Глава шестая. Перед рассветом 8 страница

После ужина разговор продолжался. Калой переводил вопросы, которые интересовали Георгия, горцы наперебой отвечали ему. Он спрашивал их о жизни, о земельных делах, о болезнях, о нужде...

Калой рассказал ему, как во время голода и мора их заперли в горах, обрекая на гибель, как в прошлом году уничтожили посев, как старшина обирает их.

Все беды свои высказали ингуши Георгию в эту ночь. Даже признались, что далеко не всегда и не каждый имеет чем попотчевать гостя... А Георгий все записывал в свою толстую чистую книгу. И листы ее быстро покрывались черными нитями. Такими же черными, как жизнь, о которой он писал.

Разошлись поздно. Никому не хотелось расставаться с этим человеком. Он с болью в сердце слушал о их невзгодах и не из любопытства, а для того, чтобы рассказать в большой бумаге, которую он называл газетой. Это было необычайное дело!..

Когда гостю постелили в кунацкой чистую постель, он удивился, сказал, что во всех аулах находил добрых людей, но они не имели возможности так принять его. У них не было таких вещей...

Калой промолчал, хотя ему очень хотелось рассказать Георгу, каким путем он добывал эту, материю! Рассказать, что рукава и полы его черкески были пробиты пулями... Но, может, узнав такое, гость откажется от его крова? Ничего! Он завтра все равно скажет ему об этом! Обязательно скажет! Говорят, в газетах пишут много плохого про эбаргов*. А надо бы, чтоб Георг рассказал всем, как из тружеников земли получаются эбарги...

Калой и Орци помогли гостю умыться, раздеться и лечь спать.

Он попросил оставить ему лампу.

Давно уже спал аул, давно заснули и хозяева Георгия, а он все думал и писал в своей тетради. Перед ним проходили картины жизни его родного аула... Ему казалось, что в эту ночь в этом каменном доме говорили с ним те обездоленные горцы-осетины, в среде которых прошло его детство. Какой одинаковой была судьба этих народов! Он смотрел на белые листки страниц далекими глазами и писал:

Не ждите же правды здесь!..

С высот своих лазурных

Сама на землю к нам не спустится она.

Берите силой все!.. И дней не бойтесь бурных!

Над счастьем сила здесь господствует одна...*

Перед рассветом Калой поднялся для молитвы. Он заглянул к гостю. Тот спал, сжимая в руке черную книжечку. Калой потушил лампу. Гость вздохнул, повернулся, что-то сказал на своем языке...

- Что-нибудь надо ему? - услышал Калой шепот Дали.

- Нет... - ответил он. - Хороший человек... Только очень мягкий... В царских слуг стреляешь, не помогает... А писать... Разве это поможет?..

Помолившись, Калой снова лег.

Едва забрезжил рассвет, на свою половину прибежала Гота и увела Орци к Матас. Потом поднялась Дали, начала готовить завтрак. А немного погодя, послышался кашель гостя.

Калой вышел к лошадям. После дождя утро обещало быть ясным. Розовел восток.

Когда Калой вернулся, его ждал взволнованный Орци. Гость, умывшись, вытирался.

- Что случилось? - спросил Калой у брата, заметив его волнение.

- Матас стало хуже, и она просит прийти к ней.

- Можно, я пойду с вами? - попросил Георгий, когда узнал, кто такая Матас и что с нею. Калой разрешил. Он вкратце рассказал гостю о жизни этой женщины, о том, как после ссылки мужа болезнь подкосила ее.

- У меня есть доктор, друг мой. Хороший доктор. Если надо будет, он приедет сюда... - сказал Георгий, и они пошли.

Матас лежала против своего окна с закрытыми глазами. Не то она думала, не то находилась в забытьи. В башенной комнате еще царил полумрак.

Лицо ее было матовой белизны, черты его заострились. Оно было удивительно красиво. Длинные, темные ресницы... приподнятые брови... чуть приоткрытые губы...

Матас дышала часто, но неглубоко.

Георгий не двигался. Он не мог отвести от нее глаз. Он видел в ней печальные черты отрешенности. Рядом с больной на скамеечке лежало простое зеркальце в медной оправе и... рубиновое колье... Георгий чуть не вскрикнул. Он не поверил своим глазам.

В этом каменном мешке среди старинных предметов нищенского обихода простых горцев - драгоценная вещь, о которой могла бы мечтать любая дама высшего света.

Он сразу вспомнил слухи, которые долгое время ходили по городу Владикавказу после дерзкого ограбления магазина ювелирных изделии местного богача. Рассказывали, будто тот заявил, что он готов был бы пожертвовать в пользу полиции всем, что у него было украдено, лишь бы ему вернули одну только вещь - рубиновое ожерелье...

Ни подтвердить, ни опровергнуть этого слуха газетчикам не удалось. Но слух этот, как и сам налет, совершенный среди бела дня на центральной улице города, запомнился, как легенда. И вот это сказочное ожерелье, небрежно брошенное на старую деревянную скамью... Какое отношение оно имеет к этому дому, к больной? Может быть, его принесли сюда как талисман?

Георгий слишком долго задержался взглядом на этой вещи. Удивление его было замечено хозяином.

Калой и гость потихоньку вышли на терраску.

Гота сказала, что Матас почти всю ночь провела в бреду: разговаривала с мужем, смеялась... А перед рассветом кашель чуть не убил ее. Выбившись из сил, она послала за мужчинами и заснула.

Георгий видел: Матас погибала. Дни ее были сочтены. И он сказал об этом Калою.

Калой с грустью поведал ему, как все время он обманывал бедную женщину, обещая поехать с ней к Виты. Когда он, задумавшись, замолчал, Георгий не удержался и спросил, откуда у Матас ожерелье.

На мгновение в глазах Калоя мелькнула досада, недоверие. Он пристально посмотрел на Георгия, а потом на своем ломаном языке просто сказал:

- Я давал... Городе большой лавка, золотой лавка, знаешь?.. Это мы карабчил...* Это хороший женчин... Бедный... Яво любишь такой... разный чепуха.. Пускай играйт...

Удивленный Георгий некоторое время не мог говорить. Перед ним стоял простой ингуш, хлебосольный хозяин, человек, убитый горем потому, что гибнет жена его друга, вчерашний рассказчик и он же участник одного из самых дерзких, нашумевших грабительских налетов, поднявших на ноги военную администрацию целого края. Значит, он абрек? А может быть, даже главарь абреков?.. Об этом Георгий и спросил Калоя, когда они снова заговорили.

- Да, - ответил Калой. - Теперь я эбарг...

И он рассказал, как начальники и нужда с самого раннего детства преследовали его, пока наконец, оставив плуг, он не взялся за оружие.

Георгий, не перебивая, слушал взволнованный рассказ Калоя.

Может, теперь этот человек счастлив? Ведь он, наверное, богат, если дарит вещь, которая стоит целого состояния!

Но оказалось, что у Калоя есть только одежда и еда. Все остальное он отдает тем, которые нуждаются больше него.

А таких много! Ой, как много!..

- Калой, но эта вещь не чепуха... - говорил Георгий. - Это как брильянт, знаешь?

Калой кивнул головой.

- За это тебе могут дать много денег... столько, что ты сможешь купить... Ну... целый табун!..

Нет, Георгий не заметил в глазах абрека алчного огня грабителя или хотя бы беспокойного волнения. Он только покачал головой и, соглашаясь с ним, неожиданно предложил:

- Бери себе... Яво это больше не надо... Яво земля хочет... Бери себе... Так в горах было всегда. Стоило гостю похвалить что-нибудь в доме хозяина, как тот обязательно старался подарить ему эту вещь. Но какой подарок мог пойти в сравнение с этим? Бурка? Лошадь? Кинжал?

Георгий замахал руками и наотрез отказался. Он только предупредил Калоя, что полиция ищет ожерелье по всем городам Кавказа и с ним надо быть осторожным.

Калой усмехнулся.

- Есть такой луди: ты гора карабчит - яво покупайт будит! Разный луди есть... Свой мат яво продавайт можно, если деньги даешь! - грустно заключил он.

Гота позвала мужчин. Орци остановился у дверей. Калой и Георгий подошли к постели. Увидев гостя, Матас долго смотрела на него, а потом едва слышно спросила:

- Кто это?..

Калой сказал. Георгий подсел к ней, взял за руку. Пульс бился слабо и очень часто... Рука Матас не шевелилась, но глаза по-прежнему пристально смотрели на незнакомца и, казалось, чего-то ждали от него... удивительно красивые, близкие и далекие глаза.

И, сам не зная почему, Георгий оживленно заговорил:

- Мы с Виты были вместе... Он жив и здоров... Меня раньше освободили. Но скоро выйдет и он. Приедет сюда... Он просил проведать тебя, передать тебе его салам...

И Калой серьезно переводил эту ложь, сам не зная зачем.

- Скажи ей, что уже недолго осталось ждать... И они больше никогда не будут разлучаться... - Георгий гладил ее исхудалую руку, Матас внимательно смотрела ему прямо в глаза. Наконец губы ее что-то зашептали.

- Даже, если не так... Он красиво рассказывает... Спасибо...

- Нет, Матас, я не обманываю тебя!.. Это все так... Мы оба были арестованы... Он скоро придет... - страстно повторил Георгий.

Матас закрыла глаза. Не то она утомилась, не то обдумывала что-то.

Шли долгие печальные минуты. Решив, что она уснула, Георгий хотел отпустить ее руку. Но она неожиданно с силой удержала ее, села. Широко открытыми глазами пристально посмотрела она в окно на тропинку... потом откинулась на подушки... затихла...

Наконец пальцы медленно разжались... она перестала дышать... Георгий осторожно закрыл ее остановившиеся удивленные глаза...

Орци вывел обессилевшую Готу на воздух.

Наступила тишина, которую никто не смел нарушить. Георгий встал. Казалось, Матас спала. Только с уголка ее губ сбежала на шею тоненькая алая полоска. «Рубиновое ожерелье!» - мелькнула у Георгия горькая мысль, и он отвернулся.

С суровым лицом строго стоял Калой перед святостью вечной минуты. Гость знал: мужчины этого народа не плачут. Может быть, потому, что они слишком часто встречаются с горем?!

Немного погодя, Калой четко отдавал распоряжения брату и невестке.

Георгий вышел, по лесенке вдоль наружной стены поднялся на плоскую крышу башни, снял лопух. Прохладный ветер кинулся в его волосы. Георгий поглядел вокруг.

Горы, камни, шнурочек воды на дне ущелья. Черные полоски пахотной земли, в который раз готовые родить все, что им удастся!.. И ему непомнились слова, явившиеся к нему в ином месте, при иных обстоятельствах. Но сейчас казалось, что они могли родиться только здесь, у изголовья этого несчастья, у колыбели этого народа.

...Остановись, певец!

Не оскорбляй слащавым

Напевом этот край страданья и труда.

Край, захлебнувшийся в пучине волн кровавых,

Край, не видавший счастья никогда!

Он не заметил, как начал читать вслух, протяжно и грустно:

Молю тебя, ты брось вокруг свой взгляд пытливый,

И ты поймешь тогда, что в этой красоте,

Что в этом мире скал, средь этих гор тоскливых

О смерти все гласит, о рабстве, нищете...

Внемли, как стонет там, в горах, поток кипучий,

Как плачет там орел и как шумит там лес.

И ты уловишь в них протест немолчный, жгучий,

Все ждущий правды здесь с сияющих небес!.. *

Георгий почувствовал, что сзади кто-то стоит. Он оглянулся. Калой и Орци, приняв стихи его за молитву, сложив по-мусульмански руки, молились.

Георгий попросил разрешения остаться на похоронах. Калой не возражал. Он отвел его к себе, заставил выпить стакан чаю.

В полдень Матас понесли хоронить. У ограды мулла, приехавший из соседнего аула, высказал сомнение: можно ли впустить на кладбище христианина. И Калой, как хозяин похорон, ответил:

- Земля Божья, люди Божьи. Наши отцы еще вчера были христианами. А это - гость. Он дал Матас последнюю радость! Он пойдет. Хороните!

После похорон Калой спросил Георгия, что тот собирается делать. И предложил погостить у них несколько дней. Но Георгий поблагодарил, отказался. Объяснил, что его ждут дела.

- Тогда месте пойдом, - сказал Калой и вышел, чтобы распорядиться и предупредить стариков, что он едет проводить гостя.

Георгий собрал свою сумку, сделал несколько последних заметок в тетради, пробежал прежние записи... Собранного материала было вполне достаточно, чтобы начать задуманную работу. Трагический итог того, что за многие годы видел и слышал он в народе.

Открыв новую тетрадь, он задумался, машинально поставил на первой странице «1907 год» и вывел заголовок будущей книги: «Край беспросветной нужды...»

Калой проводил нового друга до аула Лежг. Там он оставил ему коня до конца пути и поручил своему родственнику посадить его на Военно-Грузинской дороге в тифлисский дилижанс.

Расставаясь, они обнялись.

Георгий дал Калою свой адрес и на прощание сказал:

- Я никогда не забуду тебя, твой дом, твою семью. Я никогда не забуду сестру вашу Матас... Я буду писать это кровью... Кровью буду писать слова о вас! А ты... Береги себя - и бей! Бей их! А придет время, ты, я, другие - все вместе ударим! Придет время!..

Они расстались.

На обратном пути Калой много думал над словами этого человека.

Он вспомнил Илью, Виты, вспомнил юношу Мухтара, который беседовал с людьми в Галашках, и, грустно усмехнувшись, произнес:

- Если ученым ты опостылел, а нам, простым людям, нет житья от слуг твоих, не усидеть тебе, царь Никола, на стуле отца твоего!

Чем ближе к аулу подъезжал Калой, тем яснее доносилось пение мюридов на тризне и тоскливее становилось на душе.

Вечерело, когда он проезжал мимо своего поля. Каждая пядь земли здесь была полита его потом. Как всегда, весна волновала его! Сколько возникало надежд. Как любил он проводить первую борозду... А теперь?..

А теперь он должен был думать о том, где бы взять побольше, чтобы разбить, взломать, как бы отбить косяк коней! Сколько раз мушка его винтовки останавливалась на человеке!

Правда, это были его враги. Но враги — это ведь тоже люди...

Калой стреножил коня, а сам поднялся на скалу Сеска-Солсы.

Давно он не поднимался сюда. Очень давно, с детства. А поднялся -и показалось, что было это только вчера.

Все здесь так же, как и много лет назад. Только сосна стала толще, макушка раскидистей. Как всегда, Калой дотронулся до ствола. Ведь где-то на этой коре было место, которое трогали руки его отца... Калой опустился у дерева. Солнце зашло. Но дальние вершины еще розовели. Высоко в фиолетовом небе лежала полоса медно-красного облака.

В памяти Калоя вставали близкие люди: отец с матерью, которых он представлял себе только по рассказам, Гарак и Докки, Фоди, Виты, наконец Матас... А сколько было других, которых уже нет!.. Вспомнил он Зору, Хасана-хаджи, Гойтемира, Наси... наконец, друга детства - Быстрого... И мир показался Калою пустым осенним полем.

Щемящее чувство тоски охватило его. Стало плохо. Так плохо, что захотелось не жить...

Калой заметался, вырвал с корнем попавшийся под руку куст... Как много было в жизни всего и всех, и все прошло! Что он делает теперь на этой земле? Зачем он здесь?..

Вдруг на тропе послышался шорох.... Калой вздрогнул. Ему почудилась нечистая сила... Он вскочил и... растерянно опустил руки. Перед ним стояла Дали.

Кого угодно мог он представить себе на этой тропе, но только не ее.

- Откуда ты?

Она виновато улыбнулась. Тяжелое дыхание мешало говорить.

- Такая тоска... - Дали опустила голову, отвернулась. — И царь, и болезни, и одиночество - все навалилось на одну Матас, задушило ее... А одиночество тяжелее всего!.. Я ходила к ней... А потом ждала тебя...

Дали думала, что Калой рассердится, но он подошел и мирно сказал:

- Хорошо, что пришла. Это мое любимое место. А это дерево отец сажал... когда покидал родину... Видишь, как давно! А мы с тобой еще ни разу не приходили сюда вдвоем.

И теперь не вдвоем... - улыбнулась Дали и прислонилась головой к его груди.

«Не вдвоем...» - мысленно повторил Калой, мечтавший о сыне. Он улыбнулся. К нему возвращалось и снова звало за собой могучее желание - жить!..

Дата добавления: 2015-10-28