Марта 2005 – наш первый родительский спор

Утром, когда я открыла открытку Эдварда, она захватила меня врасплох за столом, я почувствовала слабость в коленях, сердце забилось быстрее и глаза увлажнились. После рождения дочери, у меня появилось мелочное чувство, что я внезапно поняла Эдварда, и вот в моих руках было доказательство, что Эдвард понял меня в ответ. У него была дочь, и он понимал радость и меняющую жизнь любовь, которые они могли принести.

Затем я развернула крошечного плюшевого птенца и уронила его на столешницу перед собой. Он прогнулся и его синтетическому покрытию не хватало блеска новой игрушки. Ярлычок был не совсем белым. Некоторые швы уже не были такими прочными. Через секунду болезненная, душераздирающая догадка сама собой озарила мой разум. Мое зрение замутнилось, когда я смотрела на черные глаза-пуговки. Я поставила бы значительную сумму денег, что этой маленькой игрушке было примерно пятнадцать лет. Или я просто сошла с ума. Годы спустя, я выяснила, что моя интуиция меня не подвела.

Даже без подтверждения, я качала свою дочь и плакала, и старалась не утонуть в собственной любви.

Должно быть невозможно любить человека, который причинил тебе больше боли, чем всем остальным на земле. После стольких лет, я должна честно и открыто посмотреть в лицо фактам: я теперь даже не знала Эдварда, не говоря уже о том, чтобы любить его. Во всяком случае я любила определенное время в моей жизни и человека, который был тогда.

Годы с 1987 по 1989 пролетели как в старом немом фильме, окрашенные сепией с золотым светом, пронизывающим каждый кадр. Это было прекрасно.

Несмотря на все это, этот маленький птенец стоял незначительно и гордо на моем кухонном столе. Он стоял как доказательство реальности того, что Эдвард причинил мне боль, которую невозможно отменить, и маленький ребенок у меня на руках напоминал мне, что я могла исцелиться.

Сет был не так ошеломлен подарком Эдварда, как я.

- Чертов сукин сын, - простонал он, когда пошел выкидывать открытку в мусорное ведро.

- Эй! - возразила я, вскакивая со своего места в первый раз после того как открыла почту.

- У него нет ничего общего с нашей дочерью, - спорил Сет, поднимая открытку в руке, как призыв к оружию.

- Так же как и мои читатели и твои студенты, но мы не выкидываем их подарки.

- Если мы выясним, что кто-то из них засранец такой же величины, как Эдвард чертов Каллен, ты получишь мое искреннее разрешение сжечь то, что они послали.

- А если бы Джейк отправил открытку? - бросила вызов я.

- Джейк никогда...

- Именно, - прервала я. - Джейк никогда ничего не делал. Эдвард был самый настоящий..., - я остановилась, не зная как продолжить. - Я любила его, очень. И он счастлив за меня.

- Тебе гормоны ударили в голову, Белл. Я не хочу, чтобы эта дискуссия касалась мою семью.

- Я не хочу притворяться, что этого не было, Сет. Я не хочу забывать, что я чувствовала – плохое или хорошее.

- Прекрасно, храни свои чувства; держи свою открытку, - сказал Сет, бросив ее на стол передо мной. - Но ее не будет рядом с моим ребенком. И будь я проклят, если разрешу ей играть с этой вещью, - сказал он, кивнув на грустную маленькую птичку. - Это твой багаж, Белла. Он не коснется моего ребенка.

-

Наши дни

Я наблюдала, как моя дочь изучает игрушечную птичку в руках. Она нерешительно взглянула на меня сквозь пушистые, ненастоящие перья. - Он знал, когда я родилась, мамочка.

Это не вопрос. Ее настоящий вопрос так и остался незаданным, на кончике языка. Сет многозначительно на меня посмотрел. Я могла вилеть, как он также ждет и хочет услышать, что я собираюсь сказать; как я сформулирую это для моей шестилетней дочери так, чтобы она поняла. Его доверие было настолько полным, что я была потрясена. Моя любовь к нему не знает границ.

- Ты хотела знать, почему я и Эдвард расстались, правда, Малышка? - спросила я.

Она кивнула и положила маленькую птичку себе на колени. Она крепко держала.

- Задолго до твоего рождения, милая, мама забеременела.

- Мной?

- До тебя, дорогая. Другим ребенком.

- Это папа сделал? - спросила она, немного нахмурив брови и посмотрела через стол на своего отца.

- Эдвард Каллен сделал это, - мрачно ответил он.

Ее глаза расширились.

- Однако, мы были не готовы к рождению ребенка по разным причинам… И ребенок тоже был не готов войти в этот мир. Ребенок умер, когда был совсем крошечным – до того как смог родиться.

- Ребенок на небесах? - спросила она.

- Может быть, - нерешительно ответила я. Я была не уверена на счет рая для неродившихся детей.

Она вздохнула. Я продолжала:

- Вся неожиданность и боль, которые пришли с этим ребенком... это разорвало меня изнутри. Это было слишком для Эдварда. Эдвард был болен и очень расстроен, и он оставил меня, когда узнал.

Она соскользнула со своего места, прыгнула ко мне на колени и сжала мои руки в своих. Птенец упал на пол. - Он ушел?

Я кивнула.

- И ребенок умер?

Я снова кивнула.

- Это не хорошо.

- Нет, не хорошо.

Она наморщила лоб. Я удивлялась, какого черта я делаю и почему. Я была справедливой, я рассказывала правду, я рассказывала историю.

- После этого, мамочке было сложно завести в животике других детей. Но ты в любом случае появилась.

- Папа любил и помог поместить туда ребенка, - сказала она, повторяя факты, которые уже знала.

- И я люблю твоего папу тоже.

- Но не в смысле поцелуев, - заявила она с уверенным кивком маленькой головы.

- Да, - согласилась я.

- Папа не ушел.

Я не могла не улыбнуться. - Нет, не ушел.

- И теперь ты больше не грустишь?

- Иногда, когда я думаю о том маленьком ребенке и том, что потеряла, иногда мне бывает грустно. Но теперь у меня есть ты и твой папа, и я знаю, что ты никуда не собираешься. Это напомнило мне, как любить, и как хорошо чувствовать любовь, и я сейчас гораздо счастливее.

- Я рада, мамочка.

- Я тоже, Малышка.

Она осторожно толкнула маленького птенца ножкой, вращая по кругу.

- Мамочка? А Эдвард сожалеет, что расстроил тебя?

- Ему потребовалось много времени, чтобы сказать это, но он сказал, что сожалеет. Он говорил мне много, много раз.

- Мамочка?

- Да, Малышка?

- А Эдварду до сих пор грустно?

Я не знала, как ответить, посмотрела на Сета. Он поднял брови.

- Одна часть Эдварда всегда будет грустить. Если нет, это означает, что у него совсем нет совести. Однако, жизнь продолжается.

- Его семья делает его счастливым, как твоя семья делает тебя счастливой?

Я отрицательно покачала головой. Вопросы становились все труднее. Нет никакого сравнения между семьей Эдварда и моей.

-

Дата добавления: 2015-10-28