Подготовка внешняя

Не меньшей ошибкой является также убеждение в том, что пастырю не нужно внешнее воспитание. Стремление к упрощенству и к вульгаризации православия готово легко примириться с внешней неотесанностью духовенства и даже усматривать в этом какое-то положительное качество. В отсутствии лоска и элементарной внешней приличности, в недостатке светского воспитания хотят часто искать все тот же якорь спасения для воображаемого "смирения". Не следует впрочем брать на себя труд доказывать, что христианская добродетель смирения не имеет ничего общего с грубостью и внешней недисциплинированностью. Для непредубежденного взгляда должно быть ясным, что подлинное смирение никак не может пострадать от чистоты, воспитанности и хороших манер. Точно также не следует воображать себе подвижников благочестия и смирения, как каких-то грубиянов, распущенных и неотесанных бурсаков. Трудно себе представить св. Георгия Богослова, св. Фотия Константинопольского или св. Максима Исповедника в былое время, или же преп. Серафима, старца Амвросия Оптинского или еп. Феофана Затворника, — в наши дни, как обязательно за-стилизованных под грубость и недисциплинированность, ради охранения своего "смирения" и из боязни потерять свою духовную устремленность. Искажением христианского духа веет от слов Тертуллиана, — уже в то время уклонившегося в свой монтанистический ригоризм, что "Богу важнее чистота души, чем опрятность тела". Непонятно, почему употребление мыла и зубной щетки может уменьшить чистоту нашей души?

В чем однако состоит эта внешняя подготовка и к чему должно быть направлено внимание священника, чтобы себя постоянно держать внешне благопристойным?

а) В отношении своего внешнего вида. Пастырь должен всегда помнить, что "по одежке встречают". Внешность имеет огромное значение в человеческом общежитии. Она может оттолкнуть от себя какой-нибудь незначительный на первый взгляд мелочью. Человеку свойственно врожденное чувство брезгливости и в силу его он не может себя заставить преодолеть ряд внешних мелочей: опрятности, запаха, слуха и пр. Священник не смеет никогда упускать это из виду. Не обратив внимание на ничтожную, казалось бы, мелочь, он потеряет нечто гораздо более значительное, как умение привлечь к себе требовательного человека. Из сказанного следует, что пастырь должен очень тщательно заботиться о своем внешнем облике, т. е. быть всегда чистым и опрятным, как в отношении одежды, так и тела. Ряса и подрясник должны быть подшиты, чисты и аккуратны.

Бедность одежды никто священнику в укор не поставит, но неопрятность ее может вызвать оттолкновение окружающих. Даже больше, богатая, шелковая или муаровая ряса может подействовать точно также весьма неблагоприятно и подать повод упрекнуть священника в щегольстве и франтовстве. Но бедная одежда никогда не будет укором пастырю, если он ее носит с достоинством и держит в порядке и опрятности. Обувь должна быть чиста; пусть и старая, но она всегда должна быть зашита и в порядке.

Это же следует заметить и относительно чистоты рук, лица, зубов. Может показаться странным и мелочным для курса пастырского богословия касаться подобных деталей, но не все может быть догадываются, какое большое значение имеет эта опрятность для прихожан и молящихся. Чернота под ногтями, невымытые уши, дурной запах изо рта могут оттолкнуть немалое число душ неутвержденных и чувствительных к подобным мелочам. В самом деле нужно немало внутренней собранности и полное отсутствие брезгливости, чтобы, скажем, во время исповеди стоять в непосредственной близости от человека, из уст которого исходит дурной запах или веяние табачного и чесночного перегара.

Консервативно-ригористическое отношение русских священников к своим длинным волосам, а всех вообще восточных духовных лиц к своим бородам тоже должно быть ограничено требованиями элементарной опрятности. Не касаясь того, что длинные волосы вообще не являются канонически необходимым признаком православного духовенства, следует заметить, что неопрятное их содержание просто отталкивает всякого современного культурного человека. При импер. Елисавете еще существовали предписания наших Дух. Консисторий о том, чтобы священники не стригли своих волос у цирульников, а чтобы им эту операцию проделывали "попадьи". Заграничному духовенству нашему всегда было предоставлено право стричь волосы. Церковный устав прямо предписывает подстригать "косматые усы". В противном случае не только при вкушении пищи, но, что важнее, и во время причастия имеют место весьма неблаговидные и малоэстетичные приемы обсасывания своих усов. Умеренно подстриженные волосы, подровненная борода и в меру укороченные усы никак не могут уменьшить духовности священника и подать повод к упреку в щегольстве.

Все сказанное о внешней чистоте и опрятности, конечно, как и все, легко может перейти в противоположную крайность, когда священник заботы о своей внешности доводит до пределов франтовства и утрированной светскости. Но, как и во всем, чувство меры должно помочь удержать равновесие.

б) В отношении времени. Священник должен быть до хронометричности точен в назначении своих деловых разговоров, посещений, богослужения. Свойственный большинству восточных, а особенно славянам, недостаток акку ратности больше, чем может быть многое иное раздражает людей требовательных, деловых и берегущих свое и чужое время. Священник должен жить по расписанию. Его день должен быть рассчитан по минутам, все деловые свидания расписаны, все промежутки времени приняты во внимание. Богослужение должно начинаться точно в ту минуту, когда это назначено. Никакие изменения его, в угоду тем или иным неаккуратным и запаздывающим лицам, не должны иметь места. Только случай смертной опасности, вызов к одру тяжко больного, крещение слабого младенца могут священнику позволить нарушить свое расписание времени. Пастырь обязан и себя воспитывать в этом духе, а также воспитательно требовать того же и от своих пасомых. Таковы условия общественной воспитанности.

в) В отношении языка и движений. Слово священника, больше чем слово простого смертного, приковывает к себе внимание окружающих. По словам судим мы и о внутреннем содержании мыслей и чувств. Язык вольный изобличает распущенности мысли; слово озблобленное свидетельствует о пленяющей нас страсти гнева; слова грубые обнаруживают недостаток воспитанности. Наоборот, слова строгие, сдержанные, точные, но осоленные во время добродуш­ного юмора, показывают, что они порождены умом дисциплинированным, острым, мыслящим, но и не лишенным наблюдательности и природного, незлобивого веселия. Две крайности, одинаково неприятные, подстерегают тут священника. С одной стороны, распущенный и грубоватый язык, унаследованный с бурсацкой или гимназической скамьи, изобилующий "словечками" мальчишеского жаргона, легко и незаметно соскальзывающий даже и в вольности, большие, чем то дозволяют общественые приличия. К сожалению, это нередко приходится наблюдать и у лиц высокого иерархического положения. Следует, кстати заметить одну психоаналитическую подробность: распущенность языка на вольные темы нередко бывает свидетельством какого-то неопределенного, подсознательного, загнанного в подполье эротического страха; это как бы некий "защитный цвет" боязливого целомудрия. Но с другой стороны, ради какой-то неверно понятой стилизации под надуманную православную духовность, молодой священник вырабатывает у себя условный "псевдосвященный" язык. Для приобретения неунаследованного от предков традиционного левитства, батюшка заучивает ряд особых, кажущихся ему почему-то особенно духовными выражений, вроде: "спаси Господи" — вместо обычного "благодарю вас", "благодарствуйте", "спасибо"; "аз многогрешный" — вместо простого и общечеловеческого "я"; "ваша святыня" — вместо простого "вы"; "мое недостоинство", "окаянный", "смиреннейший" и прочие эпитеты, долженствующие в со­знании такого неофита в левитстве стать верным признаком его духовности и смирения. Сюда же надо отнести и страсть щеголять во время и не во время славянскими цитатами из Библии и богослужебных книг, которые, будучи иногда к месту и ко времени могут "осолить" и оживить речь, но весьма часто только делают ее искусственной, нарочитой, надуманной, а в некоторых случаях жизни и просто неуместной.

Движения, жесты священника также должны быть размерены и уравновешены. Иерей должен выработать в себе какой-то внутренний, естественный для него, но тем не менее приспособленный к его званию ритм движения в ходьбе и жестикуляции. Беготня иерея по улицам не соответствует его сану; но и напыщенность его вида делает его комичным и плохо выучившим свою роль. Жестикуляция рук с неумеренностью огрубляет повадку пастыря, но и окамененность его облика выдает в нем ненатуральную натянутость. В присутствии старшего собрата иерей всегда должен помнить свое место: не садиться прежде разрешения, идти слева от старшего, уступать ему дорогу и пр. Он не должен торопиться в поездах и автобусах занимать сидение. Если оно ему будет уступлено, иерей может его занять, но всегда должен стараться его уступить старикам, больным, женщинам с детьми, слабым и пр.

г) В отношении корреспонденции. Канцелярия священника должна быть в безупречном порядке. На каждое письмо ответ должен следовать немедленно или же по наведении соответствующей справки. Письма должны быть точно датированы, еще лучше занумерованы; полезно на деловые бумаги и письма оставлять копии, чтобы потом не случалось недоразумений и забывчивости. Письма к иерархически выше стоящим лицам должны быть написаны по форме, выдержанно и подтянуто, безо всякой фамильярности. Подпись должна быть также в установленной форме, но без излишних "многогрешный", "недостойный" и прочих уничижительных и лжесмиренных эпитетов. Язык писем, больше, чем произнесенные слова, должен быть рассчитан и проверен. "Письмена остаются" — гласит древняя поговорка. Вообще надо всегда помнить, что за то или иное слово или действие не пришлось бы впоследствии краснеть и стыдиться. Умеренный юмор и остроумие только свидетельствуют в пользу автора, но распущенность и болтливость обнаруживают недомыслие и недисциплинированность. Равновесие и здесь, где-то посередине.

д) В отношении убранства жилья. И это имеет значение и может подать повод к положительной или отрицательной оценке священника в глазах его прихожан. Опрятность и порядок в доме были темой даже и для пастырских посланий ап. Павла (I Тим. III, 4). Жилище пастыря должно свидетельствовать о его внутреннем устроении и об интересах его жизни. Скромность, серьезность и чистота должны украшать дом иерея. Бедность никогда ему не будет поставлена в укор, но беспорядок или чрезмерная светскость могут соблазнить многих. Надо всегда помнить о слабости человечес кого духа и удобопреклоненности его к соблазнам. С другой стороны, не следует забывать того большого впечатления, которое оставляет первый вид. Кроме элементарной чистоты жилища, оно должно и может свидетельствовать и об интересах и внутреннем содержании его владельца. Возможность приобретать книги и любовь к ним привлекут к священнику внимание людей образованных. Украшение стен какими-нибудь видами, портретами или репродукциями картин должно быть таким, чтобы не оскорблять эстетические чувства. Вовсе неверно думать, что комната священника должна быть украшена "благочестивыми" картинами, пусть и хорошими, но явно оскорбляющими художественное чуство. Все пошлое, мещанское, трафаретно-рыночное может только вызвать улыбку и заподозреть владельца в желании подделываться под общий уровень. Здесь как и во всем, опасны уклонения в крайности неумеренной обмирщенности и надуманного, стилизованного жанра "бытового батюшки", подлинник которого уже давно исчез из жизни, а все копии оного и с подлинным неверны и по существу не нужны.

В заключение этой главы надо сказать еще одно. Самое может быть главное — это суметь выработать в себе внутренний духовный такт, чутье, обостренный слух и верный глазомер, чтобы определять всегда ту меру, которая всего больше приличествует данному случаю и положению.

Дата добавления: 2015-10-28