколько бывших друзей — полицейских обещали позаботиться о том, чтобы он содержался в сносных условиях. Только отец его жены, хитрый итальянец, владевший рыбным рядом в Бронксе, сразу понял, что у человека, подобного Нери, мало шансов выйти живым из тюрьмы. Его может убить сосед по камере; или раньше или позже он сам убьет одного из соседей. Испытывая чувство вины, за глупый поступок дочери, тесть Нери воспользовался своими связями с семейством Корлеоне (он платил «налог за защиту» одному из представителей семейства и поставлял семейству Корлеоне — в виде подарка, разумеется, — лучшую в городе рыбу) и попросил его вмешаться.

Семейство Корлеоне знало о существовании Альберта Нери. Он считался неподкупным полицейским, человеком, способным нагнать страх, благодаря своей незаурядной личности, и им не следовало пренебрегать. Семейство Корлеоне всегда было заинтересовано в таких людях. Тому факту, что он полицейский, не придавалось особого значения.

Пит Клеменца первым обратил внимание Тома Хагена на дело Нери. Хаген перелистывал копию судебного разбирательства и слушал Клеменца.

— Может быть, мы имеем тут дело с еще одним Лукой Брази, — сказал он.

Клеменца убежденно кивнул головой. На его лице не было и следа былого добродушия.

— Я тоже об этом подумал, — сказал он. — Майка это должно заинтересовать.

Короче, через некоторое время, Нери был освобожден.

Он не был дураком, а его тесть — чувствительной фиалкой. Альберт рассчитался с тестем за услугу, дав согласие на развод с Ритой. После этого он отправился в Лонг‑Бич поблагодарить своих благодетелей. Все было готово к встрече. Майкл принял его в библиотеке.

Нери официальным тоном поблагодарил за помощь и очень удивился теплоте, с которой принял Майкл его благодарность.

— К дьяволу, не мог же я допустить, чтобы так напакостили сицилийцу, — сказал Майкл. — Они должны были дать тебе медаль. Но этих проклятых политиканов ничто не волнует. Слушай, не проверь я всего этого и не обнаружь, что тебя жестоко обидели, я никогда не вошел бы в картину. Один из моих людей беседовал с твоей сестрой, и она рассказала, как ты всегда заботился о ней и ее мальчике, как воспитывал его и не давал сойти с пути. А это, согласись, большая редкость.

Дата добавления: 2015-11-03