Любопытная жестокость

На рейках скамеек, расположенных треугольником посреди просторной поляны, скакали капли. Они ударялись о деревяшку, подпрыгивали, стекали вниз и с громким шлепком падали на землю. Дождь монотонно стучал о клеенку зонта. Настя в коротенькой серебристой куртке сидела на скамейке, прижав к себе желтую сумочку, и смотрела на меня полными слез глазами. Капли дождя стекали по ее щекам, останавливались на какое‑то мгновение на остреньком подбородке и капля за каплей разбивались о сумочку.

– Зачем ты так? – прошептала Настя.

– Прости… прости… – Я повторяла это слово как заклинание. – Прости, прости меня…

Девушка поднялась, и тут из‑за ее плеча вдруг выступил Петров. Он засмеялся.

Я закричала: «Настя!» – и проснулась.

На часах было без пяти минут семь. Я не спала всю ночь. Совесть ела меня до шести утра, поэтому, когда прозвенел будильник, я его отключила и вырубилась.

Мама несколько раз заглядывала в комнату, но поняв, что в школу я сегодня не иду, поспешила на работу.

Проснулась я только в два часа дня, тогда‑то и приняла окончательное и бесповоротное решение.

Я пойду на встречу с Настей и во всем признаюсь, иначе просто сойду с ума. Или уже сошла?

Настя добрая девушка, если я буду достаточно жалкой во время своего покаяния, возможно, она не станет ничего рассказывать Антону. Как же стыдно… и страшно.

Час проходил за часом, время стремительно летело навстречу вечеру. А солнце, точно в насмешку над моим мрачным, дождливым сном, лукаво смотрело в окно.

В пять я начала собираться. Долго стояла перед зеркалом, всматриваясь в свое бледное и, как мне казалось, наглое лицо. В конце концов надела черные узкие джинсы, белый джемпер, сапожки на каблуке, красное пальто и, по привычке, сделала высокий хвост.

До парка я ползла как черепаха, раза три была готова развернуться и сбежать домой, но что‑то внутри подсказывало: если поступлю так, станет еще хуже. Я жаждала освобождения.

У трех скамеек никого не оказалось, я присела на одну из них, боясь, что, когда увижу приближение Насти, не выдержу и шмякнусь в обморок. Была бы у меня веревка, я бы привязала себя к этой чертовой скамейке.

Сердце клокотало где‑то в горле.

Привет, я Валера! Так сказать? Все ли у меня дома? Хороший вопрос. Я росла без отца!

Вести мысленный диалог порой очень занимательно. В ситуациях, подобных моей, это вроде азартной игры. Можно делать ставки, какой диалог выпадет.

Я услышала, как захрустел под чьими‑то ногами песок, и резко вскинула голову. Передо мною стоял Антон в синих джинсах и спортивной куртке. У меня внутри все застыло, сердце, кажется, прилипло к глотке и раздулось так, что я не могла вздохнуть.

Мы некоторое время пристально смотрели друг на друга, затем он обронил:

– Мальчик, который принес эклеры и записку, живет в соседнем подъезде.

Восемь слов за полтора года.

Столовая, красные глаза, сброшенный звонок. Так вот что это значило. Антон пожалел девочку, не позволил ей заблуждаться по поводу кекса (или правильнее сказать эклера?) Валеры. Она ему наверняка призналась, что любит другого, а Антон предложил показать, кого именно.

Мне нужно что‑то говорить, но я смотрю на Тошу и молчу.

А он засунул руки в карманы куртки и опустил взгляд.

– Если ты знал все с самого начала, почему не остановил меня? – спросила и быстро прибавила: – Настя ведь не догадывалась!

Каре‑зеленые глаза задумчиво воззрились на меня.

– Было любопытно, насколько хватит твоей жестокости.

Я сидела не шевелясь. Но видела перед собой не высокого красивого молодого человека, а маленького мальчика с мокрыми от слез глазами, державшего на ладошке мертвого птенца. Вороненок умер в своей чудесной клетке через три дня. Антон где‑то похоронил его, я даже не знаю где. И вину перед нашими мамами взял на себя. Я, конечно же, плакала, а Тоша как мог утешал. Он сказал мне тогда, что на самом деле в гнезде сидели еще два птенчика и ворона не осталась одна. Но это ложь! Как и то, что я не виновата. Думаю, в конце концов он понял свою ошибку. Ему стоило не слезы мне вытирать, а потащить к тому дубу и показать, как отчаянно ворона‑мать кружит над пустым гнездом…

Я не люблю вспоминать об этом. И не вспоминаю…

– Удовлетворил любопытство? – глухо спросила я.

Антон хищно улыбнулся.

– Я всегда знал, что ты избалована, но как изобретательна… – Он рассмеялся. – Отбить у меня девушку, молодец, Ник, ты была великолепна!

– Не слишком ли много комплиментов для одного дня? – Я хотела подняться, но осталась сидеть на месте.

– Накопилось. – Тоша сделал шаг назад и остановился, глядя мне в глаза.

Молчание длилось бесконечно долго.

Антон отступил еще на шаг и со вздохом произнес:

– Тебе стоило мне просто сказать… я так ждал. Но ты всегда выбираешь слишком сложные пути. Слишком!

Он постоял еще недолго и пошел по красноватому от заходящего солнца песку к выходу из парка. Я смотрела Антону вслед и продолжала сидеть на скамейке, точно привязанная теми самыми веревками, которых у меня нет.

Я была поражена – собой, им, нами…

Представлял ли кто‑нибудь из нас, каково Насте – пешке на доске наших черно‑белых чувств? Конечно! Но она, как и все остальные люди: его друзья, мои подруги, Петров, – лишь безликие фигуры на нашем пути друг к другу. Съесть пешку в игре – это правильно и необходимо! А вот в жизни?

Я стояла возле гардероба с Юлей, Галей, Мариной и еще шестью девчонками… Варей, Таней, Светой, Катей, Женей и Олей.

На самом деле выучить их имена оказалось совсем несложно!

Галя начиталась за завтраком анекдотов и теперь громко и с выражением рассказывала.

Я не сразу заметила Настю, она прошла мимо, а затем обернулась, и наши взгляды на мгновение встретились… Теперь – спустя столько лет – Антон все‑таки заставил меня посмотреть в глаза той вороне. Потому что сам не мог больше видеть, как его обожаемая, капризная и жестокая девочка мучит очередную случайную игрушку.

О чем думают пешки, безжалостно скинутые с доски? Если на миг остановить игру, перевести сосредоточенный взгляд с фигур, все еще занимающих клетки на поле, и посмотреть на те, что валяются вдоль доски, можно понять одну простую вещь. Либо ты смотришь только на доску и выигрываешь, либо играть не стоит вовсе.

Настя отвернулась и ушла. Да и что она могла мне сказать? Что я повела себя некрасиво? По‑детски? Жестоко? Глупо? Подло?

Думаю, ей хочется поскорее забыть обо всем. Мне тоже, только вряд ли получится. Это для Насти игра закончилась, для меня – еще нет.

Мимо пронесся Петров со своим дружком Дроном. Оба мне кивнули, но не остановились.

– Встречаемся сегодня у меня, – уведомила всех Юля.

– Вероника, – постучала меня по плечу Галя. – Ты придешь? Мы хотим…

– Нет, – я выдавила улыбку, – извините, у меня дела.

– Как всегда, – хмыкнула Марина и, скептически опустив уголки губ, заметила: – Самая занятая из нас.

Я неестественно засмеялась и пошла к кабинету русского и литературы. Учительница уже сидела за столом, заполняя журнал, – дверь в класс была открыта. Многие разместились за партами, Антон тоже пришел.

Мы одновременно кивнули друг другу вместо приветствия. Я приблизилась к своей последней парте, сердце гулко колотилось в груди, а голова слегка кружилась.

После полутора лет молчания все не может стать как прежде, точно по велению волшебной палочки. Внутри, в животе, комок из нервов, он прокручивается раз за разом, когда мой взгляд встречается со взглядом Тоши. И страх, что никогда, никогда уже не будет как прежде, подобно яду растекается по венам, заставляя сердце болезненно сжиматься. Комок нервов прокручивается в животе быстрее и быстрее, оставляя острое чувство безысходности и одиночества.

Раньше я думала: только бы мы заговорили! Мне казалось, это решение всей проблемы. Оказалось, заговорить мало, еще и тема нужна подходящая, потому что возведенная между нами стена слишком высока. Пройдет немало времени, прежде чем мы ее разберем, кирпичик за кирпичиком…

Начался урок.

Иногда, как прежде украдкой, я кидала взгляд на Антона. Он тоже на меня смотрел. И мне хотелось улыбаться, а еще – чтобы наступило лето, зазеленели деревья, прилетели ласточки, а в воздухе запахло скошенной травой.

Я представляла, как мы с Тошей пойдем в парк, к нашему дереву, будем есть сахарные трубочки, держаться за руки, а вечером, возвращаясь домой, щурить глаза на фонари и молчать… Нет! Молчать мы не станем, лучше разговаривать, пока от усталости не собьется дыхание. Ведь нам столько всего нужно друг другу сказать…

Глава 14

Два голубя

Когда сдан последний экзамен, выходишь из школы и сбегаешь по ступенькам, такое чувство, будто распахивается дверца осточертевшей клетки. Не верится, сердце стучит в предвкушении одновременно и весело, и страшно. В клетке привычно, кормят, поят, заботятся, а на воле трудности, самостоятельность, неизвестность. И все‑таки теперь даже воздух как будто слаще.

На улице светило солнце, нежно‑зеленая листва шелестела от теплого ветерка, блестел асфальт, чирикали птицы.

– Вероника! – кто‑то крепко обхватил меня за талию.

Я обернулась и радостно улыбнулась Лехе.

Он несколько секунд смотрел мне в глаза, затем подался вперед, но я его опередила и, ускользнув от губ, чмокнула в щеку.

Наши отношения уже некоторое время назад сошли на нет. Сейчас он встречался с какой‑то девчонкой из соседней школы, а пока пассия не видела, клеился к кому ни попадя. Аполлон, что с него взять?

Леха коснулся волосами моего лба и, неотрывно глядя на губы, пробормотал:

– «Или я хорош слишком для тебя, или ты такая неприступная?»[5]

Мы засмеялись.

– С окончанием, – поздравила я.

– Кино, прогулка, чай, кофе, пиво? – с наглой ухмылкой перечислил он.

– Прощай! – подмигнула я.

Кажется, он так до конца и не оставил надежды на взаимную страсть. Петров с сожалением выпустил меня из объятий и, окинув оценивающим взглядом, вздохнул:

– Жаль.

Я помахала на прощание пальчиками и заспешила домой. Быстро идти не хотелось, но давать Петрову повод стало бы ошибкой. Все‑таки такие красавцы отказов не забывают. Помучается еще какое‑то время, а по прошествии лет наверняка только меня и вспомнит на школьной фотографии, как девушку, которая почему‑то так и не влюбилась в самого лучшего парня.

Любовь… с моей все по‑прежнему слишком сложно.

Настя жива‑здорова, улыбается и смеется – когда меня не видит. Встречаясь в школьных коридорах, мы отводим взгляды, а улыбка с ее лица всякий раз исчезает. Теперь это, конечно, в прошлом. Больше мы не увидимся. Надеюсь, у нее все будет хорошо. Все‑таки она славная, у нас с Антоном хороший вкус.

Тоша сегодня сказал мне: «Поздравляю». Еще одно слово в копилку нашей безмолвной любви. К нему в приложении миллионы взглядов и несмелых улыбок. Мы здороваемся каждый день, однажды он спросил, какой у нас следующий урок. Я так растерялась.

А еще выкинула полосатую майку. Теперь думаю, что поспешила. Отныне больше нет места, куда мы с Антоном как приговоренные должны каждый день ходить, чтобы видеть друг друга. Выходные, каникулы – все это существовало и было пережито лишь потому, что впереди определенность, школа – новая встреча. Жить легче и приятнее, когда знаешь, чего ждать.

Раньше после сдачи экзаменов мы с Антоном ходили в кафешку. Называли ее «Зеленой», потому что стены, пол, потолок там были разных оттенков зеленого. Мы садились за столик возле водопада, заказывали себе по огромному куску шоколадного торта и высокому стакану шоколадного коктейля со сливками. Еще одна традиция.

Я остановилась перед своей парадной, взялась за ручку двери и ощутила, как в животе защекотало от приятных воспоминаний. Я недолго постояла в тщетной попытке перестать улыбаться, но не смогла.

А мне бы не помешал сейчас шоколадный торт!

Я открыла, а затем решительно захлопнула дверь парадной и пошла на остановку. Идти на каблуках до кафе было лень. С Тошей мы, конечно, всегда ходили только пешком. Но лишь потому, что с ним и десять километров – не расстояние. В одиночестве гулять по любимым маршрутам психологически трудно.

Маршрутка мигом домчала меня до нужного высотного дома, где на первом этаже находилось наше «Зеленое» кафе.

Посетителей почти не было. Я подошла к стойке и протянула руку к меню. Женщина‑бармен в зеленой легкой рубашке и юбке до колен обернулась. Она меня узнала, хотя я не была у них почти три года, и огляделась в поисках Антона.

– А где ваш… – женщина удивленно приподняла брови, оглядывая зал.

– Я одна.

Бармен понимающе кивнула:

– Пришли бы чуть пораньше… ваш друг заходил, посидел полчаса и ушел. Вы не встретились?

– Нет. – Я поспешила пройти к нашему любимому столику возле водопада и уткнулась в меню. Сердце больно пульсировало в висках.

Один шаг, одно слово, полчаса…

Эти полчаса я потратила на ненужных мне людей, на подружек, на Петрова – фигуры, которые препятствуют завершению игры.

Мне принесли кусок шоколадного торта и холодный коктейль.

Я люблю влажный запах и шум воды. В огнях зеленой подсветки блестящие прозрачные струи льются с самого потолка и ныряют в небольшой бассейн, где плавают искусственные листья кувшинок. На одном из них сидит коричнево‑зеленая лягушка. Я всегда говорила Тоше, что она как раз под цвет его глаз, и смеялась. Не знаю, было ли ему смешно?!

Избаловаться так легко. Сегодня он украдет ради тебя деньги, позволит называть себя дурацким прозвищем, завтра закроет глаза на все твои дурные поступки, а послезавтра ты непременно решишь, что тебе все позволено. Но «не тех» слов, «не тех» дел когда‑нибудь накопится слишком много, и тогда даже секундная пауза, два случайных, необдуманных слова могут стать последними.

Мне приятно сознавать: всего полчаса назад Тоша сидел за этим самым столиком и, наверное, думал обо мне. Разве пришел бы он сюда по другой причине?

Я верю, наше воссоединение – дело времени, но не знаю, сколько его понадобится. День, два, месяц, год, целая жизнь? Когда что‑то ломаешь, следует помнить: не все легко починить, особенно если испорченный предмет нельзя сдать в ремонт. Свое сердце можно вручить врачам, только они будут бессильны пинцетами вырвать из него любовь. Чувства не поддаются лечению, не слушаются слов родителей, учителей, они невнушаемы и в противостоянии делаются лишь сильнее.

Торт тает во рту, черный шоколад с приятным хрустом ломается под давлением чайной ложечки. Я раньше частенько говорила, будто жить не могу без сладостей. Антон смеялся над моими словами. «Не станет на свете сладостей, и будешь жить, куда же ты денешься?!» – утверждал он.

А ведь и правда, куда?

Я думала, что не могу жить без Антона, но никогда не говорила ему об этом. Сказал бы он: «Уйду я, и будешь жить, куда же ты денешься?!» Может быть, но скорее всего, пообещал бы не оставлять меня. Это так просто…

– Ники, скорее! Мы уже опаздываем! – крикнула из прихожей мама.

– Сейчас‑сейчас! – проорала я в ответ из своей комнаты, подбегая к зеркалу. На мне длинное, до пола, обтягивающее белое платье. Волосы убраны в прическу, несколько завитых локонов спускаются по шее на обнаженные плечи. Я хороша, но чего‑то не хватает. Не пойму, чего именно!

Как знала, нужно было одеваться за два часа до выхода. И вроде не копуша, но свадьба мамы случается не каждый день, хочу выглядеть на все сто. Желательно не лет!

Я подошла к столу, открыла шкатулку с украшениями и порылась в ней. Мой взгляд остановился на колечке, лежащем в самом углу, и сердце сжалось. Больше года назад я сняла цепочку, на которой его носила, и с тех пор не прикасалась к Тошиному подарку.

– Ники, машина уже у подъезда! – вновь послышался мамин голос.

Я нерешительно переминалась с ноги на ногу и смотрела в шкатулку, а когда мама стукнула мне в дверь, проносясь по коридору, я быстро взяла кольцо. «Ближе тебя нет никого», – промелькнули выгравированные на внутренней стороне слова. Мои пальцы когда‑то могли крутить колечко, как хулахуп на талии, а теперь…

Я надела кольцо на безымянный палец правой руки, и оно подошло идеально. У меня даже дыхание перехватило от волнения. Свадьба, белое платье, кольцо, безымянный палец правой руки. Насмешка судьбы?

Я примерила на палец левой руки, но колечко медленно поползло вниз.

Мама ворвалась в комнату и гневно уставилась на меня.

– Ники!

Я спрятала руки за спину:

– Уже готова.

Мама одета в шелковый костюм персикового цвета. Подвенечное белое платье с фатой в своем возрасте она посчитала нелепым. Жаль, мне кажется, из нее получилась бы образцовая невеста – красивая и молодая. Все, кто видят мою маму, с трудом верят, что у нее есть взрослая дочка.

Я незаметно надела кольцо, мы вышли из парадной, где у подъездной дорожки нас ждал черный лимузин, и сели в машину.

– Волнуюсь, как школьница, – переводя дыхание, призналась мама.

– Дима классный, – пробубнила я, в который уже раз за последнюю неделю. А сама волнуюсь не меньше. Тетя Оля подружка невесты, а ее сын… Я не видела Антона уже две недели, и мне кажется, готова взвыть от тоски.

До загса мы доехали за двадцать минут, а там я вверила маму заботам тети Оли и ее нового ухажера, высоченного дядьки с усами.

Интересно, он нравится Тоше?

Сколько ни крутила головой по сторонам, Антона увидела лишь в зале. Заботливая мама посадила нас на разных рядах. Он был облачен в черный костюм и белую рубашку, светло‑русые волосы тщательно расчесаны и зализаны назад. Красивый, очень красивый. Не то что Петров, тот картинка, а Тоша живой.

Он улыбнулся мне и долго не отводил взгляда.

Заиграл марш Мендельсона, моя мама с Димой остановились посреди зала, и женщина – та, что вместо священника в загсах, – начала зачитывать речь.

Согласен, согласна…

В зале столько гостей, дышать нечем!

Вот на нашу с Тошей свадьбу…

Ха! Размечталась! Сперва будет неплохо хотя бы помириться.

Но когда‑нибудь мы обвенчаемся, и на церемонии будем только я и он, ну и священник, конечно. А еще бескрайний океан, пустынный пирс и огромные чайки, парящие в темно‑синем небе. Свадьба – это праздник двоих, к чему столько шума и множество лиц?

На загсе увеселение для гостей не закончилось. Все мы поехали в храм, где мама с Димой решили обвенчаться после того, как поставили печати в паспорта.

Церковь оказалась небольшой и очень уютной, это намного лучше напыщенной позолоты загса. На этот раз мы с Антоном сидели совсем близко, по обе стороны от его мамы. Она сказала нам находиться рядом, но не пояснила зачем.

Я прикрывала ладонью палец с кольцом, мне было неловко, что кто‑то может его заметить. Глупо. Разве не для того я его надела?

Церковь внушает уважение, вызывает внутренний трепет. В загсе я ничего не почувствовала, а тут, в окружении икон, витражей из цветного стекла, при звуках голоса священника, меня охватило страшное и одновременно волнующее чувство, как будто я прикоснулась к вечности.

Мама под руку с Димой двинулась к выходу из храма, тетя Оля скомандовала нам с Тошей следовать за ней. Перед ступенями разместился фотограф со своей камерой на треноге.

Меня поставили чуть впереди Димы, а Антона с другой стороны, возле моей мамы. Усатый ухажер тети Оли поднес мне клетку с двумя голубями – черными с белыми крыльями.

Я совсем позабыла о своей просьбе, а мама запомнила. Усатый Леонид Андреевич вынул одного голубя и подал мне, а затем пошел к Антону. Я сжала в ладонях голубя, вцепившегося в меня холодными когтистыми лапками, и посмотрела на маму – та улыбалась. Дима немного наклонился ко мне и шепнул:

– Еле нашли таких.

– Спасибо, – одними губами промолвила я.

– Приготовились, – попросил фотограф.

Мы с Антоном одновременно подкинули голубей в небо и посмотрели друг на друга.

– Отлично! – крикнул фотограф.

Я смотрела в каре‑зеленые глаза и улыбалась, не было сил скрывать, как я счастлива.

Два черных голубя, взмахивая белыми крыльями, улетели в небо. А мы с Антоном продолжали стоять, завороженно глядя друг на друга.

Наше черное прошлое – обида, молчание, разлука – упорхнуло, расчищая быстрыми белыми крыльями путь для светлого будущего. У меня на глаза навернулись слезы. Все будет хорошо. Мы же сами это придумали!

Меня оттеснили в сторону, пока фотографировали жениха с невестой на фоне церкви.

Мне же не терпелось поскорее поехать в ресторан, который сняли для банкета. Там мы с Антоном смогли бы где‑нибудь уединиться.

– Иди, лови, – подтолкнула меня в спину тетя Оля, когда мама отвернулась, готовясь бросить букет маленьких белых роз.

Я отрицательно покачала головой и сделала шаг назад. Мне совсем не хотелось присоединяться к толпе девочек, девушек и женщин, вытянувших руки навстречу вожделенному букету. Тетя Оля посмеялась и, обронив: «Тогда замуж выйду я», сбежала по лесенке.

Букет показался из‑за плеча моей мамы, взметнулся вверх, и тут произошло то, чего никто не ожидал. Антон, стоявший сбоку от моей мамы, прыгнул с лестницы и в воздухе перехватил цветы. Раздался недовольный гул женских голосов, но Тоша не обратил внимания, он взбежал обратно по лестнице и протянул мне букет.

А я приподняла правую руку и показала ему безымянный палец с кольцом.

Наверное, если бы наша любовь не была больше, чем все слова на свете, мой жест стоило бы растолковать как:

– Я согласна.

Эпилог

Когда мы были маленькими, нашим любимым лакомством, после сахарных трубочек и кукурузы, являлись киндер‑сюрпризы. Те самые, легендарные, в бело‑оранжевой фольге.

Мы купили по яйцу и побежали в парк. Я поминутно трясла свой киндер возле уха, пытаясь угадать, какая там игрушка. Мне очень хотелось синюю бегемотиху с длинными ресничками, загорающую на зеленом коврике. А Антон мечтал пополнить свою коллекцию бегемотом в тельняшке, опирающимся на спасательный круг.

На улице было прохладно, дорогу усеяли желтые березовые листики – стоял конец августа. Мы пришли на берег пруда, к мокрой после дождя скамейке и сели на высокую спинку.

– Открой свой первым, – попросила я.

Тоша закусил нижнюю губу и, сопя от усердия, начал разворачивать фольгу. Я затаила дыхание и наблюдала за ним, а когда он разломал шоколадную оболочку, не удержалась и стянула коричнево‑белый кусочек.

– Скорее‑скорее, – торопила я, чавкая и нетерпеливо ерзая на месте.

Он открыл желтый контейнер и вынул бегемота‑официанта. Мы разочарованно застонали. У нас было аж по два таких бегемота.

Антон сжал его в кулаке, размахнулся и зашвырнул в пруд, а я не выдержала и заплакала.

– Ты чего? – испугался Тоша.

Я и сама не знала, что со мной. Я расстроилась, видя, как сильно огорчился он, и еще потому, что мы не сможем сейчас же поиграть нашими бегемотами, как будто он бравый моряк, а я девушка на пляже.

– Не плачь, не надо, – погладил меня по плечу Антон, – тебе‑то наверняка попадется бегемотиха на коврике! Точно говорю!

Я, всхлипывая, потрясла возле уха яйцо и помотала головой.

– Там наверняка дурацкий официант.

– Нет‑нет, – Антон взял у меня киндер‑сюрприз, тоже его потряс. – Я слышу, как коврик бьется о нос бегемотихи, – заявил он и положил мне на колени шоколадное яйцо. – Давай я открою…

Я хотела согласиться, а потом замотала головой, повторяя:

– Там официант, там официант, я знаю.

Тоша беззаботно засмеялся:

– А вот и нет! – и начал разворачивать фольгу.

Я засунула в рот кусок шоколадки и зажмурилась.

Антоша шуршал.

– Ну? Кто там? Кто? – плотнее сжимая веки, вопрошала я.

– Открой‑ка глаза, – потребовал Тоша.

Я открыла и увидела перед собой его зажатый кулак. У Антона на коленях лежал разломанный шоколад и две половинки открытого контейнера.

– Кто там? – воскликнула я.

Антон улыбнулся:

– А ты как думаешь?

– Бегемотиха, – без особой надежды прошептала я, глядя в хитрые каре‑зеленые глаза.

Антон помолчал, а потом неожиданно спросил:

– А ты веришь мне?

– Ну конечно! – изумилась я вопросу.

Тоша опустил руку с зажатой игрушкой в карман и заметил:

– Что‑то мне кажется, не веришь.

– Верю‑верю. Ты не покажешь мне?

– А если я скажу, что это бегемотиха, ты поверишь?

Я растерянно пожала плечами. Он испытующе смотрел на меня и ждал.

– Я поверю, если ты скажешь, – наконец произнесла я.

Антон широко улыбнулся:

– Это твоя бегемотиха.

Я радостно захлопала в ладоши:

– Так давай же мне ее скорее!

Тоша не спешил, и я недоуменно спросила:

– Что‑то не так? Это не та бегемотиха?

– Та‑та, – успокоил Антон. – А ты могла бы мне поверить, не глядя?

Я расширила глаза, переспросив:

– Не глядя, совсем? Никогда?

Он поглубже спрятал руку в карман куртки и пояснил:

– Нет, только сегодня! А завтра приходи ко мне и будем с ней играть! Идет? Ты ведь веришь мне?

Антон всегда был выдумщиком, я решила, он снова затеял что‑то интересное, поэтому без раздумий выпалила:

– Ну ладно! Конечно, я тебе верю, ты же не обманщик!

Я ему верила. Мне было достаточно того, что моя замечательная бегемотиха лежит у него в кармане и уже завтра я ее увижу. Мне хватило одних слов.

Мы сидели рядом на спинке скамейки, ели шоколад, смотрели на гладь пруда и, пока не стемнело, придумывали, куда бы полетели, стань мы вдруг утками…

А на следующий день я пришла к Антону, мы высыпали на пол наши коллекции игрушек из киндер‑сюрпризов, и Тоша преподнес мне бегемотиху на коврике.

Мы начали играть, и я заметила, что в Тошиной коллекции не хватает его гордости – зеленого дракончика в каске, с тележкой кирпичей. Ни у кого такого не было. Многие мальчишки просили обменять игрушку на что‑нибудь, но Антон всем отказал.

– А где дракоша? – спросила я, перебирая игрушки.

– Валяется где‑то, – отмахнулся Антон.

– Поищем? – предложила я.

А Тоша сказал:

– Нет, не нужно искать. Мне он разонравился почему‑то…

В детстве мы знаем ответы на многие вопросы, действуем правильно, не задумываясь, а становимся взрослее – и забываем.

Нужно обязательно помнить.

Если однажды он ради тебя отдаст свою любимую игрушку, попросит верить ему, и ты поверишь, то в следующий раз, когда он предложит тебе свое сердце, не бери… лучше подари ему свое!

[1]«Леди и Бродяга» – классический мультфильм студии У. Диснея.

[2]Группа «Карт‑бланш», песня «Плюша».

[3]Группа «Руки вверх!», песня «Лучший парень».

[4]«Золотая малина» – антинаграда, отмечающая худшие актерские работы, сценарий, режиссуру, кинопесню и фильм года.

[5]Группа «Руки вверх!», песня «Лучший парень».

Дата добавления: 2015-10-24