Это что за.? 14 страница

Малфой, раскаяние тебе не к лицу.

- Что ты тут делаешь? – Джеймс с подозрением взглянул на Элен. Та не отводила глаз от Малфоя, и он криво усмехнулся.

- Твою память привели в порядок, - глухо произнес он. Голос звучал, как скрип лезвия по стеклу, отчего Элен вздрогнула, обхватывая себя руками. – Добро пожаловать в реальный мир.

- Я хотела извиниться перед Лили, - она не отвела взгляд, но обращалась к Джеймсу. – Прости.

Поттер пожал плечами. Вот уж это всепрощающее милосердие…

- Ты с ней говорила? – Малфой надеялся, что нет, но Элен кивнула. – И она тебя даже не поцарапала?

Девушка слабо улыбнулась

- Она была немного в гневе, но Ксения ее успокоила. И ей было больно… - понимающие глаза опять обратились к Малфою. – Все сложнее, чем со мной, да? У меня лишь отобрали приятное воспоминание, у нее же – часть жизни….

«Отобрали». Ага, так легче говорить о подлости, что сотворил твой муженек!

- Приятное? – хмыкнул Поттер. Скорпиус был готов ударить того по физиономии, но ледяная крошка опять резко впилась где-то под ребрами, раненая рука заныла.

- Мне очень жаль, Скорпиус, - Элен опустила взгляд. – Жаль, что ничего нельзя исправить…

- Смотря о чем ты говоришь, - холодно не согласился с ней Малфой. Потому что сейчас он собирался исправлять то, что случилось по его вине. – В следующий раз сто раз подумай прежде, чем намекать кому-то о том, что ты спала со мной. И выбирай себе мужа тщательнее.

Ее лицо исказила гримаса боли, но он не чувствовал раскаяния – чаша его ощущений была уже переполнена, добавить туда еще что-то было невозможно. Если он сейчас позволит себе чувствовать это, то что-то более сильное – сокрушающее – накроет его лавиной, с головой. И еще раз он этого не выдержит. Уж лучше лед и осколки, чем дурманящая волна отчаянья, чем снова оказаться в мире, где слова Лианы МакЛаген – «тебя нельзя любить» - окажутся реальностью…

- Поттер, отвлеки твою жену, - слова царапали горло. Он отвернулся от Элен, но уголком глаза видел, как она стремительно стала удаляться, сдерживая рыдания. За любовь каждый платит свою цену. – Останься с ней. И поспи.

Джеймс, наверное, хотел возразить, но промолчал. Понял ли он, что в этом сражении не сможет помочь? Что этот поединок только его, Скорпиуса Малфоя... И если он его проиграет, то никого не должно быть рядом… Никто не должен помешать ему уйти, унося с собой вечную мерзлоту. Но он не сдастся, пока не будет уверен, что проиграл.

- Альбус поможет тебе.

Малфой бы фыркнул, но сейчас не было сил на посторонние эмоции. Они вошли в палату почти одновременно.

Ксения, казалось, не удивилась, увидев их. Она поднялась из кресла, где изучала какую-то книгу, и подошла к Джеймсу, тут же взяв его за руку. Скорпиус отвел от них взгляд и осмелился посмотреть на ту, что единственная могла решить его судьбу.

- Она была в гневе, - прошептала Ксения, почему-то улыбаясь. – Элен слишком много и хорошо говорила о Скорпиусе…

Отдаленный укол совести не отвлек Малфоя, он не мог оторвать взгляд от любимого лица.

- Зачем ты ей это позволила? – Джеймс возмутился – Ведь Лили…

- Чем чаще мы будем тревожить ее заблокированные воспоминания, тем больше шанс, что они не перестанут сражаться за себя, - Ксения смотрела на Скорпиуса, и он криво усмехнулся. Перед ним сейчас стояла девушка, спасшая Гарри Поттера от него самого.

- Но разве память не стерта? – Джеймс нахмурился, а Малфой уголком глаза заметил, что Ксения была довольна – она ждала этого вопроса.

- Нет. Если бы она была стерта, то частично мы бы ее восстановили. Как в случае с Элен. Но воспоминания Лили сильно были связаны с… чувствами, многие из них, - улыбнулась Ксения. – И стереть их без остатка не удалось – трудно Забвением уничтожить чувства. Отсюда и боль: блокированные связки пытаются побороть заклинание… И если мы не будем пытаться заставить ее вспомнить, блок победит. Он и сейчас медленно побеждает, разрушая то, что осталось…

- Тогда поспешим, - лаконично проговорил Малфой, бросив мимолетный взгляд на свиток, что лежал рядом с книгой Ксении. Знакомые ему каракули Поттера-младшего не оставляли места сомнениям – наш пострел везде поспел.

Он сделал последний шаг, что разделял их с Лили, и остановился на мгновение, перебрывая желание упасть на колени у ее кровати, взять за руку и замереть, закрыв глаза, просто ощущая ее рядом. Но на это не было времени.

Время причинять боль. И хотя мысль о том, кому, была почти невыносимой, он легко отмел ее. Если нужно, он совершит и не такое. Это Гамлет все страдал и не решался на действия. Вот чего стоят твои принцы, Альбус Поттер. Им никогда не влезть по лестнице из волос принцессы – они побоятся сделать ей больно.

Я не принц из розовой сказки, я Малфой, о чем я мог забыть. Ненадолго. Как и почему это произошло, он разберется позже.

- Скорпиус, твоя рука… - почти в ужасе прошептала Ксения, когда он бережно откинул одеяло с Лили.

- Пустяк. Она крепко спит?

- Я погрузила ее в сон часа на три, - целительница все еще смотрела на его замотанную окровавленным платком ладонью. – Дай мне…

- Нет, - он наклонился, осторожно просунул руки под ее шею и колени и выпрямился, ощущая привычное тепло ее легкого тела. Она что-то пробормотала, но не проснулась. Брови сошлись на переносице. Ей больно от одного его присутствия? Холод прошел по позвоночнику.

- Куда ты?

- Как ты попадешь в Хогвартс?

Скорпиус слышал их, как сквозь стекло.

- Донг, - эльф почти тут же появился у его ног, перемазанный сажей. Но Малфой никак это не прокомментировал. – Хогвартс, шестой этаж.

- Выручай-комната? – усмехнулся Джеймс, а потом палата в больнице растворилась, сжавшись до темноты.

Лили тяжело вздохнула на его руках, когда они вынырнули из сумрака трансгрессии. Он бы мог почувствовать себя счастливым, если бы не болезненная складка на ее лбу и стон, что срывался с приоткрытых губ.

- Чего так долго? – из мрака материализовася Альбус Поттер, который, видимо, знал, что собирался делать Малфой. Надо бы было скрутить ему уши в трубочки, - за то, что провел раскопки в самом интимном уголке сознания Скорпиуса – но это могло и подождать.

Все-таки Малфой усмехнулся – рядом с младшим Поттером стояла Колобок, с широко открытыми от волнения глазищами.

- Как она? – Ал шагнул к сестре и осторожно погладил по руке, потом заглянул ей в лицо и радостно улыбнулся: - Кошка продолжает биться.

Малфою было не до загадок одиннадцатилетнего мыслителя. Время бежало сквозь пальцы.

Он поймал на себе взгляд Аманды и поежился. Казалось, эта немного простая девчонка видит его насквозь – так, как это иногда делала Ксения.

- Замерзший, - прошептала хаффлпаффка грустно.

- Что? – Альбус повернулся к ней. Девочка помотала головой.

- Идите, - Аманда указала головой на темный коридор. Малфой кивнул и стремительно вошел во мрак, где без труда нашел портрет с гиппогрифом.

- Огонь растопит лед, - услышал он тихий голос.

- Не прежде, чем ключ откроет клетку, - донеслось в ответ.

Философы, гиппогриф вас...!

Он остановился перед гневным взглядом потревоженного зверя. Лили, казалось, успокоилась в его руках. Израненная ладонь жгла, но он бы скорее умер, чем отпустил девушку.

Как давно они здесь не были... В последний раз – в конце ее седьмого курса.

Но сегодня что-то было не так. Он узнавал ели, зеленой дымкой утопающие в серебре, низкое серое небо, неровное поле сугробов. Все это было их – их Серебряный лес, ее сказка.

Скорпиус сделал шаг вперед и понял, что было по-другому. Снег ледяной! Он не таял от тепла, он не менялся – сковывал холодным серебром.

Лес замерз и грозил заморозить и их.

Не время отступать. Малфой уверенно прошел в глубь леса, думая о том, что сегодня им понадобятся костер и одеяла, что он почти сразу и нашел возле их ели, под зелеными ветками которой они так любили сидеть.

Он опустил свою драгоценную ношу на одеяла и укрыл. Замер на коленях возле нее, бережно убирая рыжие локоны с дорогого лица. Потом дрожащими пальцами разгладил морщинку на ее лбу.

Огонь, что вспыхнул рядом, грел спину, но был не в силах унять дрожь, что била его напряженное тело. Он сел рядом с ней, взяв за теплую руку, и тяжело вздохнул.

Он был готов ждать ее пробуждения вечно и почти боялся, чем оно могло обернуться.

Ноющую ладонь он окунул в холодный сугроб, и хоть это не принесло облегчения, но давало надежду – если ничего не выйдет, то боль физическая сможет ненадолго отвлечь от боли душевной.

Скорпиус не отрывал взгляда от любимого лица, и когда ее ресницы затрепетали, он вынул из кармана палочку и отбросил прочь. Потом поднялся и медленно отошел в сторону, давая ей время.

Время без боли.

Часть шестая. Глава 3. Лили Поттер

Ей приснился самый странный из всех снов, какие она когда-либо видела. Там не было людей – впрочем, там вообще ничего не было, кроме серого пламени. Почему серого? Оно было словно живым, трепещущим, заставлявшим переживать что-то странное, болезненное, требующее выхода. И это пламя не грело – может, потому что оно было заключено в стеклянную сферу, испещренную тонкими волокнами трещин. Казалось, что если посильнее надавить на эти трещины, то стекло лопнет, и пламя будет свободно, его жизненные судороги, его болезненные движения обретут прежнюю мощь. И, она наконец, сможет согреться...

Она не знала, проснулась ли от колющей боли или от холода. Несколько секунд она пыталась понять, почему так тихо и почему ее трясет. Потом открыла глаза и села, испуганно озираясь.

Лес?! Затылок пронзила такая боль, что ее затошнило, в глазах потемнело, но озябшее тело выдержало очередной удар внутреннего страдания. Она зажмурилась и глубоко вдохнула, из-за чего тут же закружилась голова.

Воздух был теплым, что казалось странным. Очень странным. Но не более, чем снег, что не растаял, когда она открыла глаза и взяла горсть серебра в руку. Серебряный снег!

Обморок был близок, но Лили сжала зубы, не поддаваясь слабости тела. Она вдыхала аромат еловых веток и испуганно смотрела на серебро на озябшей ладони.

Итак, где больница? Где Ксения? Папа? Почему она в заколдованном лесу? Может, это очень реальный сон? Нет, непохоже, потому что от такой боли она бы давно проснулась. Тем более, судя по охватившим тело спазмам, это был лес из ее прошлого. А раз боль, значит, это прошлое, связанное с фамилией, которую ей почему-то чуть не каждые пять минут повторяли.

Малфой.

Она глубоко втянула воздух, но не помогло. Боль нарастала, грозя свести ее с ума. Казалось, внутри головы что-то лопается и хрустит. Как стекло. Она подтянула к себе колени и только тут заметила одеяла, в которые была бережно завернута. Хотя воздух был теплым, морозный снег заставил ее поежиться.

Лили закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на чем-то, что не приносило боли. Например, на холоде. Через мгновение стало легче дышать. Но надолго она не могла отмести от себя мысли от том, что ее мучило столько времени.

Малфой и холод. Холод его странных глаз, когда он – единственный раз – появился на пороге ее палаты. Она поежилась, стараясь не обращать внимания на тут же запульсировавшую в висках боль.

Они все хотели ее смерти: отец, брат, Ксения, Тео... Они постоянно пытались говорить об этом человеке, словно мало она из-за него уже перенесла. Словно она была виновата в том, что он вот такой холодный.

Он всегда таким был! Ей бы не знать... Она столько лет была тенью брата и его слизеринского друга. Он был невыносимым и мерзким, он играл с другими людьми и теперь платился за это. Нечего было играть девчонками!

А эта Элен...! Мерлин, хорошо, что Ксения была рядом, потому что иначе Лили бы этого не пережила. Не пережила бы взягляда невыразимо прекрасных глаз, наполненных печалью, слов о том, как Элен жаль, что все так случилось. Ее слов о том, что из ее памяти тоже был стерт Малфой (резкий укол боли, который она подавила усилием воли). И Лили даже не могла честно признаться, что было тяжелее перенести, - само упоминание этого человека или же аллюзию на их с Элен отношения в прошлом.

Мерлин, это была яростная, болезненная, почти убивающая ревность, смешанная со спазмами по всему телу! Она не помнила его рядом, она презирала его, но ревновала. Вот почему Ксения поспешила окунуть Лили в сон – ведь она почти забилась в истерике из-за чувства, которого у нее не должно было быть.

И все из-за него, из-за Малфоя! Почему?! Ну как она могла выйти за него замуж?! За этого мерзкого и гадкого аристократа, который мог лишь издеваться и иронизировать! Будь он проклят...

- Я уже проклят.

Она вздрогнула, резко открыла глаза и вскочила на ноги, чувствуя, что ступни в одних тонких носках озябли. Малфой стоял в двух шагах от костра, который Лили раньше не замечала. Он был бледен, нижняя губа немного распухла. Одна из скрещенных на груди рук была перевязана платком в кровавых пятнах.

- Кто бы сомневался...- пробормотала она, пытаясь скрыть очередной приступ боли, когда в глазах начали прыгать отвратительные пятнышки.- Что все это значит? Куда ты меня притащил?

Он развел руками, предлагая ей самой ответить на вопрос, что ее рассердило не на шутку. Клоун! Жаль, что тот, кто его побил, не завершил начатое!

- Где мы, Малфой?!

- В лесу,- холодно усмехнулся он, не двигаясь и не пытаясь к ней подойти. Как жаль, что у нее нет с собой палочки – она бы стерла эту противную ухмылку с презренного лица.

- Очень смешно,- ответила она, сузив от злости глаза. Как ни странно, но злость притупляла боль, что толчками врывалась в тело из-за его присутствия.- Верни меня назад, в больницу!

- Заметь: я тебя не держу,- он опять скрестил на груди руки, так и не двинувшись с места.- Ты не связана и не заперта, ты свободна.

Она быстро поглядела вокруг – лишь снежные ковры и ели, даже намека на направление, где есть цивилизация. Хотя – какая цивилизация, если они в волшебном лесу?! Она может быть где угодно! Она попыталась найти дорожку следов, чтобы понять, откуда они пришли, но этот слизеринский... явно замел их.

Он наблюдал за ней странно застывшими глазами. Лили тяжело вздохнула, пытаясь успокоить бешеный ритм сердца: оказывается, она знала, что его взгляд сейчас странный. Она не помнила, каким он был прежде, но точно понимала, что не таким. С ума можно сойти!

- Я здесь замерзну, и мой отец тебя убьет,- угрюмо пообещала девушка, тяжело вздыхая. У нее не было выбора: оставаться с ним наедине было опасно и больно, так что стоит просто начать идти. Когда-нибудь она выберется из этого места, которое заставляло ее сердце колотиться так, словно оно готово было выпрыгнуть из груди и жить самостоятельно.

Что он значит для нее, этот серебряный лес с нетаящим снегом? А для него?

- Когда ты замерзнешь, только позови,- хмыкнул он, не пытаясь остановить ее первый неловкий шаг в холод серебра.- Я всегда к твоим услугам...

- Хорек,- фыркнула она, шагая в противоположную от Малфоя сторону. Она была уверена, что как только перестанет его видеть, то станет легче. Не получилось. Все этот странный лес с его запахами...

Теплый воздух не давал окончательно замерзнуть. Лили укуталась в одеяло. Она чувствовала себя уставшей и измотанной. Кровь пульсировала в висках, мешая трезво думать. Ей казалось, что она в ловушке – как тот огонь, что она видела во сне.

Но как разбить стекло?

К своему удивлению, очень скоро Лили наткнулась на странную стену. Она была похожа на тот же серый воздух, но вставала невидимой преградой между ней и иллюзией елей впереди. Значит, она внутри какого-то помещения. Что ж, тут должен быть выход...

Она упрямо шла вдоль стены, усмехаясь – вот она, стеклянная клетка. Прошло минут десять, она начала уставать, боль становилась все сильнее, словно воздух и снег, что притягивал глаза, разжигали ее с новой силой. Хотелось сесть, закрыть глаза и заплакать – такой одинокой и несчастной она себя чувствовала. Уж лучше гнев! Но чтобы ощутить его вновь, нужно вернуться к Малфою.

Там есть костер, с надеждой подумала она и неуверенно отвернулась от бесконечной стеклянной стены, узницей которой была. Костер был виден издалека.

Он все так же стоял возле огня, словно мраморное изваяние. Угрюмо-холодные глаза изучали ее лицо, и она ответила ему презрительным взглядом.

- Еще не до конца замерзла?- с издевкой спросил он, когда Лили подошла к одеялу, с которого недавно поднялась.

- Не дождешься,- огрызнулась она, придвигаясь к костру с противоположной от Малфоя стороны. Она слышала, что голос ее звучит слабо и малоубедительно – боль брала над ней верх. Наверное, самое лучшее сейчас – потерять сознание. Может, она проснется уже вне этого кошмара.

- Ты теперь готова поговорить?

- О чем? О том, что ты похитил меня из больницы, чтобы закончить то, что не сделал этот твой Деверо?- она не смотрела на Малфоя, но ей почему-то показалось, что он вздрогнул и хотел сделать к ней шаг. Это просто иллюзия, что приносили с собой боль и отсветы костра на серебряном снегу.

Снег был цвета его волос.

Он молчал, и ей пришлось посмотреть на него. Стеклянный взгляд ледяных глаз отталкивал, она задрожала.

- Я знаю способ согреться быстро и с удовольствием,- язвительно напомнил он, подняв светлую бровь.

- Я раньше поцелую жабу,- фыркнула девушка, кутаясь в одеяло. Одна мысль о том, что когда-то она могла допустить даже мысль о его прикосновениях, бросала ее в панику. И в пучину боли, что только разрасталась в затылке, грозя затопить сознание.

Быстрее бы...

- На твоем месте я бы был осторожнее в словах,- усмехнулся он, так и не двинувшись, хотя брови сошлись на переносице, когда он внимательно изучал ее лицо.

- Оставь меня в покое,- попросила она, отводя взгляд и рассеянно оглядываясь.

Опа! Она резко поднялась и почти бросилась к тому, что увидела в сугробе. Одеяло упало с ее плеч, когда она нагнулась и подняла из снега волшебную палочку. Серебряную палочку.

Такую знакомую...

Сны прошлого нахлынули лавиной нестертых воспоминаний. Она помнила странного человека в капюшоне, что являлся к ней во снах, завораживая, предупреждая, защищая. И эта палочка была в его руках, когда он заслонил ее от чего-то...

- ЛИЛИ!- страшный и пугающе близкий голос, вспышка заклинания, осевшая на землю девочка, огромный волк.

Когти, зубы, прыжок и заслонивший ее человек в капюшоне, с серебряной палочкой в руке.

- Ты ранен...

Волны боли, страха, облегчения – старых и новых чувств – отнимали последние силы. Она медленно повернулась к стоящему неподвижно Малфою.

- Что ж, это все упрощает,- пожал он плечами, глядя на наведенную на него палочку.- Убей меня,и закончи все это. Закончи свою и мою боль.

Лили нахмурилась, из последних сил борясь с дурнотой.

- Малфой, ты ранен,- прошептала она.

- Смерть все спишет,- хмыкнул он.

- Что тогда было, в лесу?- она в упор посмотрела на Скорпиуса, и тот непонимающе – впервые за все это время с каким-то выражением – ответил на ее взгляд.- Там была Аманда, и оборотни. И ты... ты спас меня...

- Это была ловушка для вашего отца, а вы с братцем кинулись спасать мир. Не в первый раз,- голос Малфоя дрогнул.- Я просто оказался рядом.

- Ты был ранен.

- Всего лишь царапина.

Его голос эхом вызвал всплеск воспоминаний – словно через небольшую трещину в стекле просачивались тяжелые капли огня, жгучей воды, почти лавы.

- Не укус?- она понимала, что уже когда-то произносила эти слова. Глаза непроизвольно нашли его окровавленную ладонь, но видели шрам на предплечье. Она знала этот шрам, этот заживший след ее спасения.

Она. Знала. Шрам. На его. Теле.

- Флинт просто тупица,- вдруг рассмеялся Малфой. Лили непонимающе уставилась на него.

- Что было потом? После того, как ты меня спас?

- Ты пришла ко мне в больничное крыло, ночью.

Лили вздрогнула: внезапный вкус его поцелуя буквально подкосил колени. Она упала, сжимая в руке серебряную палочку, которая смогла пробить брешь в стекле. Отпереть клетку.

Вкус поцелуя. Бережное прикосновение. Волна волос. Его ледяные глаза. Его серебряные глаза. Жидкое серебро. «Я люблю тебя» в темной комнате.

- Лили!- она услышала это словно сквозь вату. Он был рядом, он присел и обхватил руками ее обмякшее от боли тело. Он прикоснулся к ее лицу, и она увидела что-то красное на его пальцах. Было трудно дышать, что-то липкое и горячее пульсировало из носа и оставляло соленый вкус на губах. Хотелось спать, чтобы больше не чувствовать сумасшествия крови в голове, не чувствовать паутины боли и воспоминаний.

Что-то холодное коснулось переносицы, бережные руки обняли ее.

- Скор...

- Я здесь, я рядом.

Что-то вокруг изменилось, даже теряя сознание, она это чувствовала.

Стало тепло. Рука, лежавшая на снегу, согрелась. Ее согрел снег серебряного леса.

Их серебряного леса.

Часть шестая. Глава 2. Скорпиус Малфой (часть вторая)

Глупец, кто сказал тебе, что ты сильный?! Тот, кто наивно это утверждал, никогда не был в твоем скованном льдом ужаса мире, никогда не видел, как беспомощно ты можешь бултыхаться в серебре своих мучений...

Ты был рожден на границе зимы, словно отторгаемый ею уже с первым твоим криком. Ты был отторженным льдами, но не принятым весенней капелью. Ты остался чужим в собственной зиме, в собственной стае, чьим вождем однажды ты бы мог стать...

Но ты годами хранил в себе зимний лед, словно крича: «Вот я! Я такой! Я весь твой, почему же ты не хочешь принять меня?! Я твое порождение!». Сколько лет это продолжалось? Достаточно, чтобы ты сам понял, что ты чужой. Стая не отторгала тебя, ты родился отторженным... У тебя был свой путь, проложенный через льды – на юг, к весне, что никак не наступала...

И, нащупав этот путь, ты понял и осознал: ты не волк, ты не ищешь свою стаю. Волчья жизнь, в которой ты был рожден и воспитан, с волчьими законами и повадками, так хорошо тобой усвоенными, была серой, как их шкура...

Ты был ирбисом, снежным барсом, покрытым серебряной пылью ненаступившей весны. Ты ступал мягко и беззвучно, ты скользил шелковым брюхом по снегу, ты был этим снегом.

Снегом, что замер в ожидании весны...

У диких кошек нет почти ничего общего с волками, дикими собаками. Разве что вот эта их дикая свобода – от ошейников, правил, норм, морали. Ты был свободен и силен этой свободой. Ты предавал свою стаю так же легко, как других, ты ступал мягкой грацией хищника, знающего себе цену.

Ты действительно был хищником, ты жил охотой – в свое удовольствие, в достижение своих целей. Твоя наполовину зимняя сущность управляла тобой, делая сильным и непобедимым. Твои когти и зубы внушали страх одним своим видом, злой оскал бередил волков вокруг. Даже те, среди которых ты родился, боялись тебя.

О, как наивно ты полагал, что зима всегда будет такой, что ты всегда будешь дикой кошкой, избравшей путь одиночества, почти непересекавшегося с жизнью волков. Ты шел, ступая мягко по спинам низших, по спинам грызунов, мелких хищников, часто не удостаивая их взглядом ледяных глаз. Ты слушал закон леса, закон дикой свободы...

Ты слушал только себя, пока ты не перешагнул черту зимы.

Весна не приняла тебя, но она тебя изменила. Она приготовила тебя к тому, что однажды тебя возьмут на поводок. Ты щетинился, ты скалился, выпуская когти, но твое одинокое, блуждавшее по снегам полузамерзшее сердце уже поддавалось. Но ты еще не думал о том, что ты слаб. Нет, ты был силен тем, что, даже будучи выращен среди волков, остался кошкой, способной пригреть у мехового бока более слабое существо.

Оттепель принесла тебе уверенность в том, что ты непобедим. И она дала тебе цель и смысл жизни, указала путь, по которому ты начал шагать еще более уверенно. Ты ранил других, ты лечил раны, ты улыбался диким оскалом.

Дикий кот научился улыбаться.

Ты почти ничего не терял, ты видел все четко – ты выбрал свой путь сам, упиваясь тем, что смог это сделать. Ты верил в свою силу и не видел, как та половина сердца, что дожидалась своего часа, готовилась пробудиться.

Готовилась сделать тебя ручным.

О, ты столько лет щетинился на одно упоминание об ошейнике. Это плен, это потеря дикой свободы, что всегда преобладала над твоей жизнью. Ты мог хитрить, позволяя приблизиться к тебе, даже на миг коснуться кончиками пальцев твоей шерсти. Но шерсть всегда вставала дыбом на холке, когти ранили, зубы скалились.

Все было так, пока ты сам не накрыл своей лапой ту, что принесла с собой твой ошейник, твои узы. Ты всего лишь раз позволил ее дрожащей руке коснуться твоей холки – и теперь уже не мог жить без мягких пальцев, что гладили твою прекрасную, гордую спину, ласкали уши, сжимали большие, сильные лапы. Сначала ты был готов зарычать, но, когда она обняла тебя, прижавшись так доверительно к твоим теплым бокам, обвив шею, спрятав лицо в серебре твоего меха, ты сдался.

Ты был готов сам попросить ее об ошейнике, но она бы отказалась. Она дала тебе весну с правом вернуться в зимние поля. И ты возвращался туда – там ты мог опять быть хищником, скользящим по снегу, выслеживающим своих жертв, идущим к каким-то целям. Но ты всегда возвращался к ее ласкающим рукам, прощающим глазам, верящему в тебя голосу. Ты позволял ей все крепче тебя обнимать, вдыхать аромат твоей покрытой наледью шерсти.

С ней ты становился ручным.

Ты мог развалиться у камина, мурлыкая, потягиваясь длинными лапами, грея спину о ее огонь. Ты был все тем же хищником, но теперь ты был ее хищником, ты был ее ручным барсом. Ты легко совмещал две свои стороны, не замечая, как все сильнее входит в твое упругое тело весна, как она разрушает ледяные мосты внутри тебя, как плавится лед, становится жидким. Ты не замечал, как все больше времени стал проводить у ее огня, все реже бросаться в дикий бег по снегу...

Ты оттаял.

Дикий зверь стал почти ручным, хотя по-прежнему был способен одним ударом мощной лапы убить любого. Но эта лапа теперь служила лишь одному – хранению ее очага.

Ты совсем забыл, что был отторжен не только зимой, но и весной. И за это приятное забытье тебе пришлось платить. Слишком дорого, слишком жестоко... Потому что ты оказался слаб. Большая лапа поднялась, чтобы защитить, но ударила в пустоту...

Тебя словно выкинули на улицу, ты был домашним котенком, который стал ненужен в доме. Ты растерянно сидел в сугробе и беззвучно рыдал от бессилия что-то изменить. Ты был котенком, в чьих глазах была боль по утраченному очагу.

Непонимание, недоверие, неверие. Разочарование, боль, злость. Гнев, потерянность, растерянность.

И одиночество. И холод.

Никто и никогда не видел, как плачут кошки. Они плачут внутри. Нет, не плачут – они рыдают, крепко сжав острые зубы, низко опуская голову, чтобы никто не видел их застывших от предательства глаз.

Они рыдают, покоряясь и одиночеству, и холоду. И чаще всего они выживают. Они снова дичают и уже никогда не позволяют человеческой руке коснуться их. Даже приблизиться.

Они навсегда запоминают оттолкнувшие их доверие руки. Тем более, они не пытаются зализать раны на этих руках, согреть их, когда настают морозы. Это против их дикой природы, что берет верх над зовом очага.

Они снова становятся дикими, сильными. Но иногда, если заглянуть в их глаза, можно увидеть там льдинки ушедшей боли – это застывшие на морозе, невыплаканные слезы.

И ты прошел через все это, и ты был готов одичать, пока весна снова не пришла, грубо напомнив тебе, что и зима тебя уже не примет. Что ты слишком привязан к огню. И что ты не имеешь права бросить оттолкнувшую тебя, потому что поклялся ее защищать. Потому что она подарила тебе ту половину сердца, что теперь так болезненно билась внутри, не позволяя тебе вернуться к дикости лесной жизни.

И ты поборол в себе природу. Ты потянулся к рукам, когда-то тебя пригревшим и приласкавшим. И ты понял, что это не те ладони, что так часто ласкали тебя – на них словно надели перчатки. А под грубой материей горела болью и истекала кровью горячая кожа ее рук.

Тебе оставалось лишь одно – оскалиться и уцепить зубами прильнувшую к родной коже ткань. Прикусить, грозя поранить эти руки, грозя оставить раны на ласковых ладонях, и потянуть – изо всех сил, сдирая перчатки. И ты это сделал, хотя лед внутри тебя буквально расколол твое сердце. Но ты был силен, ты тянул, ты даже не дрогнул, когда услышал ее мучительный крик боли, когда увидел ее боль, когда увидел, как она падает, обессиленная этим странным поединком дикой кошки и враждебной ей материи...

Ты был силен, пока не появилась кровь, и ее голос, которого ты, казалось, не слышал вечность, не позвал тебя тем именем, которым она тебя нарекла, приручив... Зубы – эти страшные, холодные лезвия судьбы – разжались, твои огромные лапы подогнулись, и ты – вольный, дикий зверь, снежный барс – упал возле нее, сломленный ее болью и своим бездействием, и из горла твоего вырвался звук, доселе никогда тобою неведомый.

Ты завыл, словно вернулся в ту ночь на границе дня и ночи, когда ты был рожден среди волков.

Вы видели когда-нибудь, как плачут кошки? Ты и не знал, что умеешь плакать... Вот так – беззвучно, дико, надрывно, без единой слезы. И шептать «прости» надломленным голосом, когда в горле нет воздуха, лишь спазмы, а на серебре вокруг – на твоей шерсти, на снегу, на ней – красные следы твоей силы... Словно это твои безжалостные когти стали причиной ее крови, словно это ты ее предал, причинив ей боль...

Дата добавления: 2015-10-28