Глава 31. Надежда?

Неделя после Рождества сплошная катастрофа. Противные бактерии в легких Дерека дают отпор. По какой-то причине никто не может объяснить, почему ему больше нельзя давать антибиотики. Его легкие наполняются, температура скачет. Он задыхается и постоянно кашляет. Я так часто была с ним на терапии, что привыкла к его ужасному кашлю. Ни что на это не похоже. Там кровь. Много крови. Целые чашки.

Они чуть ли дважды его не теряют.

Меня там нет, нет времени. Его мама перебралась к нему на полный рабочий день. Я сплю на диване в комнате для посетителей в конце холла. Мне страшно даже от мысли поехать домой.

Он усыхает. Независимо от того, сколько они закачивают в него препаратов, его вес снижается. Каждый день частичка его ускользает от нас.

Они, наконец, подписали его на что-то экспериментальное от «Европейских клинических испытаний». Его маме пришлось пересечь небо и землю, чтобы получить все это. Поначалу нет никаких изменений.

Скоро начинается школа, но я не вернусь.

Затем его лихорадка отступает.

— Бет? — Лишь слабый шепот.

Я мчусь к его кровати и хватаю его костлявую руку.

— Привет.

— Я делаю это для тебя.

Я осторожно его целую и даю место его маме.

Я остаюсь в ванной, пока не беру себя в руки. Я брызгаю ледяной водой на лицо и иду сидеть у его кровати.

Всю ночь я держу его за руку.

На следующее утро мама забирает меня. Это мама Дерека ей позвонила. Я сплю всю дорогу домой, падаю на свою кровать и сплю всю остальную часть дня. После я тащу свою задницу в школу, чтобы взять учебники и поговорить с учителями.

— Когда ты вернешься? — мой куратор хочет знать.

— После того как он… — Я делаю паузу, стискиваю зубы. — После его трансплантации.

Это случится. Должно случиться. Мама Дерека сделает все возможное. Я поддерживаю в нем жизнь такую мучительную, что невыносимо. Я не дам ему умереть.

Мама не разрешает мне вернуться в больницу. Его мама позвонила с хорошим отчетом. Я падаю на кровать, просыпаюсь с простудой, и они не позволяют мне быть с ним.

Две долгие недели.

И они не разрешают мне ехать к нему.

Первые пару дней я не то чтобы больна. Я хожу в школу и звоню его маме по сто раз на день. Кажется, ему лучше. Его мама разрешает мне говорить с ним по телефону. Все мы говорим «— Привет» и он снова начинает кашлять.

Я составляю список всего, что пропустила и работаю еще сильнее.

Я замечаю Скотта с другими девушками. Он слишком хорош для всего этого. Аморально — и то будет мягко сказано.

Он ловит меня на выходе из класса английского. В этом семестре у нас есть совместные занятия.

— Бет.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь на его голос, даже бровь поднять от удивления не могу.

— Слышал, он в больнице.

Я киваю.

— Мне очень жаль.

Я опускаю голову и ухожу.

Когда мне, наконец, удается вернуться, мама Дерека полностью без сил и оставляет меня дежурить. Он выглядит намного лучше, чем когда я видела его в последний раз. Он тянет меня к себе на кровать сразу же, как мы остаемся одни.

Это так естественно, когда его губы скользят по моему лицу и вниз к шее, а затем обратно к губам, отвечая на мой приоткрытый жаждущий рот своим сладким и мягким прикосновением. Он слаб и я не позволяю ему сильно напрягаться, но это заставляет меня задуматься. Тяжело ли вынимать катетер?

— Ты сводишь меня с ума. — Я целую его в ухо.

— Прости. Ничего не могу поделать.

— Насколько тебе лучше?

— Полагаю, что от этого я не умру.

Я начинаю заводиться, целую его долго и нежно, все сильнее прижимаясь к нему телом.

— Беда в том, — наконец, говорит он, — что лекарства, которые спасают мою жизнь, заставляют конечности неметь.

Я беру его руку и целую ладонь.

— Так что нет смысла на тебя нападать, потому что я все равно ничего не почувствую.

— Но я же почувствую. — Я начинаю раздеваться, но он останавливает меня.

— Прибереги это для Скотта, Бет. — В его голосе слышится жесткость, которая меня пугает. — Я многое должен ему за то, что он одолжил мне тебя на это время.

— О чем ты? — Я прижимаюсь к его груди. Он не знает о моем разрыве со Скоттом.

— Когда я уйду… — Гнев, боль и печаль всего в трех словах, которые никто из нас не признает.

— Прекрати. Ты поправишься.

— Бет, послушай…

— Нет. Все получится. Они вернут тебя в лист ожидания.

Все, что касается пересадки, злит меня. Даже какие-то курильщики есть в писке. Люди, которые намеренно изгадили свои легкие, а не мой Дерек. По предположениям все это слишком рискованно, так как после операции они должны давать ему слишком много иммунодепрессантов. Многие пациенты в постоперационный период заполучают какую-нибудь инфекцию. Если ты устойчив ко всем антибиотикам, ты умрешь. Но какова альтернатива? Они могли бы просто попытаться. Почему они думают, что его новые легкие не выдержат? Я этого не понимаю.

— Послушай. — Я рисую спирали на груди. — У меня двое легких с пятью здоровыми розовыми долями. — В конце концов, быть ходячим магазином весьма неплохо. Нужно быть мега высоким, чтобы рассматриваться на роль живого донора. — Можешь взять одну.

Он игнорирует меня. Дерек видел, как я читала книги, которые принесла его мама. Я перечитала их все по три раза. Если я отдам ему долю, то тогда нужен просто дядя или дружелюбный гигант, который подарит ему еще одну. Обычно они пересаживают доли маленьким женщинам и детям, которые имеют небольшую грудную клетку с небольшими легкими, но разве маленькие легкие для Дерека не лучше чем ничего?

— Я собираюсь пройти тестирование. Если ты не захочешь, отдам долю кому-нибудь другому.

— Никто тебя резать не будет.

Это трогает меня. Не могу больше говорить, иначе разорву обещание, данное ему. Не хочу, чтобы он знал, что у меня в горле стоит комок, который я не могу проглотить. Он оборачивает руки вокруг меня, и я расслабляюсь на его груди. Он засыпает, обнимая и успокаивая меня. Думаю, он знает.

Не хочу двигаться. Тогда он проснется. Но и спать я не могу. Что, если я ослаблю хватку и потихоньку выскользну? Я лежу, час за часом, слушая, как он борется с каждым дыханием. На протяжении всей ночи Мэг и другая медсестра заходят в палату так, словно меня нет. Это странно. Чего они мне не говорят? Они повышают ему поток кислорода, ставят новую капельницу, подключают питательную трубку к отверстию в животе и наблюдают за поступлением морфина.

Все вещи, которые поддерживают в нем жизнь, больше меня не пугают.

Сейчас я люблю его капельницу. Люблю трубку. Я должна нервничать из-за того, что они хотят разрезать его и вытащить легкие, но мое сердце только и делает, что мечтает приблизить этот момент. Оживите его. Перевезите в Торонто. Давайте сделаем это. Возьмите часть меня, если это поможет.

В четыре утра он перестает дышать.

Я жму на вызов и начинаю его трясти.

— Дерек. Ну же. Пожалуйста.

Впереди бригады несутся медсестры. Мэг отталкивает меня в сторону.

Я ковыляю в ванную и сажусь на унитаз. По мне струится холодный пот.

Мэг появляется за моей спиной и протягивает мне влажную тряпку.

— Как долго он не дышал, прежде чем вы пришли?

— Секунды. Он…

— Нуждается в тебе. Ты спасла ему жизнь.

— На этот раз.

Она уходит, что позвонить его родителям. Его мама оставила строгие инструкции.

Я сижу у его постели, держа его за руку пока врачи аккуратно очищают его легкие. Он поворачивается на бок, скрепляет за спиной руки, как когда это делала его мама четыре раза в день: утром, днем, после обеда и ночью. Независимо от того чистое ли уже его горло, он отхаркивает зеленую мокроту и кровь, затем он задыхается, но восстанавливает дыхание. Они дают ему ингаляционное лечение антибиотиками и еще больше вентолина.

Все успокаивается, пока он заканчивает дышать ингаляцией. Мэг проверяет его мониторы еще раз.

— Если что — зови, — приказывает она и удаляется.

Я снова беру руку Дерека и смотрю на него. Он дрожит. Я смотрю на его серое лицо и закрытые глаза. Я осознаю, что эти последние недели были наполнены ложными обещаниями. Он отлично сегодня притворялся. В некоторой степени он притворялся с тех самых пор, как мы познакомились. Чего стоили ему те ночи, которые он проводил со мной, когда уходил из больницы? И чего стоили ему эти пять минут сегодняшней нагрузки? Могу ли я убить его?

Его пальцы двигаются по моей руке, и он открывает глаза.

— Ты вернула меня.

Я качаю головой.

— Это они.

— Нет, ты. — Он снова закрывает глаза.

Я наклоняюсь над ним.

— Дерек. Дерек, вернись.

— Я ждал… тебя. В следующий раз… — Он открывает глаза и смотрит на меня.

Я качаю головой, не в силах перестать отрицать его слова.

— Отдыхай. С тобой все будет в порядке.

Его глаза снова закрываются.

— Ты должна меня отпустить.

Я целую его в лоб и шепчу:

— Не могу. — Я не готова. Совсем не готова.

— Место, куда я собираюсь… Я был уже там пару раз. Место любви, радости, не могу точно объяснить. Позволь мне остаться. В следующий раз… Я готов остаться там.

Забери меня домой, забери меня домой, забери меня домой.

Он хочет уйти, но я не могу его отпустить.

— Тогда забери меня с собой.

Он хмурится.

— Запрещено.

— Ты сказал своей маме?

— А ты?

Я склоняю голову над его рукой. Боль пульсирует у меня в груди. Я не могу этого сделать. Я не могу дать ему уйти. Я знаю только, как ждать. Хотела бы я знать что-нибудь о молитвах и иметь силу, такую же, как и у той рабыни в моей песне о реке Иордан.

О, великолепие этого яркого дня,

Когда я переплываю реку Иордан.

Она знала то, чего не знаю я.

— Помоги мне, — шепчу я. — Пожалуйста.

Мое сердце не может вознестись, но тишина и потоки успокоения переходят из рук Дерека в мои. Утешение проходит через меня.

— Как ты это делаешь?

— Ничего я не делаю

— Может, это освобождение?

— Спой для меня, Бет.

— Мое соло?

— Она в ящичке. — Он закрывает глаза. — Спой мне колыбельную

Я тянусь к ящику тумбочки. Там стопка музыки без слов.

— «Песня Бет».

— Но у меня нет слов.

Он не отвечает.

Хотела бы я найти слова, соответствующие его музыке, которые показали бы, как сильно я его люблю, но все, что я могу, так это просто напевать мелодию, добавляя «ооо…» и «ааа…». Его родители приезжают, когда я пою. Я начинаю собираться. Мне даже не нужно что-либо говорить маме Дерека. Она и так все знает. Но все же, она меня останавливает. Оставляет меня с ними, петь Дереку.

Я пою его песню снова и снова, предавая мелодии полноту жизни и любви. Я боюсь остановиться. Боюсь его отпустить.

Первые лучи рассвета достигают комнату. Он открывает глаза, на лице улыбка облегчения. Он уже выглядит как ангел.

Никто не двигается, когда его дыхание останавливается.

— Прощай, мой малыш Дерек. — Его мама наклоняется и целует его в лоб.

Я прикасаюсь к его губам в последний раз.

Его отец гладит его по голове, неуклюже и мужественно.

— Ты храбро боролся, сын.

Аппараты Дерека отключаются. Вбегает Мэг. Его мама убирает волосы с его лба.

— Дайте ему отдохнуть.

Мэг пятится из комнаты, слезы стекают по её лицу.

Хотела бы я так же плакать. Не справедливо. Она просто его медсестра. Дайте мне такие же слезы, чтобы смягчить опустошение, которое я чувствую, когда он уходит. Его мама плачет. Папа тоже. Что со мной не так? Почему я такая холодная? Где вся эта музыка?

Я смотрю на Дерека. Его рука на моей больше не теплая. О, Боже, это больше не он.

Я отпускаю его руку и аккуратно кладу её под одеяло. Я дрожу и стискиваю зубы, чтобы не было слышно, как они стучат. Мне холодно. Очень, очень, очень холодно.

Доктора и медсестры возрастают вокруг нас как одуванчики на газоне. Мэг бережно выводит нас из комнаты.

Я останавливаюсь и оборачиваюсь.

— Что они с ним делают?

— Ничего.

Моя мама в зале ожидания. Не знаю, как она здесь оказалась. Она обнимает меня и плачет. Я глажу её по спине, пытаясь вспомнить каково держать его за руку.

Дата добавления: 2015-10-02