О содержании духовной жизни человека

Или

ДВА МИРА

Иногда какой-нибудь интеллигент гово­рит «Мне хорошо в храме, но что мне может дать священник? Я готов принять его как исполнителя Таинств, но, кроме этого, что может быть у меня с ним общего?».

Или в этих словах выражается обычное интеллигентское пренебрежение к священ­ству, или наш интеллигент исходит из соб­ственного случайного опыта. Возможно, ин­теллигент подошел к священнику с вопросом, ответ на который мог бы быть дан только на уровне информации или дискурсивного мыш­ления, в том числе казуистически-схоласти­ческого. В таком случае интеллигент потре­бовал у священника того, чего у священника могло и не иметься. Результат был бы таким же, спроси он у врача об электронной техни­ке.

Священник — это не философ, не схоласт, не историк и даже не богослов-эрудит (хотя одно не исключает другого). С точки зрения эрудита, ответы священника могут показать­ся наивными, а иногда могут быть действи­тельно ошибочными. Но если бы интеллигент подошел к православному священнику не как к совопроснику, а как к духовному руководи­телю и спросил бы совета, как ему, интелли­генту, спастись, то в большинстве случаев по­лучил бы правильный ответ.

Священник, многие годы служащий литургию, возносящий молитвы и ектеньи, принимая Причастие, то есть, соприкасаясь с Божественным светом, не может не иметь определенного духовного про­свещения и поэтому способен дать ответы на голос души, желающей приблизиться к Богу, а не на вопросы любознательного и скепти­ческого рассудка.

Еще одна характерная интеллигентская черта слабое знание самого себя, что, как ни странно, может сочетаться со способнос­тью к тонкому психоанализу. Оно и понятно: проникнуть в глубины души можно только при свете благодати. Анализ на уровне реф­лексии — это картины сменяющих друг друга волн.

Интеллигент обычно болеет гордостью; он везде хочет быть значимым. Если интел­лигент не идеализирует себя, то он готов вы­глядеть и в своих глазах, и в глазах окружа­ющих самим демоном, только бы не мелким и паршивым бесенком.

Священник, как пра­вило, интуитивно чувствует внутреннее со­стояние своих духовных чад и видит их глав­ную болезнь, с которой надо начать лечение. Поэтому слова священника могут показать­ся на первый взгляд не соответствующими вопросу, но они будут содержать то, что нуж­но спрашивающему. Это проверено опытом.

Впрочем, и здесь требуются определенные условия — любовь со стороны священника к спрашивающему и доверие спрашивающе­го к священнику: тогда появляется внутрен­няя связь, тогда благодать может открыть священнику то, что скрыто под непроница­емым покровом от любого психолога.

Современный человек любит всуе упоми­нать слово культура, но если уж говорить об истинной культуре, то она начинается с уме­ния увидеть свою некультурность, познать ограниченность своего ума, бесстыдство и безобразие своих страстей, этой тайной бо­лезни души; истинная культура — стать ра­бом Христа и послушником Церкви, чтобы через подобное рабство получить свободу.

Во время душевно-религиозных пережи­ваний человека могут осенять блестящие мысли (но это лишь потешные огни, которые быстро гаснут, не оставляя следа), и к ним нередко примешиваются остроумные шутки и каламбуры, как будто стрелы, направлен­ные в стан врагов веры. В некоторых, к счас­тью редких, случаях псевдорелигиозное со­стояние стояние переходит в визионерство, человек начинает создавать картины на религиоз­ные темы, он живет в мире своего вообра­жения и считает это небесной реальностью, чуть ли не Откровением и Божественным даром.

У человека, утвердившегося, как бы укоренившегося, в ложный мистицизм, из­меняется отношение к окружающим, оно становится или слащаво-сентименталь­ным, когда показная ласковость пропитана не любовью, а скрытой сексуальностью, или, наоборот, дерзким и требовательным. Духовная религиозность отличается от ду­шевной стремлением не к словесному само­выражению, а к безмолвию и молитве.

Эта молитва лишена эмоционального драматиз­ма и аффективности. Основа ее — благогове­ние. Человек в минуты молитвы ощущает, что Бог — это всё для него, а он без Бога — ничто. Он молится, прежде всего, о вечной жизни, о прощении своих грехов, он чувствует себя нищим, который протягивает руку за пода­янием; в то же время он ощущает в этой ни­щете свое богатство. Молитва, еще раз на­помним,— это диалог, молитва не остается без ответа, но ответ — это, прежде всего, не изменение внешних условий, а пробуждение самого человека.

Душевная молитва эмоцио­нальна и страстна, там просят преимуще­ственно то, что принадлежит Земле. Там ищут не Бога, а «от Бога», там хотят изменить Про­мысл Божий без изменения самого себя. Та­кая молитва является не потребностью духа, а потребностью ситуации, положения, нужды (в некоторых случаях — своего настроения). Душевная молитва не чувствует Бога как Жи­вую Личность, а обращается к Нему как к пер­сонифицированному энергетическому Цент­ру вселенной. Но даже такой молитве не благоволит современная интеллигенция.

А ведь слово молитва происходит от «мо­лить», «умолять», но для интеллигента умо­лять — это признак слабости и малодушия. На самом же деле отчуждение от молитвы — это симптом гордости, окаменения сердца, вот почему даже слово молитва вытесняется из лексикона интеллигенции другим, модным, словом — медитация.

Вместо того чтобы сги­бать свою медную шею, человек, удобно сев в кресло или на скамью (а это один из атрибу­тов католической церкви и протестантской кирхи, который на Западе стал проникать и в православные храмы), начинает медити­ровать, размышлять над каким-либо изре­чением, или рассматривать какой-либо об­раз, или повторять какие-либо, порой и не­понятные ему, слова. Так что если молитва, как мы уже знаем,— диалог, то медитация — это монолог, обращенный к самому себе. Медитируя, человек не выходит из поля своего «эго», а это как раз и устраивает со­временного интеллигента.

Есть особый вид медитации — психотера­пия, методология которой прямо противопо­ложна христианскому пути к Богу через по­каяние. Человек внушает себе, что он здоров, что он обладает высокими достоинствами, вместо того, чтобы лечить болезнь, вместо того, чтобы искоренять свои страсти.

Психо­терапия — это сознательное введение челове­ка в мир иллюзий, это — обольщение челове­ка посредством его же собственной гордыни, это — ложная анестезия, на время снимающая боль (симптом болезни), после которой не излеченная, а только закрытая от сознания человека болезнь проявляется с новой силой. Мы считаем медитацию разновидностью гипноза, который открывает к душе человека до­ступ темным силам и, как всякий гипноз, раз­рушает психику человека изнутри. Если ме­дитацию можно определить одним словом, то этим словом будет антимолитва.

В мире много вер, идеологий, философий, на­правлений, систем. Картина мира у каждого наро­да, у каждой религии и идеологии имеет свои осо­бенности. Но...

Но в сущности, когда мы углубимся в изучение этих мировоззрений, идеологий и философий, мы, в конце концов, обнаруживаем, что все системы мыш­ления, все философские учения делятся на два про­тивоположных и непримиримых мировоззрения: мир без Бога и мир с Богом.

И получается, что мы, всё человечество, жи­вём как минимум в двух параллельных мирах.

В одном из этих миров главный - Бог, Творец и Промыслитель, любящий Отец, никогда не оставля­ющий. Своей заботой человека.

В другом мире главный - сам человек, главная воля - воля человеческая, которую он и пытается пре­творить в жизнь.

Много ли общего в этих двух мирах? Могут ли люди из разных миров вообще иметь что-то общее или они обречены на взаимное непонимание?

В том-то и сложность нашего совместного (веру­ющих и неверующих) существования в единой дей­ствительности, что наши параллельные миры - не две замкнутые и отдельные друг от друга системы, а об­щее пространство (и время), в котором люди верую­щие и люди неверующие живут рядом, бок о бок. Жизни наши пересекаются, переплетаются, а два мира (с Богом и без Бога) иногда ухитряются сосу­ществовать в душе одного человека.

Но, увы, сосу­ществование это отнюдь не бесконфликтное. Когда основной вопрос бытия (я живу в мире с Богом или без Бога?) не решён внутри человека или между людь­ми духовный спор продолжается бесконечно.

Но не это самое сложное. Самое сложное то, что разность понятий о Боге, человеке и мире осознаёт­ся нами, людьми, только тогда, когда мы спорим о вопросах веры (или неверия). А когда спор идёт о более отвлечённых предметах (как, например, та­лант), мы не учитываем и даже не осознаём, что духовность и вера тоже - талант дар Божий.

В последние десятилетия на вол­не, смывшей многие нравственные принципы, мож­но было услышать любую формулировку касательно таланта, вплоть до «талантливого киллера». Но талантливый атеист-это удар ниже пояса. Мы не принимаем в расчёт, что, говоря о та­ланте, бездарности, красоте, уродстве и тысячах подобных предметов, одни и те же слова мы напол­няем разным смыслом, а иногда и вовсе противоположным содержанием.

А что же талант? Как его понимают в мире? Но в ответ можно задать встречный вопрос,: в каком мире? Рассмотрим прежде атеистическую концепцию таланта.

Талант - это природная одарённость, особен­ная способность человека к какому-либо занятию, неважно к какому.

Поскольку талант достался тебе от природы, а природа - субстанция безличная, это - твой выиг­рыш в лотерею, не более, но и не менее того. Но этот выигрыш, это счастье, свалившееся на тебя про­сто так, ниоткуда, по иронии слепой судьбы, надо использовать с максимальной пользой для себя. Для этого надо трудиться, развивать и усиливать талант.

Но с какой целью? Цель очевидна - поставив та­лант на службу себе и правильно его, использовав, ты можешь добиться многого: успеха в обществе, лич­ной славы и, как следствие, богатства. Три эти со­ставляющие, взаимно поддерживая друг друга, бу­дут расти, и множиться и, в конце концов, сделают тебе имя (формулировка строителей известной всем башни) и оставят это имя в истории.

Итак, природная одарённость - труд - личный успех и посмертная слава. Это и есть атеистическая концепция таланта.

А как обстоит дело в мире, где есть Бог? Талант - это дар Бога, твоего любящего Отца. Но всякий дар, как признак некоего избранничества, накладывает на человека определённую ответствен­ность. Ведь кому даётся больше, с того больше и спра­шивается. Поэтому нравственное чувство (и чувство простой человеческой справедливости) подсказыва­ет нам, что за любой дар своего Отца нужно благо­дарить.

Как верующий человек, я понимаю, что благода­рить надо не только словом, но и делом. А это зна­чит - надо приумножить свой талант и поставить его на службу добру. Чтобы служение было максималь­но эффективным, талант надо развивать, надо работать. Твой труд принесёт добрые плоды, он под­держит хотя бы кого-то из людей, твоих братьев, в трудное время, направит их мысли к свету, к надеж­де, к Богу. Это и будет исполнением твоего долга. Это и будет возвращением твоего долга Отцу.

Много ли общего в этих двух взглядах на проис­хождение, цели и задачи, плоды таланта?

Полностью совпадает лишь одна максима: талант надо развивать и нельзя зарывать в землю. Здесь со­гласны все - и верующие, и неверующие. И это ра­дует - хоть что-то общее у нас есть...

Но на этом сходство и заканчивается: ведь даже в понятие «развивать талант» можно вложить проти­воположные идеи. Одни развивают талант, углублён­но изучая свое дело, пытаясь постигнуть то, чего прежде не знали, - другие понимают развитие как бесконечную «раскрутку» себя в жёлтых «глянцевых» СМИ, как непрекращающийся самопиар любой це­ной, когда ради красного словца не щадят ни отца, ни мать...

Но есть и ещё одно, самое последнее и самое главное, различие в понимании таланта зрячими (ве­рующими) и слепыми. Суть таланта для неверующе­го - это всегда какие-то особые способности, кото­рых нет у других. От этого в неверующем мире так много стонов и нытья по поводу своей обделённости какими-то талантами. «Вот он певец, художник, писатель, а я двух слов связать не могу, мне медведь на ухо наступил, я синего от красного не отличаю и т.д. и т.п.». И за всем этим нытьём как-то забывает­ся, что талант - это не только особая художествен­ная одарённость (не все же художники, в конце кон­цов!), а вообще любая способность, способность к чему-либо.

Ну, например, способность дышать, мыслить, го­ворить - словом, жить. Ведь именно жизнь, соглас­но христианскому взгляду на мир и человека (и со­гласно простому здравому смыслу!), и является главным талантом любого из живущих на земле. И именно этот талант прежде всякого другого мы дол­жны будем, согласно притче о талантах, вернуть на­шему Господину.

Да, человек может получить и пять, и десять та­лантов он может быть, что называется, на все руки мастер - и все эти таланты он будет обязан приум­ножать и вернуть с прибылью. Но один-то талант есть у каждого из нас, живущих в этой жизни. И при всём нашем уважении к художественным, научным, техническим или иным талантам - разве они не вто­ричны по отношению к самой жизни? Разве талант жизни не самый главный? Разве не за него нам при­дётся отвечать в первую очередь?

И тогда получается, что «талантливому киллеру» или женщине, привычно делающей аборты, придёт­ся ответить ещё и за чужие таланты жизни, кото­рые они так дерзко погубили...

Итак, все талантливы, все одарены, никто и ни­чем не обделён у Бога, талант жизни есть у каждого из живущих. А дальше - всё в наших руках, а точ­нее - в наших сердцах. Ведь только в абсолютно пу­стом сердце нет ни почвы, ни солнца, ни влаги, что­бы взрастить данные нам таланты...

Что же следует из всего вышесказанного? Глав­ное, пожалуй, вот что: никогда нельзя забывать, что мы живём в параллельных мирах, что все слова в них имеют разное значение. А потому, прежде чем начинать серьёзный разговор о серьёзных поняти­ях, мы должны выяснить у собеседника, в каком мире живет он? В мире, где царствуют хаос и волчьи за­коны взаимного пожирания, - или в мире, где цар­ствует милостивый и любящий Отец? …Согласитесь, это всё-таки разные миры...

P.S.

Первые наброски данной статьи мы предлагали для ознакомления желающим, и узнать их мнение. Первый вопрос? Почему только интеллигенция, это касается всех!!!

Второе; О какой духовности могла идти речь, если даже наука о душе -психология (перевод с греческого психо-душа, логия-наука), провозгласившая себя "научной", изгнала из сферы своего исследования категорию души- (Основосоставляющей духовности).

Категорию "души" психология заменила категорией "психика". В этом смысле психология стала "бездушной". Научная психология утратила интерес и к нравственным аспектам поведения человека. Ее отныне практически не занимает борьба сил добра и зла в душе человеческой. Она почитает нравственную сторону поведения человека за пустяк, которым можно пренебречь в интересах "чисто психологического" исследования, ради его "объективности" и "научности". Однако не нужно быть ученым-психологом, чтобы увидеть, что всякий поступок человека, всякое его переживание, каждая его мысль практически всегда облекаются либо в одеяние добра, либо в одеяние зла. Таким образом, утратив интерес к категории нравственного и погрешив против истины, психология стала безнравственной

«Ни премудрые своей премудростью, ни разумные своим разумом не могли постичь тонкость души или сказать о ней, что она такое, кроме только тех, кому Дух открывает ее постижение и дает точное знание о ней»? (Преп. Макарий Египетский)

Если мы пожелаем основательно изучить психологию че­ловека и обратимся к соответствующим научным руководствам по ней, то нас постигнет глубокое разочарование. Когда в настоящее время начинаешь интересоваться этим жизненно важ­ным вопросом и ищешь каких-либо указаний и разъяснений, то с изумлением и почти с отчаянием убеждаешься, что такой ли­тературы практически не существует.

По существу такой науки в настоящее время нет. Есть лишь история попыток построения психологии, смена опытов по ее созданию на непрерывно меня­ющихся обоснованиях. Единственным официально признанным философским учением о человеческой жизни стала эмпириче­ская психология, которая сама себя объявила «психологией без души». Учение о душе заменено ею на учение о закономерностях различных психических явлений. Современная научная психо­логия - это по сути не психология, а скорее физиология. Она есть не учение о душе как сфере внутренней жизни, а есть учение о внешних, чувственно-предметных условиях и закономерностях сосуществования и смены душевных явлений. Прекрасное на­звание «психология» было просто незаконно похищено и исполь­зовано как титул для совсем иной научной работы.

В противовес так называемой научной психологии суще­ствует психология святоотеческая. При сравнении научной пси­хологии и психологии святоотеческой замечается немалая раз­ница между ними, так как в основе тех и других взглядов лежат совершенно разные космологические и антропологические пред­ставления. К тому же светские ученые психологи, сами, будучи душевно-плотскими людьми, изучают тех же душевно-плотских людей под душевно-плотским углом зрения и исключительно с помощью психометрических методов. Эта узость миросозерца­ния и рабское подчинение материалистическому направлению не дают им возможности понимать правильно явления духовно-душевной жизни.

Душевный человек не может разуметь Истины, которая может восприниматься только духовно, являясь плодом длительного аскетического подвига и живого религиозного опы­та (1Кор. 2; 14). Да и всякая наука возможна только в союзе с религией, на которую она должна постоянно опираться, чтобы иметь право на свое существование, ибо нет во всем мире ничего более неустойчивого и сомнительного, чем науки рождаемой падшим умом человеческим. Не может древо зло плоды добры творити и егда объемлют от терния грозды, или от репия смоквы (Мф. 7; 15,19)?

Падший человеческий ум, источенный страстями, посто­янно колеблется во мнении, думая найти опору в ежедневно меняющихся «рабочих гипотезах», а не в Боге - неложном и неизменном Источнике всего сущего. Что он может дать в та­ком случае? Ничего, кроме плода по роду своему, такого же со­мнительного, неверного, лживого, как и он сам. Нельзя слепому говорить о красотах мира или глухому о музыке и мелодиях. А те представители науки, которые создавали официальные шко­лы психологии, были слепы на внутренние очи и глухи на внут­ренний слух и не могли поэтому постичь законов душевной жиз­ни. Поэтому учение их о душе и ее способностях односторонне и лживо.

Прав был св. Василий Великий, ученейший человек своего времени, когда называл светскую науку «ученым пусто­словием», «многопопечительной суетой» и «паутинной тканью», в которой «если увязнет комар или муха, или что-нибудь столько же бессильное, то остается связанным, но если приближется к ним другое сильнейшее животное, то удобно освобождается и слабую паутину разрывает и уничтожает».

Научная психология страдает поразительной бедностью мыслей и выводов, но убо­жество своего содержания она тщательно скрывает под вычур­ными терминами, которые способны производить на малогра­мотных и полуграмотных сильное впечатление.

Святоотеческая психология отличается от научной тем, что в широком масштабе рассматривает все явления духовно-душев­ной жизни, проникая во все ее уголки, что не под силу никакому светскому психологу со всеми его современными техническими средствами. Ученые психологи не хотят, да и не могут даже про­сто отделить истинные душевные движения от движений неис­тинных, страстных, хотя к этому постоянно призывают христи-анские психологи, говоря: «Будем непрестанно исследовать са­мих себя и отношении ко всем страстям и добродетелям».

Ставили ли ученые психологи, всю жизнь изучающие душу челове­ка, когда-либо перед собой такую задачу? Если неверующие люди, упорно противясь истине, избегают чтения святоотеческой ли­тературы, не видя в ней ничего интересного и достойного ис­следования, то ученые-психологи должны бы, по обязанности специалистов, изучающих душевную жизнь, заняться разбором «научной психологии» страстей. Им бы следовало изучать это хотя бы в качестве отрицательной, с их точки зрения, литерату­ры." Но они этого не делают. «Некоторые ученые чутьем догады­ваются, как это было бы интересно, - говорит один современный нам епископ, - но, обвиняя других в неумении и неспособности построить научную систему такого рода, в самонадеянности при­нявшись за дело и отодвинув в сторону работы всех предшествен­ников, ничего сами так и не дали».

Это закономерное следствие, если принять во внимание, что ученость не есть собственно мудрость, а только мнение мудрости. «Познание Истины, которая открыта человекам Господом, к Ко­торому доступ - только верой, которая неприступна для падшего разума человеческого, - заменяется в учености гаданиями, пред­положениями.

Мудрость этого мира, в которой почетное место занимают многие язычники и безбожники, прямо противо­положна, по самим началам своим, мудрости духовной, божест­венной. Нельзя быть последователем той и другой вместе; одной непременно должно отречься. Падший человек - «ложь», т.е. об­раз мыслей, собрание понятий и познаний ложных, имеющих толь­ко наружность разума, а в сущности своей - шатание, бред, бесно­вание ума, пораженного смертной язвой греха и падения».

Чем же иным объяснить замалчивание современной психологической наукой учения святых Отцов о душе и страстях, как не «личной завистью ученых, сознающих свое убожество перед глубиной по­знания души человеческой святыми Отцами, аскетами и кознями сатаны, боящегося, что если будут изучать писания Отцов даже с целью их критики, то и тогда это будет дело опасное и найдутся люди, которые будут читать эту критику не ради нее самой, а ради тех цитат святоотеческих, на которые она нападает».

О своей духовной бедности красноречиво говорят сами рабо­ты научных психологов. О том, какой сумбур царит в их научных произведениях видно, например, из заявления одного ученого, который не выдержал и печатно заявил следующее: «Что же касает­ся «научной психологии» чувствований, то я предпочел бы читать словесные описания размеров скал в Нью-Гемпшир, чем снова перечитывать эти психологические произведения. В них нет ника­кого плодотворного руководящего начала, никакой основной точ­ки зрения».

Убожество и немощь мирской науки главным образом познается в том, что она все свое содержание сводит к одним лишь хитроумным и трудно выговариваемым терминам, но совер­шенно бессильна оказывается помочь своим чадам. Не может она помочь и самим ученым, ибо «воевать с бесами и со страстями философу с помощью своих научных открытий, положений и ги­потез - все равно, что младенцу появиться с картонным мечом в самом пекле современного боя посреди рвущихся снарядов, тан­ков, и при этом думать, что он нагоняет страх на неприятеля».

Научная психология, претендующая на экспериментальность, изучает в своих опытах только внешние проявления ду­шевной жизни и глубже идти не в состоянии со своими научны­ми методами. Как сокрушался один из современных нам христи­анских подвижников, говоря: «Я когда-то был настолько наивен, что хотел познать душу, изучая курсы психологии. Сколько глупо­стей делаешь в молодости, когда нет у тебя руководителя. Психо­логия изучает вовсе не человека, а «кожу», - скорость процессов, ашн-рцс-пции, память... Такая чепуха».

О всей научной, секуля-ризоиаииой психологии можно пожалуй сказать, да не сочтут; то для себя обидой представители этой науки, то же, что ска­зал в свое время, не боявшийся открыто проповедовать истину перед сильными мира сего, св. Иоанн Златоуст о Платоне: «В Платоне нет ничего удивительного, кроме красноречия (чего даже-, заметим, лишены нынешние учебники по психологии). И как гробы, покрашенные снаружи, если откроешь, то увидишь исполненными гноя, зловония и сгнивших костей, так и учения этого философа, если отбросишь риторское красноречие, уви­дишь исполненными многими гнусностями и непристойностя­ми, особенно, когда он философствует о душе».

Великими знатоками, глубоко изучившими душу человече­скую со всеми ее свойствами и проявлениями, во все времена были святые подвижники Церкви Православной. Поколения аскетов и созерцателей выработали свое учение о человеке, осно­ванное на внутреннем самоуглублении, на изучении сокровен­ного мира души.

Некоторые из них как бы нарочно избирали преимущественным, а иногда даже исключительным делом сво­ей жизни наблюдение самых тонких и сокровенных движений человеческой души и достигали в этом отношении поразитель­ных успехов и плодов. Об одном из них замечательный знаток святоотеческой письменности, преосвященный Филарет Черни­говский писал: «Святой Исаак Сирианин всю жизнь свою посвя­тил уединенному изучению души своей, и ничьи поучения не исполнены таких глубоких психологических сведений, как по­учения святого Исаака».

Святые Отцы, в совершенстве изучив все движения душев­ной жизни, становились практическими психологами. Впрочем, все люди в той или иной степени обладают знаниями такой пси­хологии, хотя и различаются в плане психологической зорко­сти и житейской мудрости. Одни весьма проницательны и спо­собны бывают по едва уловимым движениям, выражению лица, взгляда, позе, проникнуть во внутреннее состояние человека, а другие менее чувствительны к душевному состоянию собеседни­ка.

Богатый психологический опыт дает тщательное наблюде­ние за внутренней жизнью, борьба со страстями, постоянное внимание к себе и трезвение, т.е. все то, что имели святые под­вижники. Следствием долгого изучения различных душевных состояний являлась та проницательность, которая позволяла по лицу, по некоторым движениям, по отдельным словам и вообще по всей психической атмосфере создаваемой человеком, узнать о его душевном состоянии.

Великими психологами в этом отно­шении являются и демоны, имеющие богатый психологический и житейский опыт накопленный в продолжение тысячелетий существования человеческого рода. Демоны, как известно, не видят душевных движений человека, а только догадываются по внешним телодвижениям его, что называется, смотря ему в рот. «Всякое наше телодвижение с любопытством наблюдают, - го­ворит некоторый знаменитый подвижник, - и ничего не остав­ляют в нас не замеченным, ни восклонения на ложе, ни сиде­ния, ни стояния, ни слова, ни выхода, ни взгляда, на все смот­рят пристально, все употребляют в дело, весь день поучаются на нас лъстивным (Пс. 37; 13)».

Так нечистые духи могут познавать качества наших мыслей, заключая о них из наших расположе­ний, слов или занятий. «Даже и те мысли, которые они внуша­ют, приняты ли или как приняты, они узнают не по природе самой души, т.е. не по внутреннему движению, скрывающемуся, так сказать, в мозгах, но по движениям и признакам внешнего человека».

По мере же очищения от страстей является некоторое ви­дение души. «Совершенно очистившийся от страстей, видит даже душу ближнего, - говорят святые Отцы, - хотя не самое суще­ство ее, но в каком она находится устроении и каковы ее распо­ложения и чувствования».

Ибо «души, пока осквернены и ом­рачены, не могут видеть ни друг друга, ни себя самих, а если очистятся (от страстей) и возвратятся в древнее состояние, в каком созданы, то ясно видят сии три чина, т.е. чин низший их (бесов), чин высший (ангелов) и друг друга». Таким образом, очистившиеся от страстей получают особое видение и начинают видеть «духовно, оком естественным, то есть, прозорливым». И это уже не та естественная прозорливость пли проницательность, которая бывает в силу присущей опытной интуиции, а та про­зорливость, которая бывает по дару благодати. При этой благо­датной прозорливости, которую имели многие подвижники и аске­ты Православной Церкви, открывается глубина человеческой души, часто скрытая от самого человека.

Вот та высочайшая наука из наук, которой занимались пре­подобные иноки, их же не бе достоин весь мир и которая остается недоступной для мудрецов века сего, трудящихся над постиже­нием ее при свете собственного разума, омраченного падением. Недостаточно здесь собственного света. Здесь нужен свет Хри­стов!

Только при сиянии этого света человек может вполне уви­деть себя. Следовательно, одним из исчерпывающих руководств по истинной психологии являются творения святых Отцов. «Сама наука наблюдательной психологии, пытающаяся познать душу путем внешних опытов найдет здесь целую сокровищницу огромного разнообразнейшего внутреннего опыта, в котором никакому лабораторному физиологу и психологу не превзойти глубоких сердцеведцев: Макария Египетского, Иоанна Лествич-ника, Исаака Сирина и других. Загадочная природа наших чувств, желаний, страстей и воли, в их, так называемом, естественном, по-христиански - греховном состоянии, разоблачается здесь с изумительной полнотой и точностью».¹ Вот к каким источни­кам самопознания нужно нам обратиться, чтобы почерпнуть в них ту «живую воду», которая могла бы просветить ослепленные грехом внутренние очи и восстановить заглушенный им же внут­ренний слух.

Дата добавления: 2015-10-28