Б. Д. УРЛАПОВ. Большинство работ Экспериментального института не предназначалось для широкой

Большинство работ Экспериментального института не предназначалось для широкой огласки, поэтому на страницах периодических изданий, даже авиационных, довольно редко мелькало имя Павла Игнатьевича Гроховского и его сотрудников. Еще меньше писали о наших делах.

Но в начале августа 1935 года довольно неожиданно в институт нагрянул корреспондент журнала «Самолет» Наумов, а Гроховский получил указания от вышестоящего руководства показать ему все, что не имеет грифа «Совершенно секретно».

Мы ждали Наумова в кабинете. Он вошел, поздоровался и сказал:

- Уважаемый Павел Игнатьевич, мне хотелось бы увидеть как можно больше из того, что вы создали. Прошу помочь выполнить задание редакции.

- Сначала вы, наверное, побеседуете с людьми?

- Обязательно, и в первую очередь, но потом...

- К сожалению, сам я не располагаю временем, но дельного сопровождающего вам выделю. Он вас познакомит с сотрудниками, покажет многое из того, чем мы гордимся. Не в наших интересах скрывать свой труд... Вот, знакомьтесь, - и Гроховский показал на меня.

Неделю любознательный Наумов с утра до вечера беседовал с нашими ребятами, знакомился с объектами, посещал аэродром во время экспериментальных полетов.

То, что он записывал в толстом блокноте, зажатом твердыми коричневыми корочками, обычно читал мне вслух, спрашивал:

- Все правильно? Я ничего не напутал? Имена написаны верно?

Прежде всего появилось заглавие будущей статьи:

«Молодежный институт», а также романтическое начало.

«Десять тысяч человек находятся ежедневно в воздушном океане. Десять тысяч человеческих жизней требуют предельной безопасности полета...»

Далее следовал вывод из бесед с комсомольцами и людьми постарше.

«Ряд оригинальных и сложных по выполнению задач поставлен перед молодым институтом, созданным по инициативе талантливого изобретателя-летчика П. И. Гроховского. Смелый конструктор тов. Гроховский имеет около ста уже запатентованных изобретений: сорок из них осуществлено, а над реализацией других и работает в основном институт. Тов. Гроховский любит молодежь, любит свежие молодые искания. Комсомольский молодняк - основные кадры Экспериментального института. Конструкторы «пионерского возраста» не довольствуются работой только в стенах института. Они рвутся в воздух, они сами хотят испытать на практике те изобретения, чертежи которых сами недавно вычерчивали».

Развивая мысль о парашютах различных назначений и приспособлений к ним, Наумов отметил. «...К сожалению, использование парашютных средств при различных исследовательских экспедициях для сбрасывания питания, одежды, инструмента, приборов до сих пор у нас еще недостаточно популярно».

Эти слова журналиста явно навеяны эпопеей по спасению челюскинцев и планами дальнейшего освоения Арктики.

Рассказав о действующих аттракционах, Наумов остановился на том, что, по статистическим данным, с самолетов прыгнули 20 тысяч человек, а с парашютных вышек Гроховского - уже 1 миллион 200 тысяч человек.

22 мая начала учиться полетам и парашютным прыжкам целая группа работников ЦК ВЛКСМ. Первыми летчиками и парашютистами стали секретарь ЦК комсомола по военно-спортивной работе Павел Горшенин и секретарь ЦК ВЛКСМ Серафим Ильинский.

Сообщив эти данные, Наумов сказал мне:

- В ЦК ВЛКСМ меня попросили обратить внимание на аттракционы для молодежи. Наряду с крупными экспериментально-исследовательскими работами институт является одним из застрельщиков по созданию аттракционов. Мы с вами побывали в Краснопресненском парке культуры и обкатали авиационные аттракционы. Признаюсь, они дают полную иллюзию полета. Там же я научился управлять дирижаблем, приводимым в действие посредством велосипедных педалей, дающих движение винту. Не покажете ли вы мне что-нибудь новенькое?

- Прошу сначала к конструкторам.

В КБ еще несколько строк легло в блокнот журналиста: «Подводные лодки, глиссеры, физкультурные лабиринты, водолазный колокол, речной мотоцикл - вот небольшой перечень занимательных и хорошо продуманных аттракционов и спортпособий, проекты которых намечены к осуществлению институтом...»

- А теперь заглянем в мастерские, покажу вам кое-что в моделях, - предложил я.

В мастерских почти все, что раньше видел Наумов у конструкторов и чертежников на бумаге, он смог увидеть исполненным в моделях. В большом продолговатом металлическом коробе, заполненном водой, плавали темно-зеленая подводная лодка и катер, выкрашенный красно-белыми полосами.

- Игрушки действующие.

- Можно попробовать? - спросил Наумов. Не вынимая из воды катер, особой рукояткой сверху я закрутил резину моторчика.

- Смотрите! - И отпустил суденышко. Катер, быстро проплыв с метр по водной глади в коробе, вдруг как бы выскочил из воды и стремительно понесся вперед. Пролетев так метров пять, он на большой скорости ткнулся в резиновый канатик, натянутый в конце короба. Резиновый заслон самортизировал и опрокинул катер на спину. Наумов удивленно смотрел на его днище, к которому были прикреплены миниатюрные плоскости.

- Крылья?

- Да, лодочка на подводных крыльях. Хорошо плавает. По Москве-реке уже бегал глиссер с такими крыльями и развивал скорость до ста километров в час.

- Отличная спортивная машина!

- И спортивная тоже... - уклончиво сказал я.

- Извините, товарищ Гроховский представил вас как Бориса Дмитриевича, не назвав фамилии. Если можно?..

- А почему нет? Борис Урлапов. Со слов других вы уже занесли мою фамилию в блокнот. Я помощник Павла Игнатьевича и занимаюсь авиацией.

- Раз так, тогда об авиации и поговорим. Затронув вопрос о развитии транспортной авиации, вернее, работы над этим вопросом в институте, Наумов записал: «Теперь Экспериментальный институт начал разработку проектов планерлетов с маломощными моторами и высокой грузоподъемностью, которые при полной полетной нагрузке, как правило, буксируются самолетами, а горизонтальный полет совершают за счет собственной мощности. В этом году институт строит серию планерлетов».

- Об этом бы не надо, - остановил я журналиста. - Работа с планерлетами стопорится из-за дискуссии, в которой некоторые маститые специалисты высказываются совершенно отрицательно о пользе этого дела.

- Что они говорят?

- Аргументация этих товарищей примерно такова: все преимущества, приписываемые буксирному планеру, к примеру большая грузоподъемность, может иметь и самолет, если он специально для этого сконструирован. Такой самолет, говорят они, будет, правда, сравнительно тихоходен, малоповоротлив, довольно громоздок, но зато экономичен.

- Аргументы весомые.

- Так кажется с первого взгляда и без учета возможностей нашей промышленности в данное, очень тревожное время... Планерлету, например, грузоподъемностью в три тонны нужен один слабый моторчик на момент взлета, очень короткий момент, самолет-буксировщик. А транспортному самолету с той же грузоподъемностью постоянно нужны три мощных мотора. Где их взять? Как обеспечить ими серию машин? Сколько времени потребуется на постройку одного такого самолета? Сколько он будет стоить? Для нас сейчас это не праздные вопросы... А принцип буксировки дает эксплуатационную гибкость и удобство, позволяя приспособиться к условиям перевозки, изменениям грузопотока, перемене в характере грузов, к различной длине перегонов и так далее. К одному и тому же типу имеющегося уже самолета можно прицепить различные типы планеров и различное их количество. Соответственно, и к одному типу планера можно прицеплять различные самолеты-тягачи. Особенно это важно сейчас, когда мы не можем быстро пополнить парк транспортных самолетов, а грузы возить надо.

- Но вы строите и грузовые самолеты, - заметил Наумов.

- Не отвергая и этот путь, экспериментируем. Больше одного-двух экземпляров не делаем. Для серийных выпусков есть другие КБ и нри них мощные заводы. Наша задача: стараться достигать поставленной перед нами цели как можно быстрее и как можно дешевле, «не отставая от современной технической мысли и даже опережая ее». Это я привел слова товарища Тухачевского.

- Получается?

- Здесь лучше судить другим. Очерк Наумова - первый и последний большой очерк об Экспериментальном институте - был опубликован в журнале «Самолет» в августе '). А чуть позже, в том же 1935 году, свет увидела книга Н. Боброва «Земля внизу», большая часть страниц которой была посвящена Гроховскому и нашей работе.

И сведущие люди не удивлялись публикации материалов об институте, так как знали, что правительством и командованием РККА было решено в сентябре на маневрах Киевского военного округа показать друзьям и врагам мощь Красной Армии, в том числе ее молодые, но уже достаточно сильные воздушно-десантные войска.

') Наумов Н. Молодежный институт, - Самолет, 1935, № 8.

АВИЕТА

') Авиета Павловна Гроховская - дочь П. И. Гроховского.

Я помню себя с трех лет. Дома все звали меня Веточкой... Отца я любила, уважала. Всегда подтянутый, в военной форме. Русые волосы гладко причесаны на косой пробор. Очень добрые серо-голубые глаза. Я никогда не видела отца заросшим, неаккуратным. Он заваливал меня игрушками. А мне было интересно узнать, как они устроены. Почему куклы плачут, а маленькие санки сами ездят? Если я не могла их распотрошить или сломать, на помощь приходил отец:

- Это делается просто. Веточка. Надо встать на стул и прыгнуть на игрушку. Тогда ты, дочка, доберешься до сути.

Когда я «добиралась», он подробно объяснял действие механизма.

- Теперь, надеюсь, ты удовлетворила свое любопытство и следующую похожую игрушку не сломаешь?

- Да, папочка!

Дома у нас всегда было весело и интересно. Мама с отцом жили дружно. Часто устраивали представления. Мама играла на пианино. Вместе они пели песенки из оперетт. Я очень любила в мамином исполнении «Турецкий марш» Моцарта.

Однажды дома появилась чудесная игрушка: катапульта - цилиндр с решеткой, внутри моторчик. Когда игрушку включали в электросеть, из цилиндра вырывался воздух. Мама сшила маленький парашютик. К нему прицепили мою куклу.

- Ну, ёлки-палки, чем не аттракцион! - воскликнул отец, когда парашютик оторвался от катапульты и взлетел с куклой до потолка.

Этой катапультой я играла каждый день, и у меня не было и в мыслях ее ломать.

У отца были любимые словечки: «елки-палки» и «черти полосатые». Мама говорила ему:

- Не надо при дочке говорить плохих слов.

И тут же я повторяла: «Елки-палки, лес густой, ходит Ванька холостой». Дальше я не знала. Мама охала, бабушка в ужасе махала руками.

Когда мы переехали в новый дом - а двор у него был большой, и детей там всегда много играло, - я стала пропадать на улице целыми днями.

Родители решили оторвать меня от улицы и засадили за фортепьяно. К нам стала приходить строгая тетя, которая била меня линейкой по рукам за невыученные гаммы. Но я продолжала их не учить. Отец очень жалел меня и страдал вместе со мной.

- Отстаньте от ребенка, хватит ее мучить! - говорил он.

В его лице я всегда находила заступника. И мы победили. Я опять стала свободна. Во дворе вместе с другими детьми играла в казаки-разбойники, в прятки, классики, прыгала через веревочку.

Однажды мне попало от мальчишек. Я прибежала жаловаться:

- Никогда больше не жалуйся, улаживай свои дела сама! - сказал отец строго.

После этого с обидчиками я расправлялась сама.

В один из дней меня искала мама, ей ответил один мальчик: «Эта та девчонка, которая гоняет на велосипеде и дерется? Так она укатила вон в тот двор».

Сначала у меня был маленький двухколесный велосипед, потом отец подарил мужской. Садиться я на него не могла, но до педалей доставала и ездила стоя. Кто только на нем не катался, очередь занимали с утра...

К концу лета 1935 года папа отправился в Киев. По дороге он забросил нас с мамой в какую-то деревню, расположенную на пути его следования.

Мы сняли комнату в доме, стоящем недалеко от речки, и зажили в свое удовольствие. Но вскоре я заболела корью, и обратно в Москву мы добирались уже поездом. Хорошо еще, что станция оказалась всего в нескольких километрах от деревни.

А после кори - осложнение - воспаление легких, уже второе. Первый раз болела, когда мне было девять месяцев. Горчичники и банки. Я плакала, не хотела ставить банки. Мама настаивала, и защитить меня от нее было некому.

- А где наш папа? - сквозь слезы спрашивала я.

- Папа занят игрой в парашюты. Смотри, доченька, вот лежит парашютик, - и мама показывает на стеклянные банки. - Хлоп, приземлился, хлоп, приземлился, хлоп... хлоп... хлоп...

Приговаривая так, она ставила банки мне на грудь и спину. Я смеялась. Банки «приземлялись» хорошо.

- А где наш папа играет в парашютики?

- На киевских маневрах.

- А мы туда поедем?

- Обязательно поедем, если папа позовет.

- Играть в парашютики?

- Ив парашютики, и в самолетики...

МАНЕВРЫ

К маневрам, на которых руководигели партии и правительства решили проверить действенность новой организационной структуры Красной Армии и новую военную технику, готовились основательно. Место выбрали в районе Киева, и там, где должны были проходить «бои», проложили десятки километров автомобильных дорог с мостами через реки, оборудовали немало полевых аэродромов, построили сеть экспериментальных военных укреплений и пятнадцать наблюдательных вышек для посредников.

Самый большой аэродром полевого типа был сооружен около села Бровары. На окраине поля выросла просторная трехъярусная трибуна, крепко сколоченная из досок. Ее оборудовали телефонной и радиосвязью, на высоких шестах укрепили мощные громкоговорители.

Почему именно здесь собрались крупные военачальники Ворошилов, Буденный, Тухачевский, начальник Генштаба Егоров, руководители компартии и правительства Украины, делегации рабочих и крестьян - многим было неизвестно. И конечно же, не могли ответить на такой вопрос приглашенные на маневры в качестве наблюдателей представители армий Франции, Англии, Италии, Чехословакии, Польши и Других стран.

В ночь на 12 сентября около семидесяти тысяч красноармейцев, разделенные на «красных» и «синих», сосредоточившись на отведенных позициях, приготовились к условному бою.

Утром, лишь забрезжил рассвет, «синие» обрушили мощь своих механизированных стрелковых соединений, танков, авиации на «противника».

В это время командующий Киевским военным округом Якир, приблизившись к микрофону, объяснял всем собравшимся на трибуне:

- Основная задача маневров-отработка прорыва укрепленной оборонительной полосы стрелковым корпусом «синих», усиленным танками и артиллерией, и дальнейшее развитие прорыва силами кавалерийского корпуса... Если «синие» прорвутся и разовьют успех, «красные» должны постараться, введя в бой свой механизированный корпус, кавдивизию и другие войска, окружить и уничтожить подразделения прорвавшегося «противника». Основные сообщения о ходе маневров, об успехах и поражениях сторон будут передаваться по радио.

Командующий Якир не расшифровал, что он имел в виду, говоря «и другие войска». Никто его не спросил об этом, думая, что речь идет о вспомогательных подразделениях.

- Уверен, как всегда, у них победят «красные», - шепнул своему военному атташе английский майор. - Есть ли на периферийных наблюдательных вышках наши люди?

- Двое. Русские не делают секрета из предстоящих маневров, поэтому вряд ли мы почерпнем что-либо интересное для себя. Вы правы, по их доктрине всегда побеждают «красные». «Синие» потопчутся, потопчутся и уберутся на свои квартиры, - усмехнулся седоусый атташе.

Пророчество англичан не сбылось - «синие» нанесли сильный удар. Грамотно спланировав операцию, они обрушились на противника, в нескольких местах прорвали его оборону, продвигались в сутки на тридцать-сорок километров вперед. Казалось, нечем уже удержать их стремительный бросок на Киев.

Репродукторы гремели над трибуной.

«...В образовавшуюся брешь «синие» ввели кавалерийский корпус и, развивая успех, деморализуют тыл противостоящей стороны».

«...Нарушено управление частями, разорваны коммуникации, и у «красных» нет возможности подтянуть свои резервы».

Подобные сообщения падали на трибуну в течение нескольких дней. В небе над Броварами крутились истребители. Наблюдатели могли видеть и фотографировать четкие ряды бомбардировщиков, плывущих на Киев. На огромной схематической карте края, выставленной для обозрения, оперативники отмечали все успехи «синих» и положение частей «красных». Около карты теснились в основном иностранные представители, стараясь уяснить смысл происходящего.

Настал день, когда передовые части «синих» прошли через Бровары, и трибуна осталась в тылу наступающих.

- Путь на Киев открыт!

- Реку они форсируют еще до наступления ночи.! - Безусловно.

- Позвольте, на демонстрационной карте уже отмечено, что передовые части «синих» форсировали Днепр!

- «Красные» могут надеяться на кратковременный успех в обороне, если сумеют отсечь тылы наступающих.

- Позвольте полюбопытствовать: чем, какими силами?

- Да, у них нет такой возможности. Посмотрите, на каком расстоянии находится их мехкорпус, - переговаривались между собой иностранные спецы.

- Это, господа, проигрыш! - отметил заместитель начальника французского генерального штаба генерал Луазо. - Кто-то здесь говорил, что у русских всегда выигрывают «красные»?

С генералом спорить не стали - обстановка, опыт ранее проводимых учений во всех странах, да и опыт войн показывали, что при такой раскладке сил «красные» обязательно потерпят поражение.

Окутывала землю прохладная сентябрьская ночь. Сгустившаяся темнота поглощала звуки орудийной пальбы в стороне Киева. Оставшееся в тылу наступающих село Бровары погружалось в сон. Гости устраивались на ночлег. Укладывались и представители иностранных государств. Им предложили не уезжать в город, поскольку самое интересное должно было начаться завтра с рассветом.

...В небольшом палаточном городке на окраине Бровар в двухместной палатке на раскладушках лежали конструктор Гроховский и комбриг Бойцов. Приехали они сюда с крупных маневров в Белоруссии совсем недавно, в полдень. Незаметно для многих сделали все, что им было поручено на поле аэродрома, и теперь отдыхали, вернее, мучились без сна в ожидании утра. Для того и другого рассвет должен был или стать «звездным», или принести немалые огорчения. Один думал, а не подведет ли техника, изобретению которой он отдал столько сил, другой - не подведут ли бойцы выпестованной им бригады...

Горнисты сыграли побудку затемно.

Термосы с горячим чаем, пирожки с пылу-жару, белый хлеб, бутерброды с салом, рыбой, икрой доставили прямо на трибуну. Первыми этим очень ранним походным завтраком накормили иностранцев. Аппетит у них был отменный, особенно на сало и икру.

Командующий Якир, стоя в центре трибуны у микрофона, поглядывал на наручные часы.

«Внимание!» - послышался его голос в репродукторе. - «Красные» начали контригру».

В тишину предрассветных сумерек ворвался гул. Он быстро нарастал. Иностранные представители оживились, загалдели:

- Самолеты идут со стороны Киева...

- Значит, «красные»!

- Нам покажут бомбометание...

- Что им здесь бомбить, когда «синие» со всей техникой ущли вперед. Поле чистое, даже макетов нет...

Волна тяжелого гула продолжала накатываться, и вскоре в побледневшем небе стали различимы самолеты. Это действительно шли бомбардировочные машины ТБ-1 и ТБ-3, а впереди несколько разведчиков Р-5.

Недалеко от Бровар от первых самолетов отделилось несколько темных комочков. Они падали вниз секунду, другую... десятую, и вдруг над ними вспыхнули белые зонтики.

Заговорили репродукторы:

«Пристрелка. Парашютисты падают с затяжкой раскрытия, уходя из зоны возможного обстрела с земли... Чтобы отсечь резервы «синих», противная сторона решила использовать воздушный десант».

После этих слов иностранцы начали спешно вырывать из чехлов фотоаппараты, чертыхаясь и укоряя хозяев, что те салом усыпили их бдительность.

Могучие тяжелые бомбардировщики, переоборудованные под десантные воздушные суда, принесли на своих крыльях по двадцать-тридцать красноармейцев каждый и выбросили их в окрестностях Бровар.

Бойцы в полной боевой выкладке приземлялись, сбивались в подразделения и, приняв падавшую на парашютах военную технику, с ходу устремлялись в «бой».

«На парашютах выброшено в тыл «синих» тысяча двести десантников, вооруженных легким и средним стрелковым оружием, а также противотанковым, - слышалось из репродукторов. - Они успешно занимают аэродромы противника.

И тотчас подошел второй эшелон транспортно-десантных самолетов. Они приземлялись на летное поле по две машины сразу, пара за парой. Два первых четырехмоторных гиганта подрулили почти к самой трибуне, и все стоящие на ней и около нее могли видеть, как из-под брюха одного отцепился легкий танк и с ходу вступил в «боевые действия», а другой самолет оставил на земле бронемашину.

«Красные» десантировались за один час пятьдесят минут, - говорил диктор. - Подчеркиваю, за один, час пятьдесят минут «красные» высадили в тылу «синих» более трех тысяч бойцов с танками, артиллерийскими орудиями, боевыми и транспортными машинами... Группы захвата блокируют дороги, громят базы снабжения, рвут линии связи...»

На правом крыле трибуны застыли иностранные наблюдатели, дружно аплодировали делегации трудящихся Украины, колхозники из близлежащих сел, приветствуя новый род войск Красной Армии.

Затерявшись среди гостей, незаметно стояли конструктор Гроховский и комбриг Бойцов. Все прошло без сучка и задоринки. Это был триумф тысяч людей, работавших над созданием советских воздушно-десантных войск, это была и их личная победа - одного как главного и первого в мире конструктора новой техники ВДВ, другого - как командира и организатора первой десантной бригады имени С.М.Кирова.

«Воздушный десант «красных», выброшенный в районе Бровар, захватил переправы через реку Днепр, тем самым поставив заслон для резерва «синих», подходящих из глубины...» - доносилось из динамиков, и один из командиров-посредников на карте-схеме переставил знаки и флажки - всем стало ясно, что «синие» терпят поражение.

Конечно же, на аэродроме в Броварах присутствовали и кинооператоры, и фотографы, и корреспонденты различных газет и журналов. Понимая, что картина воздушного десанта показана иностранцам неспроста, они буквально осадили иностранных военных, забросав их вопросами.

- Понравились ли вам маневры, генерал? - спросил журналист из «Правды» француза Луазо.

- Парашютный десант большой воинской части считаю фактом, не имеющим прецедента в мире. Подобного мощного, волнующего, прекрасного зрелища я, скажу откровенно, не видел в своей жизни, - ответил генерал и, показав рукой на бурлящую толпу вокруг трибуны, добавил: - Меня восхищает теснейшая и подлинно органическая связь армии с населением, любовь народа к красноармейцам, командирам. Посмотрите, они буквально на руках их носят! Я это вижу впервые.

Ошеломленный английский генерал Уэйвелл отказался отвечать, буркнув:

- Интервью давать не люблю.

После маневров на поле в Броварах состоялся парад войск, в котором участвовали и десантники.

Чехословацкий полковник Дастиг тут же продиктовал корреспонденту «Красной звезды»: «Авиадесант - это новый вид войск, созданный большевиками».

- Я буквально в восторге от применения воздушного десанта, - услышав отзыв чеха, заметил французский генерал Монти.

А Павлу Игнатьевичу Гроховскому больше всего по душе пришлась всеармейская оценка воздушного десанта:

«Действия авиадесантников как с организационной, так и с технической стороны признаны блестящими...» '

') Советские воздушно-десантные. М., 1980, с. 634-635.

Иностранные военные представители сразу же поспешили уведомить свои правительства и генеральные штабы о появлении у русских невиданного ранее рода войск, назвав воздушный десант «русским чудом». Правда, информация их была, мягко говоря, не совсем объективной.

Климент Ефремович Ворошилов, выступая на первом Всесоюзном совещании стахановцев 17 ноября, рассказал рабочим:

- Были сброшены одновременно тысяча двести человек парашютистов во главе со своим командиром товарищем Индзером, в течение сорока минут был, кроме того, высажен двух с половиной тысячный десант на самолетах... На этих маневрах присутствовали представители французской, чехословацкой, английской и других армий, они тоже все это видели и поражались размахом у нас этого нового дела, мужеством и умением наших людей. Немало пишет о наших воздушных десантах мировая пресса. На днях я просматривал информацию о киевских маневрах в иностранных газетах. Оказывается, буржуазные газеты насчитывают в этом парашютном десанте не более пятисот человек, а ряд газет определяет цифру десанта только в сто пятьдесят человек. Почему-то, хотя мы не делали секрета и говорили точно, сколько было сброшено парашютистов, они не решились дать правильные сведения. Затрудняюсь сказать, какими соображениями буржуазная пресса руководствовалась, преуменьшая численность киевского десанта. Но что бы сказали господа издатели и редакторы этих подозрительно скромных газет, если бы они узнали, что примерно в те же дни, когда мы наблюдали под Киевом потрясающее зрелище одновременного прыжка с самолетов тысячи двухсот человек с оружием и полной амуницией, в одном из соседних округов были сброшены с самолетов одновременно не тысяча двести парашютистов, а тысяча восемьсот человек, и высажены не две с половиной тысячи бойцов, а пять тысяч семьсот десантников. Как бы они отреагировали, если б вдруг узнали, что и в ряде других округов на простых учениях, а не на таких больших маневрах, как в Киевском военном округе, тоже сбрасывались сколоченные, мощно вооруженные, многочисленные отряды бойцов-парашютистов.

Интересно рассказал о реакции зарубежных военачальников на «русский десант» наш полпред в Англии И. М. Майский.

«В 1935 году, - пишет он, - я показал в полпредстве наш фильм о военных маневрах с выброской парашютного десанта и транспортировке по воздуху автомобилей и арторудий.

На демонстрации фильма присутствовали избранные представители политического и военного мира Англии, в том числе генерал Дилл.

Фильм вызвал дискуссии и споры. Большинство английских военных - людей заскорузлых и консервативных - отнеслось к нашим маневрам, представлявшим в то время новинку, отрицательно. Они считали десантные операции малополезными и опасными. Генерал Нокс, в свое время бывший английским военным представителем при Колчаке, выразился даже так: «Этот фильм лишний раз подтвердил мнение о том, что русские - нация неисправимых мечтателей!» Но генерал Дилл был настроен несколько иначе: ему наша новинка определенно нравилась...» 1.

Быстро среагировали на «русское чудо» только в Германии. Немцы активизировали военную и промышленную разведку, энергично приступили к созданию своих воздушно-десантных войск, привлекая с этой целью лучшие научные, конструкторские и промышленные силы фашистского рейха.

1935 год стал для Павла Игнатьевича Гроховского годом наивысшего взлета. Многое изобретенное для ВДВ он со своим коллективом претворил в жизнь, проверил на деле, и труд этот был высоко оценен.

Кроме того, Гроховский защитил авторскими свидетельствами еще несколько оригинальных идей: автоматическую отцепку парашюта после приземления объекта, парашют-геликоптер, воздушную автосцепку для самолетов, летающий танк (трактор), планер-танконосец, способ постановки дымовой завесы с самолетов и планеров.

В этом же году с читателями журнала «Техника - молодежи» он поделился мыслями о создании экраноплана, модель которого, названная «корабль-амфибия», уже была построена.

«...Мне пришла в голову мысль использовать воздушную подушку, то есть образующийся под крыльями сжатый воздух от скорости полета. Корабль-амфибия может лететь-скользить не только над землей, над морем и рекой. Полеты над рекой еще целесообразнее, чем над землей: ведь река - это длинная, гладкая дорога, без бугров, холмов и кочек. Корабль-амфибия позволяет круглый год перебрасывать грузы и людей со скоростью 200-300 км/ч летом на поплавках, зимой на лыжах...»

') Маршал Тухачевский, М., 1965, с. 229. 2) Кесарев Ю. Скользящие над волнами - Техника - молодежи, 1985, № 3, с. 36.

Глава

восьмая

ГОД 1936-й

50. В. И. МАЛЫНИЧ

В этом году советские ВДВ набирали силу. Во Временном полевом уставе РККА появилось указание относительно общих принципов использования ВДВ в тактических и стратегических операциях.

Но мы отлично понимали, что техника, вооружение и снаряжение «крылатой пехоты» еще громоздки, а самолетный парк ВДВ невелик. Задачи же «крылатой пехоты» расширялись - наряду с отработкой применения воздушного десанта в обычных условиях в 1936 году проводилось десантирование войск в горной местности и ночью, небольшими подразделениями. Именно для таких операций мы по мере сил усовершенствовали снаряжение десантника-альпиниста и разрабатывали пиротехнические, световые и другие приспособления.

Энергично готовился десантный резерв. Парашютизм в СССР заинтересовал десятки тысяч людей. Даже маршал Буденный, человек не первой молодости, совершил прыжок с парашютом.

Павел Игнатьевич Гроховский, как главный конструктор десантной техники и как один из активнейших деятелей Осоавиахима, много ездил по стране, посещая воинские части в периоды подготовки к учениям и маневрам, а также аэроклубы, чтобы помочь дальнейшему развитию парашютного спорта. Один почти никогда не ездил - ему нужны были помощники и просто компетентные собеседники, с которыми он мог бы посоветоваться, поспорить. Часто он брал с собой и меня как ведущего конструктора института.

В том же 1936 году получило, пожалуй, свой исток обвинение в адрес Гроховского, которое наши недоброжелатели трактовали примерно так: Гроховскому представлены чересчур широкие полномочия и нет ограничений на разрабатываемую институтом тематику, поэтому, дескать, в силу своей увлеченности Гроховский брался за многие проблемы, выходящие за сферу применения авиации в десантном деле и самого десантного дела. Как пример приводились наши исследовательские и экспериментальные работы по применению собак-подрывников, созданию легких ракетно-пусковых установок, проектированию машин на воздушной подушке и других видов техники, якобы дорогих и ненужных.

Мягко говоря, я с таким обвинением не согласен. Гроховский со мной или с другими нашими товарищами присутствовал на крупных маневрах, небольших учениях, совещаниях и разборах не сторонним наблюдателем. Он зорко подмечал, чего десантникам не хватает, глубоко вникал даже в мелочи. Я часто фиксировал на бумаге его идеи, коротко, понятно лишь для меня. Вот некоторые строки разных лет из моей записной книжки, которые я могу расшифровать.

«Вооружение тяж. винт. пушки против танк!!!» Действительно, трехлинейная винтовка неудобна и тяжела для парашютиста. Противотанковые пушки на колесном ходу не обеспечивают маневренности десантной группы, особенно зимой или в распутицу. Сначала Гроховский пытался оснастить их конной тягой, и для этого мы готовились сбрасывать на парашютах лошадей. Но потом, заглядывая вперед, начали разработку легких самодвижущихся машин на гусеницах и воздушной подушке.

Обдумывая противотанковый бой, Гроховский придумал «носимую ручную динамо-реактивную пусковую установку», из которой боец с плеча мог стрелять ракетой или гранатой.

«АНТ-14-замечательно! А дирижабли?» Когда мы увидели построенный в КБ Туполева пяти моторный пассажирский самолет АНТ-14, испытанный Михаилом Громовым, Гроховский воскликнул:

- Это то, что нам нужно!

И очень быстро мы предложили сделать из 36-местного пассажирского-военно-транспортный самолет для десанта в 50 человек, оснастив его специальными наклонными трубами для безопасной выброски парашютистов. Сделали макет такой трубы, успешно попробовали ее на ТБ-1, но... отличный десантный самолет не состоялся, так как АНТ-14 построили всего в одном экземпляре и передали в агитэскадрилью имени Максима Горького.

Работы по переброске массовых десантов в тылы противника в нашем институте были первоочередными, но продвигались они туго из-за отсутствия подходящих транспортных кораблей, поэтому Гроховский и выдвинул вспомогательную идею: буксировать самолетом не только планеры, но и десантные дирижабли.

«К. зацепился лыжами!»

Зимой десантникам без лыж приходилось туго. «Они тонут в снегу», - говорил нам комбриг Бойцов. Лыжи упаковывали в специальные связки, сбрасывая отдельно от людей.

Гроховский придумал складные лыжи. Парашютист Константин Попов, ученик Георгия Шмидта, испытал их 11 января 1936 года при проведении военизированной игры с задачей: высадить в глубокий тыл «противника» небольшой вооруженный отряд с последующим переходом его на лыжах в противогазах с полной боевой выкладкой по маршруту Алексин - Таруса - Серпухов - Подольск - Москва.

С самолетов У-2 сначала выбросили десять десантников, за ними в связке на парашюте девять пар лыж. Люди вынуждены были искать лыжи, пробиваться к месту их приземления через глубокий снег. Только комиссар отряда Костя Попов чувствовал себя прекрасно: он прыгнул с нашими складными лыжами за спиной - они уместились на одном ремне с карабином - и сразу после приземления готов был к выполнению поставленной задачи.

На складных лыжах Попов успешно прошел весь маршрут, причем крутые подъемы преодолевал быстрее всех и с меньшей затратой сил, так как лыжи его не имели «обратного хода», не проскальзывали назад при толчке.

А буксировка лыжников за тихоходным самолетом на Москве-реке? Зачем такой вариант пробовали мы? Да потому, что вражеский тыл-это не домашний двор. Иногда придется спасать людей, уводить от погони сразу после выброски. И в этом десантнику могут помочь авиаторы. Самолет встает в вираж и опускает на землю прочный мягкий фал - десантник может уцепиться за него, закрепить конец на себе. В этом случае создается так называемая «воронка», то есть самолет виражит, как бы прикрепленный к одной точке на земле. При плавном наборе высоты в вираже самолет легко отрывает десантника от земли и при помощи специальной лебедки подтягивает в люк фюзеляжа. Эта операция явилась первым опытом на пути изобретения Гроховским «устройства для подхвата людей с земли в специальной капсуле пролетающим самолетом» '.

') В 1945 году подобную «капсулу» немецкого происхождения американцы взяли как трофей. Сами американцы подхватом людей и грузов с земли на пролетающий самолет начали заниматься только в шестидесятые годы.

«Составной самолет».

Для взлета тяжело нагруженной машине необходимо придание ей огромной взлетной мощности. Когда же машина наберет необходимую высоту, эта мощность становится лишь тормозом, так как повышенный расход горючего уменьшает теоретически возможную дальность полета. Эту проблему конструкторы пытались решить путем всяческого облегчения старта: предлагались наклонные бетонные дорожки, стартовые ракетные моторы или же добавочные моторы обычного типа, сбрасываемые после взлета. А также стартовые катапульты, к сожалению, не обеспечивающие безопасного взлета тяжелых машин.

Английский инженер Мэйо и Гроховский практически почти одновременно и независимо друг от друга предложили сходные варианты «составного самолета».

Павел Игнатьевич разработал схему составного самолета, изобрел «автосцепку для самолетов», закрепив свой приоритет авторским свидетельством в 1935 году.

Англичанин Мэйо сделал подобные приспособления в 1936 году.

Мы над составными самолетами практически не работали, так как Гроховский вскоре нашел решение, новую возможность облегчить самолет на взлете, изобретя «приспособление для перелива горючего в воздухе».

Так почему же мы даже не прикоснулись к проектированию составного самолета? Только ли потому, что идея дозаправки самолета в воздухе нам больше понравилась? Нет. Ни Гроховский, ни Мэйо авторами идеи «составного самолета» не были. Еще с 1931 года этим начал заниматься советский инженер-изобретагель В.Вахмистров, правда, с несколько иной целью, наззав свою конструкцию «летающий аэродром», а затем «самолет-звено».

Хотя наши прорисовки «составного» и резко отличались от вахмистровских, Гроховский не хотел дублирования. Он желал быть всегда оригинальным.

Когда говорили, что Павел Игнатьевич «разбрасывается», работая над изобретениями, якобы ненужными авиации и ВДВ, забывали то, что после того, как наше ОКБ преобразовали в институт и передали Наркомтяж-прому, задачи коллектива расширились, институт стал Экспериментальным по вооружениям РККА, хотя главное направление работ - авиационное и авиадесантное - сохранилось.

Мы дружили, и я знаю, Гроховский очень мало спал, много ночных часов отдавал книгам и журналам. Бывало, приносил домой по две-три пачки различной технической литературы. Печатные труды по вопросам науки и техники, учебники, иностранные журналы с вложенными в них переводами интересующих Гроховского статей загромождали его стол в кабинете. Перекладывать кому-либо литературу с места на место он запрещал, а если замечал, что в его «хозяйстве» наводили порядок, выражал сильное недовольство. Кое-что из прочитанного он конспектировал, очень кратко, но в основном делал небрежные рисунки, которые отражали или идею, высказанную в статье, или его идею, возникшую из прочитанного. Потом замыслом делился с нами.

Вот запись в книжке, относящаяся примерно к 1932-1933 годам:

«Танки. Амфибии. В.Кристи».

О том, что Павла Игнатьевича занимали броненосные машины, пригодные для использования воздушным десантом, известно. Но эта запись появилась у меня после того, как Гроховский узнал о работах американца Кристи.

Вальтер Кристи максимально облегчил быстроходный колесно-гусеничный маленький танк, снабдив его обтекаемым корпусом. К танку прикрепил крылья и пропеллер. Колеса-гусеницы и пропеллер приводились в движение одним авиадвигателем, расположенным в корпусе танка. Танкист являлся одновременно и пилотом. При взлете танк должен был разбегаться на гусеницах, и, как только он набирал достаточную скорость, мотор быстро переключался на воздушный винт - танк, по мнению Кристи, должен был оторваться от земли. Посадка планировалась в обратном порядке, и после сброса крыльев танк был готов к бою.

Идея для нас была заманчивой: такой крылатый танк был бы отличным боевым подспорьем для десантников. Но в чистом виде идею Кристи мы отмели. Павел Игнатьевич нашел другие пути транспортировки бронемашин по воздуху. Мы проработали «планер-танконосец», несущий бронемашину внутри фюзеляжа, и танк «окрыленный», но без винта, то есть танк-планер, который сбрасывался в воздухе из-под брюха самолета. Проектировалась одноместная танкетка-амфибия для беспа-решютного сбрасывания «авиабусным методом», а также боевые бронированные аэросани, тоже для беспарашютного десантирования. И бронемотоциклы под парашют или грузовую платформу.

Если заглянуть в «портфель» Экспериментального института, где хранились идеи, проекты, технические разработки за 1936 год, то можно увидеть много необыкновенного, порой фантастического для того времени, но мы верили; что в том или ином виде эта техника в будущем оживет.

Очень реалистично был задуман транспортно-боевой самолет-универсал. Четыре мотора несли огромное крыло с кабиной пилота наверху. А под крылом, управляемым хвостовым оперением на двухбалочном фюзеляже, подвешивались кабины различного назначения: грузовая, пассажирская, десантная, агитационная и боевая, вооруженная четырьмя турельными пулеметными установками и бомбодержателями. Один самолет в пяти-шести «лицах»!

Но совсем удивительными для того времени были разработки летательных машин вертикального взлета и посадки. Конструкция первого аппарата базировалась на идее мотоблоков, винты которых отбрасывали воздух в сферы, подобные сферам надутого купола парашюта. Создавались аэродинамические силы, поднимающие аппарат вверх. Сферы могли частично или полностью складываться, и, таким образом, аппарат имел возможность маневрировать по высоте и направлению, переходить в горизонтальный полет.

Второй самолет «короткого взлета» имел два мощных винта-вентилятора под широкими крыльями и двигатель «на спине» фюзеляжа, тянущий машину по горизонту.

Не менее интересными задумки были у Павла Игнатьевича и по вооружению самолетов. К ним относятся бомбы-торпеды для подрыва мостов; беспилотные крылатые ракеты, таранящие самолеты противника; торпеда-вертолет.

Немало мы думали и над специальным, отличным от традиционного, вооружением наземных войск. Тут нужно сказать о восьмидюймовом динамореактивном орудии, установленном на шасси танка БТ, и двух 76-миллиметровых реактивных орудиях, поставленных на шасси танка Т-26. Попытка монтажа на танке БТ двух 250-килограммовых мин (ракет) на неподвижных лотках привела нас к более мудрому решению-установке мин на поворотной башне танка ').

') Самоходные реактивные установки на танковых шасси, разработанные в Экспериментальном институте по идеям П. И. Гроховского, опередили появление аналогичных конструкций почти на тридцать лет.

Бывший моряк Гроховский думал и об оружии, технике для военных действий на море. Его подводная лодка-малютка на одного человека могла десантироваться на парашюте, как и другая складная подводная лодка для разведки с ножным приводом винта.

Без парашюта, «авиабусным методом», могла сбрасываться с летательного аппарата подлодка с экипажем из двух человек, вооруженная малокалиберными торпедами нашей же конструкции.

Безусловный интерес представляет и подводная лодка-авианосец. Для нее авиаконструктор Четвериков проектировал складной самолет-амфибию.

В свободное от работы время, больше всего по выходным дням и дома, наши комсомольцы думали и о технике для сугубо мирных целей.

Идеи, общие виды машин, предварительные расчеты им подбрасывал Павел Игнатьевич, приучая к самостоятельной творческой работе. К таким проектам, например, относились мотовагоны, движущиеся по специальным дорожным лоткам с огромной скоростью - по нашему мнению, они могли домчать пассажира из Москвы в Ленинград всего за два часа. Такие проекты считались делом неосуществимым, фантастическим, поэтому Павел Игнатьевич и писал о них в прессе '.

') См.: Техника - молодежи, 1939, № 4, с. 54.

61. АВИЕТА

Мы переехали в четырехкомнатную квартиру на Колхозной площади. На первом этаже нашего дома размещался магазин «Радио». Мама говорила, что такое роскошное жилье нам дали за особые заслуги папы.

Пришло время, когда я пошла в школу. Это было для меня большое событие.

Мама принимала самое деятельное участие в моих школьных делах. Если у меня не получались задачки, мама терпеливо и долго объясняла, стараясь, чтобы я их решила самостоятельно. Это меня не устраивало. Когда приходил папа, я шла к нему. Он говорил:

- Хватит мучить ребенка! - и быстро решал мне задачу.

Однажды он мне купил ружье, самое настоящее, только пульки были похожими на маленькие стрелки, сделанные из металла.

- Дочка, ты должна стрелять как снайпер, - объявил мне папа.

И началась стрельба. Во что я только не целилась. Бабушка ходила с плоскогубцами и вытаскивала из стен пули-гвозди.

У нас была дача в районе станции Водники на берегу водохранилища в парке. От Савеловского вокзала туда ходил паровозик с расшатанными вагонами. Рядом с дачным домиком (дощатым) строился кирпичный дом по проекту мамы, которая училась в архитектурном институте. Строили его отец, плотник и каменщик.

Посадив сад и разведя цветы, папа приобрел ульи и пчел, которыми очень любил заниматься. У нас была сконструированная им медогонка - большой бак с краном, туда вставлялись соты, после чего бак начинали крутить. Из крана тек мед янтарного цвета.

Мы с папой часто ходили по грибы. Когда приезжали в лес, он говорил:

- Влево пойдем - черта найдем, вправо пойдем - грибы найдем!

И вот однажды в воскресенье мы с отцом и бабушкой отправились за грибами. Заехали очень далеко.

- Бензина мало, - вдруг сообщил нам отец.

Потом этот бензин совсем испарился, и мы одни остались на лесной дороге. Отчаиваться не стали - пошли за грибами. «Пошли налево» - и вместо черта увидели очень много опят. Бабушка собирала их в корзину. Я носилась по лесу и срывала то чернику, то костянику, попадалась и розовая брусника, еще неспелая.

Автомашину мы бросили в лесу, и папа почему-то не беспокоился, что ее поломают или угонят.

Пришлось много километров идти до поезда. Отец посадил меня на плечи. Сзади плелась бабушка с ведром и лукошком.

Как добрались до станции и сели в поезд - не помню. Я спала на ходу...

На даче отец построил для меня высокие качели. Когда он должен был возвращаться с работы, я забиралась на качели и, раскачиваясь, наблюдала за дорогой. Увидев автомашину отца, я бежала навстречу, садилась с ним рядом, обнимала его, тискала. Мы весело смеялись. Он угощал меня соевыми конфетами, которые я очень любила. Мама ругалась:

- У нее и так плохой аппетит, а ты его еще портишь сладостями!

- Ничего! - отвечал отец, - были бы кости, мясо нарастет. А ты видела, как она у соседей картошку в мундире уплетает?

Дача в Водниках пришлась мне по душе еще и потому, что кругом была вода. Каждый день я меняла места купания, чтобы меня не могли найти, и ныряла сколько душе влезет. Впоследствии я стала «моржихой».

К нам на дачу приезжали гости: мамины сокурсники по институту и папины друзья. Я помню Бориса Урлапова - красивого молодого человека с копной черных кудрявых волос. Мне говорили: «Веточка, твой жених пришел!» Я пряталась от смущения под стол. Приходил Иван Васильевич Титов - большой, умный, принося с собой огромный мир. Он хорошо знал историю, особенно историю техники, и радовал нас увлекательными рассказами о великих людях. Иногда друзья отца дарили мне куклы. Больше всех уделял мне времени Владимир Иосифович Малынич. Он очень любил моего папу и говорил, что характер у меня отцовский.

Уезжали с дачи поздней осенью. В это время мне пришлось познакомиться с парашютной вышкой отца. Правда, в то время я не знала, что ее изобрел отец. В Парке культуры имени Горького долго стояла перед вышкой, боролась сама с собой и все же преодолела страх и купила билет.

- Девочка, ты еще мала для прыжков, - сказал мне контролер.

В семь лет я была высокая и худая. Пришлось долго упрашивать, все же пустили. Неторопливо забираюсь по деревянным скрипучим ступенькам. Выхожу на площадку. Там мужчина держит за лямки разноцветный парашют, собираясь надеть его на парня. Но парень в замешательстве - страшно.

- Смотри, сейчас девчонка прыгнет! - крикнул мужчина парню и, недолго мешкая, набросил на меня парашютные лямки и толкнул. Я полетела вниз, потянула за собой парашют, и - о чудо! - до земли я не долетела, а осталась висеть в воздухе. Снизу кто-то кричал, махал руками, а я качалась на парашюте, словно на качелях. И мне это нравилось. Затем меня потянули за веревку, и я спокойно опустилась вниз.

- Ну ты, детка, даешь! Сама легче воздуха! - смеялись зрители.

- А это что такое? - спросила я, увидев на столе большой шар терракотового цвета. - Мне игрушка?

Отец взял его и раздвинул на две половины. Внутри этажи, целых три: на первом - хозяйственные постройки, кухня, туалет, ванная, кладовая. На втором - жилые помещения. На третьем - площадка для маленьких самолетов, каких-то приборов. Меня восхитила мебель в жилых комнатах. Я попробовала взять ее, но она оказалась прикрученной к полу. Обратилась к отцу:

- Почему? И что это такое?

- Это дрейфующая станция, которая может стоять на льду или плавать, и люди в ней будут вести научные работы. Ее не может раздавить даже самый мощный сдвиг льда. А мебель... люди должны жить на Северном полюсе так же хорошо и уютно, как живем мы с тобой здесь... Подожди немного, дочка, вот сделаем такую станцию большой, а эта будет твоей игрушкой.

О. Н. НЕЖИЛ

Я попросил Гроховского заехать за мной в Народный комиссариат внутренних дел. Встретились мы у входа и поехали на Центральный аэродром, где проходили летные испытания нового объекта.

Гроховский любил быстро ездить, и хотя моросил мелкий серый дождь, скрадывая видимость, «форд» бежал резво. Я попросил ехать потише.

- Чего кислый-то, Остап Никандрович?

- Да так, по службе нелады. Стар я стал, видно, глупею. А посему трудно служить. И устаю...

- Сколько тебе?

- Да сейчас уже к пятидесяти продвигаюсь. Настроение у нас обоих было пакостное. Я знал Гроховского тревожил подчиненный ему ленинградский самолетостроительный завод, срывающий производственный план. По этому вопросу с резкой критикой выступила «Правда». В статье упоминали не один завод, а целую группу предприятий, работающих на вооружение Красной Армии, однако Гроховский крепко чувствовал свою вину. Увлекшись изобретательской и конструкторской работой в институте, он слабо вникал в работу завода. А среди его штатных хозяйственников «оказались люди чуждые, политически неустойчивые. Эти люди забрали в свои руки хозяйственный аппарат, создали безотчетность, чтобы можно было красть народное достояние под всякими благовидными предлогами», - так говорилось в статье. И я чувствовал - быть худу.

- Слыхал, что маршал Тухачевский освобожден от руководства Главным управлением вооружения и технического снабжения РККА?

- В курсе, Остап Никандрович. Знаю, что маршал возглавил вновь созданное при Наркомате обороны управление боевой подготовки. По-моему, это хорошо. Тухачевский умница, большой военачальник, ему и карты в руки.

- М-да, - неопределенно промямлил я. Гроховский перекинул скорость, и теперь «форд» тянулся по узкой улочке за автофургоном, забрызганным грязью.

- В твоем хозяйстве не все ладно, Павел Игнатьевич.

- Ты про завод? Еду туда в воскресенье. Разберусь.

- В Ленинград поедем вместе... Однако я не шутейно говорю об институте. Фамилия Вартанов тебе знакома?

- Вартанов... Постой! Вартанов?

- Вы его недавно в партию приняли.

- Ну да, тот самый молодой человек, которого нам рекомендовал в свое время мой супротивник Скрипухин из НИИ. Ну и что? Нареканий не слышал.

- Не Вартанов он. И не сын рабочего. Его отец торговец, спекулянт... Этот так называемый Вартанов оклеветал некоторых работников института и завода. И тебя коснулся, Павел Игнатьевич. Ты в его доносах выглядишь грязно... Ну, теперь ты едешь уж совсем тихо! Прибавь скоростенку!..

- Какие цели преследовал этот Вартанов? - после долгого молчания спросил Гроховский.

- Зависдъ сглодала. Однако его не просто ухватить. Мне кажется, что на какую-то поддержку он все-таки рассчитывает.

- Кто-нибудь, кроме Вартанова, у нас в институте занимается бумагомарательством?

Этот вопрос я пропустил мимо ушей, только сказал, чтоб тщательнее проверял своих людей с помощью парторганизации - указания получили год назад, а занимаются слабо.

- Мы закончили партийную чистку, - возразил Гроховский. - Выводы комиссии могу выложить почти наизусть: идеологическое состояние здоровое. Партийная организация по своему составу может обеспечить успешную работу за генеральную линию партии. Комиссия обязывает большевиков партячейки мобилизоваться немедленно на изжитие всех вскрытых чисткой недочетов и на основе широкой большевистской самокритики, социалистического соревнования и ударничества обеспечить успех в работе.

Не мог я многого доверить Гроховскому, хоть и были мы с ним почти друзьями. По службе не мог...

В Ленинград мы поехали через три дня. Прибыли туда поутру. На вокзале я расстался с Гроховским, отправился по своим делам. К обеду уже был на заводе и застал Гроховского с директором Максимом Никитичем Симановичем в заводоуправлении. Они заканчивали разговор.

- Положение у нас не из легких. Упустили много - наверстывать тяжело, - вздохнул Симанович. - Неполадки в выполнении производственных заданий влекут за собой финансовые затруднения. Проистекают все беды от непродуманной расстановки людей, отсутствия культурных навыков в работе и строительстве, запущенности завода.

- Не тупик же? - спросил я.

- Восемьдесят три процента плана с невысоким качеством - вот итоги тридцать пятого года.

- Максим Никитич, это проценты последнего квартала года, - поправил Гроховский, - а годовой вытянули на девяносто два.

Симанович кивнул согласно и опять вздохнул:

- Поднимаемся медленно. Думал вывести завод из прорыва быстро. Сдвиги есть, но полностью не удалось. С деньгами туго.

- Пройдемся по территории, побеседуем с людьми и, может быть, поглубже проанализируем недостатки, - предложил Гроховский.

- Все наперед знаю, что скажут рабочие. Вы, Павел Игнатьевич, давненько не были у нас.

- Много времени занимает проверка техники на различных учениях и маневрах. Но в Ленинграде постоянно Иван Васильевич Титов, - отмел упрек Гроховский. - Вы обращались к нему за помощью?

- Не все в его силах, - ответил Симанович и пошел к двери.

Большой заводской двор встретил нас кучами хлама, мокрыми россыпями остатков производства: на земле гнили стружки и щепа, потерявшие форму доски, рейки, бруски. Все смешано с грязью. Обходя кучи и лужи, Гроховский вздохнул:

- Тут ясно... Когда-то хороший материал деформировался от непогоды. Почему не убираете? Симанович спокойно ответил:

- Это брос. Хороший материал на складе и под навесами, здесь бракованный - подсохнет, сожжем.

Вошли в столярный цех. Жужжали циркулярные пилы, электродрели, однако даже по звуку можно было определить, что работа шла не валко, вполсилы, с перерывами.

- Начало месяца. Времени много впереди, материала недостает, вот и не спешат, - пояснил Симанович.

- Пахнет стружкой. Это плохо, - сказал я. Симанович взглянул на меня удивленно: откуда, мол, знает он такие тонкости, но подтвердил:

- Да, плохо, значит, древесина недостаточно просушена.

- Почему мало рабочих? - поинтересовался Гроховский.

- Я же говорил - начало месяца. Чтобы не было простоя, вынужден использовать классных рабочих как подсобных. Сегодня отправил сорок человек в помощь «Промтехнике» - там аврал.

- А они вам?

- Тоже бывает в конце квартала.

В сборочном цехе около почти полностью готового «Легкого крейсера» сидели рабочие. Четверо из них, положив фанерный лист на бочку, играли в карты.

Гроховский любовался самолетом.

- Объект Г-38. Картинка получается, а, Остап Никандрович?

- Хороша. Таких машин еще не видел, - признался я.

- По форме таких пока и нет, но у нее и содержание будет приличное: истребитель ее не догонит, а догонит или перехватит - наткнется на такой огонь, жарко станет!.. Но это цветочки. Максим Никитич, документацию, чертежи на истребитель-перехватчик получили?

- Да, - ответил Симанович, - и ведущий конструктор Урлапов был на заводе.

- Эта конструкция, Остап Никандрович, думаем, даст скоростенку за шестьсот! А «Легкий крейсер» только пятьсот... Здравствуйте! Почему не работаете, товарищи? - подойдя к рабочим, спросил Гроховский. - Кто бригадир?

Рабочие поднялись. Наперед выступил один из них, пожилой в телогрейке, его серое, побитое оспинами лицо было хмурым.

- Ну я! - ответил с вызовом. - Рады бы поплясать, да нет гармошки! Оснастки, нужного инструмента нет. Баклуши бьем часами, бывали и недельные простои. Самим стыдоба!

Гроховский повернулся к Симановичу.

- Я же докладывал: перебои в снабжении ликвидировать полностью пока не удалось, - пояснил тот. Теперь Гроховский смотрел опять на бригадира,

- Как по-вашему, отец, почему так получается?

- Давненько тут никто никого не обижал! - отчеканил бригадир. - В конторе штаны просиживают, чешутся. Нужно взгреть одного-двух лентяев, тогда и другие запляшут. Говорят, и вредители есть. Мы вот четвертый день на простое, ползарплаты получаем, разве то не вред рабочему классу?

Вокруг зашумели.

- За

- Правильно говорят, - вступился Симанович. - январь мы выдали зарплату только в марте.

- Почему? - быстро спросил Гроховский.

- Много незавершенки...

- Да и за один рупь двойную работу делаем, - прервал Симановича бригадир. - Гляньте, какое помещение. Конура! Собираем машину полностью, отлаживаем, а чтоб вытащить на волю, за тот же рупь разбираем, собираем вновь, отлаживаем. Сил на два плана кладем, а бабки считать - и одного плана нету!

- Он прав, - подтвердил Симанович, - запаздываем с коммерческим оформлением продукции. Нет сдачи - нет денег, нечем с рабочими расплачиваться, не на что строить, увеличивать цеха.

- И смежники подводят? - спросил Гроховский.

- И собственные снабженцы. И рабочая дисциплина слабая. Многие потеряли чувство ответственности за свое дело.

- Порядка нет. Негоже руководят нами! - вклинился один из рабочих.

И опять передо мной встали четко намалеванные строки из письма Вартанова, он как будто говорил словами этого рабочего, но звучали они не озабоченно, а сильно ядовито, с большим перехлестом и страшными выводами.

Обойдя весь завод, мы вернулись в контору.

- Итак, какие же выводы сделаем? - спросил Гроховский.

- Плакать не надо. Из прорыва выходим. Почти влезли в график. Можно обогнать план, если будут деньги на частичную реконструкцию.

- Будут. Это обещаю. Вы давно в партии, Михаил Никитич?

- С начала гражданской войны.

- Чистку считаете делом нужным?

- Безусловно.

- Я тоже верю в силу партии и считаю: карьеристов, проходимцев из наших рядов - вон!

Почти две недели в Ленинграде Гроховский энергично занимался нуждами завода. Деловитость, настойчивость проявил и Симанович.

По приезде в Москву я написал отчет, в котором грязь, наваленную доносом Вартанова, снял, описав все объективно.

нещитки, автоматы открытия парашюта и отцепки груза от парашюта, средства воздушной связи и пиротехнические средства сигнализации. В общем, почти все, что Гроховский когда-то испытал, но данных об этих испытаниях у нас почему-то не было и во многом приходилось вновь «изобретать велосипед»...»

В летно-испытательном отряде я уже не занимался конструкторской работой. Почему? Постараюсь ответить на этот вопрос честно.

В 1938 году в числе других недостроенных самолетов, таких, как ДАР конструкции Бартини, Г-38 и других, был списан самолет-перехватчик на велосипедном шасси Г-26, готовность которого оценивалась на 95 процентов. Разработкой конструкции этого самолета руководил я. После прекращения работ по истребителю решил раз и навсегда отказаться от конструкторской работы. Конечно, я еще долгое время рисовал для души. Конструктору трудно отвыкнуть от привычки мыслить образами будущих машин. И даже при неудачах настоящий конструктор начинает «десять раз сначала». Все это так, но меня на это «сначала» не хватило. Не хватило, несмотря на то, что до сих пор мне так верно служила удача. Слишком сильным был удар: год напряженнейшей работы, бессонных ночей, сомнений, затраты больших сумм народных средств - все это пропало даром.

Думаю, что принятое мной решение было правильным. Я прекрасно отдавал себе отчет, что без поддержки Гроховского любое мое предложение будет отклонено.

С другой стороны, среди авиаконструкторов того времени было много очень способных людей, которые не имели условий для серьезной творческой работы. Даже у таких блестящих конструкторов, как Александр Яковлев, Олег Антонов, Владислав Грибовский и другие, не было сколь-нибудь оснащенных баз для серьезных разработок, и лишь Яковлеву перед самой войной удалось создать первую боевую машину.

Мог ли я с ними тягаться?

Мне же, чтобы не ходить в способных недоучках, пришла пора приобрести высшее образование. Я так и сделал - пошел учиться.

А по пятам - война. Почти год в инженерных войсках на Северо-Западном фронте, затем войска ВДВ.

Думаете, кто-либо вспомнил обо мне как о конструкторе планеров и самолетов? Никто. Решили, что лучшим для меня делом будут летные испытания уже сделанных планеров. Я не возражал, так как любил летать и знал, что буду полезен в должности инженера-испытателя. Однако долго на испытательной работе мне пробыть не пришлось, и через восемь месяцев я снова был «вознесен» на должность заместителя главного инженера авиации воздушно-десантных войск.

О многих очень способных конструкторах и их работах сейчас вспоминают вновь. Вспоминают как о «забытых». Это справедливо. Ибо что знает нынешняя молодежь, например, о конструкторах Черановском, Москалеве, Невдачине, Грибовском, Пьецухе, Ивенсене, Курбале? А ведь десантный планер Курбалы был несомненно лучше немецкого планера того же типа, планера «готта». Однако аппарат Курбалы в серию не пошел и даже испытан как следует не был.

Любопытно отметить, что среди названных мною конструкторов большинство были очень молодыми людьми. Лишь немногие из них имели законченное высшее образование, большинство же были талантливыми самоучками. Это не значит, конечно, что образование конструктору ни к чему. Оно необходимо. Речь о другом. Просто Павел Игнатьевич Гроховский с гениальной прозорливостью умел оценить творческие возможности молодежи, и в его КБ многие конструкторы комсомольского возраста создали интереснейшие конструкции.

Вдумываясь в жизнь Гроховского, все время ловишь себя на мысли о французском пилоте Антуане де Сент-Экзюпери. Кажется, что общего между этими людьми? Но общее есть. И не только их встреча в Москве в 1935 году, во многом случайная и, вероятно, единственная, позволяет говорить о двух этих пилотах. И тот и другой добились признания в авиации нелегко. Оба были летчиками-изобретателями, притом самоучками. Оба были поэтами своего дела. Летать любили до самозабвения. Один сумел выразить себя в литературных произведениях, второй оставил о себе память в технике - экранопланы, крылья «летучая мышь», аппараты с машущими плоскостями и вертикального взлета в тридцатые годы могли быть плодами только поэтической мысли. Оба обладали независимостью взглядов, богатым и смелым воображением, удивительной способностью убеждать всех в своей правоте и добиваться нужных им решений. Оба были отважными людьми.

Экзюпери летал на многих крылатых машинах, но его почитателям наиболее ярко запомнился один тип самолета - тот, на котором он дрался с фашистами и сделал последний в своей жизни полет, - это американский истребитель-бомбардировщик Р-38 «лайтнинг».

Непривычные очертания фюзеляжа этой машины удивляли даже видавших виды специалистов. За экзотическим обликом самолета таились обоснованные конструктивные решения. Когда читаешь его описание - диву даешься! - ведь это точное описание «Легкою крейсера» Гроховского - Ивенсена, спроектированного в Экспериментальном институте в 1934 году, а «лайтнинг» поднялся на крыло первый раз только 29 января 1939 года.

Читаешь о Р-38 «лайтнинге», а перед глазами Г-38 «Легкий крейсер». Не только поражает одинаковая нумерация объектов, но и их вид - это самолеты-близнецы.

Самолеты второй мировой войны типа «Легкого крейсера-2» так и не достигли скорости 550 километров в час у земли, кроме «лайтнинга», который в облегченном варианте без всякого вооружения ходил на высоте со скоростью до 635 километров в час и был на потолке неуязвим.

Г-38 ЛК-2 был последней двухмоторной машиной, спроектированной под руководством Гроховского, Р-38 «лайтнинг» стал последним самолетом в жизни Экзюпери.

Дата добавления: 2015-10-24