Часть вторая. Общественное пространство: улицы, освещение и экраны

ЭЛЕКТРОПОЛИС

Пространство больше не существует: мокрая от дождя уличная брусчатка, освещенная электрическими фонарями, обретает бездонную глубину — эта пропасть зияет до самого центра земли.
Технический манифест футуристической живописи, 1910

Когда строишь дом из света, идущего от внешних источников, его можно сделать каким угодно, а затем, когда он уже не нужен, просто выключаешь электричество — и он пропадет.
Энди Уорхол, 1975 1

Вечером 11 марта 2002 года в ночное небо над Манхэттеном вонзились лучи двух мощных прожекторов, направленных вверх. Через полгода после разрушения башен Всемирного торгового центра — первого крупного «медийного события» XXI века — пустота, оставленная рухнувшими зданиями, была заполнена двумя «столпами света». Они стали одним из множества произведений «световой архитектуры», среди которых и пресловутый «купол света» Альберта Шпеера, созданный с помощью сотни прожекторов в Нюрнберге в 1935 году — где электричество используется не только для освещения городского пространства, но и для фактической замены «настоящих» строений.

В данной главе я постараюсь показать, что электрификация представляет собой фундамент медийного города. Внедрение электричества не только породило один из прототипов нынешних городских «сетей»: освещение города стало одной из важнейших вех в формировании психогеографии современного городского пространства. Воздействие электричества, несущего в себе новый потенциал «дистанционности» и контроля над освещением, стало одним из факторов, из-за которых городское пространство стало все больше восприниматься с точки зрения потоков. Электрическое освещение создало бытовые пространства, где традиционная роль архитектуры в качестве стабильной основы подверглась воздействию усиливающейся изменчивости внешнего вида и текучести функций.

В книге «Понимание медиа» Маклюэн прояснил связь между электрическим светом и современными медиа, выбрав электрическую лампочку в качестве нагляднейшего примера средства коммуникации без сообщения. Представляя свой главный аргумент — о том, «что «содержанием» любого средства коммуникации всегда является другое средство коммуникации», — Маклюэн добавляет: «Используется ли свет для операции на мозге или освещения вечернего бейсбольного матча — не имеет никакого значения. Можно было бы утверждать, что эти виды деятельности являются в некотором роде “содержанием” электрического света, поскольку без электрического света они не могли бы существовать. Этот факт всего лишь подчеркивает, что “средство коммуникации есть сообщение”, так как именно средство коммуникации определяет и контролирует масштабы и форму человеческой ассоциации и человеческого действия» (McLuhan 1974: 16-17).

Электрификация промышленности и транспорта в сочетании с распространением электрических сетей на «общественные» улицы и частные жилища стала одним из главных векторов технического развития, отделяющих современный индустриальный город от всех предыдущих социальных форм. Электрификация лежит в основе четких паттернов рассеяния и концентрации, которые не только определяют производство и социальную жизнь, но и по сути превращают современный индустриальный город в «перцептивную лабораторию», стройплощадку для новых и зачастую неожиданных «спецэффектов».

Парадоксально, но факт: есть множество биографических книг об открытиях и деловой стратегии изобретателей-инженеров вроде Эдисона и Теслы, исторических трудов о жестоких «патентных войнах» и политических баталиях, увенчавшихся созданием мощнейших корпораций эпохи промышленного капитализма, например General Electric и Westinghouse, но попыток теоретической оценки воздействия электрического освещения на восприятие городского пространства было сравнительно мало2. В отсутствие систематического анализа максимум, что можно найти, — это отрывочные сведения, разбросанные по свидетельствам художников, архитекторов, журналистов, кинематографистов и других «наблюдателей» за жизнью современного города. Из этих сообщений становится ясно одно: электрическое освещение с самого начала не ограничивалось чисто функциональной ролью3.

Этот факт имеет важнейшее значение для понимания расхождения между четкими обоснованиями различных схем освещения городского ландшафта и более широким спектром социальных эффектов, которые это освещение породило. С одной стороны, освещение, несомненно, выполняло ряд утилитарных функций, — благодаря ему усиливалась общественная безопасность и увеличивалась продолжительность рабочего дня — и все эти функции могут считаться рациональными, нужными для городского индустриального общества (будь то капиталистического или коммунистического). Однако, с другой стороны, как показал Шпеер своим «куполом» — спектаклем для масс и одновременно способом возвеличить фюрера, — электрическое освещение можно использовать и для радикальной трансформации пространств социальной жизни и, тем самым, перераспределения политической власти. По этой причине оценивать электрификацию города надо по двум параметрам. «Электрополисы», как называли в 1920-х крупные «световые города» вроде Чикаго, Нью-Йорка и Берлина, несомненно существовали физически, но восприятие их городского пространства фиксировало амбивалентные тенденции новых общественных отношений. По мере того как город превращался в «протокинематографическую среду», пространство отношений обретало новое социальное предназначение, и образ освещенного ночного города становился убедительной метафорой модернизации. По мнению Ная, ночной город — это визуальная коррелята абстрактных социальных процессов капиталистической индустриализации: «Она превращала присущую капитализму “романтику чисел”, как выразился Макс Вебер, в динамичный опыт, менявший исторический предмет» (Nye 1994: 197).

Дата добавления: 2015-10-24