Круги на асфальте.

Всякий раз, кидая камень в воду,

Я обязательно попадаю в центр круга.

Конфуций.

I

Наш бегемот провалился в болото!

К.И. Чуковский.

Гараж есть место пребывания автомобиля. У Лехи Сабдыкова в нем была еще и мастерская и распивочная, а также место для интеллектуальных игр типа карт, домино или шашек. Ну а где ж отдохнуть всем организмом простому токарю в компании себе подобных, как не в гараже? Отдохнуть от дражайшей половины, которая в результате какой-то чудовищной мутации из полненькой симпатичной одноклассницы за тринадцать лет совместной жизни превратилась в толстую, прокуренную, крашеную перекисью стервозу.

И от сыночка, дебила-пятиклассника, и от бабушки его - тещи то есть. И от всех и всего.

– Леш, ну, на посошок...- с этими словами Дмитрий Николаевич, сосед по гаражу, потрепанный временем и водкой седой хмырь лет так за полтинник, не спросив ответа, разлил по стаканам оставшиеся сто пятьдесят.

– Николаич, твой дом - вон он - вышел из гаражей - и дома, а мне, блин, минут тридцать до дома пилить: через три квартала, площадь, да еще квартал вдоль пятиэтажек. - произнеся эту триаду, Леха аккуратно, двумя пальцами поднял стопку, а левой рукой - огрызок помидора на вилке.

– На посошок! Уф! - краткий выдох, - и выпил.

Самое главное на пути домой – без приключений перейти площадь. Мимо нее ну никак не пройдешь, разве что сделав огромный крюк через новостройки. Ибо площадь центральная лежит как раз на той самой короткой линии, что соединяет гараж Лехи Сабдыкова с его домом.

И, что самое обидное, перейти навеселе через эту самую площадь - ох как трудно: то привяжутся подвыпившие коротко стриженые парни, то панки какие-то, проклепанные, волосатые - откуда только берутся... А бывает и стражам порядка не понравится нетвердая походочка гражданина Сабдыкова, погрузят под белы рученьки в машину серенькую и... Тьфу, лучше не вспоминать. Особенно сцены наутро: спектакль одной актрисы, блин, - Алевтины, черти б ее побрали!

В этот раз приключилась особенно выдающаяся пакость. Леха вышел к площади и настороженно осмотрелся: никого, ни панков, ни стражей порядка. Неудивительно – ведь часы, те, что над стендом, с блекло намалеванным гербом города, высветили на зеленом табло: 3:05. Остатками не замутненного алкоголем сознания Леха отметил, - как раз три по ноль пять они с Николаичем за весь вечер, с восьми по полудни и съели. Правда, помог еще Серега из 37-го гаража, но это не в счет, да и хрен с ним. И с этой мыслью Леха вступил на площадь. Как раз посреди нее, прямо напротив огромной бронзовой статуи - обязательного украшения форума всякого райцентра, - вполовину раскуренная беломорина в зубах у Лехи внезапно зашипела и погасла. Машинально щелкнул зажигалкой, со второй попытки раскурил и...

И асфальт под ногой почему-то повел себя совершенно жутко, гнусно и непонятно. Он зыбко прогнулся, лопнул и, презрительно хлюпнув, поглотил Лехину правую ногу по самое колено. Запахло болотом. В лицо полетели липкие вонючие брызги. Реакция была моментальной: упершись руками о предательскую твердь - на какую-то секунду Сабдыков был похож на спринтера перед стартом – с пронзительным чавканьем вытащил увязшую конечность (при этом руки успели почувствовать прошедшую под асфальтом волну) - и побежал. Перед глазами плясали желтые ночные фонари, над головой – созвездия, а там, в голове, промеж ушей, гулко билось об затуманенные алкоголем извилины, емкое и все объясняющее слово: допился!

До дома он все-таки дошел, но, несмотря на количество прежде выпитого, сновидения его были непривычно коротки, омерзительны и как-то по особенному тревожны. В одном из них, насколько запомнилось, памятник на форуме превращался почему-то в зубастого лохматого неандертальца, с ярко выраженными надбровными кругами, и замахивался на Леху Сабдыкова огромным топором на длинной сучковатой рукояти, правда, не каменным, а бронзовым, как и весь памятник. А еще он бормотал нечто шипяще-угрожающее.

Разбудила Леху жена, вернее ее ругань:

-У-у паразит, чтоб твою мать! Джинсы еще носить и носить, - опять куда-то вляпался! И где дерьмо-то такое нашел?! - И так тринадцать лет... Тринадцать! Всю свою молодость этой пьяной мрази!

И так далее в таком же стиле.

-Заткнись, сволочь! - еще сквозь сон рявкнул Леха, и с трудом разлепил глаза. Перед глазами жена, Алевтина, потрясала его, Лехиными, грязными джинсами. Точнее говоря, грязной была только правая штанина, но зато как! По самое колено вымазанная зловонной болотной жижей с налипшими клочьями тины и щедро, как конфетти, посыпанная ряской. А что самое нелепое - и тина, и ряска были не привычного болотного цвета, а мертвенно-бледнющие и лишь слегка зеленоватые. Как будто росли, цвели и размножались не под июльским щедрым солнцем, а где-нибудь во мраке погреба или под бетонной плитой.

– А может под асфальтом?.. При этой мысли Леху аж покоробило всего под одеялом. Вчерашние смутные, полузабытые пьяные кошмары – увы, приобретали черты суровой похмельной реальности. В другой руке у Алевтины был правый кроссовок, но на него Леха изо всех сил старался не смотреть - так, - косился уголком глаза. Правильно. И не стоило.

Кое-как отбрехавшись от жены, одев запасные джинсы и опять-таки кроссовки, Сабдыков, на ходу закурив, пулей вылетел из подъезда - прямо в июльское воскресное утро. Обезвоженный спиртным организм настойчиво требовал жидкости, а именно - пива.

Уже возвращаясь от ларька, сделав пару-тройку объемистых живительных глотков, присел Леха на лавочку в сквере. Бутылка «Посадского» в руке, другая – в пакете. Жить становилось лучше, и главное – веселее. Мелькнула идея: а площадь-то – вон она. Злополучная. Всего-то метров пятьдесят. Может, пойти, посмотреть, как там и что…

Пошел. Посмотрел… Откупоренная бутылка из внезапно обмякшей руки выпала на тротуар и янтарная жидкость растеклась через горлышко бесформенной амебообразной лужей. Напротив бронзовой статуи, там, где вдоль всей площади нарисована жирная белая линия, в асфальте была вмятина.

Нет, даже не вмятина – это больше напоминало застывшую на морозе полынью или большую рыбацкую лунку с припорошенными снегом неровными краями. Только заместо снега и льда был асфальт, а по нему во все стороны волнами расходились круги, как от брошенного в воду кирпича. И круги те были совершенно неподвижны.

К полудню асфальт полностью разгладился.

II

И побежал на скотный двор,

Чтоб там проверить свой прибор.

Из подросткового нецензурного фольклора.

Я видел акул за кормою,

Акулы глотают слюну…

Наутилус Помпилиус.

К вящей радости жены, Леха целый месяц не прикасался к спиртному. Вернее сказать – ровно четыре недели. В пятницу на заводе им наконец-то отдали трехмесячные долги по зарплате, а в субботу Сабдыков метнулся на утренней электричке в столицу, и уже к обеду приволок с како-то распродажи глянцевую, с разноцветными кнопочками, автомагнитолу в пластиковой упаковке с ненашими буквами.

А где-то в полшестого вечера, то есть в семнадцать тридцать, Леха направлялся в гараж, чтобы опробовать долгожданную покупку на своих раздолбанных «жигулях».

На автобусах Сабдыков не ездил. Дело в том, что автобусные остановки в городе были с каким-то нечистым умыслом так расположены, что от дома до ближайшей – семь минут ходьбы, а от гаража до ближней к нему – ровно девятнадцать минут двадцать три секунды точным размеренным шагом Алексея Дмитриевича Сабдыкова. Автобус тот ждать – еще минут десять, так что нету в городском транспорте никакой выгоды, и Леха ходит пешком.

А в гараже выяснилось: пластиковая упаковка с ненашими буквами, кроме магнитолы и динамиков, содержит еще множество болтиков, шайбочек, и разноцветных проводочков. Их полагалось должным образом распределить, протянуть через весь салон, и затем присобачить к соответственным местам импортного агрегата и отечественного «жигуля». И вот только тогда, согласно прилагавшейся инструкции, все должно заработать.

Инструкция прилагалась на английском, арабском, хинди, тагалогском, и одном из финно-угорских языков. Нашлось там и несколько строчек на безобразно испорченном русском. Впрочем, это мог быть и диалект «поколения next», то есть тинэйджеров, а проще говоря – молодых холеных дебилов из телерекламы.

Часам к восьми магнитола успешно включилась, ожила, и на полную мощь всех своих децибел (надо же проверить ее прочность и возможности) выдала разухабистый отчаянный песняк из кабацко-трактирной лирики. Кассеты Леха предусмотрительно захватил с собой.

Многие виды рыб удачно ловят, приманивая их электрическим светом с кораблей. Рыбы, вскорости приплывшие к гаражу Сабдыкова, как нетрудно догадаться, явились, откликнувшись на звук.

И действительно – они сильно смахивали на двух каких-то чудовищных глубоководных рыбин, с течением внезапных суровых обстоятельств выплывших наверх, к солнечному свету: Дмитрий Николаич и Серега из 37-го гаража. Оба с одутловатыми распухшими лицами, под глазами круги, рты слегка приоткрыты, и при известной доле воображения, где-то возле ушей, за нижней челюстью, представлялись медленно вздувавшиеся и опадавшие жабры.

– Ну здравствуй, Алексей! Слышим, ты музыку себе новую прикупил… - вкрадчиво начал Дмитрий Николаич.

– Прикупил, - донесся Лехин голос откуда-то из-за автомобиля.

– Так покажи хоть, оценим покупочку…

Показал: и радио ловится, и музыка играет. Оценили. Рыбина по имени Серега из 37-го гаража внезапно обрела дар речи.

– Такую технику, Леха, сразу же обмыть надо, а то работать не будет, сломается нахрен.

– Я, мужики, уже месяц, как не пью… - произнося эту фразу, Сабдыков аж поежился от нахлынувших омерзительных воспоминаний о последствиях месячной давности пьянки в этом самом гараже.

– Но ради такого случая… - снова начал Николаич, - Такого удачного приобретения…

– Да завязал я, мужики, за-вя-зал! Поняли?

– Леша, ну жабры ведь сохнут…

Обмен мнениями в таком стиле длился минут пятнадцать, после чего собеседники пришли к консенсусу и дружно постановили: «ну уж только ради такого случая…».

Рыбьи морды изобразили предвкушение грядущего скорого неизбежного опохмела и отправились за водкой на Лехины деньги.

* * *

Вместо описания очередного гаражного загула приводится:

Параграф I. Перечень тостов и поводов выпить

№№ 1 За встречу (месяц не виделись).

2 За магнитофон (чтоб играл).

3 За радиоприемник (чтоб радио ловил).

4 За автомобиль (чтоб ездил).

5 За водилу (чтоб водил).

6 За колонки (чтоб громко и отчетливо воспроизводили звук).

7 За автомагнитолу в целом.

8 За Филиппины (страну, произведшую на свет автомагнитолу)

9 За Алексея Дмитриевича Сабдыкова (потому что хороший мужик).

10 За токарей (потому что хороший мужик токарь по профессии).

11 Желаю чтобы все... (без комментариев).

12 Уф! (резкий выдох – самый короткий русский тост).

13 Уф! (-//-//-//-//-//-//-)

14 Уф! (-//-//-//-//-//-//-)

Серега из 37-го гаража не выдержал, окуклился и уснул.

15 За Серегу из 37-го гаража (который окуклился и уснул).

16 На посошок. (а ведь водка еще осталась!)

Параграф II. Закуска

№№ 1 Помидоры свежие, 5 штук.

2 Огурцы малосольные, 9,5 штук. (половину огурца кто-то откусил).

3 Хлеб черный, 1 буханка.

4 Соль, 1 солонка.

5 Вода простая из-под крана, 1 бутылка 1,5 литра.

6 Сигареты и папиросы. («Пегас», «Прима», «Беломорканал»)

7 Воздух (чтобы делать «Уф!» – краткий русский тост).

8 Рукав (без комментариев).

Параграф III. Застольные беседы.

Между тостами №№

1-2 Между первой и второй перерывчик небольшой!

2-9 Об импортной технике, магнитофонах, Филиппинах и автомобилях.

9-11 О деньгах, зарплате и работе.

11-15 О политике.

15- 16 О женщинах, женах, которые ждут и вообще, пора домой.

После 16-го: Кто Серегу из 37-го гаража домой потащит?

– Ты, Николаич, он живет через дом от тебя, а мне до хаты и так целых полчаса чапать.

– А водка-то еще осталась…

– Я ее и заберу: на утро – деньги-то мои!

– Ну и хрен бы с ней!

– Пока!

Самое интересное во всей этой гулянке – что похмельные рыбьи морды с тоста №3 по тост №8 постепенно утрачивали свою голожаберность и глубоководность, раз за разом все больше приобретая человеческие черты. В облике венца природы они успешно смогли продержаться с тоста №8 по тост №10, после чего как-то незаметно для Лехи скатились на свой природный первозданный уровень. А к тосту №14 они оба снова походили на глубоководных рыбин, но уже не просто всплывших к солнечному свету, а каким-то ужасающей силы катаклизмом выброшенных прямо на сушу. Рыбины явно страдали от кессонной болезни, недостатка кислорода, и главное – от сокрушающей земной гравитации. Ну и хватит о них.

Леха, сильно шатаясь, сложил в красочный аляповатый пакет от магнитолы бутылку водки – там оставалась где-то четверть ее, граммов сто двадцать, остатки хлеба и единственный помидор, оставшийся не надкусанным. Покурил на дорожку, выпроводил Николаича, сильно отягощенного земной гравитацией и Серегой из 37-го гаража, защелкнул замки на железных дверях и покинул жилище своего четырехколесного друга, взяв курс на юго-запад, то есть домой.

III

А посуда вперед и вперед,

По полям, по болотам идет!

К. Чуковский.

Чем ближе Леха подходил к площади, тем сильней и настойчивей шевелился внутри одурманенного сознания какой-то неприятный червячок, явно намекавший на что-то и пророчивший новые грядущие пакости. И с каждым нетвердым шагом, приближавшим Леху к роковому для него месту, предчувствие это становилось все сильнее и сильнее.

А когда он, наконец просочившись дворами, увидел впереди огромное заасфальтированное пространство со статуей слева, сквером справа и часовым табло прямо по курсу, нервы его не выдержали. Тем более, что часы, насколько он смог рассмотреть, светились зелеными огнями, сложившимися в цифры: 4:05 – точная констатация дозы, принятой гаражной троицей в этот вечер. Центральная улица была пустынна и безлюдна в обе стороны, и налево, и направо, площадь также. Лишь редкие окна светились в окрестных домах: кто-то все ж еще не спал – тоже колобродил, видать, сволочь.

Сверху – яркие августовские звезды и туманный Млечный Путь, иногда рассекаемый в полной тишине падающей звездой-метеором. И мертвенно-бледный свет городских фонарей вдоль улиц и площади, и не спеша шествующая низко вдоль горизонта полная ярко-желтая Луна – все вместе порождало иллюзию тревожно-тоскливого внеземного одиночества. Вдобавок к этому, где-то вдали на окраине, там, где красно-кирпичные пятиэтажки сменяются частными домами и огородами, протяжно, заунывно и мрачно вдруг взвыла неведомой породы псина. И –долго, натужно и долго, жаловалась желтой Луне и плакала о несчастной собачьей доле.

Алексей сел прямо на пыльный бордюр, и площадь распростерлась перед ним. Смяв и отбросив в сторону ненужный пластиковый стаканчик, прямо из горлышка, трагично запрокинув голову, он вылил в свою глотку все оставшееся содержимое бутыли – и закусил помидором с хлебом. Молча и безо всякого «Уф!». Посидел, покурил…

Решительно встал и пошел, целясь прямо в центр огромного асфальтового пространства.

– Эй, ты, болото!! - заорал Леха фонарям и асфальту, - Ты! Мразь! Смотри, это я иду! Я!

Площадь молчала. Молчала абсолютно.

– Ну где ты, трясина, … твою ма…

Слово «мать» в завершающей его воинственные вопли нецензурной фразе, Леха так и не успел произнести до конца. Дорожное покрытие под ногами вдруг как-то по знакомому

чвакнуло, и он очутился по самые бедра в колышущейся зловонной трясине – на этот раз уже обеими ногами.

Пьяный отчаянный кураж улетучился моментально. Откуда-то слева, из-за спины, послышался продирающий до самых костей отвратительный звук – металлический визг и скрежет несмазанного расшатанного механизма. Изо всех сил стараясь не шевелиться и не дрожать, Алексей медленно повернул голову в направлении источника звука. И – о ужас! Бронзовая статуя на высоком гранитном постаменте, теперь уже наяву, изменила до боли знакомые, привычные с детства очертания: вместо кепки в левой руке сейчас она сжимала огромный каменный топор на длинной суковатой рукояти – тот самый, из полузабытого кошмарного сна, а правая ее рука указывала повелительным жестом уже не на гастроном, как прежде, а прямо на Леху.

– Тыгдымхыр! - прошелестела и проскрежетала статуя, - Гхрэир Мтшэн!

И тогда Леха побежал. Он бежал тяжело, с одышкой, всякий раз застревая в чавкающем под ногами асфальте. Во все стороны летели брызги болотной грязи, тина и зеленовато-бледная ряска. Так загнанный волками матерый лось пытается уйти от погони по непрочному насту, но, с каждым прыжком своего мощного тела, вязнет в предательском снегу все глубже и глубже. И слабеет... И уже вот она – стая…

Леха все же вырвался. Правда, кроссовки остались где-то там, на площади под асфальтом. Придя домой, он, не снимая джинсов, долго смывал в ванной болотную грязь со штанин струей теплой воды – чтобы Алевтина ничего не заподозрила. И уже потом, раздеваясь перед сном, обнаружил на правой ноге, примерно на ладонь выше щиколотки, огромную раздувшуюся пиявку, всего за полчаса успевшую вдоволь насосаться свежей крови.

А тем временем оживший ненадолго асфальт стремительно затягивал рваные полыньи, неровной цепочкой протянувшиеся наискосок площади. К утру на нем не осталось даже кругов.

IV

Вот он! - Закричал Вий и уставил на него железный палец.

Н.В. Гоголь.

В воскресенье утром Алевтина Сабдыкова уже в десять отправилась к матери, то бишь теще – наверняка жаловаться на пьяницу-мужа: «Сегодня этот пьяный скот в пять утра притащился, в прихожей натоптал, ванну засорил какой-то дрянью, брюки опять мокрые, дверями всю ночь хлопал… А все дружки его из гаражей. У-ууу, алкаш!»

Сына, Мишки, дебила-пятиклассника, с утра дома тоже не наблюдалось: уехал с друзьями купаться на озеро. Поэтому Леха спал беспробудно аж до часу дня и кошмары ему не снились. Но пробуждение было ужасным. Сабдыков сел на кровати, завернувшись в одеяло, и воспоминания о вчерашней ночи вперемешку с теми, давними, чудовищным сокрушительным шквалом обрушились на воспаленный похмельем мозг. А потом пришел страх.

– Ну как, как так может быть? - мысленно спрашивал себя Алексей – в его, таком уютном, таком благоустроенном городе с прекрасными домами, парками, яблонями на бульварах – посреди площади вдруг открывается жуткая, какая-то сатанински первобытная трясина. И только в самые глухие и безмолвные ночные часы. И только для него, персонально для Алексея Дмитриевича Сабдыкова. И круги на асфальте…

Тут Леха вспомни еще кое-что, уж вообще предельно омерзительное, и аккуратно, на цыпочках, подошел к приоткрытому окошку. Перегнулся через подоконник и, внутренне содрогаясь от навалившегося тяжелого предчувствия, посмотрел вниз, на тротуар. Его чуть не вырвало. На тротуаре, в высохшей багровой лужице, валялись кровавые растерзанные ошметки вперемешку с черно-зеленой слизистой кожей. Так будет выглядеть досыта насосавшаяся крови болотная пиявка, если ее сбросить вниз с высоты четвертого этажа.

– Гхрэир Мтшэн, - кто-то, отчетливо выговаривая каждый звук, произнес в Лехиной голове. Первозданная, троглодитски-пещерная лютая злоба и угроза – вот что несла в себе эта бессмысленная вроде бы фраза. Нервы и желудок не выдержали, и с трудом сдерживая подступивший к глотке тошнотворный ком, Леха понесся к туалетной двери. В понедельник он на работу не вышел.

А если посмотреть с другой стороны, все с ним происшедшее было для Сабдыкова идеальным лекарством от пьянства. Теперь он не только за сто метров обходил площадь стороной, но и вздрагивал всякий раз, завидя на витринах винно-водочных отделов бутыли с цветными этикетками и прозрачной жидкостью внутри – водкой. Впрочем, на пиво и всяческие вина он тоже старался не смотреть.

* * *

Развязка всей этой нелепой, гротескной и гадкой истории случилась через пару месяцев – в октябре. В Москве, гостя у двоюродного брата Сергея, Алексей Дмитриевич Сабдыков засиделся допоздна за чашкой чая с бисквитом. Да-да, именно чая с бисквитным тортом, без помидоров и огурчиков и безо всякого там «Уф!». Так, поговорили о том, о сем, как всегда, пожаловались друг другу на тяжелую жизнь, на рост цен, поругали правительство… Потом Леха посмотрел на часы – 22:30 и скоропостижно попрощался: «– Слушай, мне пора, ладно, Сергей, пока, я побежал. Как-нибудь еще заскочу». И бегом до метро, чуть ли не вприпрыжку по эскалатору – только бы не опоздать на последнюю электричку.

Не опоздал. И, безо всяких происшествий и пакостей, спокойно доехал, почитывая газету, до родной станции. Автобусы уже не ходили, а от вокзала до дома путь не близкий – сорок минут ходьбы по ночному городу и под моросящим осенним дождем. Минут через десять скорого шага дождь усилился, а еще через пять он плавно перешел в настоящий ливень. Стараясь не вымокнуть насквозь, Леха забежал в подъезд ближайшего дома. Стоял и курил там битых полчаса, пока наконец ливень не стал затихать, снова превращаясь в обычный октябрьский моросящий дождь.

За это время Лехина одежда пропиталась промозглой сыростью окончательно, и Сабдыков поспешил домой быстрым, как можно более быстрым шагом, чуть ли не спортивной ходьбой. Есть у нас в стране такой вид спорта. Когда началась площадь, он даже и не заметил – не до нее было. Скорей бы добраться до теплой квартиры, горячей ванны, обжигающей чашки свежезаваренного чая – и в койку. Выспаться бы за выходные…

– Тыгдымхыр Гхрэир Мтшэн! - звонким бронзовым набатом ударило вдруг в Лехином мозгу. И некто за спиной тут же услужливо перевел: «Здесь окончится путь твой – в потоке разбавленной крови!».

– Гхрэир Мтшэн! - снова оглушительно грянуло – теперь уже не в голове, а на всю площадь, и эхо (хотя откуда ему взяться в дожде и тумане?) заметалось между мрачными громадами серых домов.

Алексей не успел даже испугаться: доля секунды – и асфальт податливо разошелся под ногами. Леха рухнул в маслянистую волнующуюся трясину по самую грудь. Он что-то надсадно кричал и судорожно бился в засасывающей тело омерзительной жиже, но крики его поглощал промозглый моросящий дождь и окутавший всю площадь ватный зыбкий туман. Тем временем статуя на гранитном постаменте со страшным лязгом и скрежетом повернулась и, подняв левой рукой огромный топор, правую, вытянутую вперед, сжала в кулак, опустив большой палец вниз. Это был древний зловещий жест разъяренной римской черни на трибунах кровавой арены Колизея. Он означал: израненного, побежденного, истекающего кровью гладиатора следует немедленно, беспощадно и жестоко добить. Смерть ему!

Там, в болоте под асфальтом, нечто крепко стиснуло Лехины ноги и резко дернуло вниз. Асфальт сомкнулся над головой, зыбко пошел кругами – и застыл намертво.

Лишь правая кисть с электронными часами на запястье и узким обручальным кольцом на безымянном пальце, оставалась на поверхности. Пару минут она судорожно дергалась, билась и скребла ногтями окаменевший асфальт. А потом вдруг как-то жутко вздрогнула – и обмякла.

Туман постепенно рассеялся, и статуя в полной гробовой тишине плавно и беззвучно вернула себе первозданный облик.

Эпилог

Газета – это не только коллективный информатор,

Но и коллективный агитатор и организатор.

В.И. Ленин.

Дворник Марья Михайловна в рыжей выцветшей форменной жилетке, надетой поверх телогрейки, в который раз проклинала листопад и мерзкую осеннюю погоду. Было раннее утро. Она работала почти инстинктивно, как зомби, без мыслей, и все движения ее метлы за долгие-долгие годы были отточены до полного автоматизма, и поэтому – безукоризненны. Опавшие за ночь листья ее трудами из хаотичной разноцветной россыпи как бы сами собой стекались и складывались в аккуратные стандартные кучки.

Работу этого подметально-уборочного агрегата нарушила отрубленная начисто кисть руки, небрежно и стыдливо накрытая желтым кленовым листом. Вокруг валялись мокрые клочья газеты и несколько полурастекшихся комьев грязи. Следов крови не было.

Марья Михайловна спешно перекрестилась, а потом – жизнь-то нынче дорогая, тяжелая – воровато озираясь, осторожно сняла с обрубка часики и колечко. Вокруг ни души, зато на часиках, на табло, была вот такая нелепая цифра: 25:59.

Отрубленную кисть Марья Михайловна тщательно завернула в обрывок мокрой газеты, а затем с великим трудом протолкнула сквозь ржавую решетку ливневой канализации – от греха подальше. А еще Марья Михайловна почему-то обратила внимание на надписи, что были на том мокром клочке газеты. Насколько можно было разобрать текст на влажной бумаге, называлась газета «……лис-Экспр….» (дальше оторвано), а заглавие какой-то большой статьи – уцелело и было напечатано очень крупными черно-красными буквами. Надпись гласила: «Гхрэир Мтшэн».

8-10 октября 1999 г.

Дата добавления: 2015-10-28