Глава шестая Бег по замкнутому кругу

Жизнь – слишком сложная штука, чтобы о ней разговаривать серьезно.

О. Уайльд

Их бегство заметили, когда толпа повалила мимо раздевалки.

– Это куда вы направились? – шваркнула перед ними мокрой тряпкой уборщица.

– У нас физкультура на улице! – нашелся Волков и стал пробиваться вперед.

– А портфели зачем? – не сдавалась бдительная женщина.

– Зачеты ставить будут. – Маленьким танком Влад шел вперед.

9-й «Б» клубился вокруг Андрюхи, вопросительно заглядывая ему в глаза. Первый порыв прошел, многие стали понимать, что погорячились, что ссориться с математиком, да еще в конце года, когда от Червякова будут зависеть годовые отметки, глупо.

У Васильева в голове снова произошло странное раздвоение. Он смотрел на мелькающие перед ним знакомые лица и не понимал, что происходит.

Сейчас весь этот народ готов был идти за ним куда угодно. И в то же время они не написали его в этой дурацкой анкете. Они считают его виновным в драке на вечеринке. Они первые его заложат, как только возникнет такая возможность. Но в эту минуту они смотрели на него как на бога и ждали, что он скажет.

– Айда на улицу, воздухом дышать! – крикнул он, и девятиклассники, спешно срывая свои куртки с вешалок и на ходу натягивая сапоги, потянулись к выходу.

Во дворе Андрюха привычно завернул за угол и закурил.

– Черт, холодно-то как! – подпрыгнул на месте Голодько. В спешке он не переобулся и теперь мялся в летних туфлях.

– Ща согреемся, – ухмыльнулся Андрюха, дергая молнию на рюкзаке. Скомканные бумажки полетели на землю.

– Чего это? – недовольно поморщился Когтев.

– Вещественные доказательства, – Васильев потряс зажигалкой. На морозе бумага занималась неохотно. Но вот она вспыхнула. Голодько пододвинулся поближе, пытаясь согреть свои ноги.

Ксюша внезапно расхохоталась и стала пятиться назад.

– Шут, – бросила она и поискала глазами Гребешкова. – Пойдем, Юра.

Она по-хозяйски взяла Гребешкова под руку, спокойно посмотрела на него и, не оглядываясь, повела к воротам.

От этой будничной и простой картины внутри Васильева словно что-то переключилось.

С ним она так себя не вела. Да, Рязанкина была все время рядом, да, она его защищала, но никогда не командовала. И никогда при всех не брала под руку. Они сохраняли свои отношения, как нечто ценное, прятали их от чужих глаз, не демонстрировали. А тут…

Неужели между ними что-то произошло? Неужели Гребешкову она позволила больше, чем Васильеву? А что может быть больше? Что такого было между ним и Ксюхой? Ну, целовались. Ну, один раз днем он пришел к Рязанкиной, когда дома у нее никого не было, и они лежали на диване. Просто лежали, потому что ничего другого Васильеву было и не нужно.

А что было у этих двоих? И куда это они направляются, когда занятия только начались, и после алгебры будет русский?

Андрюха кинул в догорающий костерок последние бумажки и побежал за Рязанкиной.

– Далеко ты намылилась? – дернул он ее за локоть.

– Тебя забыла спросить, – вырвала Ксюша свою руку.

– Может, хватит фигней страдать? – Васильев потянулся, чтобы снова взять Рязанкину, но та отстранилась, и он схватил воздух. – Чего ты выпендриваешься?

– Отвали от нее, – опомнился Гребешков.

– Это ты выпендриваешься! – Лицо Рязанкиной застыло, взгляд остановился где-то в области Андрюхиной куртки. – Чего ты хочешь? Чтобы за тобой все бежали? Бегут. Дальше что? Головой об стенку? Я за тобой бежать не буду.

Гребешков ожил и шагнул вперед.

– Васильев, чего тебе надо?

– Гребень, отвали на минутку! – оттолкнул его Андрюха. – Дай поговорить.

– Она не будет с тобой говорить! – Юрка стал грудью оттеснять соперника. – Тебе своей толпы мало?

– Гребень, не нарывайся! – Андрюха снизу врезал по Юркиным рукам, крутанул их, разводя в стороны, и всем телом навалился на одноклассника.

Гребешков покачнулся, отступил назад, споткнулся и опрокинулся в снег.

Губы Рязанкиной дрогнули в легкой улыбке, но она промолчала.

– Злишься на меня, да? – вплотную к ней подошел Андрюха. – Хочешь показать, какая крутая? – Ксюша молчала. – А от меня нельзя уйти. Поняла? Нельзя!

– Слушай, ты! – начал подниматься Юрка.

– Да погоди! – отпихнул его Васильев, отчего Гребешков снова закопался в сугробе. – Бросай это, слышишь? – схватил он Ксюшу за руку. – Не дури. – Он поморщился, заставляя себя произнести следующие слова: – Ну, считай, что я тебя простил.

В этот момент Гребешков поднялся и потянул Рязанкину в сторону.

– Придурок! – зло выкрикнул он. – Дебил, и шутки у тебя дебильные. Ты чего, совсем тупой? Прав был Червяк, тебе только в балагане выступать.

– Что, на банкирского сынка купилась? – зло ухмыльнулся Васильев. – Он тебя на «Мерседесе» возит и в золотой раковине руки мыть разрешает? Тебе нашего простонародного не надо? – Он хлопнул себя по бокам старой, местами заштопанной куртки. – Тебе короля подавай!

– Ты мне надоел, – четко произнесла Ксюша. Игра была не закончена. Противник еще подавал признаки жизни. – НА-ДО-ЕЛ.

Она сделала несколько шагов следом за Гребешковым, все еще глядя на застывшего Андрюху.

– Дурак ты, Васильев, – выкрикнула она. – Круглый дурак!

И она побежала прочь, так что Юрке пришлось ее догонять. Андрюха остался на месте. Он еще пару раз хлопнул себя по карманам куртки.

Внутри неожиданно стало пусто. Совсем пусто. Словно из него вынули все внутренности, оставив только гулко бьющееся сердце. Шаги уходящей Рязанкиной «тум, тум, тум» глухими ударами отдавались в голове.

Ксюха уходила, а он ждал. Она должна была вернуться. И если не вернуться, так хотя бы оглянуться, махнуть рукой, дать понять, что ничего не потеряно, что все еще можно вернуть. Что они объяснятся, и все станет, как раньше, только еще лучше.

Конечно, лучше…

Две темные фигурки свернули от ворот направо и скрылись.

«Тум, тум, тум», – умерли в голове прощальные отзвуки.

Наверное, впервые Васильев почувствовал, что он один. Совсем один, и ему стало зябко. Холод шел не снаружи, а откуда-то изнутри. Он прислушался к себе. Сердце больше не колотилось. Оно замолчало. Наверное, как-то так и должна выглядеть смерть, не больно и совсем не страшно.

За спиной зашумели, зашевелились, народ стал разбегаться. Но все это Васильева не касалось. Он был один, и не зависящая от него сила несла его вперед, выталкивая на обрыв, под которым ревет холодный злой океан. Волна бьется лбом о жесткий камень, требуя новой жертвы. И надо сделать всего один шаг, чтобы все закончилось. Чтобы больше никого не видеть и не слышать.

Ветер толкает в грудь, пытаясь оттащить от обрыва, но никакая сила уже не может его удержать. Андрюха поднимает ногу и делает свой последний шаг. Волна взлетает вверх, разбрасывая в приветственных хлопках щупальца брызг. И он проваливается в мягкие объятия.

– Васильев! Прекрати изображать из себя глухого!

Андрюха вздрогнул. Ему показалось, что он еще ощущает на своем лице соленые брызги. Схватился за лицо, но там ничего не было.

Его грубо дернули за плечо.

– Васильев!

Он непонимающе оглянулся. Около школы было пусто. Пара голов предусмотрительно сбежавших девятиклассников высовывалась из-за дальнего угла.

А перед ним стояла гроза морей и океанов, всесильная Алевтина Петровна, обитательница самого опасного кабинета в школе с лаконичной табличкой «завуч».

Долгую минуту Алевтина Петровна ничего не говорила, только смотрела куда-то мимо Андрюхи. Может, она там видела его умершую душу?

– Оставь дневник у Юрия Леонидовича и вечером приходи вместе с матерью, – сухо произнесла она.

Васильев вяло кивнул и с трудом сдвинул свое ставшее почему-то непослушным тело с места.

– И еще, – задержала его завуч. – С тобой хочет поговорить Ольга Владимировна. Ты это можешь сделать сейчас. Ты это можешь сделать вечером в присутствии матери.

Васильевский подбородок стукнулся о пуговицу куртки – так резко он кивнул. Ему было все равно, что говорит Алевтина. Ему было все равно, что происходит в школе. И тем более ему было все равно, что произойдет вечером.

Мать вернется в работы в девять. Ни в какую школу она, конечно, не пойдет. Дядя Миша тоже вряд ли изъявит желание с кем бы то ни было встречаться. Ему никогда не было дела до Андрюхиных проблем.

– А теперь немедленно идите в класс, – прошипела завуч. Но в спину ей ударил звонок с урока, так что приказание оказалось бессмысленным. – Ладно, – выпрямилась Алевтина Петровна. – Возвращайтесь в школу. Я с вами еще поговорю.

Она сделала несколько шагов обратно к крыльцу.

– Чтобы все были на следующем уроке! – крикнула она в сторону парка, где мелькали разрозненные силы 9-го «Б» класса. – Бардак! – пробурчала она себе под нос, но сделала это так громко, что Андрюха ее отлично услышал. – Совсем распустились! Но ничего, это ненадолго.

В кармане затрезвонил мобильный. Васильев настолько отвык от него, что от неожиданности вздрогнул – после того как они поссорились с Ксюхой, телефон молчал.

– Васильев, ну, что там у вас? – глухим голосом спросил Быковский. – Что нового?

– Тебе надо прийти, – заторопился Андрюха и незаметно для себя пошел к школе. – Сегодня же. Тут такое завертелось!

– Я не могу, – голос Павла отдалился, словно он собирался дать отбой.

– Чего ты, на хрен, не можешь? – заорал Васильев, переходя на бег. – Вся школа на ушах стоит, а ты пузыришься, дома отсиживаешься! Ашки наших метелят почем зря, ор стоит на все этажи. Приди и скажи им, что я не виноват. Не я звал Алекса. Я вообще у вас во дворе случайно оказался.

– Я не могу, – прошептал Быковский.

Андрюха вбежал в круговорот школьных коридоров.

– А мне плевать, что ты там можешь или нет. Червяк злобится, Алевтина копытом бьет, ашки с потрохами нас сожрали, а он дома отсиживается. Приходи, а то я тебе еще что-нибудь сломаю, всю жизнь на костылях прыгать будешь. Приходи! Хватит за мамкиной спиной отсиживаться! Решать что-то нужно. Быстро! А то ведь я приду, волоком потащу! Чтобы сегодня же был здесь и всем сказал, что я ни при чем!

– Да подожди ты со своими шутками! – бросил Павел и отключился.

– Какие шутки? Я уже давно не шучу! Трус ты поганый! Гайка без резьбы! Что ты фигней страдаешь? Они же меня в землю вкопают, – орал в молчащую трубку Андрюха. – Приходи, не будь дубом! А то я сам за тобой приду!

Он с ненавистью сунул трубку в карман и заметался по коридорам. Ему нужен был Сидоров. В ярости он даже не подумал, что Генка мог уйти.

Слепым носорогом Андрюха несся по этажам, пока не услышал знакомый хрипловатый смех. Он оглянулся.

Это был четвертый этаж, владения старшеклассников. Взрывы веселья слышались из приоткрытой двери кабинета химии. В сомнамбулическом состоянии Андрюха толкнул дверь и застыл на пороге.

Десятиклассники еще продолжали заниматься своими делами, но те, кто заметил это странное явление, замолчали.

– Чего-то я не понял, – Алекс откашлялся. – Откуда-то плесенью завоняло… Эй, мелочь, ты не ошибся дверью?

Алекс стал медленно подниматься из-за парты. Мелькнули удивленные глаза Алисы Ветковской. За Алексом замаячил его приятель Крошка Ру.

Васильев сжал зубы, борясь с сильнейшим желанием сбежать. И кто только придумал, что он подговорил Алекса побить Быковского? Его от одного вида этого здорового десятиклассника дрожь пробирает.

– Мне поговорить, – Андрюха хотел это сказать как можно равнодушней, но голос его предательски сорвался.

– У меня чего-то со слухом? – нехорошо прищурился Алекс. – Или где-то что-то пропищало?

Десятиклассники одобрительно засмеялись. Здесь тоже любили развлечение, а до конца уроков ничего веселого не ожидалось.

Андрюха прогнал застрявший в горле комок и для уверенности сделал шаг вперед.

– Я хочу спросить. Выйдем?

Алекс с тоской огляделся вокруг, зацепился взглядом за стоящего рядом Крошку Ру.

– Ру, ты у нас специалист по детям, объясни ему, куда надо идти, а то ведь я больно сделаю.

В порыве отчаянья Васильев схватился за первую парту.

– Я не уйду! Мне надо поговорить! Алекс!

Ветка, сидящая рядом, долго переводила удивленные взгляды с одного лица на другое.

– Алекс, – позвала она.

– Не рыпайся! – рявкнул Алекс. – Мне эта благотворительность надоела! Если я еще одного голопузого здесь увижу, точно прибью! Ру, выкинь его!

Крошка неторопливым лайнером двинулся по проходу.

– Алекс! – Андрюха побежал к учительскому столу. – Мне надо только узнать, кто тебе сказал, где у нас проходила вечеринка!

Загрохотали парты. Неспешный Крошка Ру вовремя отскочил в сторону, чтобы не попасться на пути разъяренного Алекса.

Васильев протиснулся вдоль демонстрационного стола к окну, загоняя себя в ловушку – бежать отсюда было некуда.

– Я тебе сейчас такого Алекса устрою, – брызгая слюной, шипел Алекс, отшвыривая стул учителя. – Тоже мне, дружбан нашелся. Меня зовут Вячеслав Николаевич. Запомнил? И дави отсюда свои мозоли, пока я тебя в лепешку не раскатал.

– Алекс! – вскрикнула Ветка, но грозного Вячеслава Николаевича это не остановило.

– Тебе чего, сказать тяжело? – уперся Васильев, руками и ногами хватаясь за учительский стол.

– Ру, – с какой-то обреченностью оглянулся на приятеля Алекс и легким движением сгреб Андрюху в охапку. – Чеши отсюда! – гаркнул он ему прямо в лицо и поволок через класс.

– Так, так, так! – заторопилась вовремя появившаяся химичка. – Это что такое?

– А это, Людмила Ивановна, наши подшефные, – хихикнул кто-то. – Алексеев воспитательную работу проводит.

– Васильев, ты что здесь делаешь? – Толстая химичка не успела отойти в сторону, и Алекс уронил на нее Андрюху. – Васильев, что у вас происходит?

– Да я… – начал Андрюха, но Алекс поволок его дальше.

– Он извиняется, Людмила Ивановна, – буркнул за него Алекс. – Он больше не будет.

Васильева выволокли в коридор.

– Катись отсюда!

Андрюхе отвесили пинок, отчего он пробежал несколько метров, не в силах остановиться.

Дверь за его спиной хлопнула, и Васильев вздрогнул, словно она ударила ему по голове.

Притихший на мгновение коридор снова загомонил. Толпа учеников, обтекая Андрюху, бежал в разные стороны.

Жизнь вокруг клубилась и переливалась разными цветами, и только перед взором Васильева все тускнело, словно какой-то злой колдун бежал перед ним и намеренно смывал все краски.

Зазвенел звонок. Коридор опустел. Щелкнула, закрываясь, дверь какого-то кабинета, а Васильев продолжал стоять, все еще чувствуя на своем плече тяжелую руку Алекса.

Наверное, впервые за всю свою долгую четырнадцатилетнюю жизни Андрей ощутил, насколько он никому не нужен на этой огромной планете Земля, в этой многолюдной школе, в этом пустом оглохшем коридоре. Он подумал, что ничего не изменится, если его вдруг не станет, если он по мановению волшебной палочки исчезнет.

Мать? А что мать? У нее свои дела, она работает, деньги зарабатывает. Сколько раз она упрекала сына в том, что угробила на него жизнь, что ей приходится изматывать себя, чтобы достойно содержать его. Что же, теперь она отдохнет. А маминому брату, дяде Мише, будет все равно. Он и раньше-то не особенно замечал племянника.

И вновь в Андрюхиной голове случилось какое-то помутнение. Он видел и слышал, что происходило вокруг, но все это до него доходило как сквозь вату, чуть приторможенно. Для Васильева это состояние было необычным и странным, поэтому он не спешил его прогонять. Наоборот, пытался продлить.

Он подошел к окну и уперся в него лбом.

Какой-то чертик внутри толкал его к действию. Одним махом перерубить затягивающиеся узлы недомолвок, непонимания и обманов. Если он умрет прямо сейчас, сию минуту, все сразу поймут, до какой степени они были не правы, как ошибались. И всем станет страшно – что же они наделали. И сразу все объяснится. И найдется тот, кто заложил их класс с вечеринкой, и выяснится, зачем Андрюху упорно уверяли, что он изолируемый, и даже Ксюха признается, что пошутила. После этого можно будет жить дальше. Только бы поскорее стало все ясно.

Васильев увидел, как чьи-то руки потянулись к шпингалетам, как дернули раму. Окно затрещало всем своим старым иссохшим корпусом, но не поддалось.

И тогда Анрюха дернул еще сильнее, и от этого резкого движения, потянувшего мышцы рук, он пришел в себя и с ужасом оглянулся.

Руки, открывавшие окно, были его.

Это было невозможно! Это было страшно! Он только что чуть не убил сам себя!

Он отпрыгнул от окна, пересохшими губами твердя: «Псих, псих, псих!»

– Васильев! – налетел сзади на него сначала голос, а потом и топот ног. – Ты чего тут? Тебя внизу все ждут.

Андрюха вздрогнул. Толкавший его под руку чертик испарился, вслед за ним исчезла ватность из головы.

Перед ним стоял бледный перепуганный Цымлин. Неужели он все видел и обо всем догадывается?

– Ты чего? – твердил отличник. – Чего ты?

– Придурок! – на место рассеянности пришла внезапная ярость. – Ты чего орешь? Я чуть из окна не упал от твоего крика. Идиот! Как дам в репу, всю жизнь шипеть будешь.

Цымлин вжал голову в плечи и попятился.

– Я чего, глухой? – по инерции еще ворчал Андрюха. – Чего я – звонка не слышал? Орет он. Рюкзак я где-то посеял. Вот найду и приду.

– Он у Алевтины, – еле слышно прошептал Цымлин, отходя к окну. – Она тебя ждет. На истории.

– Знаю, что на истории, – последний раз вспылил Васильев, для пущей убедительности толкнув Цымлина в плечо, и пошел к лестнице.

Совершенно потерявшийся от незаслуженного крика на себя Мишка Цымлин проводил одноклассника взглядом и с облегчением оперся о подоконник. От приоткрытой рамы тянуло холодом. Во дворе шаркал метлой дворник. Он делал это с таким остервенением, словно пытался не только снег с асфальта смести, но и затереть малейшее воспоминание о пробежавших здесь с утра детях.

На урок истории Васильев пришел страшно злой – на себя, на класс, на учителей и на весь мир. И первое, что он заметил – Гребешкова с Рязанкиной снова не было.

Ничего не говоря и ни на кого не глядя, он прошел к своей парте и остановился.

Ему навстречу встала Ольга Владимировна.

– Проходи, – легко предложила она, словно каждый день пропускала Андрюху к его месту около окна.

– Не торопитесь, – послышался знакомый окрик.

Историк Сергей Герасимович, собирающийся что-то сказать, кашлянул и снова опустился на свой стул.

С последних парт поднялась Алевтина Петровна. Двумя пальцами она несла тощий Андрюхин рюкзак.

– Достань свой дневник, отнеси его к Юрию Леонидовичу и извинись перед ним, – сухо приказала завуч, роняя рюкзак Васильеву в руки.

Андрюха встряхнул свою собственность, словно по весу определял, потерялось что-то или нет, и снова повернулся к своей парте. Ольга Владимировна все еще стояла, пропуская его к окну.

Васильев бухнулся на свое место, сунул рюкзак под ноги и уставился в окно.

– Васильев, ты меня плохо расслышал? – стала медленно накаляться Алевтина.

Андрюха молчал, спиной чувствуя, с каким удивлением смотрит на него класс. Какой-то отдельной точкой внимания выделялся спокойный взгляд психологини. Это-то бесило особенно сильно. Она сканировала его и, наверное, видела и его позор в десятом классе, и глупую идею с окном, и презрительную усмешку Рязанкиной на улице.

– Васильев, встань и выйди из класса! – Завуч зависла над его столом. – Пока ты не извинишься перед преподавателем, в школу можешь не приходить.

– Алевтина Петровна, – негромко произнес историк, но завуч махнула рукой, давая понять, что сейчас его вступление в разговор неуместно.

Андрюха продолжал изучать пыльное окно со следами растаявших снежинок со стороны улицы.

– Кто-нибудь помогите Васильеву встать, – повернулась к классу завуч. – И предупреждаю – если вы не извинитесь перед учителем, всем, ушедшим с урока, я поставлю кол, и значит, у всех будет снижена оценка по предмету на балл.

Класс ахнул, со всех сторон посыпались жалостливые восклицания.

– Васильев, вставай! – полетело над головами. – Ты чего, прирос? Давай живо! Эй, дубина, очнись!

Андрюха медленно повернулся, стараясь не встречаться взглядом с Ольгой Владимировной. Она и так все знала и понимала, не о чем им было переглядываться.

– Я никуда не пойду. – Губы без его участия растянулись в улыбку.

– Что значит не пойдешь? – Алевтина Петровна говорила холодно и спокойно, но было видно, что за этим спокойствием скрывается ураган.

– Пусть сам извиняется. – Андрюха не спеша поднялся, заставив Ольгу Владимировну снова вскочить. Ему было приятно, что хоть этим он мог ей досадить. Но лицо психологини было настолько улыбчиво-непроницаемым, что ничего в нем разглядеть не удавалось. – Он первый начал орать. А потом он меня сам выгнал с урока. Чего остальные поперлись, я не знаю.

Завуч резко выпрямилась. Было слышно, как она глубоко дышит, пытаясь сдерживаться.

– Чтобы вечером мать была у меня в кабинете, – еле слышно произнесла Алевтина Петровна.

– Она не придет. – Сдержать ухмылку Андрюха не мог, она сама сорвалась с его губ.

– Я позвоню ей на работу, – упиралась завуч.

– Она все равно не придет!

– Так! – Алевтина оглянулась на обалдевший от всего происходящего класс. – Ольга Владимировна! Скажите что-нибудь! Это же по вашей части. Приведите их в чувство.

Историк тяжело вздохнул и уронил голову на сложенные руки.

– А знаете, пока все в порядке. – Ольга Владимировна повернулась к классу, словно хотела убедиться, об одних и тех же людях они говорят или о разных.

– Психология за нас! – поднял вверх кулак Васильев и снова бухнулся на свое место. – А если кому-то нужен мой дневник, то я принесу. Чего я буду сейчас, во время уроков, бегать? – и еле слышно добавил: – Я его дома оставил.

Первым фыркнул Волков, за ним тоненько заржал Голодько, старательно затыкая рот рукой, чтобы было не очень слышно. А потом уже взорвался весь класс.

– Сергей Герасимович! Начинайте урок, – бросилась к двери Алевтина Петровна. – А на большой перемене не расходиться! У вас будет общеклассное собрание.

– Ой, Ольга Владимировна, – ахнула сердобольная Смолова. – Что теперь с вами будет?

– За родителями пошлют, – фыркнул с последней парты Волков. – И дневник математику придется отнести.

Девятиклассники захохотали, но Златогорова не стала поддерживать их веселого настроения. Она оглядела класс, задержалась взглядом на Лизе, с недовольной миной изучающей кривую ухмылку на лице Васильева, и вдруг подошла к ней.

– Сергей Герасимович, – не глядя на историка, спросила она. – Я заберу у вас… Как тебя зовут? – склонилась она к Курбаленко.

– Лиза, – испуганно прошептала Курбаленко, приподнимаясь. – А может, вам Маканина нужна? Она у нас псих.

Класс принялся ржать по второму кругу, но Ольга Владимировна даже бровью не повела.

– Нет, именно ты, – мягко улыбнулась психологиня. – Мне понадобится твоя помощь.

– А что надо делать? – встала Лиза, еще не зная, как оценивать слова взрослого – как наказание или как поощрение.

– Пойдем, я все объясню, – протянула ей руку Ольга Владимировна.

Они уже почти дошли до двери, когда Златогорова неожиданно остановилась, заставив Лизу, как Пятачок на Винни-Пуха, налететь на нее сзади.

– Кстати, – оглянулась она на класс. – Никто не брал у меня из кабинета ваш опросник? Отчет я, конечно, уже написала, но сами бумажки могут пригодиться.

– Так они ж того… – начал несообразительный Когтев и запнулся.

– Ой, а что же там горело? – прошептала эмоциональная Смолова, хватаясь за щеку.

– Ага… Ну, понятно, – кивнула психологиня и шагнула за порог.

Девятый класс переглянулся.

– Пишем тему урока, – напомнил о себе историк. – Открыли тетради!

Дата добавления: 2015-11-03